Предисловие к "Гамлету" в переводе А. Кронеберга (Издание Н. В. Гербеля)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Предисловие к "Гамлету" в переводе А. Кронеберга (Издание Н. В. Гербеля) (старая орфография)

Источник: Предисловие к "Гамлету" в переводе А. Кронеберга // Шекспир В. Полное собрание сочинений В. Шекспира в переводе русских писателей: В 3 т. / Под ред. Д. Михаловского. СПб., 1899. Т. 3. С. 139-145.

"Гамлет" в печати под следующим заглавием: "Трагическая история Гамлета, принца датского, сочиненная Виллиамом Шекспиром и изданная в том виде, как она была играна в Сити, в Лондоне, домашними актерами его светлости, а также в обоих университетах, Кембриджском и Оксфордском, и еще в других местах". Единственный экземпляр этого издания сохранился в библиотеке герцога Девонширского; переиздан был потом "Гамлет" в 1604 году, и на заглавном листе этого издания значилось, что "он дополнен и увеличен автором почти вдвое против прежнего". Между этим изданием и знаменитым Джонсоновым 1623 года, "Гамлет" был издан еще три раза, в 1603, 1609 и в 1611 годах. Из этого ряда изданий видно, что "Гамлет" обратил на себя внимание английской публики; но гораздо важнее то, что он уже во втором издании явился переделанным и дополненным и новая обработка сюжета в этом издании - придавшая драме тот вид, в котором мы с ней знакомимся в настоящее время - выказывает, что автор вновь много и много обдумывал это произведение. Так, например, во втором издании прибавлена вся сцена встречи Гамлета с войсками Фортинбраса; в известной всем молитве короля нет тех искусно вплетенных в нее противоположностей, которые так хорошо передают нам состояние его духа. Кроме того, в этой переделке "Гамлета" заметно влиянie его классических драм и особенно "Юлия Цезаря", обработкою которых он уже занимался в то время.

Сюжет "Гамлета", наравне с сюжетами большей части драм Шекспира, не изобретен Шекспиром. Истopiя Гамлета была прежде всего рассказана Саксоном Грамматиком в его "Хронике", потом пересказана во франкском сборнике новелл у Бельфорре - и, наконец, впрочем, уже гораздо позднее, Гамлетовой обработки сюжета - явилась в английском переводе, под заглавием "History of Hamblett". Предполагают, впрочем, что и прежде Шекспира, который впервые задумал писать "Гамлета" около 1597 года, сюжет этот был уже обработан для английской сцены, потому что именно в конце XVI века на старинной английской сцене были в большой моде пьесы, основанные на мщении сына за смерть отца. Вернее всего будет предположить, что Шекспир знакомь был с французской переделкой рассказа Саксона Грамматика. По принятой нами системе, приведем здесь этот рассказ в большом извлечении, опустив только места, наименее важные для истории "Гамлета" Шекспира.

"Рорик, король датский" - так рассказывает Саксон Грамматик - "по смерти Гервендиля предоставил управление Ютландией двоим его сыновьям, Фенго и Хорвендилю. Посдедний в скором времени успел пpioбрести громкую славу своими морскими походами и победами на море. Победы эти, кроме славы, доставили ему и огромные богатства, которыми он так щедро делился с Рориком, что успел, наконец, заслужить его полное расположение к себе, которое заключил тем, что выдал за него свою дочь Геруту, с которою Хорвендиль прижил сына Амлета. Успехи и счастье Хорвендиля возбудили зависть в брате его, Фенго, и он сталь изыскивать средства к тому, чтобы погубить брата. Удобное место и удобный случай к совершению злодейства вскоре представились, и Фенго не погнушался братоубийства. К этому ужасному преступлению присоединил он вскоре и кровосмешение, женившись, вопреки всем законам, на вдове убитого им брата. В том именно и заключается проклятие, тяготеющее надь преступлением, что оно всегда влечет и побуждает к новым преступлениям. В глазах Геруты хитрый Фенго умел очень искусно скрыть истинный повод к братоубийству, уверив ее, что он убил Хорвендиля из любви к ней и, притом, зная наверно, что тот, пылая тайною ненавистью к Геруте, будто бы имел намерение ее погубить. Эта хитрая выдумка, конечно, весьма легко и скоро приобрела ему самую искреннюю привязанность со стороны простодушной Геруты.

"Амлет, который очень хорошо видел все это со стороны, но боялся подвергать жизнь свою опасности, нашел за лучшее набросить на себя личину тихого безумия. Ежедневно стал он являться при дворе, окутанный в грязные лохмотья, перепачкав себе и руки, и тело всякою нечистотою. Он подкрашивал себе лицо и употреблял все средства, чтобы прикинуться веселым дурачком, чтобы и в словах, и в действиях его нельзя было видеть даже тени разума. Все, видевшие его, простодушно жалели о нем, потому что он представлялся им уже не человеком, а несчастным существом, близкимь к животному. Амлет, в присутствии посторонних, более всего любил сидеть перед очагом, из которого он выгребал голыми руками горячия уголья и, вырезывая кривые палочки из дерева, засушивал их на этих угольях. Когда его спрашивали, что он такое делает, он отвечал всем, что готовить острое opyжie для отмщения за смерть отца своего. Большею частью такой ответь возбуждал улыбки и насмешки, хотя эти, повидимому, смешные приготовления впоследствии и очень помогли Амлету при выполнении его замыслов. Вскоре, однакож, некоторые, более проницательные - наблюдая ту ловкость и то искусство, с каким он занимался своими странными приготовлениями - нашли, что Амлет не должен быть сумасшедшим, а только под личиною сумасшествия старается скрыть большой запас ума и хитрости; эти-то проницательные люди и порешили, что лучшим средством к открытию истины было бы, без сомнения, то, если бы Амлета удалось тайно свести с женщиною необыкновенной красоты, которая бы могла возбудить в его сердце пламень чувственности. Сила природы в её стремлении к плотским наслаждениям так велика, что самое искусное прикидывание не может выдержать борьбы с этимь стремлением (sic). До слуха короля дошли эти речи и предположения, и он согласился испытать Амлета, сведя его в густом лесу с молодой девушкой, которая была с самого ранняго детства подругою его забав и досуга. Посторонние свидетели должны были втайне присутствовать при их свидании и следить за Амлетом. Но молочный брат Амлета во время поездки к лесу успел тайным знакомь предупредить принца о том, что его ожидает измена и что он должен быть на стороже. Принц понял и вполне оценил предупреждение своего тайного друга; он не только во время поездки съумел окончательно сбить с толку всех окружавших его придворных - потому что безпрестанно перемешивал самые безумные поступки с здравыми и двусмысленно-острыми речами - но даже и по прибытии на меcтo , предназначенное для его встречи с красавицею, обманул общия ожидания. Встретив в лесной глуши подругу своего детства, он схватил ее на руки и, пылая страстью, унес ее в отдаленное место чащи, окруженное отовсюду топями, где вскоре и достиг цели своих желаний. Пресыщенный наслаждениями, он упросил девушку, которая и до того уже любила его, никому не говорить ни слова о том, что произошло между ними.

"По возвращении к придворным, Амлет, осыпанный вопросами и шутливыми намеками на приготовленное ему приключение, отвечал прямо, что удовлетворил своим желаниям, но потом так запутал всех своими сравнениями и описанием разных подробностей свидания, что все только смеялись над глупостью несчастного принца. Девушка, спрошенная, в свою очередь отвечала прямо, что между ними ничего предосудительного не произошло - и все ей охотно поверили.

"Этим неудачным опытом, однакоже, не удовольствовались. Один из друзей короля Фенго, который был более смелым, чем проницательным, предложил испытать безумие Амлета еще и другим способом, который, по его мнению, мог всего легче привести к открытию истины. Фенго, по его мнению , должен был, под предлогом важного дела, отлучиться не надолго из замка своего, а на это время Амлета следовало запереть в одну комнату с матерью его и доверенному лицу доставить возможность втайне прислушаться к их разговору, в котором уже, конечно, Амлету и в голову не могло бы прийти - если у него есть хоть капля здравого разсудка - скрываться в чем-либо перед своею родною матерью. Предположение придворного понравилось королю, а придворный, сверх того, еще и вызывался принять на себя опасную обязанность подслушиванья. Однакож, Амлет сумел и на этот раз обмануть врагов своих. Постоянно опасаясь измены, он, по приходе в комнату матери, не тотчас отказался от своего обычного притворства, а сначала, распевая петухом и размахивая руками, как крыльями, стал прыгать и скакать по всей комнате, вскочил на постель и, отыскав под пологом её спрятавшого придворного, немедленно убил его, изрубил на куски, сварил его мясо и выбросил вместе с костями на съедение свиньям (sic). Потом, возвратившись к матери, которая горько плакала, принимая последний поступок Амлета за проявление его безумия, он съумел умною и сильною речью довести ее до слез и возвратить на путь добродетели. Несмотря на то, что весь двор, по-прежнему, истолковывал поступок Амлета в его пользу, король Фенго, узнав о смерти придворного, стал более, чем когда-либо, опасаться принца и изобретать всевозможные средства для того, чтобы от него избавиться. Не решаясь его убить открыто или тайно, он придумал, наконец, отправить его в Британию с двумя доверенными лицами, которым и вручил дощечку с рунами, а в тех рунах значилось, что Амлета, тотчас по его прибытии в Британию, следует умертвить. Не ожидая ничего доброго от своей поездки в Британию, Амлет простился со всеми, как бы навсегда разставаясь с ними, и просил мать свою справить по нем тризну в случае, если через год он не вернется к ней; а, между тем, плывя по морю к берегам Британии, воспользовался удобным случаем: похитил у спящих спутников своих дощечку с рунами и, после того как ему удалось искусно стереть все написанное на ней, он, в свою очередь написал на ней, что король Британии должен умертвить его спутников, сообщников Фенго, а за него, Амлета, в награду за его необыкновенный ум и сметливость, отдать свою дочь замуж".

Вслед за этим Саксон Грамматик очень подробно описывает пребывание Амлета в Британии и переплетает рассказ свой замечательным количеством удивительно разнообразных добавлений и черт, очевидно заимствованных из обширного круга северных народных сказок. В рассказе своем он, однакож, приходить более или менее к тем же самым результатам, какие известны всем из содержания Шекспировского "Гамлета": спутники убиты, а он, изумив короля своим умом и проницательностью, получает в награду руку его дочери.

"Через год после того Амлет возвратился на родину, около самого того времени, когда при дворе приготовлялись справить по нем тризну. Ко двору явился он в прежних своих грязных лохмотьях, прикидываясь, как и прежде, сумасшедшим. На пиру опоил он всех придворных до того, что они заснули, а он - покрыв их сетями, которые снял со стены, закрепив и перепутав эти сети посредством тех кривых палочек, которых некогда он так много заготовил - вышел сам из залы пиршества и зажег ее с четырех сторон. После того устремился он в спальню своего дяди и, разбудив его грозным криком, пронзил мечом; потом, между тем как изменник Фенго испускал последнее дыхание, а придворные его, опутанные двойными узами - сном опьянения и сетью - погибали под горящими развалинами залы, сам Амлет скрылся на время, чтобы увидеть издали, как выскажется народ в отношении ко всему, что случилось. Когда, на другой день, народ не высказал никакого сожаления о гибели Фенго и его придворных, Амлет собрал своих друзей, объяснил народу в длинной речи причины, побудившия его поступить так жестоко с дядей и его сообщниками, а потом, по желанию народа, стал им править и перевез из Британии в Ютландию свою молодую супругу".

В этой грубой и дикой саге о Гамлете e сть только самые общия и довольно бледные черты сходства с "Гамлетом" Шекспира. Такими общими чертами является притворное сумасшествie принца и путешествие его в Англию, вместе с коварною подделкою того письма, которое должно было его погубить. Все остальное, все лучшее внесено в драму гением Шекспира. Под сомнением остается только одна сцена - именно сцена театра, которая, судя по тому, что актеры в "Гамлете" представляют перед королем, королевой и придворными легко могла быть заимствована из какого-нибудь итальянского источника. Но, вообще говоря, едва ли когда бы то ни было приходилось поэту заимствовать содержание драматического произведения из более грубого и плоше обработанного рассказа и создавать из него более нежное, более возвышенное в нравственном отношении произведение.

О "Гамлете" Шекспира было, вообще, уже так много писано, что трудно сказать о нем что-нибудь новое, никем еще незамеченное и невысказанное. Замечательно, однакоже, то, что он не был оценен на родной почве.

"Гамлет" таким гением, который, быть-может, один имел до сих пор право судить о Шекспире, как одаренный почти равною с Шекспиром силою творчества: Гёте, в своем "Вильгельме Мейстере", первый разгадал ту великую загадку, которую Шекспир задал будущим поколениям в своем "Гамлете", при чем понял вполне нравственную задачу труднейшей из Шекспировских трагедий, хотя и не вполне верно очертил характер Гамлета, несколько преувеличив его хорошия стороны. Гёте видит в Гамлете "прекрасное, благородное и высоконравственное существо, которому недостает только той силы духа, какая бывает в гepoе, почему он и склоняется под тягостью ноши, которую он не может ни вынести, ни сбросить с себя".

Мнение Гёте о Гамлете встретило себе сильнейшее противоречие в оценке знаменитого критика драматических произведений древняго и нового мира - в Августе Шлегеле, который в своих "Лекциях о драматическом искусстве и литературе" высказал совершенно противоположный взгляд на Гамлета. Признавая некоторые достоинства этого типа, он в то же время решился укорить Гамлета и "в слабости воли, и в прирожденном влечении к хитрости и притворству, и в недостатке решимости, доходящем почти до трусости". В этих двух мнениях о Гамлете, высказанных замечательнейшими деятелями конца XVIII и начала XIX столетия, заключаются десятки тысяч мнений, разборов и очерков Гамлетова типа, которыми так богата Шекспировская литература всех стран и народов и отголоском которых была в нашей литературе статья И. С. Тургенева "Дон-Кихот и Гамлет".

Не вдаваясь ни в какие философския определения, заметим только, что Шекспир ни в одной из своих драм не заглядывал так далеко в глубь человеческой души, а потому Гамлет и явился под его пером человеком по преимуществу, тем слабым человеком, который и при всем желании не уживаться с окружающим его злом, принужден бывает бороться с собою и употреблять иногда отчаянные усилия для выполнения того, что он признает своим священным долгом. Такое выполнение долга тем более является тяжелым для Гамлета, что удар судьбы, и удар непомерно тяжкий, постигает его врасплох, неожиданно, среди той ежедневной обстановки, над которою мы привыкли не задумываться. Тот удар, который постигает Гамлета в самом начале драмы, разом выводит его из апатии, к которой он является способным по своей склонности к мечтам и размышлению. - И вот он, обыкновенный и слабый смертный, чувствует, как ему на сердце тяжелым камнем ложится обязанность страшной кровавой мести за убийство отца. Будь он человек дюжинный, из числа тех, которые более или менее равнодушны и к добру, и к злу, из тех, которые сгоряча одинаково способны и на хороший, и на дурной поступок, ему бы, конечно, ничего не стоило решиться на убийство дяди. Но драматизм его положения именно в том и состоит, что он, по природе своей, ни шагу не может сделать без разсуждения, да, сверх того, и те сведения, какие получает он от тени своего отца, не служат, по его мнению, достаточными доказательствами совершенного дядею злодейства; слова тени являются только как-бы подтверждением подозрений, которые сами собой, Бог весть откуда, закрались в его душу еще и до явления тени, которые его печалили, может-быть, даже заставили упрекать себя в том, что он слишком черно смотрит на людей. Проникнутый ужасом с самой той минуты, когда тень указала ему убийцу, он посвящает жизнь свою одной цели: он должен убедиться в истине того, что ему сообщила тень, отыскать, во чтобы то ни стало, такия доказательства правоты для его слов, которые бы могли ему послужить законною причиною, оправдывающей всякое, самое ужасное, самое кровавое мщение. Он, наконец, убеждается в том, что тень не обманула его; он находить, наконец, настоящого виновника преступления; он уже заносит руку, чтобы поразить его, но мысль, что он тоже готовится совершить yбийствo , останавливает его руку, задерживает его решение и вынуждает его придумывать разные оправдания, на основании которых он бы мог извинить свою, впрочем, совершенно естественную медленность. То ему кажется, что надо подождать более удобного случая, который бы помог ему достойным образом отмстить за страшное преступление, так отмстить, чтобы память об его мести, о наказании преступника за преступление, сохранилась и в сказаниях отдаленного потомства; то воображение его, настроенное тяжким состоянием духа, рисует ему такие образы мести, которые ему нравятся, которые сулят ему даже минутное наслаждение страданиями пораженного врага, возможностью продлить месть даже и за пределами жизни. И из этой тяжкой борьбы - борьбы, которая уже задолго до окончания своего заставляет Гамлета смотреть на себя, как на человека мертвого, заставляет его закрывать глаза на то, что есть лучшого в жизни - из этой борьбы Гамлет выходить победителем, правда, при помощи случайностей, поставивших его в безвыходное положение, но все же победителем, потому что он выполняет долг мщения с полным сознанием всей великости совершаемого им дела. И в этом последнем шаге своей жизни, как и в очень многих других, Гамлет нимало не выказывает не только трусости, но даже и колебания; он чувствует, что уже настало время совершить ему давно задуманное, что он уже не может уклониться от исполнения тяжкого долга. Да, Гамлет вовсе не герой; он не принадлежит к числу тех рыцарей без страха и упрека , которые ни во что ставили ни свою, ни чужую жизнь; но он может, вообще, назваться слабым только по отношению к великости и тягости того долга , который прихотливая судьба вздумала на него возложить.

Прекрасно съумел Шекспир обставить Гамлета с двух сторон характерами Лаэрта и Горацио, совершенно различными, но одинаково хорошо оттеняющими Гамлета. Один из них прямо противоположен несчастному принцу: пылкий до ярости, Лаэрт до нельзя способен увлекаться и, поддавшись увлечению, не разбирает средств для достижения того, что ему кажется целью; он является у Шекспира образцом избалованной светской молодежи, любящим удовольствия и шалости, одним из тех людей, которые живут широко и скоро, живут не задумываясь и не дорожат жизнью нисколько, потому что не понимают её цены. Это многим дает повод считать их благородными и храбрыми; но и тем, и другим кажутся они скорее всего потому, что сердце у них почти никогда не спрашивается головы.

Горацио тоже молод, но кажется не молодым, потому что более других думает и чувствует, потому что привык даже и в обыкновенные явления жизни всматриваться глубже, чем другие люди. Глубокая благородная и высоко-нравственная природа его еще более ycпела развиться вследствие того, что он получил хорошее научное образование, которое значительно расширило и прояснило его взгляд на вещи, дало возможность окончательно созреть чисто-философскому уму его. Горацио не легко привязывается к кому бы то ни было, потому что знает людей и больше по теории верит в людскую добродетель; за то уж, привязавшись к человеку, он способен остаться навеки неизменно верным ему другом; так привязался он к Гамлету, от которого не могут отлучить его ни опасности, ни несчастия, с которым ему бы хотелось лечь и в могилу. И он уже готов выполнить это, когда умирающий друг налагает на него тяжкую и последнюю обязанность: жить и передать потомству грустную и правдивую повесть о несчастиях Гамлета.

которая тоже создана Шекспиром, но не так удачно, как Лаэрт и Горацио, введена в круговорот драматического действия. Её отношения к Гамлету остаются загадкою; его любовь к ней высказывается ясно только одной фразой над её гробом и потому именно Офелия остается для всякого очень милым существом, которое возбуждает к себе невольную жалость, но которое остается мало понятным, и кажется при всей законченности своей, как-будто недочерченным.

"Гамлет" заслуживает название nepвой из Шекспировских драм столько же по характеру своего главного героя, сколько и вообще по всей постройке драмы. С этим мнением согласиться трудно: по сравнению с другими драмами того же периода (особенно с "Макбетом" и с "Антонием и Клеопатрой"), "Гамлет" все же является гораздо более слабым по общей разработке и постановке драматического сюжета.

И все же ни одна из драм Шекспира не служить таким громадным и могущественным доказательством той изумительной силы анализа, с какою великий поэт умел отнестись к характеру своего героя. Как ни грустно, как ни тяжело впечатление, оставляемое в душе каждого зрителя большею частью сцен "Гамлета", начиная от первой сцены во дворце и до знаменитого разговора с могильщиками, надо, однакоже, согласиться, что "Гамлет" ярче всех других алмазов блестит в том царственном венце, который Шекспир один носит между всеми драматическими поэтами!

Мы имеем пять полных переводов "Гамлета" на русский язык и две переделки той же пьесы, обработанные для российского театра Сумароковым и Висковатовым. Все переводы и переделки сделаны стихами. Вот их полный титул:

1) Гамлет. Т рагедия Александра Сумарокова. Спб. Печатано при Императорской Академии Наук в 1748 году. (в 8-ую д. л., стр. 1--68.) Перепечатана в "Российском Феатре" (1786, ч. I, стр. 239--306) и в "Полном Собрании всех сочинений Александра Сумарокова" (1787, ч. III, стр. 59--119).

"Гамлета", да и тот перекроил на свой лад. Например ему показалось неприличным выводить на сцену пришлецов из могилы - и он заменил явление тени отца Гамлета просто сном, привидевшимся герою. Из Полония придворного льстеца, сделал злодея, и так далее. Наконец, он совершенно переиначил окончание трагедии: вместо кровавой развязки, которою Шекспир заключает своего "Гамлета", Сумароков оканчивает свою переделку наказанием порока и торжеством добродетели, то-есть смертью Полония и соединением двух любящих сердец - Гамлета и Офелии - законным браком, при чем Офелия, обращаясь к своему возлюбленному, говорить:

(В 8-ую д. л., стр. 1--56).

Тоже. Новое издание. Спб. Печатано в типографии вдовы Плюшар. 1829. (В 8-ую д. л., стр. I - VI и 1--56).

есть - тенью убитого отца, Клавдио - его родственником и главою заговора, Офелия - его дочерью и т. д. Конец также изменен: Кдавдио убивает Гертруду, Гамлет закалывает Клавдио, но сам остается жив, хотя и не женится на Офелии.

3) Гамлет. Трагедия в пяти действиях. Сочинение Шекспира. Перевел с английского М. В. (Вронченко). Спб. В типографии медицинского департамента министерства внутренних дел. 1828. (В 8-ую д. л., стр. I - XXIV и 1--205).

"Московском Телеграфе" (1827, ч. 18, No 23, отд. I. стр. 95--108 и 1828, ч. 21, отд. I , стр. 68--69).

4) Гамлет, принц датский. Драматическое представление. Сочинение Виллиама Шекспира. Перевод с английского Николая Полевого. Москва. В типографии Августа Семена, при Императорской Медико-Хирургической Академии. 1837. (В 8-ую д. л., стр. 1--207). Перепечатано, в исправленном виде, в "Репертуаре" (1840, No 3, стр. 1--46) и "Драматических Сочинениях и Переводах Н. А. Полевого" (1843, ч. III. стр. 1--237). Перевод приспособлен к сцене.

5) Гамлет, Трагедия В. Шекспира. Перевод А. Кронеберга. Харьков. В Университетской типографии 1844. (В 8-ую д. л., стр. 1--234).

"Гамлета" , был напечатан в "Молодике" 1843, ч. I , стр. 210--226).

Вот отзыв Белинского о переводе Кронеберга:

"Перевод его (Кронеберга) положительно хорош... Г. Кронеберг владеет богатыми средствами для того, чтобы с успехом переводить Шекспира: он от отца своего наследовал любовь к этому поэту, изучил его под руководством отца своего, посвятившого изучению Шекспира всю жизнь свою и написавшого о нем несколько сочинений европейского достоинства; он прекрасно знает английский язык (зная притом отлично языки немецкий и французский) и хорошо владеет русским стихом. При таких средствах, будь у нас потребность узнать Шекспира как великого поэта, а не как романтического мелодраматиста, сценического эффектера, - Кронеберг, может быть, обогатил бы русскую литературу замечательно хорошим переводом всего Шекспира.

"Для людей, которые в литературе видят не забаву в праздное время, а занятие дельное, "Гамлет" в переводе г. Кронеберга должен быть замечательным литературным п pi обретением. Жаль, что только от таких, слишком немногочисленных судей, переводчик должен ожидать награды за свой безкорыстный, добросовестный и прекрасно выполненный труд!" ("Сочинения В. Белинского", ч. 9, стр. 119).

"Русский Mipъ", 1861, NoNo 98, 100 и 102, приложение, стр. 1--41). Перепечатан в "Драматическом Сборнике" (1862, кн. II , стр. 1--151).

7) Гамлет, принц датский. Трагедия Шекспира. Перевод А. Л. Соколовского. Спб. в типографии Безобразова. 1883. Также в изданных А. Л. Соколовским, сделанных им переводах всех сочинений Шекспира.

"Гамлета", мы имеем еще четыре отрывка из той же трагедии. Вот они:

8) Отрывок из "Гамлета, драмы Шекспира. Перевод М. Строева. ("Московский Наблюдатель", 1839, ч. II, отд. I, стр. 9--20). Действие Ш, сцена III.

"Театральный и Музыкальный Вестник", 1859, No 1, стр. 7--8).

"Ярославския Губернския Ведомости", 1860, No 27, стр. 205).

11) Отрывок из VII сцены IV действия. Перевод Ф. Устрялова. ("Сочинения Генриха Гейне", 1864, т. III , стр. 223).