Английская поэзия

Предпринимая настоящее изданiе, мы, въ виду громаднаго богатства англiйской поэзiи, должны были ограничиться ознакомленiемъ нашихъ читателей съ избранными произведенiями только техъ изъ англiйскихъ, шотландскихъ, ирландскихъ и американскихъ поэтовъ, которые прiобрели себе полное и незыблемое право гражданства въ исторiи литературы или по своему несомненно-художественному достоинству, или по влiянiю, которое они оказывали на общество и развитiе поэзiи, благодаря духу времени, обстоятельствамъ и другимъ причинамъ.

и вовсе не известны, то мы точно также не включили ихъ въ нашу книгу, потому-что известность эта - въ самой Англiи и Америке - до-сихъ-поръ не определилась ещё на столько, что бы о ней можно было высказать окончательное сужденiе и, на основанiи его, указать, какое место подобаетъ каждому изъ этихъ поэтовъ и какое значенiе имеютъ произведенiя каждаго изъ нихъ въ исторiи англiйской литературы. Исключенiе сделано только въ пользу двухъ первыхъ современныхъ поэтовъ Англiи и Америки - Тениссона и Лонгфелло - имена которыхъ, благодаря прекраснымъ переводамъ гг. Вейнберга, Майкова, Михаловскаго, Михайлова и Плещеева, слишкомъ известны у насъ, что бы быть пропущенными въ изданiи, подобномъ нашему, цель котораго - дать русской читающей публике собранiе лучшихъ образцовъ англiйской поэзiи въ возможно-хорошихъ переводахъ и обстоятельныя бiографiи всехъ замечательнейшихъ поэтовъ Англiи, Шотландiи, Ирландiи и Северной Америки.

и Гетшенбергеру, въ которомъ читатель найдётъ довольно полную, не смотря на ея видимую краткость, картину англiйской поэзiи за всё время ея существованiя, причёмъ не упущены и существенныя характеристики техъ старыхъ и новыхъ поэтовъ, которые, по вышеизложенному соображенiю, обойдены въ самомъ изданiи.

14-го февраля 1875 года.

частности и къ англiйской поэзiи. Громадное богатство и громадное разнообразiе ея поражаютъ всякаго, даже поверхностнаго, наблюдателя, а чисто нацiональный, самобытный характеръ ея приводитъ въ изумленiе, темъ более, что она, какъ и вся англiйская жизнь, сложилась подъ влiянiемъ другъ друга сменявшихъ нацiональностей: англо-саксонской, датской и норманской, и что на развитiе ея влiялъ целый рядъ крайне неблагопрiятныхъ обстоятельствъ.

Начало этой поэзiи теряется въ глубокой древности, въ томъ времени, когда владетелями британскаго полуострова были ещё первые туземцы - Кимври. Представителями поэзiи въ эту бардовъ такъ глубоко жила въ народе, такъ близка была ему, что ещё долго после того какъ пало язычество и христiанское духовенство, какъ это водилось везде, стало ревностно преследовать народную поэзiю, видя въ ней одно изъ главныхъ проявленiй язычества, барды продолжали существовать, какъ особая корпорацiя, главнымъ образомъ въ Уэльсе и Ирландiи. Святой Патрикъ, обращавшiй въ христiанство язычниковъ, жившихъ въ этихъ двухъ местностяхъ, напрасно употреблялъ все усилiя къ уничтоженiю песнопенiй бардовъ. Эти певцы продолжали пользоваться огромнымъ почётомъ и значенiемъ. Званiе барда было наследственное, и каждые три года они сходились на нечто въ роде олимпiйскихъ игръ, где песни, одерживавшiя победу, тщательно записывались и отдавались на сохраненiе королевскому исторiографу. Временемъ высшаго процветанiя поэзiи бардовъ была вторая половина VI столетiя; по, въ последствiи, они выродились въ странствующихъ разсказчиковъ и певцовъ. Легенда сохранила имена древнейшихъ бардовъ, между которыми наибольшимъ почётомъ пользовались: арфистъ Гласкирiонъ, сравниваемый Чосеромъ съ Орфеемъ и Арiономъ, Гленнинди, Генъ, Талiесинъ и другiе.

Но, благодаря преследованiямъ христiанскихъ миссiонеровъ, деятельность которыхъ началась на британскомъ полуострове въ VII столетiи, изъ этихъ произведенiй языческой древности уцелели самые незначительные отрывки. За-то англо-саксонская словесность сохранилась въ некоторыхъ произведенiяхъ, дающихъ самое полное и основательное понятiе о характере ея. Здесь, прежде всего, наше вниманiе останавливаетъ на себе песня о Беовульфе, одна изъ древнейшихъ героическихъ поэмъ германскаго мiра, отчётливо знакомящая, но слонамъ Шерра, съ переходомъ самыхъ древнихъ северныхъ мифовъ въ героическiя сказанiя германскаго народа, а также съ гранитно-суровою бранною сумятицею и богатырскимъ бытомъ скандинавскаго до-историческаго перiода. Этотъ Беовульфъ, короли одного изъ небольшихъ народовъ, такая же полубаснословная личность, какiя мы видимъ во всехъ древнейшихъ эпопеяхъ. Подобно нашему Илье Муромцу, онъ очищаетъ свою землю отъ зловредныхъ чудовищъ, а самъ выходитъ изъ всехъ передрягъ целъ и невредимъ. Какъ Илья Муромецъ сослуживаетъ службу князю Владимiру убiенiемъ Соловья Разбойника, такъ Беовульфъ переплываетъ океанъ, чтобы помочь въ великомъ бедствiи старому королю Гротгару. Страшное чудовище, демонъ, обитающiй въ болотахъ, по имени Грендель, уже 12 летъ пожираетъ лучшихъ рыцарей Гротгара, унося ихъ въ свою пещеру. Беовульфъ вызывается вступить съ нимъ въ бой и ложится въ той самой королевской зале, откуда чудовище ещё недавно, въ одну тёмную ночь, унесло 30 благородныхъ воиновъ. И вотъ появляется Грендель: онъ; выламываетъ дверь, схватываетъ одного изъ спящихъ воиновъ, "разрываетъ его на куски, кусаетъ его тело, пьётъ кровь изъ его жилъ и проглатываетъ его какъ лакомую пищу". Но Беовульфъ приподнимается - и между ними завязывается страшная битва, причёмъ земля трясётся отъ ужаснаго рсва, который испускаетъ чудовище, поражонное на смерть. Оставивъ въ зале одну руку и одно плечо, Грендель удаляется въ своё болото, чтобы тамъ окончить свою преступную жизнь. Но у него остаётся мать, такое же страшное чудовище. Едва наступаетъ ночь, какъ она является во дворце и пожираетъ одного изъ лучшихъ служителей короля. Снова начинается плачь и стенанiя и снова Беовульфъ предлагаетъ свои услуги. И вотъ онъ у болота въ пустынной и зловещей местности, обитаемой волками, змеями и драконами: безтрепетно проходитъ онъ сквозь ряды этихъ чудовищъ, толкаясь о нихъ своимъ панциремъ, и чрезъ несколько минутъ мы уже видимъ его въ пещере владетельницы этого места "волчицы той бездны" Страшная схватка кончается смертью матери и - въ то время, когда она испускаетъ духъ - въ пещеру проникаетъ тихiй светъ, похожiй на светъ неба. При сiянiи этихъ благодатныхъ лучей победитель видитъ трупъ Гренделя, распростёртый въ углу залы; четыре рыцаря, съ которыми пришолъ Беовульфъ, съ трудомъ подымаютъ голову чудовища и, держа её за волосы, относятъ въ королевскiй дворецъ.

" выходить изъ своего холма и сожигаетъ людей и дома огненными волнами. Беовульфъ приказываетъ сделать себе железный щитъ, зная, что деревянный не выдержитъ напора огня - и отправляется на поединокъ. Но онъ печаленъ и идётъ нехотя, потому-что знаетъ, что близокъ часъ его судьбы. И вотъ передъ нимъ пещера. Онъ садится на возвышенности и посылаетъ последнее прости своимъ товарищамъ, своему народу, для защиты котораго онъ решился пожертвовать жизнью.Затемъ, онъ зовётъ дракона, и чудовище является, испуская изъ себя пламя. Ещё минута - и Беовульфъ весь исчезаетъ въ этой массе огня. Все товарищи его разбегаются, исключая одного Виглафа, но захотевшаго разстаться съ своимъ родственникомъ и господиномъ. Между-темъ, поединокъ продолжается съ отчаяннымъ бешенствомъ: чудовище впивается ядовитыми когтями въ шею короля; по онъ и верный Виглафъ подымаютъ мечи и разсекаютъ дракона пополамъ. Драконъ издохъ, по и последнiй часъ Беовульфа тоже пробилъ: ядъ змея проникъ сквозь рану въ тело богатыря - и Беовульфъ чувствуетъ приближенiе смерти. Онъ садится на высокiй камень и прощается съ своимъ вернымъ слугою и товарищемъ. "Пятьдесятъ зимъ - говоритъ онъ - я защищалъ и охранялъ этотъ народъ. Изъ всехъ моихъ соседей не было ни одного короля, который бы осмелился напасть на меня со своими воинами и устрашить меня. Я хорошо управлялъ моею землёю. Я никому не ставилъ изменническихъ ловушекъ, но давалъ ложныхъ клятвъ. И потъ почему - хотя покрытый смертельными ранами - я могу ощущать радость. Теперь, дорогой Виглафъ, ступай и возьми сокровище, лежащее подъ серымъ камнемъ. Эти богатства я, старикъ, купилъ моею смертью. Они пригодятся моему народу. Я радуюсь, что могъ предъ смертью добыть такое сокровище для моего народа."

языческiй элементъ живописно смешивается съ возникающимъ христiанскимъ - на ряду съ этими народными произведенiями чисто светскаго характера, въ англосаксонской словесности этого перiода встречаются и такiя поэтическiя произведенiя, которыя вызваны исключительно христiанствомъ и принадлежатъ къ области более искуственной, чемъ устной литературы. Изъ поэтовъ, посвящавшихъ свою деятельность этого рода произведенiямъ, особенно прославился Цедмонъ, умершiй въ 680 году. Разсказъ о нёмъ имеетъ въ себе нечто легендарное. Это былъ простой пастухъ, до такой степени чуждый всякому поэтическому творчеству, что каждый разъ, какъ въ его присутствiи начинали петь и очередь доходила до него, онъ удалялся, чтобы скрыть свою неспособность сложить хотя одинъ стихъ. Но вотъ, однажды ночью, явился ему въ виденiи какой-то незнакомецъ, пригласившiй его спеть что-нибудь - и вдругъ вдохновенiе сошло на пастуха и онъ запелъ: "теперь восхвалимъ хранителя небеснаго царства и советы его ума, воспоёмъ, какъ онъ, великiй отецъ человеческаго рода, положилъ основанiе мiру!" Когда Цедмонъ проснулся, все стихи, спетые имъ во сне, твёрдо сохранились въ его памяти. Онъ отправился въ городъ и поступилъ въ монахи. Въ стенахъ монастыря слушалъ онъ священное писанiе и перелагалъ его въ стихи; плодомъ этой деятельности было, между-прочимъ, нечто въ роде поэмы, подъ заглавiемъ: "Грехопаденiе", въ которой злой духъ является какъ бы прототипомъ Мильтоновскаго сатаны въ его "Потерянномъ Рае". "Такъ вотъ куда - восклицаетъ этотъ духъ зла, увидя себя низвергнутымъ въ адъ - такъ вотъ куда заключилъ меня мой владыка! Да, это тесное место, действительно, очень не похоже на другiя, которыя мы знали тамъ, въ царстве небесномъ! О, если бы я могъ свободно действовать моими руками, и если бы мне позволено было, хотя на короткое время, хотя на одну зиму, выйти отсюда съ моимъ войскомъ! Но железныя узы держутъ меня; цепи сковываютъ мои члены. Я лишонъ царства! Тело моё такъ тесно, такъ жостко сдавлено адскими оковами! Надо мною и подо мною проходятъ широкiе струи пламени. Я никогда не виделъ более отвратительнаго места. Это пламя никогда по угасаетъ. Звенья цепей окружаютъ меня; кандалы, впивающiеся въ мою плоть, мешаютъ мне двигаться, заграждаютъ мне дорогу; мои ноги связаны, мои руки въ плену. Вотъ куда Богъ заточилъ меня!" - "Для чего - восклицаетъ этотъ злой духъ въ другомъ месте - стану я умолять Бога о милости или съ покорностью преклоняться предъ нимъ? Я могу-быть такимъ же Богомъ, какъ онъ! Вставайте со мною мощные товарищи, вы, которые не измените мне въ этой борьбе! Вставайте, мужественные воины, избравшiе меня своимъ предводителемъ! Съ такими воителями можно решиться на какое угодно дело; съ такими бойцами можно завоевать что угодно. Они мои преданные друзья, они отдаютъ мне все излiянiя своею сердца. Я - какъ ихъ глава - могу управлять въ этомъ царстве; я не имею надобности льстить кому бы то ни было; я не хочу долее оставаться Его подданнымъ!"

Цедмонъ не былъ единственнымъ поэтомъ въ этомъ роде, хотя остальные современники и последователи его, въ числе которыхъ находились, между-прочимъ, короли Альфредъ Великiй и Канутъ Датчанинъ, уступали ему въ силе поэтическаго дарованiя. Но англо-саксонская культура получила смертельный ударъ отъ дикихъ датчанъ. Преобладанiе монастырской жизни повлекло за собою пренебреженiе къ военному делу и упадокъ его. Последствiями этого порядка вещей были всевозможныя злодеянiя, опустошенiя и распространенiе невежества. Большая часть монастырей и ихъ превосходныхъ библiотекъ погибли въ пламени во время безконечныхъ войнъ съ датчанами; занятiе наукою и литературою уменьшалось все более и более, и уже въ X столетiи архiепископъ Освальдъ долженъ былъ призывать изъ Францiи учителей для сообщенiя своимъ монахамъ хотя бы самыхъ элементарныхъ сведенiй, а англiйскiе вельможи видели себя въ необходимости отправлять своихъ сыновей для воспитанiя въ Нормандiю. Въ это-то время Вильгельмъ Завоеватель высадился на берега Англiи, и скоро после того нормандская культура стала твёрдою ногою на англiйской почве. Англосаксонскiй элементъ, повидимому, совершенно уступилъ место элементу французскому. "Победители - говоритъ Тэнъ, въ своей известной и превосходной исторiи англiйской литературы - употребляютъ все усилiя для того, чтобы водворившаяся на британской почве литература сделалась вполне французскою, вполне очищенною отъ всякой саксонской примеси. Въ продолженiе двухъ сотъ летъ дети въ школахъ, вопреки обычаямъ и привычкамъ всякой нацiи, должны были отрекаться отъ своего родного языка, переводить на французскiй латинскiе уроки и писать сочиненiя по французски. Университетскiе уставы обязывали студентовъ разговаривать между собою не иначе, какъ по французски или по латыни. Дети дворянъ начинали учиться французскому языку уже съ колыбели, и жители деревень усердно старались говорить но французски для того, чтобы походить на дворянъ. Если такъ пошла нея жизнь, то поэзiя и подавно сделалась чисто французскою. Норманы привели съ собою своихъ менестрелей. Насмехаясь надъ саксонскими королями, выкапывая и выбрасывая изъ могилъ саксонскихъ святыхъ, победители не хотятъ знать никакихъ идей и никакихъ стиховъ, кроме французскихъ. Легендарную исторiю только что завоёванной Англiи и положительную исторiю ещё по совсемъ покинутой Нормандiи Робертъ Уосъ (Wace) пишетъ французскими стихами. Войдите въ одно изъ этихъ аббатствъ, куда приходятъ петь сбои песни менестрели и где, после обеда и ужина, читаются поэмы, хроники, разсказы о чудесахъ мiра - вы не услышите никакихъ стиховъ, кроме латинскихъ или французскихъ, никакой прозы, кроме французской и латинской. Что сталось съ англiйскимъ языкомъ? Загнанный, презираемый, онъ слышится только въ устахъ пастуховъ, крестьянъ, нисшаго класса. На нёмъ не пишетъ уже никто; мало по малу въ саксонской хронике старый языкъ изменяется, потомъ совсемъ исчезаетъ; эта хроника прекращается черезъ столетiе после победы. Люди достаточно досужiе и достаточно безопасные, чтобы заниматься чтенiемъ и письмомъ - французы; только для нихъ изобретаютъ и сочиняютъ писатели; литература всегда принаравливается ко вкусу техъ, которые могутъ понимать её и платить за неё. Даже англичане усиливаются писать по французски; таковы, напримеръ: Робертъ Гростгедъ - въ его аллегорической поэме о Христе, Лангтофтъ - въ его "Англiйской Хронике" и бiографiи Фомы Бекета, Роландъ - въ поэме "Иномедонъ", Говеденъ и многiе другiе. Многiе писатели пишутъ первую половину стиха по англiйски, вторую но французски. Ещё въ XV столетiи многiе изъ этихъ бедныхъ людей потеютъ надъ такой работой; французскiй языкъ - есть языкъ двора; въ нёмъ заключается источникъ всякой поэзiи, всякаго изящества; кто не умеетъ говорить и писать на нёмъ, тотъ не образованный мужикъ и больше ничего. Эти писатели привязываются къ французскому языку, какъ наши старые учоные къ латинскимъ стихамъ; они офранцуживаются насильно и съ некотораго рода страхомъ, зная, что они въ этомъ деле ни что иное какъ ученики и провинцiалы. Одинъ изъ ихъ лучшихъ поэтовъ, Гоуэръ, оканчивая свои французскiе стихи, смиренно извиняется въ отсутствiи въ нихъ чисто французской фактуры. "Простите мне - говоритъ онъ - за мои промахи; я ведь, англичанинъ."

бардовъ и англо-саксонскихъ скальдовъ Какъ французскiй языкъ сделался языкомъ двора и нисшаго сословiя, такъ и эти менестрели-французы, прiехавшiе въ Англiю вместе съ завоевателями, сделались певцами двора и знати. Безъ нихъ не проходило ни одно празднество; они поддерживали духъ рыцарства, слагали песни въ честь его и льстили господствовавшимъ страстямъ, особенно же воинскимъ наклонностямъ. Главный предметъ ихъ песнопенiй составляли геройскiе подвиги предковъ и современниковъ, и исторiя поэзiи сохранила имена даровитейшихъ и известнейшихъ изъ этихъ певцовъ, таковы: Тальферъ, авторъ песни о Роланде, много способствовавшiй своими стихотворенiями Гастингской победе, Жофруа Гемаръ, Самсонъ де-Нантель и другiе, особенно же вышеупомянутый Робертъ Уэсъ, написавшiй въ 1160 году поэму подъ заглавiемъ: "Le Brut d'Angleterre" (Англiйскiй Брутъ). Но вся эта поэзiя оставалась чуждою народу уже потому, что чуждъ былъ этому последнему и самый языкъ этихъ произведенiй; темъ не менее, народной англiйской поэзiи - народной въ истинномъ смысле этого слова - было суждено скоро получить громадное развитiе, благодаря живучести англо-саксонской расы, благодаря также чувству свободы и самостоятельности, не только не позволившему этой массе побеждённыхъ затеряться, исчезнуть въ победителяхъ, но ещё заставившему этихъ последнихъ мало-по-малу, незаметно для самихъ себя, слиться съ побеждённою расою такъ, что бы первенство осталось за нею. Въ то время, какъ при дворе и въ. замкахъ знатныхъ рыцарей славились подвиги такой-же знати и, притомъ, большею частью иноземной, чисто-нацiональная поэзiя быстро развивались въ лесахъ, куда бежали преследуемые победителями, въ деревняхъ и сёлахъ. Главною формою сделалась баллада. Чемъ были для двора и знати менестрели, темъ стали для народа сочинители и певцы балладъ. Какъ первые воспевали наклонности и страсти господствующаго класса, чтобы прiобретать этимъ право участвовать въ его пышной и разгульной жизни, такъ скромные народные певцы, переходя изъ деревни въ деревню, прославляли нравственныя и умственныя достоинства этого народа, не допускали его падать духомъ и доходить до презренья къ самому себе, поддерживали въ нёмъ бодрость разсказами, въ которыхъ умъ и отвага побеждённыхъ, ихъ способность бороться съ притеснителями, ихъ непоколебимое чувство свободы выставлялись въ самомъ яркомъ и - надо прибавить - въ самомъ поэтическомъ свете. Это направленiе народной, или, точнее говоря, балладной поэзiи самымъ характеристичнымъ образомъ выразилось въ выборе главнаго действующаго лица балладъ, лица вымышленнаго (хотя некоторые изследователи думаютъ, что оно действительно существовало), по въ которомъ народная фантазiя чудесно олицетворила свои понятiя и стремленiя. Это - Робинъ Гудъ, о популярности котораго можно судить по следующему разсказу. Одинъ изъ епископовъ - это было уже въ XVI столетiи - объезжая свою епархiю, остановился въ одной деревне и объявилъ, что на следующiй день онъ будетъ служить обедню. Но каково же было его удивленiе, когда, отправившись въ назначенный день въ церковь, онъ нашолъ её запертою и вокругъ ни души. Целый часъ пришлось ему дожидаться ключей. Наконецъ появился одинъ изъ местныхъ жителей и сказалъ: "Ваше преосвященство, сегодня мы сильно заняты и не можемъ слушать вашу проповедь: въ нынешнiй день чествуется память Робина Гуда. Все наши отправились далеко въ лесъ срезывать ветви для Робина Гуда и вы напрасно станете ихъ дожидаться." И епископу ничего не оставалось делать, какъ разоблачиться и уехать. Кто же этотъ Робинъ Гудъ, этотъ народный герой, это поэтическое олицетворенiе протеста энергической массы противъ горсти могучихъ победителей? Онъ родился - само-собою разумеется, отъ бедныхъ родителей - въ зелёномъ лесу, среди цветущихъ лилiй. Подобно самодержавному государю, владычествовалъ онъ, окружонный миролюбивымъ, по свободнымъ народомъ, въ широкомъ лесу около Ноттингама и Іорка - и весело и свободно жилось ему. "Когда деревья блестятъ зеленью (такъ начинается большая часть балладъ о нёмъ), когда трава прекрасна и ветви украшены длинными и широкими листьями, тогда весело, гуляя но чудному лесу, слушать пенiе птичекъ." Но жизнь Робина Гуда далеко не ограничивается однимъ весёлымъ препровожденiемъ времени. Ль противоположность угнетенiямъ и корыстолюбiю высшаго духовенства, на которое, главнымъ образомъ, обрушивается ненависть побеждённаго народа и сатиры противъ котораго ещё долго составляютъ почти исключительное содержанiе многихъ стихотворенiй - въ противуположность этимъ свойствамъ и действiямъ, въ лице Робина Гуда соединились все те добродетели, которыя дороги народу, особенно въ такое печальное время. Онъ щедрый защитникъ и покровитель всехъ угнетённыхъ, бедныхъ, вдовъ и сиротъ, обнаруживающiй свою щедрость отдачею этимъ несчастнымъ всехъ денегъ, которыми онъ заставляетъ откупаться отъ своихъ нападенiй богатыя аббатства и епископства. Точно также, въ противоположность безнравственности норманской знати, онъ - человекъ въ высшей степени нравственный; между-темъ какъ эти богатые рыцари развратничаютъ въ своихъ замкахъ, Робинъ Гудъ отличается умеренностью и непоколебимо преданъ и веренъ своей Марiане, которая неотступно следуетъ за нимъ, вооружонная лукомъ и стрелами. Хотя король, онъ находится съ народомъ не только въ совершенно дружескихъ, интимныхъ отношенiяхъ, по и на совершенно равныхъ правахъ. Его даже и поколачиваютъ иногда - и онъ нисколько не обижается: напротивъ. Вотъ, напримеръ, проходитъ чрезъ его владенiя кожевникъ Артуръ. У него въ рукахъ "палка въ восемь съ половиною футовъ, которою быка убить можно съ разу". Хочетъ онъ пройти самовольно; Робину это не нравится - и начинается между ними потасовка. Дна часа длится она. Бойцы, "похожiе на кабановъ за охоте", уже разбили другъ другу головы - и всё по перестаютъ! Наконецъ, Робинъ видитъ, что его противникъ действительно молодецъ и объявляетъ ему, что вперёдъ онъ можетъ проходить черезъ лесъ безплатно. "Не стоитъ благодарности", отвечаетъ тотъ: я самъ заработалъ себе это право; я обязанъ имъ моей палке, а не тебе." - "Кто же ты?" спрашиваетъ Гобинъ. - "Я кожевникъ; давно ужо работаю въ Ноттингаме, и если ты прiедешь туда, даю тебе слово и клятву выдубить твою кожу безплатно." - "Большое тебе спасибо, милый человекъ", весело говоритъ Робинъ: "большое спасибо за такую доброту и щедрость; и если ты соглашаешься выдубить мою кожу даромъ, я готовъ точно такъ же поступить съ твоею." И затемъ следуютъ объятiя - и дружба заключена. Въ другой разъ встречается онъ съ кузнецомъ. У Робина въ рукахъ мечъ, у кузнеца всего одна палка; но кузнецъ остаётся победителемъ. Лесной царь въ восторге и даётъ своему новому другу въ подарокъ большую сумму денегъ. Но такiя миролюбивыя потасовки имеютъ место только тогда, когда противниками Гуда являются лица изъ народа; въ противномъ случае, и онъ, и его храбрая армiя, вся одетая въ ярко зелёное платье, съ красными и синими шапочками на головахъ, неумолима: шерифамъ, аббатамъ, прелатамъ - сильно достаётся отъ этихъ смельчаковъ, приключенiй и штукъ которыхъ, по словамъ Драйтона, не пересказать и въ целую человеческую жизнь. Вместе съ темъ, и самъ царь, и его друзья-подданные очень остроумны - и черти ихъ юмора придаютъ особенную прелесть этому циклу балладъ.

"Великая Хартiя" упрочила за народомъ многiя гражданскiя и политическiя права. Те изъ балладъ, которыя дошли до насъ - а дошло ихъ великое множество - могутъ быть разделены на три категорiи: 1) историческiя, 2) эпическiя или романсы, сюжеты которыхъ взяты изъ повседневной жизни и 3) лирическiя. Между первыми особенно замечательны: сатира, въ балладной форме, на немецкаго короля Ричарда, на смерть Эдуарда I, на сраженiе при Азенкуре и другiя. Во второй категорiи одною изъ знаменитейшихъ считается шотландская баллада "Эдвардъ" (напечатанная въ предлагаемомъ изданiи). Кроме изображенiя обыкновенныхъ страстей и происшествiй, эти баллады-романсы изобилуютъ разсказами о вечномъ жиде, колдуньяхъ, волшебникахъ и т. п. Что касается балладъ лирическихъ, то въ нихъ на первомъ плане стоитъ любовь, изображаемая, какъ можетъ судить читатель по помещённымъ въ нашемъ сборнике образцамъ, необыкновенно грацiозно и задушевно.

повидимому, "повидимому", потому-что на самомъ деле ни нацiя, ли языкъ не погибли, благодаря какъ темъ обстоятельствамъ, о которыхъ мы только что говорили, такъ и естественному порядку вещей, вызванному отношенiями победителей къ побеждённымъ. "Норману - говоритъ Тэнъ - надо же было выучиться по англiйски, чтобы отдавать приказанiя своимъ арендаторамъ, фермерамъ, вассаламъ; его жена, саксонка, говорила съ нимъ на этомъ языке; дети его черпали англiйскую речь изъ устъ своей кормилицы. Опасность заразиться была, какъ видно, очень велика, если онъ виделъ себя въ необходимости отправлять этихъ детей во Францiю, что бы предохранить ихъ отъ жаргона, который, въ его владенiяхъ, грозилъ завладеть молодымъ поколенiемъ и испортить его. Прилипчивость усиливается по мере того, какъ поколенiе сменяется поколенiемъ; она носится въ воздухе, ею дышутъ на охоте съ лесничими, въ ноляхъ съ фермерами, на корабляхъ съ матросами; потому-что не эти грубые люди, совершенно погружонные въ чисто-физическую жизнь, станутъ учиться иностранному языку; простымъ весомъ своей тяжести они заставляютъ победителей принять ихъ препятствуетъ, и оно такъ и делается; этого рода идеи и этого рода языкъ остаются вне массы, которая, будучи лишена возможности прикасаться къ нимъ, не можетъ и изменить ихъ. Напротивъ того, всему, что касается обыкновенныхъ действiй и осязаемыхъ предметовъ, даётъ названiя народъ, саксонецъ; эти названiя слитковъ глубоко укоренились въ нёмъ, чтобы онъ могъ отречься отъ нихъ, и, такимъ образомъ, вся сущность языка исходитъ отъ него, И вотъ, вследствiе этого, норманъ, мало по малу и противъ воли, начинаетъ понимать и говорить по англiйски; это - испорченный, офранцуженный англiйскiй языкъ, но всё-таки коренной англiйскiй. Двумъ столетiямъ нужно было пройти для того, что бы этотъ переворотъ совершился; только въ царствованiе Генриха III новый языкъ устанавливается одновременно съ новою конституцiею и такимъ же путёмъ; простые граждане отправляются заседать въ парламентъ вместе съ знатными дворянами въ тоже самое время, когда саксонскiя слова усаживаются въ языке рядомъ съ словами французскими."

Но если англiйскiй языкъ прiобрелъ или возвратить себе право гражданства только постепенно, то ещё постепеннее, ещё медленнее литература англiйская изъ собственно-народной могла сделаться вообще нацiональною; другими словами, выйти изъ того круга, где, какъ мы видели, она вращалась до-техъ-поръ въ форме народной поэзiи, и сделаться достоянiемъ всей нацiи, всехъ нацiональностей, изъ которыхъ то поръ составилась эта последняя. Если норманскiй вельможа по неволе сталъ говорить по англiйски, то его мысли и наклонности продолжали оставаться французскими. Въ следствiе этого литература, взявшая для внешняго выраженiя своего этотъ новый англiйскiй языкъ, образовавшейся изъ смеси стараго и французскаго, въ первое время и довольно долго (именно до XIV столетiя) отличалась почти исключительно переводнымъ характеромъ. Дело началось, съ рифмованныхъ хроникъ. Монахъ Ланамонъ перевёлъ уже упомянутое вами произведенiе Роберта Уэса "Le Prut l'Angleterre", По словамъ известнаго знатока англiйской литературы Гетшенбергера, "это произведенiе представляетъ интересъ первой важности для филологовъ, желающихъ проследить постепенный переходъ саксонскаго языка въ нынешнiй англiйскiй; въ нёмъ видишь, какъ сильно борется авторъ съ наречiемъ, находящимся съ сильномъ броженiи, не желающимъ подчиниться ни грамматическимъ. ни метрическимъ законамъ." Другой монахъ, Робертъ Глочестеръ, тоже скомпилировалъ александрiйскими стихами, но французскимъ источникамъ, исторiю Англiи отъ самихъ баснословныхъ времёнъ до Эдуарда I. Наконецъ, третiй хроникеръ-стихотворецъ этого двухсотлетняго перiода, Робертъ Маннингъ, тоже монахъ, перевилъ французскую хронику Англiи, сочинённую за долго до того Петромъ Лангтофтомъ. Переводились и любовныя песни, въ чувственномъ характере которыхъ ясно усматривается ихъ южное происхожденiе; переводились и духовныя песнопенья, рядъ которыхъ былъ открылъ темъ же, только что упомянутымъ, Маннингомъ; но въ самомъ большомъ количестве переводились рыцарскiя поэмы и романсы, какъ произведенiя, содержанiе которыхъ наиболее соответствовало образу жизни этихъ рыцарей-французовъ. незаметно преобразившихся въ англичанъ, Временемъ возникновенiя переводной поэзiи этого рода было царствованiе Эдуарда I; переводчиками или перелагателями были преимущественно те же менестрели, пользовавшiяся, скажемъ кстати, почётомъ и значенiемъ очень долго, до времени Елизаветы; уже въ ея царствованiе они, какъ это было и съ бардами, выродились въ площадныхъ певцовъ, распевавшихъ, за какой-нибуть грошъ, на улицахъ и рынкахъ, повествованiя о подвигахъ короля Артура и другихъ знаменитыхъ личностей. Къ концу XVI столетiя это сословiе стояло уже такъ низко въ общественномъ мненiи, что однимъ изъ постановленiй Елизаветы менестрели были поставлены въ одну категорiю съ мошенниками, бродягами и тому подобнымъ народомъ; въ царствованiе же Іакова I объ этихъ певцахъ осталось только воспоминанiе, и ихъ баллады стали собираться любознательными людьми подъ названiемъ Все эти своего рода эпопеи были более или менее вернымъ отраженiемъ тогдашнихъ нравовъ, обычаевъ, забавъ дворянства французскаго и англiйскаго - отраженiемъ, въ которомъ прихотливая игра фантазiи занимала, конечно, весьма видное место. Оне льстили современнымъ наклонностямъ и страстямъ прославленiемъ и идеальной чести и баснословной телесной силы, и пользовались такою популярностью, что ихъ не только пели, но и изображали ихъ содержанiе на стенныхъ обояхъ. Любимейшимъ героемъ былъ Ричардъ Львиное Сердце. По мненiю Гетшенбергера, восторженное воспеванiе его подвиговъ началось какимъ-нибудь изъ многочисленныхъ трубадуровъ, которыхъ онъ привёзъ съ собою изъ Прованса - и потомъ уже получило повсеместное распространенiе. Какимъ же изображался этотъ герои, который, по словамъ романса, "is the best that is found in any geste" - другими словами, каковъ билъ идеалъ храбраго рыцаря, олицетворявшiйся въ этомъ храбрейшемъ изъ храбрыхъ? - а вотъ послушаемъ. Однажды, оправившись отъ долгой болезни - это было въ Палестине - Ричардъ вдругъ пожелалъ, во чтобы то ни стало, покушать поросёнка. Но поросёнокъ, не смотря на самые усердные розыски, нигде но оказывается, а такъ какъ Львиное Сердце не допускаетъ и мысли о какихъ бы то ни было отговоркахъ, то поваръ придумываетъ остроумную штуку: онъ зарезываетъ молодого и пухленькаго сарацина, изготовляетъ его подъ приличнымъ соусомъ и подаётъ на столъ. Король кушаетъ, остаётся очень доволенъ и изъявляетъ желанiе увидеть голову съеденнаго поросёнка. Поваръ, дрожа отъ страха, приноситъ голову. Ричардъ весело смеётся и говоритъ, что теперь его войску нечего бояться голода, что у нихъ всегда готовый запасъ провизiи. Но вотъ Ричардъ взялъ приступомъ одинъ изъ городовъ; послы Саладина приходятъ къ нему съ просьбою пощадить пленныхъ. Ричардъ приказываетъ обезглавить тридцать человекъ изъ самыхъ знатныхъ, взятыхъ имъ въ пленъ, спарить ихъ головы и подать каждому посланнику по голове, съ письменнымъ обозначенiемъ имени убитаго. Неизвестно, какъ понравилось такое блюдо посламъ, до король, въ ихъ присутствiи, естъ свою порцiю - тоже голову - съ большимъ аппетитомъ и поручаетъ разсказать Саладину, какимъ образомъ христiяне ведутъ войну съ неверными. После этого оригинальнаго заиграна, Ричардъ вeлитъ вывести въ поле всехъ пленныхъ, числомъ шестьдесятъ тысячъ. "Тутъ - расковывается въ романсе - они услышали, какъ ангелы съ небо говорили: "Доблестные рыцари, убивайте! убивайте! Не щадите ни одного, отрубите у всехъ головы." И король Ричардъ, услыхавъ голосе ангеловъ, возблагодарилъ Бога и его святой крестъ." После этого набожнаго дела, всемъ пленникамъ снесли головы. Воспевая такимъ образомъ доблестные подвиги, певцы не всё фантазировали - ихъ песни потому-то и нравились, что отражали въ себе действительность: такъ и эти подробности о Ричарде никому не казались чемъ-то баснословно-преувеличеннымъ, въ виду, напримеръ, того несомненнаго историческаго факта, что при взятiи Іерусалима всё населенiе, въ числе семидесяти тысячъ человекъ, было умерщвлено. Кроме Ричарда, любимыми героями этихъ песнопенiй были и кровные англичане, напримеръ: Бенисъ, Барвикъ и другiе. Играли въ нихъ роль и действующiя лица греческой мифологiи, напримеръ Орфей, занесённый сюда изъ известнаго эпизода Овидiя объ этомъ мифическомъ певце; воспевались и историческiя лица древнихъ времёнъ и, главнымъ образомъ, Александръ Македонскiй, подвиги котораго были обстоятельно изложены во французскомъ произведенiи начала XIII века: "Le Roman d'Alexandre" и оттуда перешли въ англiйскую литературу ужо въ начале XIV века. "Но все эти произведенiя - говоритъ Тэнъ - не англiйскiя; они только переводныя; темъ не менее. здесь, какъ и во Францiи, они кишмя кишатъ, спи наполняютъ воображенiе этого молодого мiра и постепенно принимаютъ всё более и более преувеличенный характеръ, пока, наконецъ, дойдя до геркулесовскихъ столбовъ приторности и неправдоподобности, навеки умерщвляются Сервантесомъ. Что сказали бы вы объ обществе, вся литература котораго состояла бы изъ оперъ и фантасмагорiй? А между-темъ, именно такого рода литературой питались умы въ среднiе века. Они требовали не правды, а забавы - забавы бурной и пустой, съ фейерверками и потрясенiями. Имъ нужны невозможныя странствiя, сверхъестественные поединки, шумъ сраженiй, накопленiе всякихъ великолепiй, запутанныя приключенiя; до внутренней исторiи человека имъ нетъ никакого дела; они не интересуются темъ, что происходитъ въ сердце - ихъ привлекаетъ только наружная сторона; подобно детямъ, они стоятъ, устремивши глаза на проходящую передъ ними панораму раскрашенныхъ и увеличенныхъ въ увеличительное стекло картинъ и, въ следствiе отсутствiя у нихъ работы мысли, не чувствуютъ, что ничему не выучились."

англо-саксонскаго духа, который, какъ мы упоминали уже выше, особенно сталъ укрепляться и развиваться со времени "Великой Хартiи". Благодаря этому обстоятельству, а также невольному слитiю норманскаго элемента съ кореннымъ туземнымъ, нацiональныя начала всё более и более проникали въ жизнь, а оттуда, благодаря установленiю новаго языка, и въ литературу. Въ четырнадцатомъ столетiи романтическiй переводный хламъ начинаетъ, мало по малу, исчезать, въ ожиданiи окончательной победы, которую скоро одержитъ надъ нимъ первый истинно-нацiональный поэтъ Англiи; веянiе новаго, самобытнаго духа слышится въ несколькихъ произведенiяхъ, преимущественно богослово-политическаго характера и направленныхъ главнымъ образомъ противъ духовенства, злоупотребленiя котораго приняли, наконецъ, громадные размеры и, какъ известно, вызвали въ Англiи начато реформацiи гораздо раньше, чемъ въ другихъ, католическихъ странахъ. Между этими произведенiями, открывшими собою новую эпоху въ исторiи англiйской поэзiи, однимъ изъ самыхъ характеристическихъ справедливо считается сатира священника Роберта Ленгланда, подъ заглавiемъ: "Виденiе Петра Пахаря" (Pièree Plowman's Vision, 1362г). Средневековая аллегоричность и схоластическая отвлечённость играютъ здесь ещё довольно видную роль, сказывающуюся въ появленiи на сцену, въ виде живыхъ действующихъ лицъ, Развращенiя, Скупости; Совести и тому подобнаго; но, темъ не менее, сущность этого стихотворенiя вполне нацiональна. Это - самобытная по духу и местами истинно-художественная но форме сатира на современные пороки почти всехъ сословiй, преимущественно же тогдашняго духовенства. Пётръ Пахарь уснулъ на холме - и вотъ, приснилось ему, что онъ очутился въ какой-то неведомой пустыне; онъ смотритъ вдаль и видитъ на возвышенiи, роскошно, въ виде дворца построенную, башню, а внизу ея - глубокую долину съ крепостью, окружонною глубокими, мрачными рвами, видъ которыхъ наводитъ ужасъ. Между этими двумя местностями разстилается широкая равнина, наполненная людьми. Тутъ "люди всехъ сословiй - и богатые, и бедные; одни работаютъ, другiе суетятся, какъ того требуетъ жизнь; одна часть идётъ за плугомъ и удручена тяжолымъ трудомъ, сеетъ и насаждаетъ, подготовляетъ то, что пожрутъ потомъ праздные расточители." Отъ общей картины жизни поэтъ переходитъ въ частности къ духовенству. Антихристъ, окружонный своимъ войскомъ, съ распущенными знаменами, входитъ въ монастырь; монахи встречаютъ его торжественною процессiею и съ почтительною радостью приветствуютъ своего владыку и отца. Предводительствуя семью исполинами - семью смертными грехами - онъ осаждаетъ Совесть; главный полководецъ его - Лень, у которой подъ начальствомъ армiя, состоящая более чемъ изъ тысячи прелатовъ. Въ живописной и едкой форме является здесь передъ читателемъ картина роскоши, праздности, нравственной испорченности этихъ святыхъ отцовъ, въ роде архидiакона Ричмондскаго, прiехавшаго въ 1216 году въ Придлинттонское аббатство съ 97 лошадьми, 21 собакой и тремя соколами. "Религiя настоящаго времени - восклицаетъ поэтъ - изящный кавалеръ, записной кутила и неутомимый волокита; она скачетъ на коне изъ деревни въ деревню, таща за собою своры собакъ, точно знатный вельможа - и если слуга, подавая ей кубокъ съ виномъ, не преклоняетъ при этомъ коленъ, она начинаетъ журить его за невежество, незнанiе приличiй." "Эти господа духовные - замечаетъ Пётръ Пахарь - очень хорошо разглагольствуютъ о Dort и святой Троице и весьма красноречиво цитируютъ св. Бернарда, сидя за столомъ, после того, какъ менестрели окончили свои песни; а въ это время бедные могутъ, сколько ихъ душе угодно, плакать за воротами и дрожать отъ холода: имъ никто и не подумаетъ помочь. У всехъ этихъ знатныхъ баръ Богъ только на языке; въ сердце же носятъ Его одни бедные люди." Но нечестью долженъ быть положенъ пределъ. Пётръ Пахарь пророчески усматриваетъ это въ своёмъ виденiи. По повеленiю Совести, Природа посылаетъ на землю целый сонмъ всевозможныхъ болезней и бедствiй. Являются въ необозримомъ количестве "лихорадки и опухоли, кашли и пороки сердца, спазмы и зубные боли, ревматизмы и корь, короста и чесотка, воспаленiя и нарывы, бешенство и мелкiе гнусные недуги." Раздаются крики: "помогите! помогите! нотъ приближается страшная смерть! она уничтожитъ всехъ насъ!" И всё покрывается язвами, струпьями, нагноеньями; крики боли раздаются всё пронзительнее, и пронзительнее - и, наконецъ, действительно является Смерть. "Она превращаетъ въ прахъ всехъ безъ разбора - королей и рыцарей, императоровъ и панъ; не одинъ вельможа, жившiй на свете въ своё полное удовольствiе, завопилъ благимъ матомъ; не одна милая барыня, повелевавшая рыцарями, испустила духъ подъ зубами смерти..." Предвиденiе недалёкой реформацiи, уже посеянной ученiемъ Виклефа, ясно слышится въ некоторыхъ стихахъ этого стихотворенiя. "Придётъ король - восклицаетъ авторъ - и усмиритъ васъ, накажетъ за нарушенiе вашихъ правилъ; и покараетъ онъ и преобразуетъ монаховъ и монахинь, и тогда Абингдонскому аббату и его потомству нанесётся неизлечимая рана - и погибнутъ они навеки!"

Этимъ поэтомъ, появленiю котораго способствовалъ, или дорогу которому открылъ создавшiйся окончательно, хотя далеко ещё не выработавшiйся, новый, общiй всей нацiи, языкъ, былъ - Чосеръ. {Такъ-какъ въ настоящемъ изданiи читатель найдетъ бiографiи и характеристики всехъ известнейшихъ писателей со времени Чосери, то мы не будемъ на нихъ останавливаться, ограничиваясь упоминанiемъ о нихъ только для общей связи.}

Какъ ни велика была творческая сила этого писателя, какъ ни важно было значенiе его произведенiй, доказывающееся уже темъ, что отъ нихъ до-сихъ-поръ не пахнетъ архивною пылью; по политическiя обстоятельства Англiи во только не дали сразу укрепиться и разниться его направленiю, но ещё снова отодвинули это последнее назадъ почти на два столетiя. Этими обстоятельствами были гражданскiя и религiозныя смуты, начавшiяся въ царствованiе Ричарда II. Къ продолженiе этого длиннаго перiода Англiя по произвела ни одного истиннаго поэта, и исторiи литературы этого времени - до Генриха VIII - представляетъ имена только кропотливыхъ тружениковъ, между которыми встречаются, правда, люди не лишонные таланта, но съ поэзiею, въ действительномъ значенiи этого слова, ничего общаго не имеющiе. Невинныя и неостроумныя выхода противъ духовенства и его злоупотребленiй, трактаты о соколиной охоте и геральдике, религiозныя стихотворенiя, аллегорiи, историческiя компиляцiи и переводы - вотъ что выходило изъ подъ пера писателей этой печальной поры. Наиболее характеристическимъ изъ нихъ является Джонъ Скельтонъ, который первый получилъ названiе poeta laureatus и который, впрочемъ, ужо более принадлежитъ времени Генриха VIII. "Это - по словамъ Одиссъ-Барро, автора недавно вышедшей и дельно, хотя кратко составленной "Исторiи Современной Англiйской Литературы" - "нечто въ роде Раблэ въ стихахъ: писатель циническiй, грубый, смелый, энергическiй, остроумный". Тэнъ характеризуетъ его какъ "Трибулэ (известный шутъ) харчевенъ, слагателя зубоскальныхъ и макароническихъ стиховъ, язвительнаго памфлетиста, который, перемешивая между собою фразы французскiя, англiйскiя и латинскiя, простонародную речь, модный стиль, изобретённые имъ самимъ слова, фабрикуетъ нечто въ роде литературной грязи." Но - по словамъ самаго Скельтона - "эта поэзiя, обтрёпанная, покрытая лохмотьями, грязная, изгрызенная червями, не есть что-нибудь не живое: посмотрите внутрь ея - и вы найдёте мозгъ костей."

"Colin Clout", Скельтонъ выступилъ защитникомъ народа (снопа впавшаго въ угнетённое положенiе), отъ злоупотребленiй власти; главнымъ предметомъ его нападокъ, доходящихъ часто до сальности, служитъ кардиналъ Вольсей, известный, между-прочимъ, своею любостяжательностью на счотъ народа. Смелыми, дерзкими обличенiями этой любостяжатсльности, Скельтонъ возбудилъ такую ненависть къ себе Вольсел, что, для спасенiя отъ мести этого всесильнаго человека, долженъ былъ укрыться въ Вестминстерскомъ аббатстве, где и оставался до своей смерти (въ 1529 году).

стране; но, независимо отъ народной поэзiи, и письменная литература, особенно со времени основанiя Гласговскаго университета (въ 1450 году), стала на высокую (конечно, относительно) степень процветанiя. Этому развитiю содействовали теже самыя обстоятельства, которыя благопрiятствовали и англiйской литературе въ царствованiе Эдуарда III, именно утвержденiе въ народе чувства свободы и нацiональности - чувства, купленнаго долговременною, кровавою борьбою. Ещё до-сихъ-поръ шотландецъ съ благоговенiемъ и восторгомъ вспоминаетъ объ этой золотой поре самостоятельности своей страны и о нацiональныхъ герояхъ, создавшихъ её, Балласе и Брюсе, подвиги которыхъ составляютъ главное содержанiе произведенiй первыхъ шотландскихъ поэтовъ. Къ конце XV и начале XVI столетiй мы уже встречаемъ въ Шотландiи личность, которую Вальтеръ-Скоттъ называетъ поэтомъ, какому равнаго никогда не было въ Шотландiи. Это - Вильямъ Дунбаръ. Сочиненiя его въ продолженiи несколькихъ столетiй лежали, рукописныя, въ архивной пыли, и только въ 1834 году, когда было издано полное и снабжонное хорошими коментарiями собранiе ихъ, поэтическое значенiе этихъ произведенiй было оценено по достоинству. "Действительно - говоритъ Гетшенбергеръ - въ знанiи мiра и людей, въ разнообразiи поэтическаго творчества и живописности внешней формы, Дунбаръ можетъ смею соперничать съ Чосеромъ; въ некоторыхъ отдельныхъ родахъ поэзiи, особенно въ комическомъ, онъ даже превосходитъ его." Значительнейшимъ сочиненiемъ его въ аллегорическомъ роде считается "Чертополохъ и Роза", въ которой весьма поэтически изображены картины природы; за ними следуютъ по достоинству политическiя сатиры и юмористическiя, точнее говоря - шутовскiя, стихотворенiя. Другимъ талантливымъ поэтомъ того же перiода былъ Давидъ Линдзей, авторъ многихъ сатиръ и юмористическихъ стихотворенiй, которыми онъ, между-прочимъ, значительно способствовалъ возникновенiю реформацiя въ Шотландiи. О другихъ* многочисленныхъ писателяхъ этой страны и этого времени мы умалчиваемъ, имея въ виду общiй характеръ нашего очерка, и возвращаемся къ Англiи, где насъ ждётъ царствованiе Генриха VIII и вообще время, предшествующее блистательному веку англiйской исторiи и англiйской литературы - веку Елизаветы.

При блестящемъ, хотя развратномъ, какъ самъ король, дворе Генриха VII средневековая грубость начала положительно уступать место духу и обычаямъ новаго времени. Король былъ покровителемъ техъ писателей и учоныхъ, которые не противоречвли его прихотямъ и потворствовали его тщеславiю. Хотя ему, но духу того времени, было дано богословское воспитанiе, но счастливейшимъ человекомъ считалъ онъ себя только въ те часы, когда, освободясь отъ всякихъ государственныхъ занятiй, могъ переезжать изъ одного своего дворца въ другой, охотясь, танцуя, волочась за женщинами, самъ сочиняя стихи и окружая себя стихотворцами. Поэзiя приняла то направленiе, которое господствовало тогда во всей Европе: на первомъ плане стояли сонеты и буколическiя стихотворенiя, родиною которыхъ была Италiя, а знаменитейшимъ творцомъ, служившимъ предметомъ общаго подражанiя - Петрарка. Любовь Генриха VIII къ поэзiи не помешала ему однако казнить на эшафоте замечательнейшаго и даровитейшаго поэта этого времени, Томаса Говарда графа Сёрри, котораго король заподозрелъ въ желанiи и возможности похитить у него корону. Лучшими стихотворенiями этого поэта англiйская литература одолжена его долговременному пребыванiю въ Италiи, где онъ самымъ тщательнымъ образомъ изучалъ тогдашнихъ поэтовъ. Стихотворенiя эти, согласно духу времени, были большею частью эротическаго содержанiя; главнымъ предметомъ ихъ была возлюбленноя поэта - Геральдина, красоту которой онъ воспевалъ, какъ Петрарка - Лауру и защищалъ копьёмъ и мечёмъ, какъ истинный странствующiй рыцарь. "Произведенiя Сёрри, говорить Гетшенбергеръ, были очень любимы современниками, и ихъ авторъ справедливо считался первымъ классическимъ поэтомъ Англiи. Они волны мелодичности, стиль ихъ правиленъ и внешняя форма отличается полнейшею чистотою. Онъ первый ввёлъ въ англiйскую поэзiю сонетъ и белый стихъ. Метафизическiй оттенокъ, присущiй стихотворенiямъ Петрарки и Данта, не былъ усвоенъ Сёрри: онъ натураленъ, лишонъ аффектацiи; его стихотворенiя выходили прямо изъ сердца и вызывались действительно пережитымъ. Его любовныя песни принадлежатъ ещё въ настоящее время къ лучшимъ произведенiямъ этого рода: они такъ гармоничны, написаны съ такою ясностью и лёгкостью, такъ отполированы и полны такого мастерства въ обращенiи съ языкомъ, что, читая ихъ, не верится въ ихъ давность. Поэтъ чуждъ всякихъ ученыхъ намёковъ, всякихъ изысканныхъ сравненiй и аллогорiй; онъ постоянно остаётся истинно-нежнымъ и простымъ. Одна изъ симпатичнейшихъ вещей, принадлежащихъ его перу - элегiя, которую онъ написалъ, сидя въ тюрьме, и въ которой онъ старается разогнать мысли объ удручающихъ его бедствiяхъ воспоминанiемъ о техъ мукахъ, которыя онъ пережилъ уже до того. Но стихотворная деятельность Сёрри не ограничивается областью любви и субъективныхъ страданiй; онъ съ успехомъ обрабатываетъ и описательный родъ поэзiи; красоты природы онъ изображаетъ также хорошо, какъ и прелести женщины. Наконецъ, Сёрри заслуживаетъ похвалы и какъ переводчикъ Виргилiя и псалмовъ Саломона." Изъ другихъ поэтовъ, конца этого перiода и начала следующаго, заслуживаетъ вниманiя Саквиль, къ которому мы ещё возвратимся, когда будемъ говорить о развитiи драматической поэзiи.

Реформацiя англiйской церкви изменила на время направленiе и характеръ какъ учоной литературы, такъ и поэзiи. Все литературныя силы устремились на уясненiе народу значенiя и подробностей библiи, сделавшейся теперь общимъ достоянiемъ. Въ той области, которая составляетъ предметъ настоящаго очерка, полное и исключительное господство досталось религiознымъ стихотворенiямъ; этотъ же элементъ победоносно вошолъ и въ драматическую поэзiю, едва начинавшую выходить изъ младенчества, въ народную балладу и въ сатиру. Мы не называемъ здесь даже но имени мозговъ этого времени, такъ-какъ они съ поэзiею, въ истинномъ смысле этого слова, не имеютъ ничего общаго; но чемъ плачевнее былъ, какъ для англiйской жизни вообще, такъ и для англiйской литературы въ особенности, этотъ перiодъ, темъ ярче заблестело наступившее вследъ за темъ время - время королевы Елизаветы и ея непосредственныхъ преемниковъ. "Векъ Елизаветы - такъ характеризуетъ его въ общихъ чертахъ Гетшенбергеръ - есть одна изъ блистательнейшихъ литературныхъ эпохъ, какiя когда-либо встречаются въ исторiи вообще. Англiя не можетъ указать у себя на другую подобную ей, въ которой человеческiй духъ создалъ бы такiя грандiозныя и генiальныя вещи, овладелъ бы съ такой творческой силой всемъ матерiаломъ, находившимся у него подъ рукою, соединилъ бы съ смелостью замысла такую энергiю внешней формы и въ которой духъ нацiональный сталъ бы на такую высокую степень процветанiя. Каждый писатель являлся теперь оригинальнымъ; древними писателями продолжали пользоваться, но уже по признавали ихъ непогрешимыми образцами. Младенчество англiйской литературы исчезло: наступилъ юношескiй возрастъ. Громко зазвучали на всехъ ветвяхъ песни лирики, въ которой не преобладала исключительно ни одна манера, ни одинъ родъ - въ которой замечалось ещё, правда, отсутствiе правильности, но не было недостатка въ поэтическомъ духе, внутреннемъ чувстве и внешнемъ благозвучiи. Лучшiя песня Англiи возникли въ этомъ перiоде. Драматическая муза въ романтической одежде явиласъ съ безчисленнымъ множествомъ чарующихъ созданiй, какихъ не видело съ-техъ-поръ никакое время и впереди которыхъ стояли волшебные образы Шекспира - типъ универсальности его времени. Эпосъ далъ намъ въ начале этого перiода Спенсера, въ романтико-аллегорической одежде, въ конце его - Мильтона, въ одежде античной. Сатира этого времени тоже можетъ смело соперничать съ сатирою царствованiя королевы Анни. Однимъ словомъ, соединенiе положительнаго, обширнаго знанiя съ силою разума и полётомъ фантазiи произвело невероятныя вещи." "Для литературы - говоритъ тотъ же писатель далее - было большимъ счастiемъ, что въ царствованiе Елизаветы новое время уже наступило, по среднiе века съ ихъ романтизмомъ ещё не совсемъ исчезли. Вследствiе итого, фантазiя удержала преобладанiе надъ холоднымъ разсудкомъ, что поэтическимъ произведенiямъ благопрiятствуетъ более, чемъ явленiе противуположное. Ещё не перестало играть видной роли суеверiе, хотя ужи цивилизованное; ещё не уничтожилось убежденiе, что духи выходятъ изъ своихъ гробовъ въ полночь, эльфы ведутъ свои хороводы, царица фей внимаетъ человеческимъ заклинанiямъ - ещё пользовались уваженiемъ алхимiя и астрологiя, ещё не ушла наука такъ далеко, чтобы господствовать надъ поэтическимъ творчествомъ: нетъ, изящный вкусъ и учоное знанiе руководили, правда, фантазiею, сдерживали её, но, въ тоже время, снисходительно относились къ си увлеченiямъ, ради обусловливавшихся этими последними поэтическихъ красотъ. И такимъ-то образомъ мы одолжены этому счастливому соединенiю на границе двухъ эпохъ теми великолепными произведенiями, въ которыхъ гармонически сошлись полное господство разума и поэтическiя прелести романтизма. Умиранiе "одарённой луннымъ светомъ волшебной силы" романтическихъ среднихъ вековъ и приближенiе новаго времени въ глубокихъ изследованiяхъ Бэкона Веруламскаго породили золотую утреннюю зарю века Елизаветы и Шекспира."

Елизаветы, первенство досталось поэзiи драматической. Но здесь мы должны вернуться назадъ, что бы представить въ самыхъ краткихъ и существенныхъ чертахъ ходъ драматической литературы въ Англiи до Шекспира. Здесь, какъ и везде, она началась съ мистерiй; но въ Англiи оне появились раньше, чемъ во всехъ другихъ странахъ - именно во время Вильгельма Завоевателя. До Эдуарда III оне писались по французски; и только когда этотъ государь далъ право гражданства языку англiйскому и папа разрешилъ представленiе ихъ на этомъ языке, начались переводы ихъ. Все богатонаселённые города и округа имели свои мистерiи, и, не смотря на все преследованiя реформацiи, народъ отвыкъ отъ нихъ только мало по малу; что же касается характера и содержанiя ихъ, то оне ничемъ не отличаются отъ мистерiй другихъ католическихъ странъ: гаже грубость, тоже отсутствiе всякаго вкуса. Вследъ за ними и развившись изъ нихъ, появились такъ называемыя "моральныя пьэсы", въ которыхъ преобладалъ аллегорически-отвлечённый или символическiй характеръ, и цель которыхъ состояла въ исправленiи общественной нравственности. Бременемъ ихъ полнаго процветанiя было царствованiе Генриха VII и даже въ последнiе годы царствованiя Елизаветы, когда драматическая поэзiя находилась уже на такой высокой степени совершенства, оне всё ещё держались на сцене, главнымъ образомъ вследствiе того, что въ нихъ видели одно изъ средствъ къ проведенiю въ народъ реформацiонныхъ идей. Переходомъ отъ этихъ Произведенiй къ покой комедiи послужили фарсы, такъ называемыя интерлюдiи, творцомъ которыхъ признаётся Фома Гейвудъ, юмористическiй писатель времени Генриха VIII, и содержанiе которыхъ, въ угоду королю, составляли, главнымъ образомъ, нападки на католическое духовенство. Что же касается самихъ комедiй, образовавшихся изъ этихъ фарсовъ, то древнейшими считаются въ настоящее время две: "Ральфъ Ройстеръ-Дойстеръ" и "Миногенъ", относящiяся къ 1560 году и весьма мало замечательныя вследствiе крайней наивности своей постройки и полнаго отсутствiя художественной обработки. Трагедiя образовалась въ Англiи несколько позже чемъ комедiя, и долгое время была скорее драматическою хроникою, чемъ трагедiею въ собственномъ смысле. Первымъ правильнымъ произведенiемъ въ этомъ роде признаётся "Горбодукъ или Феррексъ и Поррексъ", написанная вышеупомянутымъ Саквилемъ и Нортономъ и представленная въ 1561 году. Содержанiе ея составляетъ одинъ изъ эпизодовъ древнейшей англiйской исторiи; каждому акту предшествуетъ пантомима. наглядно изображающая его содержанiе; пьэса изобилуетъ патетическими, высокопарными речами и нравственными нареченiями. Главнейшая заслуга авторовъ состояла въ томъ, что они ввели въ драматическую литературу белый стихъ, то-есть ту форму, въ которую впоследствiи облекали свои произведенiя Марло и Шекспиръ. За этою трагедiею почти непосредственно последовали затерявшiеся въ настоящее время пьэсы: "Юлiй Цезарь", "Ромео и Юлiя". "Цезарь и Помпей". "Фобiй", "Купидонъ и Психея", "Іуда и Птоломей" и другiя.

делались, однимъ словомъ, опыты во всехъ родахъ драмматической литературы до-техъ-поръ, пока не явился писатель, надолго уничтожившiй эти колебанiя и утвердившiй на англiйской сцене неограниченное господство романтической трагедiи. Это былъ Марло, справедливо признающiйся непосредственнымъ предшественникомъ Шекспира. Огромный успехъ произведенiй этого драматурга вызвалъ многихъ подражателей, изъ которыхъ, однако, весьма немногiе могли хотя отчасти сравниться съ нимъ дарованiемъ. Наконецъ, яркое солнце блеснуло надъ англiйской и всемiрной сценой: явился Шекспиръ. Само-собою разумеется, что все современники-писатели этого исполина поэзiи померкли передъ нимъ, какъ звезды передъ солнцемъ, причемъ, благодаря такому соседству были отодвинуты въ тень люди, дарованiя которыхъ, при другой обстановке, выдвинули бы ихъ на первый планъ. Число этихъ писателей было очень велико. Но главе этой блестящей плеяды, собиравшейся каждый день въ харчевне Сокола, стоитъ странная и характеристическая фигура Бенъ-Джонсона, первая комедiя котораго: "Каждый человекъ въ своёмъ расположенiи духа", написанная имъ въ то время, когда ему было всего 23 года, имела въ числе исполнителей самого Шекспира. Не смотря на свою бурную жизнь, на множество враговъ, вызванныхъ его поведенiемъ, онъ скоро занялъ передовое место въ литературномъ мiре, сделался главою школы, создалъ комедiю нравовъ. Явившись большимъ мастеромъ въ этомъ роде драматической литературы. Какъ-Джонсонъ имелъ гораздо менее успеха въ въ трагедiи, и его пьэсы "Сеянъ" и "Катилиа" суть только весьма слабы" подражанiя Юлiю Цезарю" и "Корiолану", хотя превосходятъ ихъ техническою отделкою внешней формы. Эта отделка доходила, впрочемъ, до утрировки, до педантизма и заменяла у автора отсутствiе истиннаго поэтическаго вдохновенiя. По словамъ Драйдена, если Шекспиръ есть Гомеръ театра, то Вицъ-Джонсонъ долженъ быть названъ его Виргилiемъ. Рядомъ съ нимъ являются своего рода литературные близнецы: Бомонъ и Флетчеръ, написавшiе сообща более пятидесяти пьэсъ. По разнообразiю и по даровитости они ближе другихъ приближаются къ Шекспиру, хотя, конечно, далеко уступаютъ ему въ глубине и величiи; темъ не менее, оба обладали несомненнымъ талантомъ, особенно въ комическомъ роде. Заметивъ также, что они первые ввели на англiйскую сцену испанскiя комедiи, такъ называемыя "плаща и шпаги" и что популярность, которою они пользовались между современниками, была такъ велика, что некоторое время они затьмевали даже Шекспира, слава котораго, какъ известно, снова воскресла и окончательно укрепилась только въ конце столетiя. Изъ другихъ наиболее выдающихся современниковъ Шекспира назовёмъ Марстона, автора трагедiи "Антонiй и Медлида" и весёлой комедiи "Недовольный", Деккера, который уже въ то время пытался возстановить падшую женщину въ своей комедiи "Честная Куртизанка", Чанмана, прославившагося между-прочимъ, переводомъ "Илiады" и "Одиссеи", и уже упомянутаго Гейвуда, некоторыя произведенiя котораго до-сихъ-поръ любимы англiйской публикой и который одинъ написалъ более двухсотъ пьэсъ. "По мере того - говоритъ Одиссъ-Барро - какъ размножаются драмматическiя произведенiя и пресыщается вкусъ публики, зритель всё больше и больше жаждетъ сильныхъ ощущенiй и самый значительный успехъ выпадаетъ на долю пьэсъ съ самыми скабрёзными сюжетами. Джонъ Фордъ выводитъ на сцену преступную связь брата и сестры; Вэбстеръ не затрудняется делать зрителей свидетелями сцены разрешенiя отъ бремени, и его Герцогиня Мальфiйская, влюблённая въ своего лакея, съ которымъ она прижила двоихъ детей и, умерщвлённая по приказанiю своихъ братьевъ, проходитъ передъ зрителями сквозь рядъ такихъ утончённыхъ истязанiй и пытокъ, какiе едва можетъ придумать человеческое воображенiе. Въ тюрьме братъ заставляетъ её цаловать руку, отрезанную у ея мужа и сквозь прозрачное покрывало показываетъ ей трупы ея сыновей. Онъ запираетъ её въ домъ сумасшедшихъ и заставляетъ всехъ больныхъ, находящихся въ этомъ заведенiи, нетъ и танцовать вокругъ ней. На сцену приносятъ верёвку, которою она будетъ удавлена и гробъ куда положатъ ея трупъ... И все эти чудовищныя вещи развиваются съ необыкновеннымъ искусствомъ, пишутся удивительнымъ слогомъ и обнаруживаютъ полнейшее знанiе сценическихъ эффектовъ - однимъ словомъ отличаются такими достоинствами, которыя почти скрываютъ отъ глазъ читателя ихъ возмутительный характеръ. Гораздо выше всехъ упомянутыхъ драматурговъ стоитъ Массингеръ, комедiя котораго: "Новое средство платить старые долги" до-сихъ-норъ удержалась въ репертуаре и который въ своихъ драмахъ воздерживался отъ мелодраматическихъ эффектовъ школы Вэбстера и Форда. Последнимъ въ этой драматической фаланге является Ширлей, теперь ужо почти совсемъ забытый. Междоусобная война нанесла сильный ударъ англiйской сцене, которую пуритане и безъ того но переставали неутомимо преследовать. Въ 1642 году Длинный Парламентъ закрылъ театры и только после реставрацiи Карла II представленiя на нихъ возобновились."

Многiя изъ особенностей драматической литературы елизаветинскаго века проникли и въ лирическую поэзiю этого времени. Изученiе классической литературы и размноженiе переводовъ съ древнихъ языковъ обогатили языкъ, пробудившаяся свобода народнаго духа сообщила более могучiй полётъ фантазiи; но и въ этой области обнаружились ложный вкусъ и ложное остроумiе, гоньба за оригинальностью, недостатокъ простоты. Между лириками этого перiода на нервомъ плане стоитъ тотъ же Шекспиръ съ своими сонетами, хотя далеко уступавшими въ достоинстве его драматическимъ произведенiямъ, по. по справедливому замечанiю Гегшенбергера, доказывающими, что Шекспиръ, какъ субъективный поэтъ, умеетъ изображать такiя же глубокiя чувства, какiя мы находимъ у него, какъ у поэта объективнаго. Кроме его писали лирическiя произведенiя Бэнъ-Джонсонъ, образовавшiй свою школу, между членами которой наиболее даровитымъ былъ Корбетъ, авторъ множества весёлыхъ и остроумныхъ стихотворенiй, Бомовъ, Геррикъ, Ширли и другiе.

"Венера и Адонисъ" и "Лукрецiя". Изъ иностранныхъ эпическихъ произведенiй были въ это время переведены на англiйскiй языкъ: "Освобождённый Іерусалимъ" Тасса, "Неистовый Роландъ" Арiоста и "Лузiада" Камоэнса.

Къ концу царствованiя Елизаветы возникла въ Англiи и сатирическая поэзiя въ более истинномъ значенiи этого слова, чемъ то, въ какомъ она являлась до-сихъ-поръ. Творцомъ ея былъ епископъ Галь, впервые возставшiй противъ пороковъ и глупостей общества, хотя, впрочемъ, предметомъ нападокъ его служилъ только низшiй классъ, такъ-какъ возстать на высшее сословiе у него не хватило духу. Последователемъ Галя былъ Марстонъ, поэтъ циническiй, но хорошо знавшiй действительную жизнь и изображавшiй её съ неумолимою резкостью. Наконецъ, третiй сатирикъ этого времени - Доннъ, произведенiя котораго англiйскiе критики сравниваютъ съ грубыми, неотёсанными, только-что высеченными изъ скалы, камнями. Публичное уничтоженiе сатиръ Галя и Марстона рукою палача но только не помешало размноженiю сатиръ и эпиграммъ, считавшихся въ то время произведенiями однородными, но ещё более способствовали ему. Наиболее даровитыми авторами этихъ произведенiй, къ которымъ присоединились потомъ и сатирическiя памфлеты, считаются Бэнъ-Джонсонъ, Уинеръ, Гарригтонъ, Мидлетонъ, Клевеландъ и другiе.

бы мы не упомянули о явленiи, которое, явясь въ области прозы, перешло оттуда въ поэзiю, во все роды ея и, но смотря на свою вычурность и фальшивость, было усвоено даже многими изъ лучшихъ поэтовъ времени Елизаветы, съ темъ, чтобы ещё довольно долго после того не потерять права гражданства въ англiйской литературе. Это былъ такъ называемый "эвфуизмъ", состоявшiй въ крайне-утрированной манере выраженiй, въ жеманномъ кокетничаньи самыми неестественными утончённостями слога, и получившiй своё названiе отъ романа "Эвфузсъ", авторомъ котораго былъ Джонъ Лайди, написавшiй, кроме того, несколько посредственныхъ пьэсъ и лирическихъ стихотворенiй. Громадному распространенiю эвфуизма много способствовало то пристрастiе къ итальянской пастушеской поэзiи - отличавшейся, какъ известно, именно такою вычурностью - которымъ было проникнуто одно время всё тогдашнее общество въ Англiи; мы говоримъ "громадному распространенiю", если судить, напримеръ, по следующимъ словамъ Блоунта, падавшаго въ 1633 году несколько произведенiй Лайли и снабдившаго ихъ предисловiемъ, въ которомъ, между-прочимъ, сказано: "Наша нацiя обязана ему новымъ англiйскимъ языкомъ, которому онъ научилъ ее своимъ "Эвфуэсомъ". Все наши дамы сделались его ученицами, и на ту придворную красавицу, которая не умела говорить эвфуистически, смотрели съ такимъ же пренебреженiомъ; съ какимъ смотрятъ теперь на неумеющихъ говорить по французски." Шекспиръ, который и самъ, впрочемъ, не былъ чуждъ эвфуизма, охарактеризовалъ его сущность, между-прочимъ, въ комедiи "Безплодныя усилiя любви". - "Но приду я", говоритъ Биронъ:

"Подъ маскою къ возлюбленной моей;

Какъ музыкантъ слепой.

Тафтянымъ фразъ, речей изъ шолка свитыхъ

" и т. д.

"Но - говоритъ Тэнъ - не судите о нёмъ но карикатурному изображенiю Вальтеръ-Скотта; его сэръ Перси Шефтонъ ничто иное, какъ педантъ, холодный и безцветный копировщикъ; между-темъ какъ этому новому языку придаютъ характеръ неподдельности именно его теплота, оригинальность; мы должны воображать его себе не мёртвымъ, неподвижнымъ, какимъ находимъ его въ старыхъ книгахъ, а порхающимъ на устахъ барынь и молодыхъ вельможъ въ вышитыхъ жемчугомъ кафтанахъ, оживлённымъ ихъ звучными голосами, раскатистымъ смехомъ, блескомъ глазъ, движенiемъ рукъ, игравшихъ эфесомъ шпаги или мявшихъ атласъ плаща. Эти люди въ ударе; голова ихъ полна и деятельно работаетъ; они веселятся, какъ веселъ въ наше время нервный и горячiй художникъ въ своей свободной мастерской. Они говорятъ не для того, что бы убеждать или понимать другъ друга, но чтобы дать удовлетворенiе своему напряжонному воображенiю, что бы излить избытокъ своихъ ощущенiй. Припомните молодыхъ людей Шекспира, особенно Меркуцiо. Они играютъ словами, переламываютъ, сгибаютъ, изменяютъ форму ихъ, они любуются внезапными перспективами, резкими контрастами, которые выскакиваютъ у нихъ одинъ за другимъ и до безконечности. Они кидаютъ цветокъ на цветокъ, блёстки на блёстки; всё, что блеститъ, правится имъ; они позолачиваютъ, украшаютъ перьями и шитьёмъ свой языкъ, какъ своё платье. До ясности, порядка, здраваго смысла имъ нетъ никакого дела; всё у нихъ праздникъ и безумiе; всякая нелепость имъ по душе. Мы не можемъ вообразить себе, какъ следуетъ, этотъ новый языкъ, эту смелость фантазiи, это непрерывное плодородiе трепещущей чувствительности; въ это время нетъ прозы въ истинномъ значенiи этого слова: поэзiя наводняетъ всё... Даже въ томъ случае, когда самъ человекъ - заурядная посредственность, его произведенiе есть нечто живое; какой-то пульсъ бьётся во всехъ, малейшихъ сочиненiяхъ этого века, сила и творческая энергiя присущи ему; оне пробиваются сквозь напыщенность и аффектацiю; самъ этотъ Лайли, который, повидимому, умышленно пишетъ попреки всякому здравому смыслу, является иногда истиннымъ поэтомъ, "

междоусобной войны - время, когда, какъ говорить Одиссъ-Барро. "барды умолкаютъ передъ людьми дела, вымыслы поэзiй уступаютъ место действительности междоусобныхъ смутъ, перо сторонится передъ мечёмъ, топоромъ или гильотиной, генiй называется уже не Шекспиромъ, а Кромвелемъ, и убiйство Юлiя Цезаря или короля Дункана совершается уже по на подмосткахъ искусственнаго театра, а на страшномъ и настоящемъ эшафоте Уайтъ-Галля." Насколько эта пора действительно неблагопрiятствовала развитiю литературы, видно уже изъ техъ жестокихъ преследованiй, которымъ подвергся театръ, то-есть та область, где творческiй духъ нацiи проявлялся ст. наибольшею силою. Указомъ 22 сентября 1642 года все театры въ королевстве были закрыты, съ целью отнять у драматическихъ писателей и актёровъ возможность и случай действовать на общественное мненiе въ ущербъ пуританскому парламенту; но такъ-какъ исполненiе этого указа оказалось по вполне удовлетворительнымъ, то въ 1647 году была принята новая репрессивная мера: сопротивлявшихся запрещенiю парламента стали наказывай, сперва денежными штрафами, потомъ плетьми; все актёры были объявлены бродягами; театральныя зданiя или разрушены, или переделаны такъ, что давать на нихъ представленiя оказывалось невозможнымъ. Наконецъ, въ 1648 году былъ назначенъ особый чиновникъ, на котораго было возложено, между-прочимъ, заключать въ тюрьму всехъ "сочинителей балладъ" и строго наблюдать, чтобы ни где не было даваемо тайныхъ театральныхъ представленiй.

безъ верности, чувственности безъ любви, крошечныхъ добродетелей и исполинскихъ пороковъ. Повинуясь этому направленiю, и поэзiя, сделавшись орудiемъ низкихъ страстей, нашла выгоднымъ для себя осмеивать всё хорошее, честное и истинно добродетельное. Борьба съ пуританизмомъ выродилась въ борьбу противъ доброй нравственности; сигналъ былъ поданъ дворомъ, дворянство дружно подхватило его, а оттуда заразе нетрудно уже было проникнуть и въ народъ. Истинному дарованiю трудно было явиться, или, вернее говоря, пробить себе дорогу въ то время, когда извращённость, получила все права гражданства; распутному королю нужны были такiе поэты, какъ графъ Рочестеръ, человекъ несомненно-даровитый, по который, напримеръ открыто хвастался темъ, что не протрезвлялся ни на одну минуту въ продолженiе пяти летъ, и наконецъ умеръ отъ истощенiя на тридцать третьемъ году, или, какъ Укллеръ, циническiй скептикъ, типъ политическаго флюгерства, умевшiй съ одинаковою лёгкостью и одинаковымъ красноречiемъ прославлять Кромвеля и сына Карла I, или Уичерли, талантливый драматургъ, перенёсшiй на сцену те грязные нравы, среди которыхъ онъ самъ проводилъ всю свою жизнь. Одиноко и величаво стоитъ въ этой среде, какъ протестъ противъ оскорблённой и попранной нравственности, Мильтонъ съ его "Потеряннымъ Раемъ"" одиноко уже потому, что и по рожденiю, и по направленiю; онъ принадлежалъ въ предшествовавшему перiоду. Исключительны и такiя явленiя, какъ Буттлеръ. авторъ "Гудибраса", одной изъ остроумнейшихъ англiйскихъ сатиръ, направленной, противъ пуритантства и представляющей собою нечто въ роде англiйскаго "Донъ-Кихота", или какъ Драйденъ. Но именно этотъ последнiй служитъ яркимъ доказательствомъ - до какой степени направленiе тогдашняго времени не благопрiятствовало развитiю поэзiи. Если Драйденъ, не смотря на своё весьма крупное дарованiе, не можетъ, какъ находилъ и Мильтонъ, назваться поэтомъ въ истинномъ значенiи этого слова, то въ томъ виновато его время, безнравственность котораго испортила сердце этого писателя, а фальшивый вкусъ унизилъ его генiй. При иныхъ, лучшихъ, обстоятельствахъ, музе Драйдена не приходилось бы такъ часто сходить съ своего пьедестала и смешиваться съ грязною толпою. "Чтобы произнести надъ Драйденомъ менее строгiй приговоръ - говоритъ Гетшенбергеръ - достаточно бросить взглядъ на безотрадную пустыню, открывшуюся въ поэзiи после его смерти. Соути справедливо называетъ это время плачевнейшимъ перiодомъ англiйской поэзiи. Бы не встречаете тутъ ничего, кроме самой мизерной посредственности, собранiя известныхъ стереотипныхъ фразъ и образовъ. Такiе-то плоды принёсъ искуственный французскiй вкусъ съ его манерностью выраженья, губительно действовавшею на чувство и фантазiю, съ его пустою реторикою, съ теми, однимъ словомъ, явленiями, которыя Карлъ II ввёлъ вместо романтическаго духа. Если Драйденъ, ради моды, и позволялъ себе иногда галлицизмы, то въ сущности онъ все-таки писалъ истинно но англiйски, и естественность не находилась ещё у него къ полномъ изгнанiи. Она совершенно уничтожилась только тогда, когда, после его смерти, та вычурная поэзiя, которой, конечно, онъ санъ проложилъ дорогу, завладела англiйскимъ Парнасомъ, на которомъ неограниченно господствовала до-техъ-поръ, пока проснувшемуся народному духу неудалось низложить, вероятно навсегда, этого деспота съ напудренной косою." Къ только что упомянутымъ (исключительнымъ явленiемъ первыхъ годовъ реставрацiи мы должны присоединить и двухъ даровитыхъ драматурговъ: Отвея и Ли (хотя и они, какъ Мильтонъ, если и писали во время Карла II то по своему направленiю принадлежатъ къ числу эпигоновъ Шекспира), трагическiй конецъ которыхъ показываетъ, между-прочимъ, каково было жить въ эту пору истиннымъ талантамъ: Отвей подавился вследствiе жадности, съ которою онъ набросился на кусокъ хлеба, купленный имъ после четырёхдневнаго голоданья на деньги, выпрошенныя какъ милостыня у одного прохожаго; Ли. отъ такой же бедности, предался пьянству и кончилъ жизнь въ доме умалишенныхъ. А между-темъ, изъ многочисленныхъ пьэсъ Отвея, о которыхъ Вальтеръ-Скоттъ отзывается съ величавшею похвалою, две: "Спасённая Венецiя" и "Сирота", до-сихъ-поръ удержались на сцене. Ли оставилъ после себя одиннадцать трагедiй, въ которыхъ, не смотря на проблески умственнаго разстройства, самый строгiй критикъ не станетъ отрицать присутствiя силы, задушевности, поэтичности и, главное, правды. Мы, назвавъ этихъ двухъ драматурговъ явленiями исключительными, должны были бы сказать, особенно исключительными", потому-что нигде безобразiе новаго направленiя поэзiи не сказалась такъ явственно, какъ въ области литературы драматической, и, главнымъ образомъ, комедiи, представляющей, но словамъ Маколея, "квинтъ-эссенцiю" этого направленiя. "Самыя безстыдныя вещи - замечаетъ Маколей - говорились въ эпилогахъ пьэсъ. Эти эпилоги поручалось произносить почти всегда любимымъ актрисамъ, и ничто не доставляло испорченымъ зрителямъ такого удовольствiя, какъ слышать грязныя мерзости изъ устъ прекрасной девушки, о которой предполагалось, что она ещё не потеряла своего целомудрiя. Англiйская сцена очень часто заимствовала въ это время содержанiе и характеръ изъ произведенiй первостепенныхъ испанскихъ, французскихъ и старыхъ англiйскихъ писателей; но наши драматическiе писатели портили то, къ чему они прикасались. Въ ихъ подражанiяхъ дома гордыхъ и великодушныхъ кастильскихъ дворянъ Кальдерона становились домами разврата; Вiола Шекспира превращалась въ сводню, Мизантропъ Мольера - въ насилователя, Таково было состоянiе драмы."

"Августовскаго золотого века англiйской поэзiи". Здравый критическiй взглядъ доказалъ ошибочность этого мненiя. Отдельныя, крупныя дарованiя появлялись въ значительномъ количестве, но и тутъ среда губила ихъ. Съ воцаренiемъ Вильгельма III, во главе всего общественнаго движенiя, давая решительно всему направленiе и тонъ, стали дворъ и высшая аристократiя - и никогда литераторы не пользовались такимъ почётомъ, какъ въ это время: вельможи считали за честь для себя привлекать въ своё общество всё, что носило въ себе признакъ истиннаго дарованiя, и выражали это покровительство не только такимъ общенiемъ, но и более фактическимъ образомъ: многiе писатели, какъ, напримеръ, Филипсъ, Конгревъ, Гэй, Аддисонъ, Стиль и другiе, или получили высшiя государственныя должности, или, какъ Попъ, пользовались щедрыми денежными приношенiями, делавшими ихъ совершенно независимыми въ матерiальномъ отношенiи. Такимъ образомъ, по справедливому замечанiю Гетшенбергера, эта пора англiйской исторiи была порою процветанiя не поэзiи. а поэтовъ. Но именно это обстоятельство, то-есть благоденствiе и образъ жизни последнихъ, мешало преуспеянiю первой. Постоянныя интимныя сношенiя поэтовъ съ знатью, жизнь при шумномъ и церемонномъ дворе отвращали ихъ творческiй духъ отъ истинныхъ целей поэзiи и заставляли его следовать по искуственнымъ путямъ. Высокiя чувства, полётъ фантазiи и мысли, порождаемые уединенiемъ, уходомъ человека въ самого себя - всё это было чуждо имъ. Подобно менестрелямъ средневековыхъ дворовъ, они ставили на первомъ плане внешность. Воспеванiе всякаго ничтожнаго, мимолётнаго происшествiя въ изящныхъ гостиныхъ считалось у нихъ деломъ гораздо более важнымъ, чемъ проведенiе новыхъ мыслей, изображенiе сильныхъ страстей или красотъ природы. "Какой оригинальности - замечаетъ Одиссъ-Барро - какой ширины замысла, какого энтузiазма можемъ мы ожидать отъ этихъ холодныхъ стихотворцевъ, гонявшихся за пенсiями и высокими званiями гораздо охотнее. чемъ за идеями, и стыдившихся своей близости съ музами. Конгревъ, среди своего богатства и въ объятiяхъ своей любовницы, герцогини Мальборугъ, старался забывать, что онъ литераторъ. и желалъ, чтобъ въ нёмъ видели скорее аристократа, чемъ поэта... У этихъ изобразителей искуственной жизни, у этихъ умныхъ и блестящихъ стихослагателей не требуйте ни возвышенности мысли, ни нежности чувствъ. Красоты природы для нихъ мёртвая буква. Аддиссонъ ничего не понимаетъ въ суровомъ величiи горныхъ местностей. "Я только что прiехалъ въ Женеву - пишетъ онъ по возвращенiи изъ Италiи после убiйственнаго странствiя по Альпамъ, где мне только и приходилось что дрожать отъ холода среди вечныхъ снеговъ. Голова моя до-сихъ-поръ не перестала вертеться отъ всехъ этихъ горъ и пропастей, и вы представить себе не можете, въ какомъ я восторге отъ того, что вижу предъ собой равнину." Эти слова Аддиссона объясняютъ и резюмируютъ собою всю литературу того времени: это тоже умственная равнина, гладкая, плодородная и однообразная, безъ малейшихъ неровностей, лишонная всехъ следовъ волнообразности. Какъ - проходя мимо снежныхъ вершинъ Монъ-Блана - Аддиссонъ не ощущаетъ ничего, кроме скуки или равнодушiя, точно также въ Спенсере онъ видитъ только страшнаго варвара, а перебирая въ одномъ изъ своихъ стихотворенiй имена значительнейшихъ англiйскихъ поэтовъ, даже не упоминаетъ о Шекспире!"

Этотъ Аддиссонъ - авторъ несколькихъ лирическихъ стихотворенiй, скучной трагедiи "Катонъ" и прозаическихъ произведенiй, въ которыхъ онъ стоитъ гораздо выше, чемъ въ поэзiи - принадлежитъ къ числу наиболее видныхъ членовъ школы, образовавшейся подъ влiянiемъ новаго направленiя и имевшей своимъ главою Александра Попа, который, при его несомненномъ дарованiи, могъ бы, какъ Драйденъ, въ другой среде сделаться не только замечательнымъ, но и великимъ поэтомъ. Ближе всехъ къ Попу - какъ по дарованiю, такъ и по художественному чутью - стоитъ Матвей Прайоръ, бывшiй сначала прислужникомъ въ одной бедной харчевне и обязанный своимъ образованiемъ и возвышенiемъ (онъ былъ впоследствiи членомъ парламента и посланникомъ) графу Дорсету, однажды заставшему его въ этой харчевне за чтенiемъ Горацiя и принявшему въ нёмъ деятельное участiе. Изъ многаго множества его произведенiй, относящихся къ всевозможнымъ родамъ поэзiи и прозы, особенно замечательны въ серьёзномъ роде - поэма "Саломонъ", а въ юмористическомъ - пародiя на поэму Драйдена "Лань и Пантера", подъ заглавiемъ "Мышь городская и Мышь полевая". Упомянемъ здесь же о двухъ даровитыхъ и точно также испорченныхъ господствовавшимъ въ то время направленiямъ драматургахъ: Соутерне, уже тогда, въ одной изъ своихъ трагедiй ("Оруноко"), выступившемъ съ красноречивымъ протестомъ противъ торговли неграми, и Роу, авторе многихъ трагедiй, въ свой время пользовавшихся большимъ успехомъ; особенно же не забудемъ о шотландце Аллане Рамсее, справедливо считающемся однимъ изъ самыхъ непосредственныхъ, предшественниковъ Борнса, произведенiя котораго заставляли предчувствовать, что какъ после смерти Чосера истинная поэзiя, упавшая въ Англiи, нашла себе прiютъ въ Шотландiи, такъ и теперь изъ этой страны изойдётъ первая энергическая реакцiя противъ фальшивости господствовавшаго направленiя. Но о шотландской поэзiи съ-техъ-поръ, какъ мы её оставили, и о только что упомянутомъ поэте мы ещё скажемъ, когда подойдёмъ къ знаменитейшему поэту этой страны - Борнсу; а теперь снова возвратимся въ Англiю.

политическомъ отношенiи и что, следовательно, гораздо целесообразнее тратить деньги не на поддержанiе ихъ, а на систематическiй подкупъ членовъ парламента. И вотъ настала для поэзiи, или, вернее, для поэтовъ, пора, когда - по словамъ Свифта - "всякiй выгнанный изъ цыганскаго шатра мальчишка, могъ надеяться сделать карьеру въ церкви или государстве скорее, чемъ тотъ, котораго Фебъ, въ порыве гнева, наделилъ поэтическимъ огнёмъ." Наступила пора, когда поэты, какъ, на примеръ, Саваджъ и Джонсонъ, буквально голодали по целымъ днямъ, а ночью бродили по улицамъ Лондона, не имея где приклонить голову. Такая скитальческая и нищенская жизнь имела большою частiю своими последствiями пьянство, распутство и тому подобныя явленiя. Более благородныя натуры, подобныя Коллинсу, сходили съ ума; слабыя, подобныя Гольдсмиту, бывали недалеко отъ того, чтобы попасть въ смирительный домъ; те же, которымъ обстоятельства позволяли это, бросали, подобно Грею, неблагодарное занятiе литературою. Одною изъ довольно характеристическихъ особенностей этого поворота было появленiе своего рода фальшивыхъ монетчиковъ литературы, именно: шотландца Маллета, очень удачно выдавшаго несколько балладъ собственнаго сочиненiя за произведенiя народной словесности, Макферсона, такъ долго заставлявшаго публику верить въ подлинность своего "Оссiана" и Чаттертона, также талантливо съумевшаго ввести читателя въ заблужденiе подделкою подъ Роулея. Въ тоже время весьма естественно было развиться сатире - и она действительно имела много представителей, хотя истинными дарованiями отличались немногiе изъ нихъ - напримеръ: Юнгъ, авторъ написанной во вкусе Попа сатиры "О господствующей страсти", Джонсонъ, написавшiй "Лондонъ" и "Суетность человеческихъ желанiй", Ллойдъ, авторъ "Игроковъ", Чёрчиль, сочинитель "Россiады", въ которой изображалось тогдашнее положенiе театра, "Посланiя къ Гогарту", "Предсказанiя голода" и некоторые другiе.

на которыя мы только что указали. Поэты этого - а равно и следующаго - времени, стали сосредоточиваться въ самихъ себе, более внимательно углубляться въ созерцанiе всего окружающаго, руководствоваться нравственными принципами. Внешняя форма стала на второй планъ, уступивъ господство внутреннему содержанiю - и новое направленiе нашло себе, съ точенiемъ времени, талантливыхъ представителей почти во всехъ родахъ поэзiи. Такъ въ области поэзiи дидактической мы встречаемъ имена Томсона съ его "Временами Года", Юнга, автора "Ночныхъ Мыслей", написанныхъ имъ уже въ глубокой старости, Битти (Beattie) задумавшаго изобразить въ своёмъ "Менестреле", оставшемся неоконченнымъ, ходъ развитiя генiя отъ перваго пробужденiя въ нёмъ ума и фантазiи до начала его деятельности какъ поэта, Вильяма Коупера, пользующагося до-сихъ-поръ въ Англiи большою популярностью и произведенiя котораго - вследствiе плачевныхъ обстоятельствъ его жизни - отличаются мрачною меланхолiею, порою сменяющейся кипучимъ и едкимъ остроумiемъ. Въ области чистой лирики этого времени (подъ словами "это время" мы подразумеваемъ здесь, какъ и ниже, пору отъ начала политической деятельности Роберта Вальполя до французской революцiи) первое место занималъ Вильямъ Коллинсъ, жизнь котораго, по своей грустной обстановке, принадлежитъ къ темъ литературнымъ существованiямъ, которыя были такъ нередки въ ту пору, да но совсемъ редки - скажемъ кстати - и въ нашу. Родившись въ 1720 году и окончилъ курсъ въ Оксфорде, онъ напечаталъ тамъ "Восточныя пастушескiя стихотворенiя", оставшiяся незамеченными, не смотря на свои крупныя достоинства, после чего прiехалъ въ Лондонъ, полный самыхъ радужныхъ надеждъ и смелыхъ плановъ. Но здесь ожидало его горькое разочарованiе. Напечатанныя имъ въ 1746 году великолепныя оды, признающiяся ещё и теперь лучшими на англiйскомъ языке, прошли также безследно въ глазахъ публики. Непризнанный поэтъ, сжогши все свои рукописи и печатные экземпляры своихъ произведенiй, сошолъ съ ума; въ этомъ положенiи, не выпуская изъ рукъ библiю, онъ бродилъ день и ночь, точно привиденiе, по всемъ закоулкамъ Чичестерскаго собора, сопровождая рыданiями и громкими жалобами звуки церковнаго органа, до-техъ-поръ, пока смерть не прекратила его страданiй на 36 году жизни. Только черезъ сто летъ после того, эти произведенiя (лучшими между ними считаются оды "Къ страстямъ" и "Къ вечеру") были вновь напечатаны и получили должную оценку. За Коллинсомъ - и по времени, и по достоинству - следуетъ Грей, авторъ знаменитой элегiи "На Сельскомъ Кладбище", Смоiлетъ, особенно прославившiйся въ поэзiи одою "На независимость", Гольдсмитъ и другiе. Здесь же нельзя не упомянуть о пробудившемся въ это время стремленiи къ изученiю народной англiйской поэзiи стараго времени, стремленiи, которое много содействовало переходу лирики къ естественности, правде и задушевности и которое особенно развилось съ-техъ-поръ, какъ Фома Перси, въ 1765 году, издалъ знаменитое до-сихъ-поръ собранiе, подъ заглавiемъ: "Сокровища англiйской поэзiи", куда вошли лучшiя изъ народныхъ стихотворенiй. Но величайшаго поэта этого времени, или, точнее говоря, поэта, заключившаго это время и открывшаго собою новое, стоящаго, какъ Мильтонъ, на границе двухъ перiодовъ - этого поэта суждено было произвести Шотландiи. Мы оставили поэзiю этой страны въ полной силе развитiя ея вообще и поэзiи народной въ особенности. Съ-техъ-поръ въ характере и направленiи ея произошло несколько значительныхъ переменъ вследствiе политическихъ обстоятельствъ. Со вступленiемъ на англiйскiй престолъ Вильгельма Оранскаго Шотландiя подверглась жестокимъ притесненiямъ, повлёкшимъ за собою внутреннiя смуты, бедность народа и тому подобныя явленiя, сообщившiя народной поэзiи жолчный, ядовито-озлобленный характеръ. Соединенiе Англiи и Шотландiи въ одно государство, восшествiе на престолъ гановерца Георга I вызвало новыя народныя песни, полныя ненависти, презренiя и резкой сатиры. Несчастное возстанiе графа Мара, въ 1715 году, дало народной поэзiи новый матерiалъ для прославленiя жертвы этого народнаго движенiя, и въ продолженiи тридцати летъ шотландская муза деятельно поддерживала духъ партiй насмешками надъ вигами и гановерцами, часто въ форме аллегорическихъ стихотворенiй или любовныхъ песенъ. Это направленiе изменилось после победоноснаго вступленiя въ Шотландiю молодого претендента Карла: раздались хвалебныя, весёлыя, горделивыя песни. Но имъ суждено было скоро замолкнуть, или, по-крайней-мере, затеряться въ массе новыхъ звуковъ, которыми зазвучали струны народной шотландской лиры въ произведенiяхъ якобитовъ после злополучной битвы при Куллодене. Бедствiя молодого принца, ещё недавно иступившаго на родную землю съ такими, повидимому, прочны мы надеждами на успехъ, его жалкое скитальчество, единственную отраду котораго составляла любовь бедныхъ людей, прятавшихъ дорогого изгнанника въ своихъ хижинахъ, неистовства Кумберланда, подъ кровавыми приговорами котораго толпами падали на эшафоте патрiоты - всё это составило главное содержанiе народныхъ песенъ, сообщило имъ новый характеръ - задушевной грусти вместо едкой насмешки - характеръ, державшiйся ещё очень долгое время после того и нашедшiй художественнейшее выраженiе своё въ стихотворенiяхъ Бориса. Что же касается поэзiи письменной, то политическое соединенiе Англiи и Шотландiи подействовало на развитiе ея также благопрiятно, какъ подействовало оно на матерiальное преуспеянiе этой страны; увеличившееся благосостоянiе городовъ, более частыя поездки зажиточныхъ людей въ Лондовъ, влiянiе англiйской литературы мало по молу уничтожили, по-крайней-мере въ городской жизни, мрачный духъ пуританизма, лежавшiй тяжелимъ гнётомъ на свободномъ поэтическомъ творчестве и открыли доступъ светлому, весёлому мiросозерцанiю. Однимъ изъ даровитейшихъ представителей этого направленiя былъ вышеупомянутый Алланъ Рамсей, родившiйся въ 1686 году и прославившiйся сначала целымъ рядомъ лёгкихъ стихотворенiй, большею частью местнаго и юмористическаго характера, а потомъ - главнымъ своимъ произведенiемъ, пастушескою драмой, подъ заглавiемъ: "Милый Пастухъ", и упражнявшiйся, кроме того, во всевозможныхъ родахъ поэзiи, между которыми, напримеръ, посланiя служили образцомъ для Бориса. Алланъ Рамсей основалъ целую школу шотландскихъ поэтовъ, въ числе даровитейшихъ членовъ которой назовёмъ любимца Борнса, молодого Фергюсона, похищеннаго смертью на 23-мъ году жизни, и обещавшаго сделаться однимъ изъ лучшихъ юмористовъ. Вся эта деятельность подготовила почву, на которой явился Борнсъ.

Одисса-Барро, "великiй день въ англiйской литературе и начало новаго века." Мы заимствуемъ изъ книги этого писателя, въ сокращенiи, общую характеристику этого новаго движенiя, чтобы потомъ указать и на главнейшiя изъ частныхъ явленiй его. "До-сихъ-поръ - говорить Одиссъ-Барро - симпатiи, выказанныя въ отношенiи къ французской революцiи Фоксомъ, Пэйномъ и Иристлеемъ, считаются явленiями исключительными въ англiйской жизни того времени. Напротивъ, исключенiемъ следуетъ считать такiя явленiя, какъ ненависть Эдмонда Борка и его красноречивый крикъ тревоги, или какъ остроумная иронiя Георга Каннинга въ его "Анти-Якобинце". Все англiйскiе поэты, все мыслители, вся университетская молодежь единодушно приветствуютъ самыми восторженными восклицанiями парижскiя событiя. Это настроенiе распространяется повсюду и продолжается даже после 92 и 93 годовъ. Не успелъ Боркъ заклеймить въ своёмъ знаменитомъ памфлете пробужденiе французскаго народа, какъ сотни голосовъ возвышаются для ответа ему... Испуганная этимъ нашествiемъ идей, старая Англiя напрасно старается заглушить крики общественнаго мленiя. Журналистъ Горнъ Тукъ, драматургъ Гольккрофтъ. обвинённые въ государственномъ преступленiи, оправданы. благодаря красноречивой защите Эрскина. Взволнованная толпа нападаетъ на домъ Пристлея, сожигаетъ его, разрушаетъ въ нёмъ библiотеку и лабораторiю; но это не мешаетъ демократiи идти вперёдъ твёрдыми шагами... Кроткiй Коуперъ воспеваетъ свободу точно также, какъ до-сихъ-поръ воспевалъ природу. Борисъ горячо вступается за революцiонное дело и служить ему не только своимъ генiемъ; онъ посылаетъ въ Нацiональный Конвентъ четыре небольшiя пушки. Все юноши съ горячимъ сердцемъ, съ пламенною душою, которымъ суждено сделаться со временемъ великими поэтами XIX века - сыновья французской революцiи. Первыя песни ихъ вдохновлены ею. Все они республиканцы, даже соцiалисты, и превосходятъ своихъ учителей реформаторскою смелостью. Годы умерятъ энтузiазмъ въ некоторыхъ изъ нихъ, житейскiя превратности сделаютъ ихъ консерваторами. но они никогда не утратятъ отпечатка своего умственнаго происхожденiя... Вордсвортъ внезапно оставляетъ Кембриджскiй университетъ и спешитъ присутствовать на празднике федерацiи. Глядя на развалины Бастилiи, онъ возсоздаётъ въ своёмъ воображенiи "эти страшныя башни, снесённыя съ лица земли, насильственно опрокинутыя негодованiемъ народа, среди радостныхъ криковъ, заглушающихъ шумъ отъ паденiя этихъ твердынь". Онъ возвращается во Францiю въ 92 году, проводить тамъ целый годъ, сближается съ жирондистами - и только возвращенiе его въ Англiю спасаетъ его отъ участи, постигшей эту партiю. Не менее молодой и не менее пламенный противникъ всякаго несправедливаго гнёта, Соути пишетъ въ томъ же духе свою драму "Уатъ Тайлеръ" и эпическую поэму "Іоанна д'Аркъ". Кольриджъ сочиняетъ трагедiю на паденiе Робеспьера, горячую оду въ честь Францiи, требуетъ отделенiя церкви отъ государства и. вместе съ Соути и несколькими другими друзьями, замышляетъ основать въ Америке "Пантисократiю", утопическую республику, нечто въ роде политическаго Эльдорадо. Джемсъ Монгомери, либеральный поэтъ, подвергается штрафу и тюремному заключенiю за балладу въ честь разрушенiя Бастилiи. Томасъ Муръ, ещё ребёнокъ, привезённый въ 1792 году на пиръ, устроенный въ честь республики, сидитъ на коленяхъ у президента, между-темъ какъ восторженные клики приветствуютъ тостъ: "да зазеленеетъ нашъ ирландскiй дубъ подъ дуновенiемъ французскаго ветра." Вальтеръ, Саваджъ Ландоръ, въ стихахъ относящихся къ двадцатилетней поре его жизни, энергически высказываетъ свои республиканскiя чувства, которыя онъ охранилъ, даже въ более широкихъ размерахъ, до глубокой старости..."

то мы получили бы и поэзiю только спецiальную - именно политическую, то-есть такую. которая, въ строго-художественномъ смысле, имеетъ мало значенiя. Гораздо важнее общее действiе этого новаго духа, внесенiе въ жизнь, а оттуда и въ поэзiю, общихъ просветительныхъ началъ, сообщившихъ поэтическому творчеству и обильный матерiалъ, и рацiональныя основанiя. Важно было въ этомъ новомъ движенiи, по отношенiю къ литературе, и то обстоятельство, что теперь литературное образованiе, проникши въ те сферы, для которыхъ оно было до того времени недоступно, оказало благотворное влiянiе на умственную жизнь третьяго и четвёртаго сословiя, я также и женщинъ. Между современниками и последователями Бориса мы находимъ ткача Вильсона. автора удачныхъ очерковъ изъ жизни простого народа и, особенно, стихотворенiя "Уатти и Меггъ", долго приписывавшагося Борису, купца Макнелля, стихотворенiе котораго "Вилли и Джонъ" пользовалось въ Шотландiи большою популярностью, благодаря своей правде, прекраснымъ изображенiямъ сельскихъ картинъ и естественному, глубокому чувству, ткача Таннагиля, писавшаго песни, которыя были любимы народомъ почти также, какъ песни Борнса, и окончившаго жизнь самоубiйствомъ вследствiе разныхъ житейскихъ невзгодъ, прикащика Теонапта, сделавшагося потомъ профессоромъ и прославившагося комическою эпопеею "Ярмарка въ Анстере". послужившею, во многихъ отношенiяхъ, образномъ для байроновскихъ "Беппо" и "Донъ-Жуана", Мотервеля - одно изъ лучшихъ стихотворенiй котораго напечатало въ пашемъ изданiи - вышедшаго изъ пастуховъ, Джемса Гогга, издавшаго въ 18L3 году превосходный сборникъ романсовъ и балладъ въ народномъ духе, крестьянскихъ детей Роберта Блумфильда и Джона Клера, изъ которыхъ первому доставили справедливую известность "Сельскiе Разсказы", "Дикiе Цветы" и другiе стихотворенiя, а бiографiя второго на столько характеристична, что мы считаемъ не лишнимъ изложить её въ короткихъ словахъ. Клеръ, одинъ изъ лучшихъ изобразителей сельской жизни (онъ род. въ 1793 г.) былъ сынъ беднаго поселянина и въ детстве нанимался пахать землю у другихъ крестьянъ, чемъ зарабатывалъ по грошу въ неделю. Этими деньгами онъ платилъ за своё ученье въ деревенской школе. На тринадцатомъ году, увидевъ себя обладателемъ одного шиллинга, скопленнаго долговременною экономiею, онъ купилъ на него "Времена Года" Томсона и, прочтя ихъ. принялся санъ сочинятъ подъ непосредственнымъ влiянiемъ своихъ ощущенiй; сочинялъ онъ, по переставая ходить за плугомъ и употребляя, вместо письменнаго стола, свою шляпу. Долговременнымъ и тяжолымъ трудомъ молодой поэтъ скопилъ себе, въ теченiе несколькихъ летъ, ещё одну гинею, и на эти деньги напечаталъ объявленiе о предстоящемъ выходе своихъ стихотворенiй, причёмъ приглашалъ публику къ подписке. Подписчиковъ оказалось всего семь человекъ, но, къ счастью, нашолся издатель, выпустившiй въ светъ эти произведенiя, главною тэмою которыхъ были сельская жизнь и сельскiя картины. Критики встретили ихъ единодушнымъ одобренiемъ, вследствiе чего матерiальное положенiе Клера скоро улучшилось, особенно после изданiя его главнаго стихотворенiя "Деревенскiй Певецъ"; но одна неудачная денежная спекуляцiя повлекла за собою его разоренiе и умопомешательство. Что же касается женщинъ, то, до того времени, о которомъ мы говоримъ, оне совсемъ не появлялись на литературномъ поприще Англiи. Только въ начале нынешняго столетiя Франциска Бёрни, Шарлота Омахъ и ихъ последовательницы заняли видное место въ области романа. Некоторые изъ нихъ пробовали писать и лирическiя стихотворенiя, въ которыхъ одна подражала Коуперу, другая - Борнсу, третья - Коллинсу и такъ далее. Но стихотворенiя большой части стихъ писательницъ, не лишонныя теплоты чувства и правды, теперь забыты, благодаря отсутствiю оригинальности, силы и страстности, отличавшихъ произведенiя лириковъ-мужчинъ того времени. Наиболее даровитыми между ними критика признаетъ Мэри Тигэ, Фелицiю Гименсъ, стихи которой (образчики ихъ читатель найдётъ въ нашемъ изданiи) высоко ценились Вальтеръ-Скоттомъ, Джоффреемъ и Вордсвортомъ, Елизавету Ландонъ и миссъ Нортонъ, идеями которой и даже манерой выраженiя иногда пользовался Борнсъ.

"Озёрная Школа", съ главными представителями которой, поэтическимъ трiумвиратомъ, составленнымъ изъ Вордсворта, Соути и Кольриджа, наши читатели могутъ подробно познакомиться въ предлагаемомъ изданiи, въ следствiе чего мы представляемъ здесь только общую характеристику ея, заимствуя её изъ сочиненiя Гетшенбергера. "Озёрная Школа - говоритъ онъ - или, какъ называетъ её Юлiанъ Шмидтъ: "школа спиритуалистическаго романтизма", хотя не въ точномъ значенiи этихъ словъ, была безспорно дочерью того направленiя поэзiи, начало которому положили Юнгъ, Томсонъ и Коуперъ, и которая преследовала высокiя цели: серьёзность, религiозность, добродетель, гуманность и любовь къ природе. Но она приняла иную физiономiю, когда её охватили продукты более великаго времени - идеи Руссо, революцiи Францiи и Америки, съ ихъ восторженнымъ влеченiемъ къ свободе. Немецкая литература и философiя тоже оказали на неё влiянiе. Такимъ путёмъ возникъ основной принципъ этой школы: применять къ целямъ поэзiи обыкновенный разговорный языкъ среднихъ и низшихъ классовъ. Но эта эманципацiя третьяго сословiя но увенчалась въ Англiи на поприще поэзiи такимъ успехомъ, какой имела она во Францiи на поприще исторiи. И это естественно. Низшiе классы вызываютъ наше сочувствiе своимъ положенiемъ, но языкъ ихъ мало насъ интересуетъ. (Мы оставляемъ это замечанiе Гетшенбергера, хотя оно не выдерживаетъ строгой критики.) Притомъ же, эти кабинетные учопые были способны менее чемъ кто-либо говорить языкомъ народа. Ни одинъ изъ нихъ не могъ сочинить такой песни, какъ Борнсовская, такого стихотворенiя, какъ "Жница" Уланда. Ихъ стихи отзываются запахомъ кабинетной лампы; они безцветны, аффектированы, расплывчивы, когда стремятся къ народности, смешны, когда хотятъ быть юмористическими. Научныя занятiя и изследованiя, въ которыя погружались эти поэты, побуждали ихъ писать для немногихъ - отнюдь се для народа; оттого-то, изъ круга республикански-соцiалистическихъ идей, въ который вовлёкъ ихъ порывъ перваго одушевленiя, они скоро снова вступили на дорогу консервативнаго англиканизма, сделались увенчанными поэтами и стали получать пенсiи. Ихъ народность была искуственно-принятая, совсемъ не шедшая имъ къ лицу. Одно только было вполне правдиво въ нихъ - любовь къ природе, развившаяся потомъ въ своего рода христiанскiй пантеизмъ, и благородное стремленiе распространить въ низшемъ сословiи религiозность, гуманность, нравственность, лучшее воспитанiе. Нельзя также отрицать въ нихъ присутствiя фантазiи, чувства, хорошихъ мыслей, и если не было между ними ни одного великаго поэта, то темъ но менее безспорно, что они имели благотворное, прочное и широко-распространённое влiянiе на поэзiю своего времени. Озёрная Школа, и, особенно, Вордсвортъ, привела общественный вкусъ отъ красиваго пустословiя къ изученiю человека и природы, изгнала фальшивое, преувеличенное изображенiе характеровъ и чувствъ, заменивъ его истиннымъ сочувствiемъ къ человечеству."

Колебанiя англiйской поэзiи, ея поочередныя повышенiя и пониженiя, уклоненiя то въ ту, то въ другую сторону, кончились. Она окрепла, установилась на прочныхъ основанiяхъ, вполне соответствовавшихъ и общимъ законамъ творчества и духу времени, и начала представлять всё более и более полное и гармоническое соединенiе элемента нацiональнаго съ общечеловеческимъ. "Въ этомъ общемъ движенiи - замечаетъ Тонъ - выделились две великiя идеи: та, которая произвела поэзiю историческую, и та, подъ влiянiемъ которой родилась поэзiя философская; первая особенно явственная въ Соути и Вальтеръ-Скотте, вторая - въ Вордсворте и Шелли; обе - общеевропейскiя и, съ такимъ же блескомъ, какъ въ Англiи, проявившiяся во Францiи въ произведенiяхъ Гюго, Ламартина и Мюссе, и более блистательно - въ Германiи, въ творенiяхъ Гёте, Шиллера, Рюкерта и Гейне; и та и другая до такой степени глубока, что ни одинъ изъ ихъ представителей, за исключенiемъ Гёте, не угадалъ ихъ значенiя и что только теперь, больше чемъ черезъ полъ-века, мы едва начинаетъ определять сущность этихъ идей для того, чтобы предсказать ихъ последствiя." Что же касается частностей этого движенiя, то теперь въ области поэзiи начинаютъ появляться одна вследъ за другою звезды первой величины. Трiумвиратъ Озёрной Школы сменился другимъ, гораздо более блистательнымъ: его составилъ Байронъ - скоро сделавшiйся изъ трiумвира царёмъ - Шелли и Томасъ Муръ. Окою ихъ стоитъ Вальтеръ-Скоттъ; далее группируются Китсъ, любимый поэтъ Шелли, авторъ античныхъ поэмъ "Эндимiонъ" и "Гиперiонъ", Кэмбсль, красноречивый и благородный певецъ свободы, Роджерсъ, блистательный стихотворецъ во вкусе Попа, Гольдсмидъ, Савиджъ Ландоръ, о которомъ мы упоминали уже выше, Карлъ Ламбъ, авторъ прекраснаго стихотворенiя "Старыя знакомыя лица", Лей Гунтъ, другъ Мура и Байрона, натура въ высшей степени поэтическая, хотя деятельность его посвящена была преимущественно политике, Фелицiя Гименсъ и множество другихъ.

"Эта половина - говоритъ Одиссъ-Барро - не лишена въ Англiи аналогiи съ последнею половиною XVIII столетiя. Во всехъ отрасляхъ литературы преобладаетъ не забота о форме, но старанiе проводить идеи. Вопросъ философскiй и вопросъ соцiальный составляютъ сущность всехъ произведенiй ума." При практической тенденцiи века поэзiя должна была отодвинуться на второй планъ, но это не помешало ей сохранить въ этой стране, въ противоположность большей части другихъ государствъ, все права гражданства. "Журналы и обозренiя - продолжаетъ тотъ же авторъ - по отказываютъ стихамъ ни въ содействiи, ни въ одобренiи, ни въ серьёзной критике; политическая пресса не считаетъ недостойнымъ своего назначенiя печатать у себя стихи; Парнасъ по признаётся несовместимымъ съ форумомъ, съ трибуною и даже съ торговыми делами. По мненiю француза, изъ поэта всегда выйдетъ плохой государственный мужъ; англичанинъ не затрудняется выбирать своихъ поэтовъ въ члены парламента, посланники и даже министры. Къ нынешнемъ министерскомъ кабинете заседаютъ три или четыре литератора и Дизраэли сталъ во главе правленiя, благодаря своему роману. Его товарищъ, лордъ Маннерсъ, министръ почтъ и телеграфовъ - поэтъ, точно также, какъ его предшественникъ былъ ученый. Одинъ изъ самыхъ выдающихся членовъ верхняго парламента, лордъ Гоутонъ - писатель и поэтъ. Лордъ Маколей, известный всей Европе, преимущественно какъ историкъ, былъ тоже поэтъ и поэтъ съ большимъ талантомъ... Уваженiе, которымъ пользуется поэзiя, не можетъ, конечно, измеряться денежными барышами, доставляемыми ею авторамъ. Это былъ бы дурной критерiумъ. Темъ не менее, не безполезно будетъ припомнить, что Томасу Муру за одну его поэму, и притомъ, наиболее посредственную, было заключено тысяча фунтовъ стерлинговъ; что Кэмбель за одно изданiе своихъ "Радостей Надежды" получилъ столько же; что Соути заработалъ своими поэмами более трёхъ сотъ тысячъ франковъ; что Краббъ за одинъ томъ стихотворенiй получилъ отъ своего издателя 3000 фунтовъ. До-сихъ-поръ ещё, не смотря на относительный упадокъ поэзiи и преобладанiе прозы, стихотворныя произведенiя продолжаютъ пользоваться сочувствiемъ и даже восторженнымъ удивленiемъ и легко находятъ издателей, читателей и покупателей. Въ самыхъ маленькихъ городкахъ и на самыхъ незначительныхъ и глухихъ станцiяхъ железныхъ дорогъ вы найдёте въ каждой лавчонке, въ каждомъ шкапу разнообразный выборъ англiйскихъ поэтовъ всехъ времёнъ. Во время моихъ неоднократныхъ поездокъ во внутрь Великобританiи я имелъ случай убедиться, что путешественники далеко не пренебрегали этими произведенiями. А заметьте, что цена книгъ, вообще, дорога въ Англiи."

"Песнью о Рубашке." Те же филантропическiя тенденцiи, то же сочувствiе ко всемъ страдающимъ мы находимъ выраженными въ истинно-художественной форме у вышеупомянутой Каролины Нортонъ, внучки знаменитаго Шеридана, которую одинъ изъ англiйскихъ критиковъ назвалъ, можетъ-быть съ некоторымъ преувеличенiемъ, "Байрономъ женщинъ-поэтовъ новаго времени" и стихотворенiя которой, равно какъ и ея романы, имеютъ главнымъ своимъ содержанiемъ соцiальные вопросы, защиту слабыхъ и бедныхъ. Некоторыя изъ улучшенiй, введённыя недавно въ англiйскiе законы о браке, обязаны своимъ происхожденiемъ влiянiю этой писательницы. Въ такомъ же направленiи писала Елизавета Броунингъ, смотревшая, но ея собственнымъ словамъ, на поэзiю также серьёзно, какъ на самую жизнь. "А моя жизнь - говоритъ она - была очень серьёзная вещь; я никогда не принимала удовольствiя, доставляемаго чтенiемъ стиховъ, за окончательную цель поэзiи." большою популярностью пользуется въ Англiи и Америке другой либеральный защитникъ и провозвестникъ политическихъ и соцiальныхъ реформъ, Маккей, лучшимъ произведенiемъ котораго считается "Голоса изъ Толпы." На ряду съ этими демократическими поэтами и какъ противодействiе имъ появился въ 1840 году, подъ общимъ заглавiемъ "Молодая Англiя", целый рядъ поэмъ въ консервативномъ духе, имевшихъ целью остановить новое движенiе, защитить учрежденiя и начала прошедшаго времени отъ грозныхъ нападенiй настоящаго. Во главе этой партiи сталъ Дизраэли, а любимымъ поэтомъ ея сделался лордъ Маннерсъ. Въ то же время и чистая поэзiя, служащая принципу "искусства для искусства" и главнымъ представителемъ и основателемъ которой служить популярнейшiй изъ современныхъ англiйскихъ поэтовъ, Тениссонъ, продолжала и продолжаетъ находить себе многочисленныхъ последователей, между которыми заслуживаютъ особеннаго вниманiя сынъ и дочь знаменитаго Кольриджа, Каролина Боульсъ, вторая жена Соуги, Томасъ Эрдъ, Элиза Кукъ, Ковентри Патморъ, миссъ Инджелоу, Робертъ Бульверъ Литтонъ (сынъ известнаго романиста) и многiе другiе. Резкую противуположность съ этимъ направленiемъ составляетъ такъ называемая "сатаническая школа", основанная Альджернономъ Свинбурномъ, пламеннымъ певцомъ пантеизма, республиканизма и чувственности, исходящимъ въ первыхъ двухъ отношенiяхъ прямо отъ Шелли. Известность этого молодаго поэта (онъ выступилъ за литературное поприще въ 1861 году) ростётъ въ Англiя съ каждымъ днёмъ, но направленiе и характеръ его поэзiи ещё не достаточно установились для того, чтобы онъ могъ занять въ литературе определённое место; заметимъ только, что родоначальникомъ своей школы Свинбурнъ и его единомышленники-поэты считаютъ Шелли, а изъ другихъ авторитетовъ признаютъ только Чосера, Шекспира и Мильтона - и что впечатленiе, вызванное некоторыми изъ его первыхъ произведенiй, имело отчасти такой же характеръ, какъ действiе первыхъ стихотворенiй Байрона: они сильно задели чопорность англiйскаго общества и подверглись такимъ жестокимъ нападкамъ со стороны некоторой части литературы и публики, что издатель долженъ былъ за время изъять ихъ изъ обращенiя. Въ литературе началась истинная война. "Стали появляться - говоритъ Одиссъ-Барро - не только газетныя и журнальныя статьи, по целые тоны въ защиту и противъ новой школы, которая, повидимому, поставила себе задачею разбивать съ плеча все, перешедшiя къ намъ отъ прошедшаго, идеи, разрушать все традицiонныя условiя литературы и живописи."

Если верить словамъ Одисса-Барро, то въ Англiи, со времени "Англiйскихъ бардовъ и Шотландскихъ обозревателей" Байрона, не появлялось произведенiя, въ которомъ резкая энергiя и сила языка были бы соединены въ такой степени, какъ это мы видимъ въ поэме Остина "Сезонъ", где онъ жестоко издевается надъ великосветскимъ обществомъ Англiи. Не останавливаясь долее и на этомъ поэте но той же самой причине, но которой мы только вкратце сказали о Свинбурне, упомянемъ здесь ещё о группе американскихъ поэтовъ, начало деятельности которой относится только ко второй четверти нынешняго столетiя. Группа эта очень немногочисленна. Съ даровитейшими изъ членовъ ея. Лонгфелло и Брайтомъ, наши читатели подробно познакомятся въ настоящемъ изданiи; что же касается остальныхъ, то упоминанiя заслуживаетъ разве одинъ Эдгаръ Поэ, гораздо более знаменитый въ другой области литературы - области Фантастическаго романа. Все остальные - а въ известной степени и те выдающiеся три поэта, о которыхъ мы только-что упомянули - страдаютъ преимущественно однимъ важнымъ недостаткомъ: отсутствiемъ оригинальности. "Американскiе поэты - замечаетъ Гетшенбергеръ - питаются англiйскимъ духомъ и рабски следуютъ вкусу метрополiи. Въ умственномъ отношенiи они до-сихъ-поръ ещё не эманципировались отъ него. До войны за независимость эти писатели копировали Попа. "Проповедникъ" - Денни и "Письма британскаго шпiона" - Вирта представляютъ собою подражанья стилю Аддисона. Вордсвортъ и, особенно, Теннисонъ имели самое большое влiянiе на американскихъ поэтовъ. Виллисъ въ "Леди Жанне", Галликъ въ "Фанни" и, въ последнее время. известный своими приключенiями Миллеръ, въ "Песняхъ Сiерры", подражали Байрону. И эти копiи съ англичанъ не прекратятся, потому-что въ Америке весьма скудно оплачивается литературный трудъ техъ, которые не хотятъ наниматься журналистикой или сочинять фарсы и сенсацiонные романы. Публика требуетъ дешовыхъ книгъ и, въ следствiе итого, издатели считаютъ более удобнымъ для себя не тратиться на гонорарiй, а перепечатывать англiйскiя сочиненiя. Умственный трудъ англичанъ американцы ввозятъ къ себе безъ всякой церемонiи, не платя за него ничего, и при такомъ порядке вещей, само собою разумеется, уничтожается всякая конкуренцiя со стороны туземцевъ. Даже относительно критики, переводовъ, однимъ слоновъ всякой литературной работы, американцы заставляютъ работать на себя англичанъ- Вследствiе это то, Америка стоитъ гораздо ниже Англiи но умственному могуществу и умственному влiянiю, и нацiональная литература создастся въ ней только тогда, когда эта страна начнётъ относиться съ должнымъ уваженiемъ къ литературной собственности всехъ другихъ государствъ и награждать по заслугамъ дарованiя туземныя..."

Намъ остаётся сказать ещё о состоянiи драматической литературы Англiи съ того времени, какъ мы её оставили, то-есть со времени реставрацiи. Но говорить объ это въ предмете придётся намъ весьма немного. Съ-техъ-поръ и до позднейшаго времени, въ области драматической поэзiи (просимъ читателя не забывать, что сюда относимъ мы произведенiя, писанныя какъ стихами, такъ и прозой) можно указать только на о ли у первостепенную личность, да и то явившуюся давно - именно въ конце прошедшаго столетiя. Это Шериданъ, авторъ "Соперниковъ," "Дня св. Патрика," "Дуэньи" и, глазнымъ образомъ, знаменитой "Школы, Злословiя", представленной въ первый разъ въ 1777 году и сохранившей свой интересъ и своё значенiе до нашего времени въ такой степени, что когда, въ 1872 году, её возобновили за одномъ изъ лондонскихъ театровъ, то она выдержала более четырёхъ-сотъ представленiй сряду. Шериданъ былъ даровитейшимъ представителемъ реакцiи противъ техъ фальшивыхъ и вредныхъ сторонъ англiйской комедiи, которыя были завещаны ей реставрацiей и о которыхъ мы упоминали выше; но, къ сожаленiю, реакцiя эта осталась безъ влiянiя на дальнейшее развитiе драматической литературы; фальшь и безнравственность, правда, уничтожились въ значительной степени, но общiй упадокъ драмы и комедiи делается ней более и более заметнымъ. "Англiйская сцена нашего времени - говоритъ Одиссъ-Барро - наводнена и эксплуатируется толпою искусныхъ драматическихъ фабрикантовъ, плодовитыхъ поставщиковъ, которые, не имея особенныхъ литературныхъ претензiй, преследуютъ одну цель - доставлять безпрерывную пищу обычнымъ посетителямъ театровъ и носятъ въ сердце единственную надежду - добиваться более или менее продолжительнаго и, главнымъ образомъ, более или менее доходнаго ряда представленiй. Искусство имеетъ весьма мало общаго съ этимъ безчисленнымъ количествомъ эфемерныхъ произведенiй. лишонныхъ всякаго стиля, всякой оригинальности, и часто почти целикомъ переведённыхъ или переделанныхъ съ французскаго. Редко-редко попадётся вамъ въ нихъ счастливая мысль, порядочная сцена, забавное или интересное положенiе". Причину этого явленiя Одиссъ-Барро объясняетъ следуювщимъ образомъ. "Литературное творчество - говоритъ онъ - не неистощимо въ каждомъ изъ своихъ проявленiй. Каждая отрасль искусства похожа на металлическiя жилы, хранящiяся въ глубине земли. Приходитъ день, когда самый богатый рудникъ истощается и даётъ разработывающимъ его только летучiя частицы и пыль. Въ те эпохи, когда театръ занималъ первое место въ англiйской литературе, эта последняя не имела ни романа, ни исторiи. Современная драма почти нея ушла въ исторiю и романъ. Англiйскiе трагическiе поэты уже не назывются Шекспирами; ихъ имена - Вальтеръ-Скоттъ или Диккенсъ, Барлэйль или Макколей. Комедiя уже но имеетъ Шеридана - у ней есть Теккерей. Гамлетъ произноситъ своё "быть или не быть" уже не въ сценическомъ монологе и на подмосткахъ, а въ одной изъ главъ Стюарта Милля, или на страницахъ Дарвина и Герберта Спенсера. Нашъ векъ слишкомъ практиченъ, слишкомъ пытливъ, слишкомъ проникнутъ духомъ анализа, слишкомъ скептиченъ для сцены, главную пищу которой доставляетъ внезапность, наивность, энтузiазмъ и которая не ладитъ съ философскими, научными и соцiальными вопросами. Драма и комедiя - рамки слишкомъ узкiя для широкихъ изследованiй, которымъ, повидимому, посвятилъ себя девятнадцатый векъ." Кроле этихъ общихъ причинъ - съ которыми, впрочемъ, нельзя вполне согласиться - Одиссъ-Барро приписываетъ упадокъ драматической литературы въ Англiи и причинамъ частнымъ: именно, чрезмерному развитiю оперной и всякой другой музыки, громадному размноженiю всевозможныхъ заведенiй, въ роде театровъ-буффъ, cafés-chantants и тому подобныхъ, и, наконецъ, доходящею до смешного щепетильностью англiйской театральной цензуры. Какъ бы то ни было, а результатъ далеко неутешительный! "Англiи - по справедливому замечанiю Готшепбергера - приходится питаться своею прежнею драматическою славой." Но мы были бы несправедливы, если бы среди этой массы сценическихъ фабрикантовъ, недавняго и новейшаго времени, но отличили писателя, если не первостепеннаго, то всё-таки имеющаго право на вниманiе серьёзной критики. Это - умершiй въ 1857 году Дугласъ Джеральдъ, одна изъ пьэсъ котораго - "Черноокая Сусанна" - выдержала триста представленiй сряду и поставила его во главе драматурговъ своего времени. Между другими комедiями его особенно замечательна: "Время производитъ чудеса".

"Исторiи Современной Англiйской Литературы": "Какъ языкъ - говоритъ онъ - никогда не можетъ быть признаваемъ за нечто неподвижное никогда нельзя произносить безусловное и окончательное сужденiе. Приговоры критики и исторiи всегда могутъ быть изменены. Нетъ имени, которое было бы защищено отъ этихъ превратностей славы; нетъ писателя, какъ ни прочна, повидимому, его известность, о которомъ можно было бы съ уверенностью сказать, что онъ навсегда удержитъ разъ занятое имъ место; нетъ, съ другой стороны, забытаго или непризнаннаго дарованiя, которое не могло бы вдругъ, въ данную минуту, выйти на светъ божiй изъ пыли библiотекъ... Перевороты соцiальные менее прихотливы, менее странны, менее безжалостны, чемъ перевороты въ области изящнаго вкуса и мысли... Шекспиръ, въ продолженiи двухъ столетiй, оставался погружоннымъ въ пренебреженiе у своихъ соотечественниковъ, и только въ наше время Стратфордъ на Авоне сделался местомъ поклоненiя; звезда Байрона, озарившая мiръ такимъ несравненнымъ блескомъ, начинаетъ бледнеть въ Англiи, и слава его, упадокъ которой Маколей предсказывалъ ещё въ 1828 году, действительно затьмевается; за-то звезда Шелли, которую невооружонный глазъ едва могъ различать до 1860 года, ярко загорается на горизонте, и молодая школа, предводительствуемая Свинбурномъ, повидимому игнорируетъ автора "Донъ-Жуана", въ то же время ставя автора "Царицы Мабъ" на ряду съ тремя главными корифеями поэзiи - Чосеромъ, Шекспиромъ и Мильтономъ."