Стихотворения

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Бенедиктов В. Г., год: 1884
Категория:Стихотворение

В. Г. Бенедиктов

Стихотворения

Составление, подготовка текстов и примечания Б. В. Мельгунова

В.Г. Бенедиктов. Стихотворения.

"Библиотека поэта". Большая серия

Л., 1983

СОДЕРЖАНИЕ

СТИХОТВОРЕНИЯ 1850-1870-х ГОДОВ

185. И. А. Гончарову (Перед кругосветным его путешествием)

186. Человек

187. Звездочка

190. Три власти Рима

191. Его не стало (Написано на смерть В. А. Каратыгина)

193. Ф. Н. Глинке

194. Выпущенная птичка

197. Любовь музыканта

198. Рашель (Написано после появлений ее в ролях Федры и Гермионы)

199. Благодарю Вас за цветы

202. Мелочи жизни

204. Христианские мысли перед битвами (В дни св. Пасхи 1855 г.)

208. К России

211. В альбом Е. К<арлгоф>

212. Извинение

214. Распутие

217. Прежде и теперь

218. Н. Б. Вележеву (При посылке собрания стихотворений)

219. Вьющееся растение

СТИХОТВОРЕНИЯ 1860-1870-х ГОДОВ

185 И. А. ГОНЧАРОВУ

(ПЕРЕД КРУГОСВЕТНЫМ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕМ)

  И оснащен, и замыслами полный, 
  Уже готов фрегат твой растолкнуть 
  Седых морей дымящиеся волны 
  И шар земной теченьем обогнуть, 
   
  Под бурями возмужествуй упрямо! 
  Пусть вал визжит у мощного руля! 
  Вот Азия - мир праотца Адама! 
  Вот юная Колумбова земля! 
   
   
  В те древние и новые места, 
  Где в небесах другие блещут звезды, 
  Где свет лиет созвездие Креста. 
   
  Поклон ему! Взгляни как триумфатор 
  На сей трофей в хоругвях облаков, 
  Пересеки и тропик и экватор - 
  И отпируй сей праздник моряков! 
   
  И если бы тебе под небесами 
  Неведомых антиподов пришлось 
  Переверстаться с здешними друзьями 
  Ногами в ноги, головами врозь, - 
   
  То не роняй отрады помышленья, 
  Что и вдали сердечный слышен глас, 
  Что не одни лишь узы тяготенья 
  Всемирного соединяют нас. 
   
  Лети! - И, что внушит тебе природа 
  Тех чудных стран, - на пользу и добро 
  Пусть передаст, в честь русского народа, 
  Нам твой рассказ и славное перо! 
   
   
  В суровые приневские края, 
  И радостно обнимут Гончарова 
  И М<айко>вы, и все его друзья. 

Сентябрь - начало октября 1852

186. ЧЕЛОВЕК

  Много жизненных вопросов 
  Тем решив, что всё пустяк, 
  Жил когда-то грек-философ - 
  Удивительный чудак. 
  Он ходил как жалкий нищий, 
  Полунаг и босиком, 
  И питался грубой пищей, 
  Сыт был брошенным куском; 
  В бочке жил; лучами солнца 
10 Освещаем и согрет, 
  Он героя-македонца, 
  Покорившего весь свет, 
  И царя, и полубога, 
  Гордой просьбой удивил: 
  "Отодвинься, брат, немного, - 
  Ты мне солнце заслонил". 
  О, давно минувши лета! 
  Незапамятная старь! 
  Днем, при полной силе света, 
20 Диоген зажег фонарь, 
  И в толпе народа шумной 
  Он идет, кругом глядит. 
  "Ищешь ты кого, безумный?" 
  - "Человека", - говорит. 
  Строгий циник видел грека 
  И в хитоне, и в плаще, 
  Но не видел человека 
  И искал его вотще. 
  Если б шел он в век из века 
30 Вплоть до нынешних времен - 
  И доныне человека 
  Всё искал бы Диоген! 
  Ход веков мы видим ясно, 
  Нам истории скрижаль 
   
  Дней давно протекших даль. 
  Что ж там? - Несколько сокровищ, 
  Много хламу жизни сей, 
  Много там людей-чудовищ, 
40 Лжелюдей, полулюдей; 
  Всюду брани, козни, ковы, 
  Видны - римлянин суровый, 
  Грубый скиф и хитрый грек; 
  Много смертных полудиких, 
  Много малых, горсть великих... 
  Где же просто человек? 
  Был один. Он шел без грома, 
  Полон истины огнем. 
  Можно было "Ессе homo!" {*} 
  {* "Вот человек!" (лат.). - Ред.} 
50 Смело вымолвить о нем. 
  Он на всех смотрел с любовью, 
  Всех к бессмертью, как на пир, 
  Призывал, и чистой кровью 
   
  Этот мир был им испуган; 
  Он был схвачен, был поруган, 
  Был оплеван, был казнен 
  От ватаги фарисейской 
  Смертью крестного, злодейской, 
60 И в венке терновом он 
  Оцет пил средь смертной жажды... 
  "Человек, однако, мог 
  Нам явиться хоть однажды?" 
  - Нет, о люди, то был - бог! 

Не позднее 25 апреля 1853

187. ЗВЕЗДОЧКА

  День докучен, днем мне горько. 
  Вот он гаснет... вот угас.... 
  На закате меркнет зорька.., 
  Вот и звездочка зажглась. 
  Здравствуй, ясная! Откуда? 
  И куда? - А я всё тут. 
  На земле всё так же худо, 
   
   
  Над землей подъемлясь круто 
  К беспредельной вышине, 
  Что мелькаешь ты, как будто 
  Всё подмигиваешь мне? 
   
  Не с блаженством ли граничишь 
  Ты, приветная звезда? 
  И меня ты, мнится, кличешь, 
  Говоришь: "Поди сюда! 
   
  Круг разумных здесь созданий 
  Полон мира и любви, 
  Не заводит лютых браней, 
  Не купается в крови. 
   
  Здесь не будешь горе мыкать, 
  Здесь не то, что там у вас. 
  Полно хмуриться да хныкать! 
  Выезжай-ка в добрый час! 
   
  Тут нетряская дорога, 
  Легкий путь - ни грязь, ни пыль! 
  Воли много, места много". 
   
   
  Ох, далёко. Нам знакомы 
  Версты к Солнцу от Земли, 
  А с тобой и астрономы 
  Рассчитаться не могли. 
   
  Соблазнительным мерцаньем 
  Не мигай же с вышины, - 
  Благородным расстояньем 
  Мы с тобой разделены. 
   
  Сочетаньем кончить сделку 
  Трудно, - мы должны вести 
  Вечно взглядов перестрелку 
  Между "здравствуй" и "прости". 
   
  Знаю звездочку другую, - 
  Я хоть ту достать хочу - 
  Не небесную - земную, - 
  Мне и та не по плечу! 
   
  Так же, может быть, граничит 
  С райским счастьем та звезда, 
  Только та меня не кличет, 
   
   
  Блещет мягче, ходит ниже - 
  Вровень, кажется, со мной, 
  Но существенно не ближе 
  Я и к звездочке земной. 
   
  И хоть так же б кончить сделку, 
  Как с тобой, - с ней век вести 
  Хоть бы взоров перестрелку 
  Между "здравствуй" и "прости"! 

Не позднее 25 апреля 1853

190. ТРИ ВЛАСТИ РИМА

  Город вечный! Город славный! 
  Представитель всех властей! 
  Вождь когда-то своенравный, 
  Мощный царь самоуправный 
  Всех подлунных областей! 
  Рим - отчизна Сципионов, 
  Рим - метатель легионов, 
  Рим - величья образец, 
  В дивной кузнице законов 
10  
  Полон силы исполинской, 
  Ты рубил весь мир сплеча 
  И являл в руке воинской 
  Всемогущество меча. 
  Что же? С властию толикой 
  Как судьба тебя вела? 
  Не твоим ли, Рим великой. 
  Лошадь консулом была? 
  Не средь этого ль Сената - 
20 В сем чертоге высших дел - 
  Круг распутниц, жриц разврата 
  Меж сенаторов сидел? 
  И не твой ли венценосный 
  Царь - певун звонкоголосный 
  Щеки красил и белил, 
  И, рядясь женообразно, 
  Средь всеобщего соблазна 
  Гордо замуж выходил, 
  Хохотал, и пел, и пил, 
30  
  Жег тебя, и для потехи, 
  В Тибре твой смиряя пыл, 
  Недожженного топил, 
  И, стреляя в ускользнувших, 
  Добивал недотонувших, 
  Недостреленных травил? 
  Страшен был ты, Рим великой, 
  Но не спасся, сын времен, 
  Ты от силы полудикой 
40 Грозных севера племен. 
  Из лесов в твои границы 
  Гость косматый забежал - 
  И воскормленник волчицы 
  Под мечом медвежьим пал. 
   
  Город вечный! Город славный! 
  Крепкий меч твой, меч державный 
  Не успел гиганта спасть, - 
  Меч рассыпался на части, - 
  Но взамен стальной сей власти 
50  
  Невещественная сила - 
  Сила Римского двора 
  Ключ от рая захватила 
  У апостола Петра. 
  Новый Рим стал с небом рядом, 
  Стал он пастырем земли, 
  Целый мир ему был стадом, 
  И паслись с поникшим взглядом 
  В этой пастве короли 
60 И, клонясь челом к подножью 
  Властелина своего, 
  С праха туфли у него 
  Принимали милость божью 
  Иль тряслись морозной дрожью 
  Под анафемой его. 
  Гроб господен указуя, 
  И гремя, и торжествуя, 
  Он сказал Европе: "Встань! 
  Крест на плечи! меч во длань!" 
70  
  В Азию, подобно стаду, 
  Гибнуть с верою немой 
  Под мечом и под чумой. 
  Мнится, папа, взяв громаду 
  Всей Европы вперегиб, 
  Эту ношу к небу вскинул, 
  И на Азию низринул, 
  И об гроб Христов расшиб; 
  Но расшибенное тело, 
80 Исцеляясь, закипело 
  Новой жизнию, - а он 
  Сам собой был изнурен - 
  Этот Рим. - С грозой знакомый, 
  Мир узрел свой тщетный страх: 
  Неуместны божьи громы 
  В человеческих руках. 
  Пред очами света, явно, 
  Римских пап в тройном венце - 
  Пировал разврат державный 
90  
  Долго в пасть любостяжаний 
  Рим хватал земные дани 
  И тучнел от дольних благ, 
  За даянья отпирая 
  Для дающих двери рая. 
  Всё молчало, - встал монах, 
  Слабый ратник августинской, 
  Против силы исполинской, 
  И сильней была, чем меч, 
100 Ополчившегося речь, - 
  И, ревнуя к божьей славе, 
  Рек он: "Божью благодать 
  Пастырь душ людских не вправе 
  Грешным людям продавать". 
  Полный гнева, полный страха, 
  Рим заслышал речь монаха, 
  И проклятьем громовым 
  Грозно грянул он над ним; 
  Но неправды обличитель 
110  
  "Нам божественный учитель 
  Не дал права проклинать". 
   
  Город вечный! - Чем же ныне, 
  Новой властию какой - 
  Ты мечом иль всесвятыней 
  Покоряешь мир людской? 
  Нет! пленять наш ум и чувства 
  Призван к мирной ты судьбе, 
  Воссияла мощь искусства, 
120 Власть изящного в тебе. 
  В Капитолий свой всечтимый 
  На руках ты Тасса мчал 
  И бессмертья диадимой 
  Полумертвого венчал. 
  Твой гигант Микель-Анжело 
  Купол неба вдвинул смело 
  В купол храма - в твой венец. 
  Брал он творческий резец - 
  И, приемля все изгибы 
130  
  Беломраморные глыбы 
  Начинали вдруг дышать; 
  Кисть хватал - и в дивном блеске 
  Глас: "Да будет!" - эта кисть 
  Превращала через фрески 
  В изумительное: "Бысть". 
  Здесь твой вечный труд хранится, 
  Перуджино ученик, 
  Что писал не кистью, мнится, 
140 Но молитвой божий лик; 
  Мнится, ангел, вея лаской, 
  С растворенной, небом краской 
  С высоты к нему спорхнул -  
  И художник зачерпнул 
  Смесь из радуг и тумана 
  И на стены Ватикана, 
  Посвященный в чудеса, 
  Взял и бросил небеса. 
   
  Рим! ты много крови пролил 
150  
  Но творец тебе дозволил, 
  Чтоб, бессмертный, ты почил 
  На изящном, на прекрасном, 
  В сфере творческих чудес. 
  Отдыхай под этим ясным, 
  Чудным куполом небес! 
  И показывай вселенной, 
  Как непрочны все мечи, 
  Как опасен дух надменный, - 
160 И учи ее, учи! 
  Покажи ей с умиленьем 
  Santo padre {*} своего, 
  {* отец (итал.). - Ред.} 
  Как святым благословеньем 
  Поднята рука его! 
  Прах развалин Колизея 
  Чужеземцу укажи: 
  "Вот он - прах теперь! - скажи. - 
  Слава богу!" - Мирно тлея, 
   
170 Как прекрасен этот вид, 
  Потому, что он печален 
  И безжизнен, - потому, 
  Что безмолвный вид развалин 
  Так приличен здесь всему, 
  В чем, не в честь былого века, 
  Видно зверство человека. 
  Пылью древности своей, 
  Рим, о прошлом проповедуй, 
  И о смерти тех людей 
180 Наставительной беседой 
  Жить нас в мире научи, 
  Покажи свои три власти, 
  И, смирив нам злые страсти, 
  Наше сердце умягчи! 
  Чтоб открыть нам благость божью, 
  Дать нам видеть божество, - 
  Покажи над бурной ложью 
  Кротких истин торжество! 

191 ЕГО НЕ СТАЛО

(НАПИСАНО НА СМЕРТЬ В. А. КАРАТЫГИНА)

  Его не стало... Нет светила русской сцены - 
  Первослужителя скорбящей Мельпомены. 
  Плачь, муза сирая, - его уж в мире нет. 
  Фингал, Донской, Ермак, Людовик, Лир, Гамлет, 
  Цари, что из гробов им к жизни вызывались, 
  Вторичной смертию все ныне в нем скончались. - 
  Здесь ревностный денщик великого Петра, 
  Там бешеный игрок, ревнивый мавр вчера, 
  Сегодня он - король, вождь ратный иль посланник, 
10 А завтра - нищий, раб, безумец иль изгнанник, 
  Там в пышной мантии, а тут в лохмотьях весь, 
  Но истинный артист везде - и там, и здесь, 
  С челом, отмеченным печатаю таланта; 
  Везде в нем видел мир глашатая-гиганта, 
  В игре, исполненной и чувства и ума, 
  Везде он был наш Кин, наш Гаррик, наш Тальма, 
   
  Мне видится театр. Все полны ожиданья. 
   
  Раздался, - это ты, ты вышел, исполин! 
20 Обдуман каждый шаг, ряды живых картин - 
  Его движения и каждый взмах десницы; 
  В бровях - густая мгла, гроза - из-под ресницы. 
  Он страшен. На лице великость адских мук. 
  В его гортани мрет глухих рыданий звук, 
  Волнуемая грудь всем слышимо клокочет, 
  И в хохоте его отчаянье хохочет. 
  Он бледен, он дрожит - и пена на устах, 
  И, судорожно сжав в трепещущих перстах 
  Сосуд с отравою, он пьет... в оцепененье 
30 Следите вы его предсмертное томленье - 
  Изнемогает... пал... Так ломит кедр гроза. 
  Он пал, с его чела вам смотрит смерть в глаза, 
  Спускают занавес. Как бурные порывы: 
  "Его! Его! Пусть нам он явится! Сюда!" 
  Нет, люди, занавес опущен навсегда, 
  Кулисы вечности задвинулись. Не выйдет! 
  На этой сцене мир его уж не увидит. 
   
  Во всем могуществе изображал для вас, 
40 Соделала его в единый миг случайный 
  Адептом выспренним своей последней тайны. 
   
  Прости, собрат-артист! Прости, со-человек! 
  С благословением наш просвещенный век 
  На твой взирает прах несуеверным оком 
  И мыслит: ты служил на поприще высоком, 
  Трудился, изучал язык живых страстей, 
  Чтоб нам изображать природу и людей 
  И возбуждать в сердцах возвышенные чувства; 
  Ты жег свой фимиам на алтаре искусства 
50 И путь свой проходил, при кликах торжества, 
  Земли родимой в честь и в славу божества. 

Середина марта 1853

193. Ф. Н. ГЛИНКЕ

  Здравствуй, деятель и зритель 
  Многих чудных жизни сцен, 
  Музы доблестной служитель, 
  Наш поэт и представитель 
   
   
  Знал ты время, ведал лета, 
  Как людьми еще был дан 
  В мире угол для поэта 
  И певец пред оком света 
  Чтил в себе свой честный сан. 
   
  В лоне мира - песнью мирной 
  Он страдальцев утешал, 
  На пиры - нес клик свой пирный, 
  В бранях - благовестью лирной 
  Доблесть храбрых возвышал. 
   
  Нес в величье он спокойном 
  Тяжесть дольнего креста, - 
  Пел ли радость гимном стройным - 
  Он глумленьем непристойным 
  Не кривил свои уста; 
   
  И не мнил он обеспечить 
  Беззаконный произвол - 
  В русском слове чужеречить, 
  Рвать язык родной, увечить 
   
   
  И над этой речью кровной, 
  Внятной призванным душам, 
  Не был вверен суд верховный 
  Дерзкой стае суесловной- 
  Дел словесных торгашам.
   
  Грустных новостей в пучине 
  Мы, поэт, погружены, 
  Но от прежних лет доныне 
  Честно верен ты святыне 
  Благородной старины. 
   
  И за то своим покровом 
  Сохранил в тебе господь 
  Эту силу - звучным словом, 
  Вечно юным, вечно новым, 
  Оживлять нам дух и плоть. 
   
  Помню: я еще мальчишкой 
  Рылся в книжках, и меж них 
  За подкраденною книжкой 
  Поэтическою вспышкой 
   
   
  Слух и сердце он лелеял, - 
  И от слова твоего, 
  От семен тех, что ты сеял, 
  Аромат библейский веял - 
  Отзыв неба самого. 
   
  Ты Карелии природу 
  В метких ямбах очертил, 
  Ты Двенадцатому году 
  В радость русскому народу 
  Незабвенным эхом был. 
   
  И теперь, на нас лишь канул 
  Бранный дождь, твоя пора 
  Не ушла: ты вмиг воспрянул 
  И по-русски первый грянул 
  Православное "ура". 
   
  Средь болезненного века 
  Жив и здрав ты, - честь! хвала! 
  Песнь живого человека 
  И до серба, и до грека 
   
   
  Крест - нам сила, крест - наш разум. 
  К нам, друзья! - Из-за креста 
  Мы весь мир окинем глазом 
  И "на трех ударим разом 
  Со Христом и за Христа!" 

12 мая 1854

194. ВЫПУЩЕННАЯ ПТИЧКА

  Еще зеленеющей ветки 
  Не видно, - а птичка летит. 
  "Откуда ты, птичка?" - -"Из клетки", - 
  Порхая, она говорит. 
   
  "Пустили, как видно, на волю. 
  Ты рада? - с вопросом я к ней. - 
  Чай, скучную, грустную долю 
  Терпела ты в клетке своей!" 
   
  "Нимало, - щебечет мне птичка, - 
  Там было отрадно, тепло; 
  Меня спеленала привычка, 
  И весело время текло. 
   
   
  В той клетке, мы вместе росли. 
  Хоть нас и держали там строго, 
  Да строго зато берегли. 
   
  Учились мы петь там согласно 
  И крылышком ловко махать, 
  И можем теперь безопасно 
  По целому свету порхать". 
   
  "Ох, птичка, боюсь - с непогодой 
  Тебе нелегко совладать, 
  Иль снова простишься с свободой, - 
  Ловец тебя может поймать". 
   
  "От бурь под приветною кровлей 
  Спасусь я, - летунья в ответ, - 
  А буду застигнута ловлей, 
  Так в этом беды еще нет. 
   
  Ловец меня, верно, не сгубит, 
  Поймав меня в сети свои, - 
  Ведь ловит, так, стало, он любит, 
  А я создана для любви". 

197. ЛЮБОВЬ МУЗЫКАНТА

Посвящено А. Г. Рубинштейну

  Царь я, - все звуки - мне слуги покорные,
  Войско державы моей. 
  Будь мне царицей! Глаза твои черные 
  Царских алмазов светлей. 
  Полный мечтами и думами гордыми, 
  В бурном порыве любви 
  Я всколыхну громовыми аккордами 
  Жаркие перси твои. 
  Весь я проникнут восторгом и муками, -  
  Созданный весь из огня, 
  Я упою тебя чудными звуками, - 
  В них ты прочувствуй меня! 
  В страстном огне, перерывы дыхания 
  Выразит струн моих звон, 
  Шепот "люблю", и печатью лобзания 
  Знойно подавленный стон. 
  Я облекусь в торжество триумфальное, - 
   
  Разом всё царство мое музыкальное 
  Брошу к твоим я ногам. 

Между 1848 и 1854

198. РАШЕЛЬ

(НАПИСАНО ПОСЛЕ ПОЯВЛЕНИЙ ЕЕ В РОЛЯХ ФЕДРЫ И ГЕРМИОНЫ)

  От берегов тревожных Сены, 
  Предвозвещенная молвой, 
  Верховной жрицей Мельпомены 
  Она явилась над Невой. 
  Старик Расин взрывает недра 
  Своей могилы и глядит, - 
  Его истерзанная Федра 
  В венце бессмертия стоит, 
  Гнетома грузом украшений, 
10 Преступной страстью сожжена, 
  И средь неистовых движений 
  Античной прелести полна. 
  То, мнится, мрамор в изваянье 
  Пигмалионовски живой 
   
  Пред изумленною толпой. 
  Из жарких уст волной певучей 
  Течет речей волшебный склад, 
  То, металлически гремучий, 
20 Он, раздробленный в прах летучий, 
  Кипит и бьет, как водопад, 
  То, просекаясь знойным криком, 
  Клокочет он в избытке сил, 
  То замирает в гуле диком 
  И веет таинством могил. 
  Вот дивный образ Гермионы! 
  Как отголоски бурь в глуши, 
  Широкозвучны эти стоны 
  Пронзенной ревностью души, 
30 Один лишь раз, и то ошибкой, 
  Надежда вспыхнула на миг, 
  И гордой греческой улыбкой 
  Прекрасный озарился лик, - 
  И вновь ударом тяжкой вести 
   
  Вся пламенеет жаждой мести, - 
  Троянка ей предпочтена. 
  Как вид подрытого утеса. 
  Что в бездну моря смотрит косо, 
40 Чело громадное склоня, 
  Спокойно страшен звук вопроса: 
  "Орест! Ты любишь ли меня?" 
  Под скорбным сердцем сжаты слезы: 
  "Отмсти! Восстань за свой кумир! 
  Лети! Рази! Разрушь весь мир!" 
  Взор блещет молнией угрозы - 
  Дрожи, дрожи, несчастный Пирр! 
  В глухих раскатах голос гнева 
  Мрет, адской гибелью гудя; 
50 Ужасна царственная дева, 
  Как Эвменида... Уходя, 
  Она, в последнем вихре муки, 
  Исполнясь мощи роковой, 
  Змеисто взброшенные руки 
   
  И мчится - с полотна текущей 
  Картиной - статуей бегущей - 
  Богиней кары громовой. 
   
  И при захваченных дыханьях 
60 Театра, полного огнем, 
  При громовых рукоплесканьях 
  Всего, что жизнью дышит в нем, 
  Зашевелился мир могильный, 
  Отверзлась гробовая сень... 
  Рашель! Твоей игрой всесильной 
  Мне зрится вызванная тень: 
  Наш трагик, раннею кончиной 
  От нас оторванный, восстал 
  И, устремив свой взор орлиный 
70 На твой триумф, вострепетал. 
  Он близ тебя заметил место, 
  Где б ты могла узреть его 
  В лице Тезея, иль Ореста, 
  Иль Ипполита твоего. 

199. БЛАГОДАРЮ ВАС ЗА ЦВЕТЫ

Посв<ящено> М. Ф. Ш<такеншнейдер>

  Устранив высокопарность 
  Поэтической мечты, 
  Проще самой простоты 
  Приношу вам благодарность 
  За роскошные цветы, 
  В виде ноши ароматной, 
  Усладительной вполне, 
  С вашей дачи благодатной 
  Прилетевшие ко мне. 
10 Здесь, средь красок дивной смеси, 
  Ярко блещет горицвет, 
  Под названьем "барской спеси" 
  Нам известный с давних лет. 
  Вот вербена - цвет волшебный, - 
  Он у древних славен был, 
  Чудодейственно целебный, 
  На пирах он их живил, 
   
  Дряхлых старцев молодил, 
20 И подчас любовным зельем 
  В кровь он римскую входил. 
  Чудный цвет! В нем дышит древность, 
  Жгуч как пламя, ал как кровь, 
  Пламенеет он, как ревность, 
  И сверкает, как любовь. 
  Полны прелести и ласки 
  Не анютины ли глазки 
  Здесь я вижу? - Хороши. 
  Сколько неги и души! 
30 Вот голубенькая крошка - 
  Незабудка! Как я рад! 
  Незабвенье - сердца клад. 
  Вот душистого горошка 
  Веет райский аромат! 
  Между флоксов, роз и лилий 
  Здесь и ты, полей цветок, - 
  Здравствуй, добрый мой Василий, 
   
  Сколько венчиков махровых! 
40 Сколько звездочек цветных! 
  И созвездие меж них 
  Георгин пышноголовых, 
  Переброшенных давно 
  В европейское окно 
  Между множеством гигантских 
  Взятых за морем чудес, 
  Из-под светлых мексиканских 
  Негой дышащих небес. 
  Я любуюсь, упиваюсь 
50 И признательным стихом 
  За цветы вам поклоняюсь - 
  И хотел бы, чтоб цветком 
  Хоть единым распустился 
  Этот стих и вам явился 
  Хоть радушным васильком; 
  Но - перерван робким вздохом - 
  Он боится, чуть живой, 
   
  Иль негодною травой. 

23 июня 1854

202. МЕЛОЧИ ЖИЗНИ

  Есть муки непрерывные: не видно, 
  Не слышно их, о них не говорят. 
  Скрывать их трудно, открывать их стыдно, 
  Их люди терпят, жмутся и молчат. 
   
  Зарыты в мрак душевного ненастья, 
  Они не входят в песнь твою, певец. 
  Их благородным именем несчастья 
  Назвать нельзя, - несчастие - венец, 
   
  Венец святой, надетый под грозою, 
  По приговору божьего суда. 
  Несчастье - терн, обрызнутый слезою 
  Иль кровию, но грязью - никогда. 
   
  Оно идет как буря - в тучах грозных, 
  С величьем, - тут его и тени нет. 
  Тут - пошлость зол и бед мелкозанозных, 
  Вседневных зол и ежечасных бед. 
   
   
  Одни ушли, те сыплют пылью вновь, - 
  А на душе осадок ядовитый 
  От них растет и проникает в кровь; 
   
  Они язвят, подобно насекомым, 
  И с ними тщетна всякая борьба, - 
  Лишь вихрем бурным, молнией и громом 
  Разносит их могучая судьба. 

<1855>

203. МАЛОЕ СЛОВО О ВЕЛИКОМ

  На Руси, немножко дикой, 
  И не то чтоб очень встарь, 
  Был на царстве Царь Великой: 
  Ух, какой громадный царь! 
   
  Так же духом он являлся, 
  Как и телом, - исполин, 
  Чудо - царь! - Петром он звался, 
  Алексеев был он сын. 
   
  Мнится, бог изрек, державу 
  Дав гиганту: "Петр еси - 
   
  Я созижду на Руси". 
   
  Много дел, зело успешных, 
  Тем царем совершено. 
  Им заложено в "потешных" 
  Войска дивного зерно. 
   
  Взял топор - и первый ботик 
  Он устроил, сколотил, 
  И родил тот ботик - флотик, 
  Этот флотик - флот родил. 
   
  Он за истину прямую 
  Дерзость дерзкому прощал, 
  А за ложь, неправду злую 
  Живота весьма лишал, - 
   
  А иному напоминки 
  Кой о чем, начистоту, 
  Делал с помощью дубинки 
  Дома, в дружеском быту. 
   
  Пред законом исполина 
  Все стояли на ряду; 
   
  Предал смертному суду. 
   
  А под совести порукой 
  Правдой тычь не в бровь, а в глаз, 
  И, как Яков Долгорукой, 
  Смело рви царев указ! 
   
  Царь вспылит, но вмиг почует 
  Силу истины живой, - 
  И тебя он расцелует 
  За порыв правдивый твой. 
   
  И близ жаркой царской груди 
  Были люди хороши, 
  Люди правды, чести люди, 
  Люди сердца и души: 
   
  Друг - Лефорт, чей гроб заветный 
  Спрыснут царской был слезой, 
  Шереметев - муж советный, 
  Князь Голицын - боевой, - 
   
  Князь Голицын - друг победам, 
  Личный недруг Репнину, 
   
  Тяжко впавшему в вину. 
   
  Левенгаупта без пощады 
  Бьет Голицын, весь - война. 
  "Князь! Проси себе награды!" 
  - "Царь, помилуй Репнина!" 
   
  Царь с Данилычем вел дружбу, 
  А по службе - всё в строку, 
  Спуску нет, - сам начал службу 
  Барабанщиком в полку. 
   
  Под протекциею женской 
  Не проскочишь в верхний сан! 
  Царь и сам Преображенской 
  Стал недаром капитан. 
   
  Нет! - Он бился под Азовом, 
  Рыскал в поле с казаком 
  И с тяжелым и суровым 
  Бытом воина знаком. 
   
  Поли воинственной стихии, 
  Он велел о той поре 
   
  И не думать о Петре. 
   
  И лишь только отвоюет - 
  Свежим лавром осенен, 
  Чинно князю рапортует 
  Ромодановскому он. 
   
  И, вступая постепенно 
  В чин за чином, говорил: 
  "Князь-де милостив отменно, 
  Право, я не заслужил". 
   
  В это время Русь родная, 
  Средь неведения тьмы, 
  Чернокнижье проклиная, 
  Книг боялась, как чумы, 
   
  Не давалась просвещенью, 
  Проживала как пришлось 
  И с славянской доброй ленью 
  Всё спускала на авось, - 
   
  И смотрела из пеленок, 
  Отметаема людьми, 
   
  У Европы за дверьми. 
   
  "Как бы к ней толкнуться в двери 
  И сказать ей не шутя, 
  Что и мы, дескать, не звери, - 
  Русь - законное дитя! 
   
  Как бы в мудрость иноземнее 
  Нам проникнуть? - думал он. - 
  Дай поучимся у немцев! 
  Только первый шаг мудрен". 
   
  Сердце бойко застучало - 
  Встал он, время не губя: 
  "На Руси всему начало - 
  Царь, - начну же я с себя!" 
   
  И с ремесленной науки 
  Начал он, и, в деле скор, 
  Крепко в царственные руки 
  Взял он плотничий топор. 
   
  С бодрым духом в бодром тела 
  Славно плотничает царь; 
   
  Там - глядишь - уж и токарь. 
   
  К мужику придет: "Бог помочь!" 
  Тот трудится, лоб в поту. 
  "Что ты делаешь, Пахомыч?" 
  - "Лапти, батюшка, плету, 
   
  Только дело плоховато, - 
  Ковыряю как могу, 
  Через пятое в десято". 
  - "Дай-ка, я те помогу!" 
   
  Сел. Продернет, стянет дырку, - 
  Знает, где и как продеть, 
  И плетет в частоковырку, 
  Так, что любо поглядеть. 
   
  В поле к праздному владельцу 
  Выйдет он, найдет досуг, 
  И исправит земледельцу. 
  Борону его и плуг. 
   
  А на труд свой с недоверьем 
  Сам всё смотрит. "Нет, пора 
   
  Время выйти в мастера". 
   
  И, покинув царедворский 
  Штат, и чин, и скипетр свой, 
  Он поехал в край заморский. 
  "Человек-де я простой - 
   
  Петр Михайлов, плотник, слесарь, 
  Подмастерье", - говорит. 
  А на царстве там князь-кесарь 
  Ромодановский сидит, 
   
  Федор Юрьич. - Он ведь спросит 
  От Петра и то и се, - 
  И рапортом он доносит 
  Князю-кесарю про всё. 
   
  "Вот, - он пишет, - дело наше 
  Подвигается, тружусь, 
  И о здравье Вашем, Ваше 
  Я Величество, молюсь". 
   
  И припишет вдруг: "Однако 
  Всё я знаю, не дури! 
   
  Худо будет, князь, смотри!" 
   
  Навострившись у голландцев, 
  Заглянув и в Альбион, 
  У цесарцев, итальянцев 
  Поучился также он. 
   
  Стал он мастер корабельный, 
  И на всё горазд притом: 
  Он и врач довольно дельный, 
  И хирург, и анатом, 
   
  Физик, химик понемногу, 
  И механик неплохой, - 
  И в обратную дорогу 
  Снарядился он домой. 
   
  Для уроков же изустных, 
  Что он Руси дать желал, 
  Он учителей искусных 
  Ей из-за моря прислал. 
   
  Полно втуне волочиться! 
  Дворянин! Сади сынка 
   
  Землемерию слегка! 
   
  Только все успехи плохи 
  И ученье ни к чему. 
  Русский смотрит: скоморохи 
  В немцах видятся ему, - 
   
  И учителям не хочет 
  Верить, что ни говори, 
  Немец, думает, морочит: 
  Все фигляры! штукари! 
   
  Всё в них странно, не по-русски. 
  Некрещеный всё народ! 
  Нос табачный, платья узки, 
  Да и ходят без бород. 
   
  Как им верить? Кто порука? 
  И - не к ночи говоря - 
  Козни беса - их наука! 
  Изурочили царя. 
   
  И державный наш работник 
  Посмотрел, похмурил взор, 
   
  Да и взялся за топор. 
   
  Надо меру взять иную! 
  Русь пригнул он... быть беде! 
  И хватил ее, родную, 
  Топором по бороде: 
   
  Отскочила! - Брякнул, звякнул 
  Тот удар... легко ль снести? 
  Русский крякнул, русский всплакнул: 
  Эх, бородушка, прости! 
   
  Кое-где и закричали: 
  "Как? Да видано ль вовек?" 
  Тсс... молчать! - И замолчали - 
  Что тут делать? - Царь отсек. 
   
  И давай рубить он с корня: 
  Роскошь прочь! Кафтан с плеча! 
  Прочь хоромы, пышность, дворня! 
  Прочь и бархат и парча! 
   
  Раззолоченные тряпки, 
  Блестки - прочь! Всё в печь вались! 
   
  Просто - немцем нарядись! 
   
  Царь велел. Слова коротки. 
  Простоты ж пример в глазах; 
  Сам, подкинув он подметки, 
  Ходит в старых сапогах. 
   
  Из заветных, тайных горниц, 
  Из неведомых светлиц 
  Вывесть велено затворниц - 
  И девиц, и молодиц. 
   
  В ассамблею! - Душегрейки 
  С плеч долой! Таков приказ. 
  Страх подумать: белы шейки, 
  Белы плечи напоказ! 
   
  Да чего? - Полгруди видно, 
  Так и в танец выходи! 
  Идут, жмурятся... так стыдно! 
  Ручки к глазкам - не гляди! 
   
  А приказу всё послушно. 
  Женки слезы трут платком, 
   
  Муженьков их табаком. 
   
  Табакерки! Трубки! - В глотку 
  Хоть не лезет, а тяни! 
  Порошку возьми щепотку - 
  В нос пихни, нюхни, чихни! 
   
  Тянут, нюхают. Ну, зелье! 
  Просто одурь от него. 
  Эко знатное веселье! - 
  А привыкнешь - ничего - 
   
  Сам попросишь. - В пляс голландский, 
  Хоть не хочется, иди! 
  Эй ты там, сынок дворянский! 
  Выходи-ка, выходи! 
   
  "Lieber Augustin" {*} - по звуку 
  {* "Милый Августин" (нем.). - Ред.} 
  На немецкий лад кружи! 
  Откружил - ступай в науку! 
  А научишься - служи! 
   
  Мало дома школьных храмин - 
   
  А воротишься - экзамен 
  Царь задаст, не оплошай! 
   
  Сам допросит, выложь знанья - 
  Цифирь, линии, круги! 
  А не сдержишь испытанья - 
  И жениться не моги! 
   
  Не позволит! - Оглянулся: 
  Он уж там - и снова весь 
  Мысль и дело, - покачнулся, 
  Задремал ты - он уж здесь. 
   
  Там нашел он ключ целебный, 
  Там - серебряный рудник, 
  Там устроил дом учебный, 
  Там богатств открыл родник, 
   
  Там взрывает камней груду, 
  Там дворян зовет на смотр, - 
  А меж тем наука всюду, 
  И в науке всюду Петр - 
   
  Рыщет взглядом, сводит брови... 
   
  Учит нас ценою крови 
  Трудной алгебре побед. 
   
  Научились. Под Полтавой 
  Вот он грозен и могуч! 
  Голос - гром, глаза - кровавый 
  Выблеск молнии из туч. 
   
  Враг разбит. Победа наша! 
  И сподвижник близ него - 
  Князь Данилыч Алексаша, 
  Славный Меншиков его. 
   
  От добра пришлось и к худу: 
  Смелый царь вступил на Прут, 
  И - беда случись: отвсюду 
  Злые турки так и прут. 
   
  Окружили. Дело круто. 
  Торжествует сопостат, - 
  И Великий пишет с Прута 
  В свой встревоженный Сенат: 
   
  "Не робеть! - Дела плохие. 
   
  Что тут Петр? Важна Россия. 
  Петр ей так, как вы, слуга. 
   
  Только б чести не нарушить! 
  Против чести что коль сам 
  Скажет Петр - Петра не слушать! 
  То не царь уж скажет вам. 
   
  Плен грозит. За выкуп много 
  Коль потребуют враги - 
  Не давать! Держаться строго! 
  Деньгу крепко береги!" 
   
  Но спасает властелина 
  И супруга своего 
  Черна бровь - Екатерина, 
  Катя чудная его. 
   
  Хитрый путь она находит, 
  Клонит к миру визиря 
  И из злой беды выводит 
  Изумленного царя. 
   
  Гнев ли царский на раската, 
   
  Казнь ему! Данилыч к Кате, 
  Та к царю - и князь прощен. 
   
  Раз, заметив захолустье, 
  Лес, болотный уголок, 
  Глушь кругом, - при невском устье 
  Заложил он городок. 
   
  Шаток грунт, да сбоку море, 
  Расхлестнем к Европе путь! 
  Эта дверь не на затворе. 
  Дело сладим как-нибудь. 
   
  Нынче сказана граница, 
  Завтра - срублены леса, 
  Чрез десяток лет - столица, 
  Через сотню - чудеса! 
   
  Смерть смежила царски очи, 
  Но бессмертные дела, 
  Но следы гигантской мочи 
  Русь в наследье приняла. 
   
  И в тот век лишь взор попятишь - 
   
  И доселе что ни схватишь - 
  Откликается Петром, - 
   
  И петровскую стихию 
  Носим в русской мы крови 
  Так, что матушку Россию 
  Хоть "Петровией" зови! 
   
  А по имени любовно 
  Да по батюшке назвать, 
  Так и выйдет: "Русь Петровна", - 
  Так извольте величать! 
   
  Всюду дум его рассадник, - 
  И прекрасен над рекой 
  Этот славный "Медный всадник" 
  С указующей рукой. 
   
  Так державно, так престольно 
  Он глядит на бег Невы, 
  Что подходишь - и невольно 
  Рвется шапка с головы. 
   
  Под стопами исполина 
   
  Зри: "Петру - Екатерина" - 
  И пойми: Ему - Она! 
   
  И, на лик его взирая, 
  С сладким трепетом в груди, 
  Кончи: "Первому - Вторая" - 
  И без шапки проходи! 

<1855>

204 ХРИСТИАНСКИЕ МЫСЛИ ПЕРЕД БИТВАМИ

(В ДНИ СВ. ПАСХИ 1855 г.)

  Готовясь в бой с врагом и ополчась на битву, 
  Произнесем, друзья, смиренную молитву 
  К отцу и богу сил! Не станем возглашать, 
  Что мы идем дела святые совершать! 
  Не будем называть святыней пир кровавый, 
  И славу божию с земною нашей славой 
  Безумно смешивать! - Под сению креста 
  Во имя кроткое спасителя-Христа 
  Не могут резаться и грызться люди-братья, 
  Не обновляя язв честнейшего распятья, - 
   
  Главою мирною, наш предпобедный клик - 
  Клик с именем его, воинственно-разгульный, 
  Под небом слышится насмешкой богохульной. 
  Зачем же оскорблять учителя любви, 
  Взывая к кроткому: Се нож! Благослови, 
  Да в честь твою его поднимем на убийство! 
  Уймем таких молитв кощунственных витийство! 
  И, на врагов восстав, к владыке воззовем: 
  Прости, о господи, мы много их побьем! 
  О, просвети своим небесным правосудьем, 
  Всевышний, их и нас! Мы служим лишь орудьем 
  А явлению твоих таинственных судеб. 
  Ты правду зришь один, а бедный смертный слеп. 
  Дай мир нам! Изжени дух злобы и коварства, 
  Волнующий враждой земные наши царства! 
  В них братство водвори! Да с именем Христа 
  Не меч подъемлется на злые состязанья, 
  Но умиренные смыкаются уста 
  Божественным ключом пасхального лобзанья! 

208. К РОССИИ

  Не унывай! Все жребии земные 
  Изменчивы, о дивная в землях! 
  Твоих врагов успехи временные 
  Пройдут, как дым, - исчезнут, яко прах. 
  Всё выноси, как древле выносила, 
  И сознавай, что в божьей правде сила, 
  А не в слепом движении страстей, 
  Не в золоте, не в праздничных гремушках, 
  Не в штуцерах, не в дальнометных пушках 
  И не в стенах могучих крепостей. 
   
  Да, тяжело... Но тяжелей бывало, 
  А вышла ты, как божий день, из тьмы; 
  Терпела ты и в старину немало 
  Различных бурь и всякой кутерьмы. 
  От юных дней знакомая с бедами, 
  И встарь ты шла колючими путями, 
  Грядущего зародыши тая, 
  И долгого терпения уроки 
   
  Суровая История твоя. 
   
  Ты зачат был от удали норманнской 
  (Коль к твоему началу обращусь), 
  И мощною утробою славянской 
  Ты был носим, младенец чудный - Рус, 
  И, вызванный на свет к существованью, 
  Европе чужд, под Рюриковой дланью 
  Сперва лежал ты пасынком земли, 
  Приемышем страны гиперборейской, 
  Безвестен, дик, за дверью европейской, 
  Где дни твои невидимо текли. 
   
  И рано стал знаком ты с духом брани, 
  И прыток был ребяческий разбег; 
  Под Игорем с древлян сбирал ты дани, 
  Под Цареград сводил тебя Олег, 
  И, как ведром водицу из колодца, 
  Зачерпывал ты шапкой новгородца 
  Днепровский вал, - и, ловок в чудесах, 
  Преград не зря ни в камнях, ни в утесах, 
   
  И посуху летел на парусах. 
   
  Ты подрастал. Уж сброшена пеленка, 
  Оставлена дитятей колыбель; 
  Ты на ногах, пора крестить ребенка! 
  И вот - Днепра заветная купель 
  На греческих крестинах расступилась, 
  И Русь в нее с молитвой погрузилась. 
  Кумиры - в прах! Отрекся и от жен 
  Креститель наш - Владимир, солнце наше, 
  Хоть и вздохнул: "Зело бо жен любяще", - 
  И браком стал с единой сопряжен. 
   
  И ввергнут был в горнило испытаний 
  Ты - отрок - Рус. В начале бытия 
  На двести лет в огонь домашних браней 
  Тебя ввели удельные князья: 
  Олегович, Всеславич, Ярославич, 
  Мстиславич, Ростиславич, Изяславич, - - 
  Мозг ныл в костях, трещала голова, - 
  А там налег двухвековой твой барин. 
   
  А там, как змей, впилась в тебя Литва. 
   
  Там Рим хитрил, но, верный православью, 
  Ты не менял восточного креста. 
  От смут склонил тебя к однодержавью 
  Твой Иоанн, рекомый "Калита". 
  Отбился ты и от змеи литовской, 
  И крепнуть стал Великий князь Московской, 
  И, осенен всевышнего рукой, 
  Полки князей в едину рать устроив, 
  От злых татар герой твой - вождь героев - 
  Святую Русь отстаивал Донской. 
   
  И, первыми успехами венчанна, 
  Русь, освежась, протерла лишь глаза, 
  Как ей дались два мощных Иоанна: 
  Тот - разум весь, сей - разум и гроза, - 
  И, под грозой выдерживая опыт, 
  Крепясь, молясь и не вдаваясь в ропот, 
  На плаху Рус чело свое клонил, 
  А страшный царь, кроваво-богомольный, 
   
  Тиранствовал, молился и казнил. 
   
  Лишь только дух переводил - и снова 
  Пытаем был ты, детствующий Рус, - 
  Под умною опекой Годунова 
  Лишь выправил ты бороду и ус 
  И сел было с указкою за книжку, 
  Как должен был за Дмитрия взять Гришку, 
  А вслед за тем с ватагою своей 
  Вор Тушинский казацкою тропинкой 
  На царство шел с бесстыдною Маринкой - 
  Сей польскою пристяжкой лжецарей. 
   
  И то прошло. И, наконец, указан 
  России путь божественным перстом: 
  Се Михаил! На царство в нем помазан 
  Романовых благословенный дом. 
  И се - восстал гигант-образователь 
  Родной земли, ее полусоздатель 
  Великий Петр. Он внутрь и вне взглянул 
  И обнял Русь: "Здорово, мол, родная!" - 
   
  Встряхнул, качнул и всю перевернул, - 
   
  Обрил ее, переодел и в школу 
  Ее послал, всему поиаучил; 
  "Да будет!" - рек, - и по его глаголу 
  Творилось всё, и русский получил 
  Жизнь новую. Хоть Руси было тяжко, 
  Поморщилась, покорчилась, бедняжка, 
  Зато потом как новая земля 
  Явилась вдруг, оделась юной славой, 
  Со шведами схватилась под Полтавой 
  И бойкого зашибла короля. 
   
  И побойчей был кое-кто, и, глядя 
  На божий мир, весь мир он с бою брал, - 
  То был большой, всезнаменитый дядя, 
  Великий вождь, хоть маленький капрал; 
  Но, с малых лет в гимнастике страданий 
  Окрепший, росс не убоялся брани 
  С бичом всех царств, властителем властей, 
  С гигантом тем померялся он в силах, 
   
  Угомонил непризванных гостей. 
   
  И между тем как на скалах Елены 
  Утихло то, что грозно было встарь, 
  Торжественно в стенах всесборной Вены 
  Европе суд чинил наш белый царь, 
  И где ему внимали так послушно - 
  Наш судия судил великодушно. 
  Забыто всё. Где благодарность нам? 
  "Вы - варвары!" - кричат сынам России 
  Со всех сторон свирепые витии, 
  И враг летит по всем морским волнам. 
   
  Везде ты шла особою дорогой, 
  Святая Русь, - давно ль средь кутерьмы 
  На Западе, охваченном тревогой, 
  Качалось всё? - Спокойны были мы, 
  И наш монарх, чьей воли непреклонность 
  Дивила мир, чтоб поддержать законность, 
  По-рыцарски извлек свой честный меч. 
  За то ль, что с ним мы были бескорыстны, 
   
  За то ль хотят на гибель нас обречь? 
   
  В пылу войны готовность наша к миру 
  Всем видима, - и видимо, как есть, 
  Что схватим мы последнюю секиру, 
  Чтоб отстоять земли родимой честь. 
  Не хочет ли союзничество злое 
  Нас покарать за рыцарство былое, 
  Нам доказать, что нет священных прав, 
  Что правота - игрушка в деле наций, 
  Что честь знамен - добавок декораций 
  В комедиях, в трагедиях держав? 
   
  Или хотят нас просветить уроком, 
  Нам показать, что правый, честный путь 
  В политике является пороком 
  И что людей и совесть обмануть - 
  Верх мудрости? - Нет! Мы им не поверим. 
  Придет конец невзгодам и потерям, - 
  Мы выдержим - и правда верх возьмет. 
  Меж дел людских зла сколько б ни кипело- 
   
  И он один уроки нам дает. 
   
  Пусть нас зовут врагами просвещенья! 
  Со всех трибун пускай кричат, что мы - 
  Противники всемирного движенья, 
  Поклонники невежественной тьмы! 
  Неправда! Ложь! - К врагам готовы руку 
  Мы протянуть, - давайте нам науку! 
  Уймите свой несправедливый шум! 
  Учите нас, - мы вам "спасибо" скажем; 
  Отстали мы? Догоним - и докажем, 
  Что хоть ленив, но сметлив русский ум. 
   
  Вы хитростью заморскою богаты, 
  А мы спроста в открытую идем, 
  Вы на словах возвышенны и святы, 
  А мы себя в святых не сознаем. 
  Порой у нас (где ж люди к злу не падки?) 
  Случаются и английские взятки, 
  И ловкости французской образцы 
  В грабительстве учтивом или краже; 
   
  Великие пред нами мудрецы. 
   
  Вы навезли широкожерлых пушек, 
  Громадных бомб и выставили рать, 
  Чтоб силою убийственных хлопушек 
  Величие России расстрелять; 
  Но - вы дадите промах. Провиденье 
  Чрез вас свое дает нам наставленье, 
  А через нас самих вас поразит; 
  Чрез вас себя во многом мы исправим, 
  Пойдем вперед и против вас поставим 
  Величия усиленного щит. 
   
  И выстрелы с той и другой стихии 
  Из ваших жерл, коли на то пошло, 
  Сразят не мощь державную России, 
  А ваше же к ней привитое зло; 
  И, крепкие в любви благоговейной, 
  Мы пред царем сомкнёмся в круг семейной, 
  И всяк сознай, и всяк из нас почуй 
  Свой честный долг! - Царя сыны и слуги -" 
   
  И скажем: "Вот! Родимый наш! Врачуй!" 
   
  И кто из нас или нечестный воин, 
  Иль гражданин, но не закона страж, 
  Мы скажем: "Царь! Он Руси не достоин, 
  Изринь его из круга, - он не наш". 
  Твоя казна да будет нам святыня! 
  Се наша грудь - Отечества твердыня, 
  Затем что в ней живут и бог и царь, 
  Любовь к добру и пламенная вера! 
  И долг, и честь да будут - наша сфера! 
  Монарх - отец, Отечество - алтарь! 
   
  Не звезд одних сияньем лучезарен, 
  Но рвением к добру страны родной, 
  Сановник наш будь истинный боярин, 
  Как он стоит в стихах Ростопчиной! 
  Руководись и правдой и наукой, 
  И будь второй князь Яков Долгорукой! 
  Защитник будь вдовства и сиротства! 
  Гнушайся всем, что криво, низко, грязно! 
   
  Друзей, связей, родства и кумовства! 
   
  И закипят гигантские работы, 
  И вырастет богатство из земли, 
  И явятся невиданные флоты, 
  Неслыханных размеров корабли, 
  И миллионы всяческих орудий, 
  И явятся - на диво миру - люди, - 
  И скажет царь: "Откройся свет во мгле 
  И мысли будь широкая дорога, 
  Затем что мысль есть проявленье бога 
  И лучшая часть неба на земле!" 
   
  Мы на тебя глядим, о царь, - и тягость 
  С унылых душ снимает этот взгляд. 
  Над Русью ты - увенчанная благость, 
  И за тебя погибнуть каждый рад. 
  Не унывай, земля моя родная, 
  И, прошлое с любовью вспоминая, 
  Смотри вперед на предлежащий век! 
  И верь, - твой враг вражду свою оплачет 
   
  И русский бог, и русский человек. 

Октябрь 1855

211. В АЛЬБОМ Е. К<АРЛГОФ>

  Веселый нрав - Ваш дар природный, 
  В Вас жизнь кипит - хвала творцу! 
  И пуще шляпки самой модной 
  Живая радость Вам к лицу; 
  Так дай же бог шутя, с улыбкой 
  Весь так пройти Вам жизни путь, 
  Чтоб не случилось и ошибкой 
  Вам ни заплакать, ни вздохнуть! 

Между 1847 и 1856

212. ИЗВИНЕНИЕ

  Винюсь пред ангелом ребенком: 
  Случайно назвал я, шутя, 
  Очаровательным бесенком 
  Игриво-бойкое дитя. 
  Она (здесь милая природа 
  Грамматике сказала: вон! - 
  "она" - не "он", 
  Ребенок женского был рода) - 
  Она, ушко свое склоня, 
  Когда молва до ней домчалась 
  Про эту дерзость, зачуралась, 
  Воскликнув трижды: "Чур меня!" - 
  И тем же ангелом осталась. 
  О, если б прежние года 
  И прежний пыл!.. Избави боже! 
  Случись, что был бы я моложе 
  И с нею встретился б, тогда 
  От этих прелестей - беда! - 
  Страдать бы крепко мне досталось 
  И сердце, полное огня, 
  Стократ кричало б: "Чур меня!" - 
  И всё бы адски бесновалось; 
  А ныне я, спокойно-горд, 
  Дерзнул, любуясь тем ребенком, 
  Назвать и ангела бесенком 
  Затем, что сам я старый черт. 

214. РАСПУТИЕ

  Мне памятно: как был ребенком я - 
  Любил я сказки; вечерком поране 
  И прыг в постель, совсем не для спанья, 
  А рассказать чтобы успела няня 
  Мне сказку. Та, бывало, и начнет 
  Мне про Иван-царевича. "Ну вот, - 
  Старушка говорит, - путем-дорогой 
  И едет наш Иван-царевич; конь 
  Золотогривый и сереброногой - 
10 Дым из ушей, а из ноздрей огонь - 
  Стремглав летит. Да вдруг и раздвоилась 
  Дорожка-то: одна тропа пустилась 
  Направо, вдаль, через гористый край; 
   
  Налево - в лес дремучий, - выбирай! 
  А тут и столб поставлен, и написан 
  На нем наказ проезжему: пустись он 
  Налево - лошадь сгинет, жив ездок 
   
20 Лихой золотогрив, сереброног, 
  А ездоку смерть лютая приспеет. 
  Иван-царевич крепко приуныл: 
  Смерть жаль ему коня-то; уж такого 
   
  А всё ж себя жаль пуще, своротил 
  Налево", - и так далее; тут бреду 
  Конец не близко, много тут вранья, 
  Но иногда мне кажется, что я 
   
30 И, вдумавшись, в той сказке нахожу 
  Изрядный толк. Вот я вам расскажу, 
  Друзья мои, не сказку и не повесть, 
  А с притчей быль. Извольте: я - ездок, 
   
  То правда божья, истина да совесть. 
  И там и здесь пути раздвоены - 
  Налево и направо. Вот и станешь, - 
  Которой же держаться стороны? 
   
40 Путь честный - вправо: вправо и свернешь, 
  Коль правоту нелицемерно любишь, 
  Да тут-беда! Тут сам себя погубишь 
  И лишь коня бесценного спасешь. 
   
  Живи ж, мой конь! Готов уж повернуть я 
  Направо - в гору, в гору - до небес. .. 
  Да думаешь: что ж за дурак я? Эво! 
  Себя губить! - Нет! - Повернул налево, 
   

Между 1850 и 1856

217. ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

  Я не люблю воспоминаний - нет! 
  О, если б всё, всё сердце позабыло! 
   
  Я думаю: зачем всё это было? 
   
  Прошедшее за мною, как змея, 
  Шипя, ползет. Его я проклинаю. 
  Всё, что узнал, ношу как бремя я 
  "Зачем я это знаю?" 
   
  Под разума критической лозой 
  Вся жизнь моя мне кажется ошибкой. 
  На что смотрел я прежде со слезой, 
  Теперь смотрю с насмешливой улыбкой. 
   
   
  Пред тем стою с бесчувственностью трупа; 
  О том, что мне казалось неземным, 
  Готов сказать: "Как это было глупо!" 
   
  А для чего желал бы я забыть 
   
  И в будущем возобновить всё то же, 
  Все глупости былые повторить, - 
   
  Растратить вновь святые упованья, 
  И, опытов хватая барыши, 
   
  И светлое ребячество души. 
   
  Как весело, пока живешь и любишь, 
  И губишь всё, что думал век любить!.. 
  Нехорошо всё это погубить, 
   

Между 1850 и 1856

218 Н. Б. ВЕЛЕЖЕВУ

(ПРИ ПОСЫЛКЕ СОБРАНИЯ СТИХОТВОРЕНИЙ)

  Блюститель первого условья 
   
  Вы - доктор наш, вы - страж здоровья, 
  И свят ваш подвиг средь людей. 
  Я - стихотворец, и на лире 
  Дано играть мне в этом мире - 
   
  Где мы живем, томимся, тужим; 
  Но не гармонии ль мы служим, 
  Почтенный доктор, вы и я? 
  Вникает в тайны механизма 
   
  Чтоб наши струны организма 
  Порой настроивать на лад, 
  Чтоб вновь они, в их полном ходе, 
  Пристроясь к жизни торжеству, 
   
  И громким гимном божеству; 
  По строгим правилам науки 
  Соразмеряете вы их, - 
  А я ввожу в размеры звуки 
   
  И счастлив, ежели хоть слово, 
  Хоть звук, обдуманный в тиши, 
  Встает и живо, и здорово 
  Со дна болезненной души. 
   
  Идем, и - ваш слуга по гроб -  
  Кладу пред вашими стопами 
  Мое собранье рифм и стоп, 
  Да служат вам порой, хоть редко, 
   
  Как все рецепты ваши метко 
  Всегда служили в пользу мне. 

Между 1850 и 1856

219. ВЬЮЩЕЕСЯ РАСТЕНИЕ

 
  Зелье пресмыкается,
  Но могучим деревом на пути поддержано -
  На него взбирается.
  Глядь! Растенье гибкое ветвью переплетного
 
  Прицепилось к мощному, листьев тканью плотною
  Всю кору закутало;
  Жмется зелье хилое к дереву суровому,
  Хилому здоровится, -
 
  Гуще всё становится, -
  И потом, от мощного будто б не зависело,
  С прихотью раскинулось,
  Высь чела древесного, взвившись, перевысило,
 
  Вниз каскадом лиственным: в воздухе разбросанных
  Стеблей кисть богатая,
  Как волос всклокоченных, гребнем не причесанных,
  Густота косматая,
 
  Этой тяжкой ношею,
  Наклонилось, сгорбилось; кажется, измучено
  Долей нехорошею.
  Больно, грустно дереву, к небу вместе с братьями
 
  А теперь согбенному, душными объятьями
  Беспокойно сжатому.
  А ведь с лаской, кажется, с дружбою, с любовию
  То растенье стелется
 
  С ним радушно делится.
  Отчего ж здесь видима участь невеселая,
  С горем неразлучная?
  Ах, есть ласки горькие, есть любовь тяжелая
 

Между 1850 и 1856

ПРИМЕЧАНИЯ

Творческий путь Бенедиктова продолжался более сорока лет {Нам известна лишь одна публикация Бенедиктова до сборника 1835 г. - стихотворение "К сослуживцу", напечатанное в "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду"" (1832, Ќ 5, 16 января) за подписью "В. Б-в".}. В 1835 г. вышла в свет первая книга его стихов, которая была переиздана в 1836 г. В 1838 г. появилась вторая книга, а в 1842 г. третье издание первого сборника. В 1856 г. "Стихотворения" Бенедиктова были изданы в трех томах, охватывавших соответственно периоды 1835-1842 гг., 1842-1850 гг., 1850-1856 гг. 1857 г. датирован дополнительный к изданию 1856 г. том "Новые стихотворения В. Бенедиктова", имеющий указанные автором хронологические рамки: 1856-1858 гг. Незадолго до смерти поэт подготовил к печати большой сборник, составленный из печатавшихся в периодике, альманахах и сборниках после 1857 г. и неопубликованных стихотворений. В 1883-1884 гг. Я. П. Полонский с издателем М. О. Вольфом выпустил "Стихотворения" Бенедиктова в трех томах, где третий том составлен из стихотворений сборника 1857 г. и слегка измененного по составу и композиции сборника, подготовленного автором в конце жизни. Из большой тетради этого рукописного сборника в настоящее время сохранились лишь "Содержание" и несколько стихотворений, не включенных Полонским в издание 1883-1884 гг. (ГПБ). Есть основания думать, что Полонский подверг последний авторизованный сборник существенной правке; во всяком случае, многие стихотворения сильно отличаются от прижизненных публикаций и текстов дошедших до нас автографов. В 1901 г. в Москве была издана небольшая книжечка "Стихотворений", а в 1902 г. "вольфовское" собрание было переиздано (чрезвычайно небрежно) в двух томах "Сочинений" Бенедиктова.

Научное издание поэзии Бенедиктова связано с именем Л. Я. Гинзбург. В 1937 г. она издала томик стихотворений Бенедиктова в Малой серии "Библиотеки поэта", а в 1939 г. - первое научное комментированное издание его стихов в Большой серии "Библиотеки поэта", включавшее более 200 оригинальных и 8 переводных произведений.

забывал стихи, написанные "на случай" (юбилейные, альбомные, стихотворные послания), произведения, печатавшиеся в многочисленных периодических изданиях, альманахах и коллективных сборниках. Ряд произведений Бенедиктова, остававшихся до сих пор неизвестными, был не допущен к печати цензурным ведомством; некоторые опубликованные в разных изданиях стихотворения носят следы цензурного вмешательства, не устраненные в названных посмертных изданиях.

Подготовленное на основе прижизненных изданий, сборника Большой серии "Библиотеки поэта" 1939 г. и работ Л. Я. Гинзбург, Р. Б. Заборовой, А. А. Илюшина и других исследователей {Гинзбург Лидия, Пушкин и Бенедиктов. - В кн.: "Пушкин. Временник 2", М.-Л., 1936, с. 148-182; Она же, О лирике, 2-е изд., Л., 1974, с. 103-126; Заборова Р., О переводах стихотворений Адама Мицкевича (Из архивных разысканий). - Рус. лит., 1966, Ќ 4, с. 138-144; Илюшин А. А., Бенедиктов - переводчик Мицкевича. - В кн.: "Польско-русские литературные связи", М., 1970, с. 234-250; Мельгунов Б. В., Из поэтического наследия В. Г. Бенедиктова. - "Русская литература", 1982, Ќ 3, с. 164-172.}, настоящее издание является наиболее полным научно подготовленным собранием стихотворений Бенедиктова. В процессе подготовки проведена сплошная проверка текстов по всем прижизненным изданиям стихотворений поэта, отдельным публикациям и сохранившимся рукописным источникам. Существенную помощь для определения основного текста произведений дало изучение в процессе подготовки издания эпистолярного наследия Бенедиктова и переписки его современников, материалов Цензурного комитета и других документов, хранящихся в различных архивах нашей страны.

Не опубликованная до настоящего издания рукописная часть поэтического наследия Бенедиктова (в автографах, корректурах, авторитетных списках) составляет около пятидесяти оригинальных произведений разного художественного достоинства. Она входит, вместе с автографами опубликованных произведений Бенедиктова, в основном в собрания автографов и других источников из архива поэта, рассредоточенных в четырех крупнейших архивохранилищах страны: в Отделах рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва), Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград), в Центральном государственном архиве литературы и искусства (Москва) и Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград). Примерно половина всех сохранившихся автографов Бенедиктова (оригинальные произведения) находится в Пушкинском Доме. Сохранившиеся автографы и другие авторитетные источники текстов относятся, как правило, к позднему периоду творчества Бенедиктова (1850-1860-е гг.).

В результате сопоставления всех рукописных, печатных источников и документов Цензурного комитета в настоящем издании восстановлены цензурные, автоцензурные изъятия и искажения. Фронтальная сверка всех источников дала возможность устранить типографские опечатки предшествующих изданий, установить и уточнить даты написания ряда стихотворений, ошибочно датированных и не датированных самим автором.

Дошедшие до нас автографы Бенедиктова (в подавляющем большинстве беловые копии, наборные рукописи, альбомные записи) не дают представления о работе автора над совершенствованием текстов произведений. Сопоставление печатных текстов изданий разных лет убеждает в том, что при переиздании стихотворений (как авторских сборников, так и отдельных произведений - через много лет или через несколько месяцев) поэт нередко коренным образом перерабатывал произведение. Под тем же названием и на тот же сюжет писалось другое стихотворение, в другом стихотворном размере и другого объема; одно стихотворение разделялось на два самостоятельных; изменялись названия (иногда по нескольку раз) и вносились существенные поправки и дополнения в текст, вносилась стилистическая правка с учетом пожеланий критиков или в связи с изменившимися эстетическими взглядами автора и т. д.

"Другие редакции и варианты", хотя бы частично позволяющего ознакомить читателя с творческой историей бенедиктовских стихотворений. В тех случаях, когда стихотворение имеет другую редакцию, приводимую в соответствующем разделе, около порядкового номера примечания ставится звездочка.

В настоящем издании принимается хронологический принцип расположения материала. Исключение составляют стихотворные циклы, образованные самим автором, которым отведено место, соответствующее дате позднейших произведений цикла. В книгу не включаются произведения (печатавшиеся или оставшиеся неопубликованными) одического характера, дружеские стихотворные послания, шуточные, юбилейные произведения, стихи, написанные "на случай", не представляющие художественного и исторического интереса. Из стихотворений такого рода отобраны и помещены в настоящем издании лишь наиболее характерные и значимые произведения. Не включаются также в настоящее издание стихотворения, приписываемые Бенедиктову без достаточной аргументации. Имеется, например, указание И. Г. Ямпольского, опирающегося на свидетельства П. И. Пашино и П. А. Ефремова, о принадлежности Бенедиктову стихотворений, печатавшихся в "Искре" 1859-1860 гг. с подписью "Пр. Вознесенский" (Ямпольский И., Сатирическая журналистика 1860-х годов. Журнал революционной сатиры "Искра" (1859-1873), М., 1964, с. 546). Однако ни одно из этих юмористических стихотворений не вошло ни в упоминавшийся выше сборник, подготовленный автором незадолго до смерти (ГПБ), ни в посмертное издание 1883-1884 гг. До сих пор не известен ни один бенедиктовский автограф этих стихотворений, нет других свидетельств Бенедиктова о принадлежности ему этих произведений.

Бенедиктов был одним из крупнейших поэтов-переводчиков своего времени. Эта часть его творческого наследия огромна и лишь частично может быть отражена в настоящем издании. Достаточно широко представив переводческие интересы Бенедиктова-лирика, мы оставляем за пределами издания переводы Бенедиктова, лишь частично известные в литературе, эпических и драматических произведений Байрона, Гете, Дюма-сына, Корнеля, Мицкевича.

Значительную трудность при издании стихотворений Бенедиктова представляет проблема установления текста и периодизации творчества. Ее приходится решать на основе изучения эволюции творческого пути поэта, на которой необходимо остановиться специально.

Бенедиктов начинал (и пока остается не только в читательском, но и в исследовательском восприятии) как поэт ярко выраженного романтического направления. "Романтический" период творчества Бенедиктова охватывает 1830-1840-е гг. - время его наибольшей популярности. После третьего издания стихотворений Бенедиктова в 1842 г. и статьи Белинского об этой книге литературная продуктивность поэта значительно снижается. На протяжении одиннадцати лет (1843-1853 гг.) Бенедиктов печатал в периодических изданиях по одному-два случайных стихотворения в год, а в 1850-1852 гг. - не напечатал ни одного. Однако это не означало, что в указанный период приостановилась творческая деятельность поэта. В трехтомнике 1856 г. стихи 1842-1855 гг. занимают два последних тома. Уже в самом начале 1850-х гг. Бенедиктовым создан ряд стихотворений, свидетельствующих о существенных изменениях в общественной позиции и в творческом методе автора "Кудрей". Это и новые, ранее чуждые Бенедиктову, черты его поэзии - политическая сатира, гражданские и патриотические мотивы, бытовые детали и коллизии. Эти изменения (см. стихотворения "Современный гений", "Три власти Рима", "Ф. Н. Глинке", "Та ли это?", "Человек"), несомненно, связаны с кризисом общественного сознания в конце николаевского царствования, с важнейшими политическими событиями в Европе и в самой России.

"К моей Музе", напечатанным в июльском номере "Библиотеки для чтения" за 1854 г., а с 1855 г. поэт возобновляет активное сотрудничество в журналах, сборниках, альманахах. Пора молчания Бенедиктова (она почти целиком падает на период так называемого "мрачного семилетия") обусловлена в значительной мере тем, что с 1847 по 1853 г. журналы вообще перестали печатать стихи. Вместе с тем в эту пору быстро завоевывает господствующее положение в литературе реалистический метод ("натуральная школа"), развивающий по преимуществу прозаические жанры.

Середина 1850-х гг. - время стремительного перерождения "поэта кудрей" в гражданского поэта-"обличителя", все более тяготеющего к реалистическому методу. Гражданская поэзия Бенедиктова возникла на волне массовой официально-патриотической литературы, выросшей в годы Крымской войны 1853-1856 гг., и развивалась далее под возрастающим влиянием натуральной школы и сатирической журналистики 1860-х гг.

Указанные обстоятельства служат основанием для определения (с некоторой долей условности) начала второго, "реалистического", периода творчества Бенедиктова в 1851 г.

Этим поворотом обусловлена в целом неудачная (хотя и не без исключений) попытка Бенедиктова переделать для издания 1856 г. свои стихи 1830-х гг. в соответствии с новыми требованиями и изменением собственных эстетических взглядов. В отличие от первого, "романтического", периода, именно в 1850-1860-х гг. - "Бенедиктов систематически перерабатывает как старые, так и новые свои стихи при каждой их перепечатке.

Учитывая эти обстоятельства, в настоящем издании принимается принцип определения основного текста бенедиктовских стихотворений, предложенный Л. Я. Гинзбург (издание 1939 г.): стихотворения каждого из названных периодов печатаются в хронологическом порядке по последней редакции в пределах одного периода. Исключение составляют ранние стихотворения, не публиковавшиеся автором до издания 1856 г. Они печатаются по позднейшей редакции. Наиболее существенные варианты и другие редакции помещаются в соответствующем разделе тома.

текстов могут служить даты выхода изданий, в которых они публиковались, в том числе цензурные разрешения, приводимые в примечаниях. Стихотворения с неустановленными датами, вошедшие в трехтомник 1856 г., снабжаются крайними датами соответствующего тома, обозначенными автором на титульном листе: 1835-1842, 1842-1850, 1850-1856. Стихотворения с неустановленными датами, не печатавшиеся при жизни автора, помещаются в конце второго раздела без дат под текстом. Стихотворения, объемом превышающие 50 строк и не разделенные на строфы, снабжены строчной нумерацией.

В "Примечаниях" приводятся необходимые историко-литературные сведения о каждом произведении, кратко характеризуется его творческая и цензурная история. В библиографической части примечаний вслед за порядковым номером произведения указывается его первая публикация, затем (через точку с запятой) последующие ступени изменения текста и (после точки) источник, по которому печатается данное произведение, выделенный формулой "Печ. по...".

Ссылка на первую публикацию без дальнейшего указания на источник текста означает, что произведение печатается по первой публикации, так как его текст не перепечатывался более или перепечатывался без изменений. Простые перепечатки текста (в том числе и отдельные издания) в библиографическую справку не включаются. Целый ряд произведений Бенедиктова при жизни автора, зачастую без его ведома, перепечатывался (нередко с искажениями, сокращениями, изменениями названий) в хрестоматиях, книгах для народного чтения и сборниках стихов, предназначавшихся для исполнения на эстраде. Сведения об этих публикациях в библиографической справке не приводятся. Также не сообщаются в примечаниях данные о музыкальных произведениях, написанных на слова Бенедиктова. Они имеются в справочнике Г. Иванова "Русская поэзия в отечественной музыке (до 1917 г.)", вып. 1, М., 1966.

Орфография и пунктуация текстов приближены к современным. Сохранены только те индивидуальные и исторические особенности написания, которые имеют значение для произношения слов, ритма и интонации стихов.

Список стихотворений, не включенных в издание, с их источниками прилагается в конце примечаний.

БдЧ - журнал "Библиотека для чтения".

Белинский - Белинский В. Г., Полн. собр. соч. в 13-ти т., М, 1953-1959.

Быкова - Быкова В. П., Записки старой смолянки (Императорского Воспитательного общества благородных девиц). 1838-1878, ч 1 СПб., 1898; ч. 2, СПб., 1899.

В - журнал "Век".

"Мечты и звуки" в изд.: Некрасов Н. А., Полн. собр. соч и писем, т. 1, Л., 1981.

ГБЛ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва).

ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).

Добролюбов - Добролюбов Н. А., Собр. соч. в 9-ти т., М.-Л., 1961-1964.

др. ред. - другая редакция.

"Журнал Министерства народного просвещения".

И - журнал "Искра".

Ил - журнал "Иллюстрация".

ИРЛИ - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.

К - "Киевлянин. Книга 1 на 1840 год", Киев, 1840 (ц. р. 12 февраля 1840).

"Картины русской живописи", СПб., 1846 (ц. р. 18 октября 1846).

ЛБ - журнал "Литературная библиотека".

ЛГ - "Литературная газета".

ЛПРИ - "Литературные прибавления к "Русскому инвалиду"".

ЛСШ - Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских поэтов, СПб., 1857..

"Москвитянин".

Мет - альманах "Метеор на 1845 год". СПб., 1845 (ц. р. 8 апреля 1845).

Мицкевич - Мицкевич Адам, Соч. в 2-х т., СПб.-М., 1882-1883.

МН - журнал "Московский наблюдатель".

НА - "Невский альманах на 1847 и 1848 годы", вып. 1, СПб., 1847 (ц. р. 5 сентября 1846).

ОА 1839 - "Одесский альманах на 1839 год" (ц. р. 31 декабря 1838).

ОА 1840 - "Одесский альманах на 1840 год" (ц. р. 22 декабря. 1839).

ОбВ - журнал "Общезанимательный вестник".

ОВ - альманах "Осенний вечер", СПб., 1835 (ц. р. 28 сентября 1835).

"Отечественные записки".

П - журнал "Пантеон русского и всех европейских театров".

ПС - "Поэзия славян. Сборник лучших поэтических произведений славянских народов в переводах русских писателей. Под ред. Н. В. Гербеля", СПб., 1871.

РБ - "Русская беседа. Собрание сочинений русских литераторов, издаваемое в пользу А. Ф. Смирдина", т. 1, СПб., 1841 (ц. р. 30 сентября 1841).

РВ - журнал "Русский вестник".

"Русский инвалид".

РМ - газета "Русский мир".

РСт - журнал "Русская старина".

С - журнал "Современник".

СбС - "Сборник литературных статей, посвященных русскими писателями памяти покойного книгопродавца-издателя А. Ф. Смирдина", т. 6, СПб., 1859 (ц. р. 11 марта 1859).

"Сто русских литераторов", СПб., 1845, т. 3 (ц. р. 25 мая 1845).

Сн - журнал "Снежинка".

СО - журнал "Сын отечества".

Сонеты - Мицкевич Адам, Сонеты, Л., 1976.

СП - газета "Северная пчела".

Ст. 1835 - "Стихотворения Владимира Бенедиктова", СПб., 1835 (ц. р. 4 июля 1835).

Ст. 1836 - "Стихотворения Владимира Бенедиктова", 2-е изд., СПб., 1836 (ц. р. 29 января 1836).

Ст. 1838 - "Стихотворения Владимира Бенедиктова", кн. 2, СПб., 1838 (ц. р. 15 октября 1837).

Ст. 1842 - "Стихотворения Владимира Бенедиктова", кн. 1, СПб., 1842 (ц. р. 17 августа 1842).

"Стихотворения В. Бенедиктова", т. 1-3, СПб., 1856 (ц. р. 13 марта 1856).

Ст. 1857 - Новые стихотворения В. Бенедиктова, СПб., 1857 (ц. р. 18 сентября 1857).

Ст. 1870 - Стихотворения В. Г. Бенедиктова, А. Н. Майкова, Я. П. Полонского, гр. В. А. Соллогуба, гр. А. К. Толстого и Ф. И. Тютчева и объяснительный текст к живым картинам, данным в пользу Славянского благотворительного комитета 1 апреля 1870, СПб., 1870 (ц. р. 31 марта 1870).

Ст. 1883-1884 - "Стихотворения В. Бенедиктова. Посмертное издание под редакциею Я. П. Полонского", т. 1, СПб.-М., 1883; т. 2, 3, СПб. - М., 1884.

Ст. 1901 - Стихотворения В. Бенедиктова, М., 1901.

"Библиотека поэта" (М. с). Л., 1937.

Ст. 1939 - Бенедиктов В. Г., Стихотворения. Вступительная статья, редакция и примечания Л. Я. Гинзбург. "Библиотека поэта" (Б. с). Л., 1939.

ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).

ЦГИА - Центральный государственный исторический архив в Ленинграде.

Ц.р. - цензурное разрешение.

"Шехерезада".

Шевченко - Шевченко Т. Г., Журнал (Щоденник), Киiв, 1936.

Шиллер 1 - Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских поэтов, СПб., 1857 (ц. р. 26 апреля 1857).

Шиллер 2 - Собрание сочинений Шиллера в переводах русских писателей, т. 1, Лейпциг, 1863.

Штакеншнейдер - Штакеншнейдер Е. А., Дневник и записки (1854-1866), М.-Л., 1934.

СТИХОТВОРЕНИЯ 1850-1870-х ГОДОВ

185. Ст. 1856, т. 3, с. 143-144. Обращено к И. А. Гончарову (1812-1891), знакомство с ним началось, по-видимому, в доме Майковых, который они оба посещали с конца 1835 г. или начала 1836 г., участвуя в рукописных журналах Майковых (см. примеч. 107). В 1850-е гг. они часто встречались в салоне Штакеншнейдеров (см. примеч. 199, 278). В 1852-1855 гг. Гончаров в качестве секретаря экспедиции совершил кругосветное плавание, имевшее целью установить сношения с Японией, на военном фрегате "Паллада" под командованием Е. В. Путятина.

186. БдЧ, 1856, т. 135 (ц. р. 31 декабря 1855), с. 1-2; Ст. 1856. печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 3-5. Автографы (2) с разночтениями - ГПБ, ИРЛИ. 25 апреля 1853 г. В. П. Быкова (см. примеч. 153) записала в дневнике впечатления о вечере, проведенном накануне у Баумгартенов (см. о них примеч. 78, 131), где Бенедиктов читал свои неопубликованные стихотворения. "Поэзия его, - отмечала Быкова, - принимает теперь истинное направление: обилие мысли, прямой взгляд на жизнь, горячее чувство освобождается от гиперболы, картинность изображений, светлый творческий ум и звучность стиха- все это ставит его наряду с нашими поэтами. "Человек", "Молчи", "Три владычества Рима", "Переход" бесподобно написаны, они дышат высокою поэзиею" (Быкова, ч. 1, с. 256-257). 12 декабря 1855 г. Бенедиктов писал А. В. Старчевскому: "Я думаю начать новый 1856 г., благословясь, давно уже написанною мною пиесою "Человек". В таком виде, как я ее здесь к Вам препровождаю, кажется, она может быть напечатана без задержки со стороны цензуры. Поместите ее, если можно, в январской книжке" (ИРЛИ). Стихотворение пользовалось большой популярностью, много раз перепечатывалось. 11 января 1861 г. Е. А. Штакеншнейдер записала в дневнике впечатления о вечере в Пассаже в пользу воскресных школ: "Читали: Писемский - "Гаванские чиновники"; Ристори - из Данта, "Франческу Римини", Бенедиктов - "Человек", вместо стихотворения "Воскресные школы", не пропущенного цензурой; Ристори вручил Бенедиктову, как старейший, от имени литераторов лавровый венок" (Штакеншнейдер, с. 281). См. примеч. 8. В стихотворении идет речь о древнегреческом философе-кинике Диогене Синопском (ок. 404323 до н. э.). Подробный анализ В. Зотова см.: "Санктпетербургские ведомости", 1856, 7 февраля.

187. БдЧ, 1855, т. 129 (ц. р. 4 января 1855), с. 143-144. Печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 9-12. Автограф редакции, промежуточной между БдЧ и Ст. 1856 - ГПБ. 25 апреля 1853 г. поэт читал "Звездочку" в салоне Баумгартенов (см.: Быкова, ч. 1, с. 257) - см. примеч. 78, 131.

Тасс (Тассо) Торквато (1544-1595) - итальянский поэт-романтик, вынужденный всю жизнь скитаться, страдавший от преследований католической церкви и светской власти, в 1579-1586 гг. находился в госпитале для умалишенных в Ферраре. Последние месяцы жизни провел в Риме, в монастыре св. Онуфрия. Тассо и его личная трагедия привлекали внимание поэтов и художников, романтизировавших его образ поэта-страдальца, жертвы деспотии. В России широкую известность получила драма Н. В. Кукольника "Торквато Тассо" (1833), элегия К. Н. Батюшкова "Умирающий Тасс" (1817). Комментируемое стихотворение перекликается с названным произведением Батюшкова, которое начинается описанием Рима, готовящегося к акту венчания великого поэта на Капитолии. Автор элегии подчеркивает мысль о том, что признание великого поэта пришло слишком поздно. В архиве Бенедиктова (ГПБ) имеется его перевод "Торквато Тассо" И.-В. Гете, до сих пор не опубликованный.

191. СП, 1853, 26 марта, под загл. "На смерть В. А. Каратыгина"; Ст. 1856. Печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 40-42. Датируется на основании даты смерти Каратыгина - 13 марта 1853. Василий Андреевич Каратыгин (1802-1853) - известный актер-трагик. Бенедиктов был знаком с Каратыгиным, встречался с ним, в частности, в доме Баумгартенов (см. примеч. 78, 131). В дневнике В. П. Быковой (см. примеч. 153) текст стихотворения записан 16 марта (Быкова, ч. 1, с. 244-246). В СП стихотворение напечатано в фельетоне Ф. В. Булгарина со следующим предисловием: "Известный и любимый наш поэт В. Г. Бенедиктов сообщил нам прекрасные свои стихи на смерть незабвенного В. А. Каратыгина. Помещаем эти стихи с удовольствием и благодарим даровитого поэта".

193. СП, 1854, 12 мая; Ст. 1856. Печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 17-20. Федор Николаевич Глинка (1786-1880) - поэт, писатель и публицист, участник Отечественной войны 1812 г., декабрист. После 14 декабря 1825 г. отбывал ссылку (до 1830 г.) в Петрозаводске, затем переехал в Тверь, где жил постоянно, изредка наезжая в Петербург, изучал этнографию и фольклор Карелии, результатом чего явились поэмы "Дева карельских лесов" и "Карелия". Комментируемое стихотворение - отклик на гимн Глинки "Ура" ("Ура!.. На трех ударим разом!.."), написанный в Твери 3 ноября 1853 г. и опубликованный впервые в СП, 1854, 4 января. Гимн Глинки был перепечатан во многих сборниках патриотического содержания времен Крымской войны. И "на трех <...> Христа" - перепев первой и последней ("Оно с Христом и за Христа!..") строк гимна Глинки.

194. БдЧ, 1855, т. 133 (ц. р. 13 августа 1855), с. 76-77, с подзаг. "(Поcв. одной из монастырок при выпуске)"; Ст. 1856. Печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 15-16. Бенедиктов отослал его и следующие два стихотворения А. В. Старчевскому (для публикации в БдЧ) с письмом от 12 августа 1854 г. (ИРЛИ).

197. Ст. 1883-1884, т. 3, с. 193-194. Антон Григорьевич Рубинштейн (1829-1894) - композитор, пианист, основатель Петербургской консерватории. Концертная деятельность его в России приходится, главным образом, на 1848-1854 гг.

"Посвящено достойнейшей ценительнице и почитательнице таланта Рашели - Авдотье Павловне Баумгартен" - ЦГАЛИ. Об А. П. Баумгартен см. примеч. 131. Элиза Рашель Феликс (1821-1858) - французская актриса. Основу ее репертуара составляли роли в трагедиях П. Корнеля и Ж. Расина. В России гастролировала в театральный сезон 1853-1854 гг. Наш трагик, раннею кончиной От нас оторванный - В. А. Каратыгин, см. примеч. 191.

199. Ст. 1856, т. 3, с. 45-47. Обращено к Марии Федоровне Штакеншнейдер, жене известного архитектора, дочери сослуживца поэта Ф. Л. Халчинского. Дом Штакеншнейдеров Бенедиктов посещал с конца 1853 г. См. примеч. 278. Названием стихотворения послужила, по-видимому, первая строка стихотворения Н. М. Языкова "П. А. Осиповой" (1827). С вашей дачи благодатной. Дача Штакеншнейдеров, на которой часто бывал Бенедиктов - мыза Ивановка, - находилась в Царскосельском уезде в сорока километрах от Петербурга.

*202. БдЧ, 1855, т. 130 (ц. р. 5 марта 1855), с. 51 (др. ред.); Ст. 1856. Печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 73-74. Отмечено И. И. Панаевым в С, 1855, Ќ 4, отд. 5, с. 280.

203. БдЧ. 1855, т. 133 Гц. р. 13 августа 1855), с. 1-11; Ст. 1856. Печ. по Ст. 1856, т. 3, с. 172-189, с восстановлением цензурных искажений и изъятий по автографу и авторизованной копии. Автограф с датой: 8 августа - ИРЛИ. Копия с комментариями Бенедиктова на полях - Архив АН СССР, Ленинградское отделение. В журнальной публикации стихотворение претерпело ряд цензурных изъятий и искажений. Тем не менее эпизод об отсечении бороды, пропущенный цензором БдЧ, послужил предметом специального разбирательства, на основании представления министра просвещения от 16 декабря ,1855 г. цензору был поставлен на вид пропуск ст. 194-204. По просьбе И. И. Срезневского, Бенедиктов прислал в Академию наук полный текст "Малого слова..." с включением строк, изъятых цензурой, с письмом от 10 октября. Стихотворение было глубоко проанализировано Некрасовым в "Заметках о журналах за сентябрь 1855 г.". "Бледна, неполна и неверна", как показал критик, картина построения Петербурга; и само изображение, и тон, которым говорится о "важнейших исторических фактах, имевших столь сильное влияние на судьбу целого народа", не выдерживает сравнения с пушкинским "Медным всадником". Некрасов отметил также "стремление к оригинальности", "к обычной у г. Бенедиктова вычурности и ухарской громозвучности" "Малого слова", положительно оценив вместе с тем эпизод о плетении лаптей (Некрасов, т. 9, с. 310-312). Н. Ф. Щербина взял ст. 19-20 в качестве эпиграфа к пародийному стихотворению "На взятие Севастополя" (1855). Яков Федорович Долгорукий (1639-1720) - князь, сподвижник Петра 1, сенатор. Известны несколько случаев, когда он рвал "определения" Петра, видя их ошибочность. В частности - определение о привлечении крестьян Петербургской и Новгородской губерний на строительство Ладожского канала,

*204. Ст. 1856, т. 3, с. 190-191. Авторская копия печатного текста, отосланная Н. Ф. Щербине вместе с "И туда" для "Сборника лучших произведений русской поэзии" (СПб., 1858), - ИРЛИ. В ГПБ хранится список "Христианских мыслей", восходящий, по-видимому, к доцензурному автографу и имеющий продолжение. Датируется на том основании, что в 1855 г. пасхальная неделя начиналась 27 апреля. В стихотворении отражено настроение Бенедиктова в конце Крымской войны.

"К ноябрьской книжке "Библиотеки для чтения", - писал Бенедиктов А. В. Старчевскому 11 октября 1855 г., - готовится у меня новое большое стихотворение, принадлежащее к отголоскам современности. Оно написано "К России", но не совсем еще обработано. Время еще терпит, и я Вам его к ноябрю доставлю" (ИРЛИ). "Замечательны некоторые строфы стихотворения г. Бенедиктова "К России", - писал Некрасов в "Заметках о журналах за ноябрь 1855 г.". - Оставляя слабую сторону стихотворения, выписываем удачные строфы, доказывающие, что г. Бенедиктов, когда захочет, может явиться истинным поэтом,, без погремушек, без трескотни, сильным простотой и правдой, неразлучными спутниками поэзии". Далее цитируются ст. 161-230. (Некрасов, т. 9, с. 365). И вот - Днепра заветная купель На греческих крестинах расступилась. Имеется в виду крещение Руси в 988-989 гг. Сановник наш будь истинный боярин, Как он стоит в стихах Ростопчиной. Имеется в виду стихотворение Е. П. Ростопчиной "Боярин" (1855). Князь Яков Долгорукой - см. примеч. 203.

211. Печ. впервые по автогоафу в альбоме с монограммой Е. К., хранящемся в Музее-квартире Н. А. Некрасова (Ленинград). Альбом принадлежал предположительно Елизавете Алексеевне Карлгоф (см. о ней примеч. 52). Бумага в альбоме имеет водяной знак "1847", один из рисунков в нем датировки 1856 г., что позволяет датировать стихотворение между 1847 и 1856 гг.

212. Ст. 1856, т. 3, с. 21-22.

214. Ст. 1856, т. 3, с. 34-36.

217. Ст. 1856, т. 3, с. 55-56. И губишь всё, что думал век любить! .. Ср. в раннем стихотворении "Смерть розы": "Люди губят всё, что любят, - Так ведется у людей!"

Вележев (1818-1872) - петербургский врач.

219. Ст. 1856, т. 3, с. 63-64.