Автор: | Барыкова А. П., год: 1883 |
Категория: | Стихотворение |
Анна Павловна Барыкова
СТИХОТВОРЕНИЯ
А. П. Барыковой
С.-Петербург.
Типография А.А.Пороховщикова. Бассейная, N 3 - 5.
1897.
Издание: "Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой", СПб., 1897
ЧАСТЬ I.
ОРИГИНАЛЬНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ.
Чужому горю.
Что ты глядишь мне в глаза, неисходное, |
Страшное, вечное горе чужое, |
Над ухом воешь собакой голодною, |
Мучишь, грызешь, не даешь мне покою? |
Выйдуль на площадь, где лавки богатые |
Дразнят и манят прохожих товарами, - |
Вижу тебя, как ползешь ты, косматое, |
Вижу, как корчишься ты под ударами |
Мачехи, лютой судьбы... И гниющие |
Вижу я раны твои безобразные; |
Вижу лохмотья зловонные, грязные... |
Слышу, как ты в кабаке заливаешься |
С холоду-голоду песнью веселою... |
Слышу, как с бабой забитой ругаешься; |
Слышу, как плачут больные и голые |
Дети твои, нищета горемычная, |
К плети судьбы от рожденья привычные!.. |
Дома ль сижу я порою ненастною |
В теплом углу, предо мной ты, угрюмое, |
Встанешь и шепчешь мне правду ужасную, |
Кровь леденя безотвязною думою. |
Злобен твой шопот: "Эх, любо вам, сытые, |
В теплых хоромах! А я-то, убогое, |
Шляюсь, дырявым отрепьем прикрытое, |
В тьме непроглядной, безвестной дорогою; |
Маюсь под ветром, под бурею грозною; |
Путь мой заносят мятели суровые; |
Мерзну в сугробах и ночью морозною |
Гибну... Жарка ваша печь изразцовая, - |
Жаль вам, порою, и грошика медного!.. |
Чем мне помочь тебе? Руки бессильные |
Тяжкий твой крест не поднимут, убожество!.. |
Бабьей слезою, горючей, обильною, |
Не омывается ран твоих множество... |
Золота нет у меня всемогущего, |
Нет и громового голоса зычного. |
С чем же пойду против рока гнетущего? |
Как я за брата вступлюсь горемычного? |
Мне ль разорвать твои цепи тяжелые, |
Мне ль осветить темноту непроглядную, |
Мне ли пропеть тебе песню веселую, |
Вещую, вольную, песню отрадную?.. |
Что ж ты в глаза мне глядишь, неисходное, |
Страшное, вечное горе чужое, |
Над ухом воешь собакой голодною, |
Мучишь, грызешь, не даешь мне покою? |
Моя муза.
Портреты муз своих писали все поэты. |
С восторженным огнем в сияющих очах, |
Воздушны, хороши, с цевницами, в венках... |
Моя не такова... Старушка, вся седая, |
В чепце, с чулком в руках, прищурясь и моргая, |
Частенько по ночам является ко мне, |
Как будто наяву, а может и во сне, |
Как нянька, и меня - свое дитя больное - |
Баюкает она то песенкой родною, |
То сказки говорит, то ряд живых картин |
Показывает мне; не мало и былин |
О старине поет, о тех, кому могила |
Холодною землей давно уста закрыла, |
И с небылицей быль плетет она шутя. |
И, выпучив глаза, как малое дитя, |
Я слушаю ее... Как просто и наглядно |
Звучит ее рассказ, как музыкально складно!.. |
А сколько теплых слов, заветных чувств родных |
Мне слышится в речах разумных, хоть простых! |
Мне кажется, что все в ее рассказах ясно... |
Что ряд живых картин, видений пестрый рой |
В душе моей живут, со всей их красотой, |
Как в зеркале... Но вот прощается старуха: |
"Усни, дружок, пора! - тихонько шепчет в ухо. - |
Да не ленись, смотри, и завтра запиши, |
Что рассказала я тебе в ночной тиши". |
Ну, вот я и пишу... Но все выходит бледно, - |
И песенки звучат надтреснуто и бедно... |
Отклик.
(Посвящено П. Николаеву).
В лесу темно и страшно. Путник запоздалый |
Бредет тернистою, чуть видною тропой |
И озирается, измученный, усталый. |
Вечерняя заря уж гаснет. Мрак немой, |
Зловещий мрак, царит под черными ветвями. |
Людского голоса не слышно. Только вой |
Волков голодных, щелканье зубами |
Там где-то в темноте почудится порой, |
Да писк задавленной совою пташки бедной. |
Испуганный. Чтоб разогнать свой страх, - |
Чтобы какой-нибудь отрадный звук впотьмах |
Услышать, - он запел. Из наболевшей груди |
Чуть слышно льется песнь, похожая на стон, |
И, робкая, дрожит... Ее не слышат люди: |
Они там, дома, спят. И глух их крепкий сон. |
Тьма и молчание. На песню нет ответа. |
Один, совсем один... Из мрачной чащи вдруг |
Ему откликнулись. Не знает он, - кто это. |
Но кажется ему лучом тепла и света, |
Вмиг озарившим лес, приветный этот звук. |
Ему откликнулись! Здесь есть душа живая; |
Есть люди! Он пошел бодрее и смелей, |
Теперь не так страшна волков голодных стая, |
Теперь лесная глушь светлей и веселей. |
В нем сердце ожило, забилось с новой силой |
Любовью, радостью; глаза его блестят |
Слезами счастия... Спасибо, голос милый, |
За добрый отклик твой! Спасибо, друг и брат! |
"Новое знакомство".
К. В. Лемоха.
"Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир".
(Иоанна гл. 16, ст. 21).
Ребенок родился, - желанный гость в семье, |
Кормилец будущий, работник... Слава Богу!.. |
Мать молодая рада; в сладком забытье |
Лежит, - усталая... Над люлькою убогой |
Склонилась бабушка седою головой |
И внучке старшенькой показывает брата, |
Обняв малютку крепко ласковой рукой, |
И шепчет: "Няньчить будешь?.." |
Малые ребята |
Соседские пришли проведать, стали в ряд |
В дверях избушки смирно, робко, у порога; |
На люльку издали в раздумии глядят; |
И любопытно им и боязно немного: |
"Рабёночек?.. Отколь?.. И как он к ним попал?.." |
Им дивно. - "Не было?.. И вдруг - Господь послал!.." |
Невинны лица их. Ни зло ни грязь земная |
В глазах их светится - чиста и хороша... |
Таких любил Христос. Таких, благословляя, |
Он - "Кроткий" - всем в пример нам ставил и ласкал |
И Царствие Свое им - "малым" - обещал... |
Над бедной колыбелью тишина святая; |
Но в этой тишине Христос нам говорит: |
Любите малых сих! Дитя - душа живая; |
Зародыш жизни новой, светлой в ней сокрыт. |
Любите малых сих! Они вам освещают |
Тяжелый, трудный путь, в них новый Божий свет, |
Они вам близость Царства Моего вещают, |
Они - живой залог грядущих лучших лет!.." |
Божье окошко.
(Посвящено Т. П. Карлинской).
"В окошко, там сверху, Бог видит меня", |
С улыбкой лепечет малютка, |
Смотря на луну и головку склоня |
На пухлую ручку. Ей в шутку |
Сказали большие: "Вон, детка, смотри: |
Ну, полно капризничать, глазки утри, |
Он видит!.." Замолкнула крошка |
И тихо дивится. И веры полна |
В то зоркое, ясное око, |
Что ласково смотрит на нас из окна, |
Из синего дома... высоко... |
Ах, если бы можно поверить и мне |
В великое чудо такое |
И Бога увидеть в холодной луне!.. |
С какою бы жаркой мольбою |
Я стала, как нищий, под светлым окном, |
Просила б за братьев несчастных, - |
За братьев, раздавленных тяжким крестом, |
Униженных, темных, безгласных... |
Просила б Великого Бога любви |
Взглянуть на утопших в грязи и крови! |
Любимые куклы.
Двери отворили, рады ребятишки... |
Елка вся огнями залита до вышки; |
У счастливцев малых разбежались глазки, |
Прыгают, смеются, ушки на макушке, |
Мигом расхватали новые игрушки. |
Мальчик на лошадке молодцом гарцует |
В кивере уланском... Девочка целует |
Куклу из Парижа, очень дорогую, |
В завитом шиньоне, модницу большую, |
С синими глазами, шлейфом и лорнеткой |
(Ну, точь в точь, без лести, с Невского лоретка). |
Обнимая куклу ручкой белоснежной, |
Девочка ей шепчет в поцелуе нежном: |
"Лучше этой куклы в свете нет, конечно. |
Ты моей любимой будешь вечно, вечно!.." |
От больших, должно быть, девочка слыхала |
Это слово: вечно - и его сказала |
Кукле-парижанке важно так и мило, |
На ребенка с куклой я гляжу уныло: |
Жалко мне чего-то стало вдруг и больно... |
О судьбе обеих думалось невольно. |
В жизни ожидает вас одно и то же. |
Куколка-франтиха, предстоит вам горе, |
С красотой своею вы проститесь вскоре: |
Шелковое платье, сшитое в Париже, |
И шиньон изящный, модный - светлорыжий, |
Мигом все растреплет милая вострушка |
(Страшно и опасно в свете жить игрушкам)... |
На чердак вас стащут с головой пробитой, - |
Кукла-парижанка будет позабыта... |
Девочка-шалунья в золотых кудряшках! |
Лет через десяток и тебя, бедняжка, |
Кто-нибудь обнимет, говоря, конечно, |
Что любить намерен пламенно и вечно... |
Чьей-нибудь игрушкой будешь ты наверно, - |
Только не надолго... вот что очень скверно. |
Молодость, надежды, - будет все разбито... |
Старая игрушка будет позабыта... |
Елка догорела. Мальчик над лошадкой |
Приклонил головку и уж дремлет сладко, |
В детскую малютка с куклою любимой. |
Да с чего же я-то хнычу понапрасну? |
Может-быть, обеих встретит жизнь прекрасно! |
Ведь не всех же кукол дети разбивают... |
А счастливых женщин - разве не бывает?.. |
Xата.
Согретая полымем ярким заката, |
Стоит, зарумянившись, белая хата; |
Под крышу взобрался подсолнух громадный, |
Сияя как солнца лубочный портрет; |
Весь в золото вишневый садик одет |
И блещет осенней листвою нарядной; |
Вдали расстилается степь неоглядно, - |
Безбрежная ширь, необъятный простор, |
Да небо над нею, как синий шатер. |
Стара ты, убогая, белая хатка!.. |
Давно ты поставлена: лет три десятка. |
Ах, много с тех пор и воды утекло, |
И рухнуло зданий гораздо повыше... |
А ты под своею лохматою крышей, |
Жилище работы, жилище терпенья, |
Гнездо человечье, растишь поколенья |
Забитых судьбою и темных людей, |
На каторжный труд обреченных детей. - |
Все тихо; знать, хата осталась пустая. |
Семья на току; все молотят с утра; |
Народ дождался наконец урожая: |
Веселая, спешная ныне пора; |
Слезами и пРтом людским облитая, |
На диво пшеница взросла золотая. |
Все, все на работе... |
А что там в углу, |
Под грудою тряиок, лежит на полу?.. |
Там плачут и стонут... |
То бабка больная - |
Да рядом в корзинке девчонка грудная, |
То старый и малый, то лишние рты. |
До них ли во время такой суеты? |
Старуху с Петровок гнетет лихорадка, |
Уж видно не встать ей. Ее причащали |
И земского фельдшера два раза звали, |
Да он не поехал... И правду сказать: |
К чему ей, сердечной, мешать помирать? |
Чего ей еще? Пожила, родила, |
И сына и внука в солдаты сдала, |
И так уже видела горя не мало! |
Довольно, небось, уморилась, устала; |
Всю спину с работы согнуло дугой, |
Пора ее бедным костям на покой. |
Вот бредит старуха: "Водицы, водицы... |
Ох, Господи!.. Ох! Христа ради напиться!.." |
И в угол глядит, где стоят образа... |
В глубокой морщине застыла слеза. |
Девчонка в корзинке пищит, что есть силы, |
Знать, грязную соску из рук уронила. |
Обида! Найти не сумеет никак... |
А жить, видно, хочешь, голодный червяк? |
Нишкни, теперь скоро дождешься ты мамки! |
Небось, она - мать. У "мужички", у "хамки" |
Душа, как у барынь, по деткам болит. |
Жалеет... Придет... Обливаясь слезамн, |
К убогой корзинке твоей припадет |
И к груди больной, иссушенной трудами, |
Заморыша грязного крепко прижмет... |
Нишкни, приучайся к нужде и лишеньям... |
Чего, как галченок, разинула рот? |
Ты - русская! Знай, что на свете "терпеньем" |
Прославился наш православный народ! |
Вот смерклось. Вернулись и, первое дело, |
Мать бедную "детку" спешит накормить |
(Сама голодна, а за ужин не села). |
- Ну, видишь, галченок, знать будешь ты жить |
И вырастишь, станешь сильна и здорова; |
Авось не сожрет тебя злая свинья, |
Авось на рога не поднимет корова, |
Авось не убьет тебя нянька твоя, - |
Бедовая нянька, - малютка сестра |
Авось тебя минуют корь с дифтеритом, |
И во-время фельдшер приедет хоть раз; |
Авось тебе тятька не вышебет глаз, |
С крестин, именин возвращаясь сердитым; |
Авось не затреплет тебя лихорадка, |
Авось не сгоришь вместе с белою хаткой, |
И тиф всю семью не повалит голодный, - |
Авось вся беспомощность жизни народной, - |
Крестьянское горе, беда и нужда, - |
Сойдут с тебя, девка, как с гуся вода, - |
Ты вырастишь, словно былиночка в поле; |
Не бойся, не будешь ты мучиться в школе: |
У вас ее нет верст на двадцать кругом |
(Ступай-ка, ищи ее днем с фонарем!); |
Минуют, пройдут твои детские годы, - |
Не долги они у простого народа... |
И разом в работу тебя запрягут |
И скоро, как водится, "девку пропыот". |
И станешь ты бабой. Известное дело, - |
Ты вся изведешься как бедная мать, |
Придется ребят на кладбище таскать, |
А после придется, как бабке в углу, |
Без помощи сдохнуть на грязном полу. |
И только святых почерневшие лики |
Услышат рыдания, стоны и крики. |
Судьба твоя: горе, работа, страданье, |
Болезни, невежество, мрак и молчанье! |
Зачем же, галченок, так жадно сосать? |
Не лучше ли с бабкой сейчас помирать? |
Картинки с натуры.
I
Под праздник.
В промокших лохмотьях на бледных плечах |
Мальчишка бежал через площадь впотьмах; |
А вьюга-злодейка его догоняла |
И с хохотом диким, зловещим хлестала |
Продрогшее тело свистящим бичом; |
И снежные хлопья плясали кругом. |
Куда он бежит? - Вон туда, где огни; |
Уж издали греют, встречают с приветом |
И лаской... Там - церковь, залитая светом, |
Там - праздник великий у добрых людей, - |
Оттуда не гонят бездомных детей. |
Вошел... Как тепло, хорошо! В уголок |
Юркнул он, как загнанный дикий зверок. |
И, встав против Спаса у толстой колонны, |
Зажмурясь от света, земные поклоны |
Проворно кладет и холодной рукой |
Усердно так крестится, - словно большой. |
А служба идет. Золотым образам |
Кадят и поют. Разлился фимиам |
По церкви и кутает дымкою сизой |
Наряды купчих и поповские ризы, |
Оклады икон, жемчуга, изумруд, |
И свечи, и серый молящийся люд. |
Мальчишке тепло. Уж не крестится он, - |
Знать, клонит усталую голову сон; |
Концерт: - "Слава в вышних", - прелестно пропетый, |
Заснул он с улыбкой на жалком лице |
Под образом Спаса в терновом венце. |
И Тот, Кто сказал: "Не гоните детей"... |
Глядит из серебряной ризы Своей |
На спящего скорбным и любящим взглядом... |
Но вам, христиане, стоящие рядом, |
Должно быть не видно в кадильном дыму, |
Как смотрит Учитель, - как жалко Ему?.. |
Окончена служба, и в церкви темно; |
Сосчитаны медные деньги давно; |
Прошли в лисьих шубах служители храма, |
Разъехались пышно одетые дамы; |
Крестясь, по домам разошелся народ, - |
И праздник великий для всех настает. |
Для всех ли?.. Вот сторож, служивый седой, |
Сбирая огарки костлявой рукой, |
О что-то споткнулся пред образом Спаса... - |
"Ишь-ты, мелюзга!.. И ведь где разлеглася?.." |
Мальчишка вскочил, испугался со-сна, |
II
За пяльцами.
С барыней старой, капризной и знатной, |
В скучном салоне сидит приживалка, |
Тоже старушка; одета опрятно, |
Личико сморщено, кротко и жалко; |
Что-то покорное в каждом движеньи, |
В бледной улыбке застыло терпенье. |
К пяльцам нагнувшись седой головою, |
Гладью букеты по белому шелку |
Шьет она молча, - привычной рукою, |
Словно рисует послушной иголкой; |
И как живые выходят букеты, |
Пестрые, полные блеска и цвета. |
Медленно идут часы за часами; |
Слышен лишь изредка крик попугая, |
Да осторожно скрипя башмаками, |
Чинно по мягким коврам выступая, |
Старый лакей с этикетом старинным |
Курит духами в салоне пустынном. |
Входят на цыпочках к комнату внучки |
С льстивым приветом, с большим реверансом, |
Крепко целуют ей желтые ручки. |
"Тысячу первую шьете подушку?" - |
Дразнят они приживалку-старушку. |
Молча стегает она как машина... |
Им не видать, как пред нею в молчаньи |
Счастья былого проходят картины, |
Как оживают былые страданья. |
В сердце под ветхою тканью капота |
Скрыта мудреная эта работа. |
Шьет она пышные алые розы. |
"Как он любил их, Сережа мой милый!" - |
Вспомнила вдруг. Навернулися слезы, |
Грезится счастье, разлука, могила. |
Барыня к ней обратилась с вопросом: |
- "Что ты, голубушка, шмыгаешь носом?" |
Шьет приживалка опять, всноминая: |
"Бедно мы жили, а славно, - чистенько... |
Знали мы счастье, хоть, правда, частенько |
Класть приходилось нам зубы на полку..." |
Снова быстрей заходила иголка. |
"Вася родился... И тут-то вот вскоре |
С неба упало и нас поразило, |
Молнией словно, нежданное горе. |
Точно во сне, в страшном сне это было... |
Взяли его у меня... Он в остроге... |
Голову бреют... Закованы ноги..." |
- "Милая, встань! Покажй, что нашила... |
Как ты испортила этот бутончик... |
Мокрый весь!.. Чем ты его замочила?.. |
Дай табакерку мне... Где мой флакончик?.." - |
Барыня с кашлем глухим проворчала... |
Спирту нюхнула и вновь задремала. |
Шьет приживалка опять как машина. |
"Он не доехал туда, слава Богу..." |
Грезится в саване белом дорога... |
Там успокоился он - ее милый... |
Есть ли хоть крест над безвестной могилой?.. |
"Много тогда их, несчастных, погибло... |
Как только Бог посылал мне терпенье, |
Как это горе меня не пришибло?.. |
Вырос мой Васенька мне в утешенье... |
Жизнь воротил он мне ласкою детской... |
Приняли Васеньку в корпус кадетский. |
"Уж и любила его я без меры!.. |
Ах, вот опять я закапала розу... |
Перед войной вышел он в офицеры..." |
Режут глаза неотступные слезы, |
Замерло старое сердце от боли... |
- "Шейте же, милая, спите вы, что ли?.. |
"Помню, влетел он, восторгом сияя: |
- Вот выступает дивизия наша... |
Полно, не бойтесь... Не плачьте, родная... |
С крестиком белым вернусь я, мамаша!.. - |
Вот он. - Свалился кровавый и бледный... |
Двадцать-два года... Веселый, красивый... |
Нет его... Пуля скосила шальная." |
В комнате рядом раздался визгливый, |
Громкий, бессмысленный крик попугая, |
Вздумал некстати дурак разораться: |
"Здравья желаю!" и "Рады стараться!" |
Снова очнулась бедняга; проворно |
Шьет; и никто не имеет понятья, |
Как на душе у ней больно и черно... |
Сколько страданий, какие проклятья, |
Сколько тут скорби о жизни разбитой |
В пестрых, веселых цветочках зашито. |
Раз, впрочем, тотчас заметили люди, |
Что побледнела она, вышивая... |
Вырвался стон из надорванной груди... |
Свесилась на бок косичка седая, |
На пол катушка из рук покатилась, |
С сердцем неладное что-то случилось. |
Барыне было. Сердилась старушка: - |
"Сколько шелков накупила напрасно |
И, не докончивши даже подушки, |
Вдруг умирает моя приживалка! |
Вы не поверите, как это жалко!.. |
III
Милостыня.
Сцена: балкончик на даче весною |
Тонет в сирени, облитой росою; |
А персонажи: папаша с девицей, |
Дочкой прелестной, сквозной, бледнолицей, |
В блузе прозрачной, с шикарнейшим бантом. |
Да и папаша отъявленным франтом |
Смотрит... Сам Шармер ему ради лета |
Создал костюм бледно-желтого цвета. |
Вся к персонажам под стать обстановка. |
Подан им чай, Ю l'anglaise сервировка; |
Даже и в галстуке белом лакея |
Аристократии видны затеи. |
Пахнет отлично у них на балконе, |
Никольс и Плинке, цена шесть целковых, |
С кличкой мудреной, из модных и новых. |
Нищий прохожий вдоль пыльной дороги |
Шел, еле двигая старые ноги, |
Мимо той дачи... Нарядная пара, |
Роскошь и блеск, серебро самовара |
Сразу глаза старика ослепили. |
"Жили и мы прежде этак вот, жили! - |
Шамкает, глядя на франта лакея. - |
Тоже, бывало, ходили в ливрее, |
Золотом шитой... Пора миновала, |
В нищие наша вся дворня попала..." |
Зависть блеснула в потухнувшем взгляде, |
И прохрипел он: "На хлеб... Христа ради!" |
- "Пьяный, должно быть, - одет непристойно. |
Бог подаст..." - барин ответил спокойно |
И отвернулся. Девица вскочила. |
"Oh! quelle misХre! - прокартавила мило. - |
Ах! мои нервы!.. Старик... такой бедный..." |
Долго папаша потом наставленья |
Дочке читал. Полились рассужденья |
О бесполезном ее подаяньи, |
О развращаюшем, гнусном влияньи |
Милостынь наших на нравственность бедных, |
О распложеньи мошенников вредных... |
- "Стыдно, ma shХre!.. ни на что не похоже!.. - |
Кончил он речь. - Эта пьяная рожа |
Стащит... в кабак пятачок твой... Наверно!.. |
Ты... угостишь его... водкою скверной". |
Плавно лились рассужденья папаши, |
Только... забыл он, что дедушки ваши, |
Милая барышня, барственно жили, |
Этих вот нищих... они расплодили... |
Много ведь бывших дворовых с сумою |
По-миру бродит голодной толпою... |
Много несчастных таких дармоедов |
Гибнет напрасно, по милости дедов... |
Что ж за беда, если изредка внучка |
Медный пятак... чтоб дешевою водкой |
Нищий старик промочил себе глотку!.. |
IV
У кабака.
Я не могу забыть ужасного виденья. |
Страшней всего в нем то, что это не был сон, |
Не бред болезненный, не блажь воображенья: |
Кошмар был наяву и солнцем освещен. |
Оборвана, бледна, худа и безобразна, |
Безчувственно пьяна, но верно голодна, |
У двери кабака, засаленной и грязной, |
На слякоти ступень свалилася она - |
Кормилица и мать. Живой скелет ребенка |
Повиснул на груди иссохшей и грызет |
Со злобой жадного, голодного волченка, |
И вместо молока дурман и смерть сосет. |
Кругом галдит народ на площади базара, |
И в воздухе висят над серою толпой |
Ругательства да смрад промозглого товара. |
Спокойно на углу стоит городовой, |
Из синей гиустоты сияет так светло, |
Лаская, золотя ужасную картину |
Лучами ясными эффектно и тепло. |
V
Два мальчика.
(Посвящено Е. Ф. Юнге).
На море тихо, на солнышке знойно, |
Берег как будто бы дремлет спокойно; |
Не шелохнутся на дереве ветки; |
Лишь между камней, как малые детки, |
Мелкие резвые волны играют, |
Словно друг друга шутя догоняют. |
К морю купаться бежит цыганенок, |
Смуглый, красивый, здоровый ребенок; |
Так и горят воровские глазенки, |
Смуглые блещут на солнце ручонки, |
Кинулся - поплыл... Движение смелы, |
Точно из бронзы все отлито тело. |
Славный мальчишка, хоть нищий, да вольный... |
С берега смотрит с усмешкой довольной |
Глазом сверкая под массою длинных |
Взбитых волос, не знакомых с гребенкой. |
С гордостью смотрит она на ребенка, |
С гордостью шепчет: "Хорош мой галченок! |
Я родила тебя, мой цыганенок!.." |
В мягкой коляске заморской работы |
Возят вдоль берега жалкое что-то, |
Бледное, вялое... В тонких пеленках, |
В кружеве, в лентах - подобье ребенка. |
Личико бледное, все восковое, |
Глазки усталые, тельце сквозное. |
Видно, что смерть уж его приласкала - |
Песенку спела ему - закачала. |
Он под вуалями спит как в тумане. |
Рядом плывет в парчевом сарафане |
Мамка-красавица с грудью продажной |
Белой гусынею, плавно и важно. |
Барыня знатная, мать молодая |
Их провожает, глубоко вздыхая. |
Смотрит на море... По волнам зеркальным |
Смелый мальчишка с веселой улыбкой |
Плавает быстро, как резвая рыбка. |
Барыня знатная завистью тайной |
Вся загорелась при встрече случайной. |
Думает: "Боже мой, Боже Великий! |
Вот ведь живет же зверок этот дикий... |
Счастие дал Ты цыганке косматой. |
Нищая, нищая, как ты богата!" |
Жаль мне вас, барыня! Знаю, вам больно, |
Но ведь у вас утешений довольно... |
Все у вас есть; все, - что счастьем зовется; |
Нищей цыганке того не дается... |
Даны зато ей здоровые дети, - |
Изредка есть справедливость на свете. |
VI
Незаконный.
Ночь... В углу сырого, темного подвала |
Крик раздался страшный... Что-то запищало. |
На нужду, на горе свыше осужденный, |
Барин, ради шутки, баловства пустого, |
С толку сбил и кинул (это уж не ново) |
Глупую девчонку, швейку молодую, |
С личиком румяным, славную такую. |
Старая хозяйка грязного подвала, |
Где бедняга-швейка угол нанимала, |
Видит: дело плохо, девка помирает; |
Бегает, хлопочет, чем помочь не знает. |
Смерть в лицо худое холодом дохнула, |
И лежит бедняга, словно как уснула... |
Грудь не шелохнется, глаз раскрыт широко, - |
В нем, с немым укором, взгляд застыл глубокий... |
Вот орет мальчишка звонко, что есть духу. |
"Вишь! Живой родился! - молвила старуха. - |
Мало, что ли, было без тебя голодных?" |
И в приют казенный всех детей безродных |
Тащит, завернувши тряпкою посконной. |
"Ведь отца-то нету... Ты ведь... незаконный". |
Как? Отца-то нету?.. Вон он, - у камина, |
Выспался отлично, долго брился, мылся, |
С английским пробором битый час возился, |
Спрыснулся духами и на бал поскачет. |
Что ж? Ведь он не слышит, как сынишка плачет. |
Что ему за дело!.. Бедной швейки повесть |
Не расскажет франту в этот вечер совесть... |
И спокоен, весел этот шут салонный.., |
Впрочем, что ж за важность?.. Сын был незаконный. |
Типы нищих.
I
Задунай.
Он старый, пропащий совсем человек, |
Бобыль и бродяга бездомный; |
В "Команде-Босой" коротает свой век |
И числится "личностью темной". |
Пьянчуга ужасный, хвастун, краснобай, |
Зовут его люди: "служивый", |
А он величает себя: "Задунай"... |
Старик пресмешной: в роде сливы |
Торчит чрезвычайно комично; |
А выправку старых служивых людей |
Он помнит, как видно, отлично; |
Во "фрунт" все становится, делает "честь" |
При встрече своей с офицером; |
Военная косточка все-таки есть |
В бродяге-оборванце сером; |
Привычной рукой поправляет он "крест", |
Но вместо креста, - лишь заплата, |
И людям ужасно смешон этот жест |
Хвастливый и гордый солдата... |
Он ходит на кухню; ведет разговор |
С Матреной - кухаркой сердитой; |
Она его кормит за то, что "не вор", |
Старик у нее под защитой. |
Он просит работы; берет самовар |
И чистит. |
- "Я кивер свой медный, |
" |
Вдруг вспомнит про старое бедный; |
Потом начинает бессвязный рассказ |
Про реку Дунай, про Балканы, |
Как брали аулы, громили "Капкас", |
Какие "конфузии", раны |
В различных "делах" получил Задунай, |
Как крест заслужил "за победы"... |
"И все-то ты врешь!.. Ну, поел и ступай! |
Не скоро вторые обеды!.." |
Кухарка ворчит; но однако пятак |
Сует за работу - "на водку"... |
Служивый покорно плетется в кабак; |
Он там "все" расскажет в охотку... |
Кухарка сердита: "Обманщик!.. Все врет! |
Был ранен?.. Ну, статочно ль дело?.. |
Служил столько лет... и бродягой помрет... |
Чего ж бы начальство глядело!.." |
II
Юродивая.
С блуждающим взглядом, бледна и страшна, |
Опять под окошком явилась она, |
Седой головою мотая... |
Не просит она ничего, но в окно |
С улыбкой безумной и бледной |
Глядит и грозит... На дворе холодно, |
Лицо посинело у бедной. |
Глядит на картины в гостиной, цветы, |
Портьеры, ковры, позолоту; |
Потом на лохмотья своей нищеты, |
На дыры, - заплаты без счету, - |
Глядит и хохочет, тряся головой, |
Бормочет с усмешкою дикой |
Угрозы кому-то; кулак свой худой |
Сжимает со злобой великой... |
- "Юродствует, - вишь ты, - а прежде была |
Богачкой, в каретах каталась, |
Да вольною-волею все раздала, - |
В чем мать родила, - в том осталась... |
Душа ее, вишь ты, у Бога давно, - |
Ей, стало-быть, подвиг свершить суждено |
Во имя Христа Иисуса"... |
Ее зазывают на кухню, в тепло; |
Покормят, наденут ей платье; |
Согреется дурочка, взглянет светло, - |
Промолвит: "Спасибо вам, братья!" |
Дадут ей обносков, - уйдет с узелком. |
Проходит неделя, другая; |
Вдруг смотришь: старуха грозит кулаком |
В рубахе опять и босая... |
- "Где ж платье, Дашутка?.. В кабак отнесла?" |
Смеются лакеи над нею. |
"Нельзя мне быть в платье!.. Нельзя... |
Отдала... Есть люди меня победнее!.." |
В альбом счастливице.
С птичьей головкой на свет уродилась, |
Пела, порхала, сыскала самца, |
Птичьей любовью в супруга влюбилась: |
Счастлива ты, милый друг, без конца... |
С гордостью глупых выводишь птенцов, |
В теплом навозе семейного счастья |
Ищешь с супругом любви червячков... |
Зависть берет, как живешь ты привольно |
Птичий свой век, - без борьбы, без страстей, |
Дум беспокойных, сомнений невольных, |
Глупых стремлений... и горя людей.. |
Сумасшедшая.
(Посвящено памяти Е. О. М...ской).
Носится слух: генеральша помешана |
С горя... Какого?.. Она ль не утешена |
Жизнью?.. Ей счастье во всем улыбалося, |
С детства судьба угодить ей старалася: |
Выросла в холе; воспитана барственно; |
Замужем тоже живет она царственно. |
Муж - генерал, орденами сияющий, |
Честно безгрешный доход получающий. |
В доме казенном квартира прекрасная, |
Комнат пятнадцать... все теплые, ясные. |
Греческий знают, латынь... восхищение!.. |
А генеральшины слезы горючие |
Льются о том, что в морозы трескучие |
Бедным казенного нет отопления |
(Ясное дело - ума помрачение); |
Что ребятишек без средств пропитания |
Больше, чем деток, которым все знания |
В голову вложат за денежки звонкие... |
Льются о том, что в прекрасные, тонкие |
Сукна, полотна не всяк одевается; |
Что бедняки бесприютные маются |
В долгую зиму, крутую, холодную, |
В грязных подвалах больные, голодные... |
Плачет она, коль на скатерть голландскую |
Льется рекой дорогое шампанское... |
Плачет о тех, кто лишь хлебом питается, |
В праздник дешевкою пьян напивается... |
Все она плачет... Спасти человечество |
Хочет... Трудиться на пользу отечества... |
Высушить слезы, народом пролитые, |
Вылечить раны народа прошедшие... |
Все говорят, что она... сумасшедшая... |
- "Странен и дик этот пункт помешательства, |
Вечное в горе чужое вмешательство, |
Глупые слезы, - в любви излияния |
К нищим, и глупое вечно желание |
Всем помогать, - так супруг в огорчении |
Дрктору плакался. - Нет ли спасения?" |
Выслушав, доктор промолвил внушительно: |
"Это мания... мания решительно!" |
Стукал потом он больную внимательно. |
"Н-да... Помешалась!.. Совсем... Окончательно!" |
И диагност заключил консультацию, |
Крупную сунув в карман ассигнацию. |
Сколько проказ (это дело прошедшее) |
После творила моя сумасшедшая... |
Едет бывало тайком, сердобольная, |
С светлой улыбкой, судьбою довольная, |
Ночью, в подвал, где семейство несчастное |
Ждет ее... (Кстати еще не обедало, |
А генеральша об этом проведала). |
То вдруг швее за работу дешевую |
Щедрой рукой посыпает целковые, |
То наберет ребятишек плюгавеньких, |
Моет да чешет оборванцев маленьких... |
Раз (генерал чуть не нажил Кондратия)... |
Раз в кабаке она пьяную братию |
Увещевала не пить... И моралию |
Тронуты были, - ревели каналии!.. |
Просьбы писала... К министрам в передние |
Шлялась, - салопница будто последняя... |
Чтоб принести бедняку утешение, |
Кланялась, плакала, все унижения, |
Злые насмешки сносила, презрение; |
Все удивлялись ее поведению... |
Было чему... Но всего удивительней |
Стали припадки болезни мучительной |
В деле умаялась, память ей вечная! |
Громко рыдая, рвалась она бешено: |
"Мало нас! Мало на свете помешанных! |
Всех бы спасли!" и открыла объятия, |
Словно хотела всю нищую братию |
Разом обнять... При последнем дыхании |
Слезы лились за чужие страдания... |
А хоронить ее чинно пришедшие |
Думали: это была сумасшедшая! |
В дурную погоду.
(Посвящено А. П. Ф...вой).
Холодно, сыро, туман все растет, |
Сверху какая-то слякоть |
В лица продрогших прохожих плюет... |
Взглянешь - и хочется плакать. |
Вон на углу освещенный кабак, - |
Пьяная голь веселится. |
Там целовальник, заплывший толстяк, |
Ядом торгует... Толпится |
Воет мотив безобразный, |
И "завсегдателей" тешит порой |
Он прибауткою грязной. |
Девочка бледная в луже скользит, |
Пляшет, гододная, польку. |
Мокрое платье в лохмотьях висит, |
Видно, не греет нисколько. |
По тротуару то взад, то вперед |
Падшие женщины бродят. |
Жалкие!.. Плохо торговля идет: |
Что за любовь в такой холод? |
Мимо летят на лихих рысаках |
В мягких, как люлька, каретах, |
В шубках собольих, в шелку, в кружевах |
Барыни высшего света. |
Едут они, вероятно, на бал, |
Бал "Au profit de nos pauvres"... |
Их ожидает сияющий зал, |
Танцы, веселия говор, |
Тонкое лести куренье, |
Модное шарканье модных шутов, |
Полное чувств опьяненье... |
Все это, все, господа, в пользу вас, |
В пользу голодных и бедных: |
Вам после балу отсыплют как раз |
Горсти две-три денег медных... |
Холодно, сыро, туман все растет, |
Сверху какая-то слякоть |
В лица продрогших прохожих плюет... |
Взглянешь - и хочется плакать. |
Моя болезнь.
(Разговор с доктором).
Заморский это сплин, иль русская хандра? |
То давит и гнетет, то в голову больную |
Стучит как молотком. Всю ночь я до утра |
Не сплю, мечусь в жару, и брежу, и тоскую. |
От неотвязных снов и днем покою нет. |
Сжимают сердце мне неясные тревоги. |
Противна жизнь сама: я с ней свожу итоги. |
К чему мне дали ум? Зачем не медный лоб? |
К чему мне дан талант, коль не достало роли? |
К чему дана мне жизнь, когда в итоге гроб? |
К чему лечить больных, коль не поможешь боли? |
Куда итти теперь?.. Каким служить богам, |
Когда надежды нет, и вера уж погасла?.. |
А доктор мне в ответ: "Послушайте, мадам, |
Примите ложечку... касторового масла!.." |
Memento mori.
Три свечки, и псалтырь, и наскоро обитый |
Сосновый тесный гроб... |
Небритые дьячки и равнодушный, сытый |
Приходский старый поп... |
Потом... могилы тьма и в землю обращенье: |
Вот жизни эпилог... |
Так, стало-быть, червям голодным на съеденье |
Меня и создал Бог?.. |
Деревенский пейзаж.
Лепечут. Тишина. Лениво облака, |
Как в зеркале, плывут и тают чередою |
В струях, и не узнать, - что небо, что река. |
На лодке рыболов, как статуя терпенья, |
Сидит, закинув в глубь приманку-червяка. |
Он благодушно ждет; он знает: нет спасенья |
Народу рыбьему от острого крючка. |
Как очарованный, над зыбью голубою |
Стоит недвижимо красиво поплавок; |
Присела стрекоза, сияя бирюзою, |
Сверкая радугой, на этот островок; |
Под ним таится смерть: кругом резвится рыбка; |
Вот красноперка, линь, вот смелый окунек |
Подходит, - вот клюет... С насмешливой улыбкой |
Следит рыбак за тем, как схватит он крючок. |
Готово! Вытащил... Убийство за убийством... |
Кровь многих глупых рыб нещадно пролита, - |
А в порослях, на дне прозрачном, золотистом, |
Все так же весело, все та же суета. |
Купается в лучах, и крыши бедных хат |
Блестят, как золото, при ярком освещеньи... |
Все мирно и светло, и радостно на взгляд. |
День праздничный; притом прекрасная погода. |
Поля, дома молчат, зато шумит кабак. |
Там толкотня и гам; для черного народа |
Приманка там - крючок... И там сидит рыбак. |
Он благодушно льет рукою жирной, потной |
В "крючки" страшный яд. |
Веселье, говор, смех. Отраву пьют охотно, - |
А тайно зипуны берутся под заклад, |
И смерть курносая с ужасной мордой белой |
Там с целовальником торгует заодно... |
Смеется солнышко... Ему какое дело? |
Смерть рыбы, смерть людей - не все ль ему равно? |
3имою.
Мятель заяывает уныло. Кругом |
Все спит подневольным и тягостным сном. |
Холодные хлопья несметною тучей |
Мороз все сгубил, - все заковано в лед; |
А вьюга над всем панихиду поет. |
Во мгле непроглядной не видно дороги. |
Глаза залепляет, не движутся ноги; |
Постелью пуховою смотрит сугроб, |
А ляжещь - постель обращается в гроб... |
В степи разгулялись туманы-бураны; |
Повсюду - опасность; повсюду - обманы; |
Повсюду - в засаде невидимый враг: |
Бездонная круча, болото, овраг, |
Глубокая прорубь, - все гладко, все бело... |
Забитая кляча, замерзшее тело |
Мужицкое - скрыты... Сугроб снеговой |
Одел их в прекрасный покров гробовой. |
Все глухо и немо. Лишь воронов стая |
Кружится в потемках, друг друга скликая, |
И каркает громко, - да жалобный вой |
Голодных волков раздается порой. |
И трудно поверить, что спит не навеки |
Воскреснут опять, что головки цветов |
Не сгинут под гнетом тяжелым снегов, |
Что песнь соловья зазвучит заливная, |
Что пышно пшеница взойдет трудовая, |
Что листья зашепчутся в чаще лесов, |
Погнутся деревья от зрелых плодов, |
Что жизни зародыш, - природой хранимый, |
Под саваном смерти таится незримый. |
Оправданный.
(Посвящено П. А. Ровинскому).
И судят и рядят. Пред ними худой, |
Больной горемыка-парнишка |
Весь бледный стоит и поник головой. |
Конечно, не вор, а воришка. |
И речи юриста карающий звук |
Беднягу громит, что есть духу... |
И сетка улик сплетена... И паук |
Поймает неловкую муху. |
Они говорят, говорят, говорят - |
В ответ им зевают, кряхтят и сопят |
Двенадцать усталых присяжных. |
Все стихло. Они принесли приговор |
И громко прочли: "Не виновен". |
Вот усики злобно крутит прокурор |
(Не может он быть хладнокровен)... |
А что же преступник?.. Небось им поклон |
Отвесил и в пояс и в ноги... |
Но нет... Он прощением словно смущен... |
Он плачет... О чем? - об остроге. |
Ну, да... об остроге. Ведь теплый приют |
И хлеб у него отнимают - |
Простили его и свободу дают... |
Свободным его величают. |
Свобода?.. ему?.. это - холод, нужда, |
Безхлебье и нищенство снова... |
Насмешкою скверной звучит, господа, |
Бедняге то громкое слово. |
Слеза за слезой накипала в глазах |
"Зачем оправдали?" |
Вертелся вопрос на дрожащих губах. |
"Куда мне итти?" Все молчали. |
Но вдруг волосами проворно встряхнул |
Оправданный; вмиг ободрился, |
Лукаво и смело на судей взглянул |
И низко им всем поклонился. |
Нашел он: "В кабак я отселя пойду, - |
А там уж известна дорога... |
Мне добрые люди укажут... найду... |
Прямую - опять до острога!" |
Крылья.
Мне снился сон и страшный и тревожный: |
Что будто бы умею я летать, |
Когда хочу... (Во сне порою можно |
Ужасную нелепость увидать...) |
По грязной улице в ночную пору |
Иду во сне по лужам и впотьмах. |
Мне тяжело, дорога вьется в гору, |
А я тащусь в промокших сапогах. |
"Ведь крылья есть!.. Зачем же не летишь, |
А как червяк ползешь по луже гадкой - |
И падаешь и ощупыо скользишь?.." |
Тут сила новая во мне проснулась, |
И смелою и легкою ногой |
От грязи, от земли я оттолкнулась, |
И в воздухе лечу... Лечу стрелой... |
Несет меня неведомая сила, |
Мне дышится так вольно и легко... |
В густой туман закутавшись уныло, |
Внизу земля осталась далеко... |
А наверху волшебной красотою |
Сияет ночь в порфире голубой, |
И полно все чудесной тишиною |
И вечною, холодной чистотой. |
Земля и жизнь, волнение и страсти, |
Страдание людей оттуда так смешны, |
Что глазки звезд без всякого участья |
Глядят на них из синей глубины... |
И с высоты спустилась я опять, |
Чтоб вновь начать свое земное дело: |
Скользить в грязи - и падать и страдать!.. |
Обреченная.
На улицу меня швырнули, как котенка, |
В семь лет, - в тот год, как мать в подвале умерла. |
Я шустрая была и ловкая девчонка; |
Я скоро ремесло доходное нашла. |
Уж я была стара в семь лет. Все понимала. |
Позор и нищета мне с первых жизни дней |
Открыла тайны все вонючего подвала... |
Все, - что богатые скрывают от детей. |
Где деньги мать берет; как тянет яд косушки; |
Где гривенник добыть ей под залог тряпья; |
Что крепче, что больней - пинки иль колотушки?.. |
Что значит красть и лгать; что значит: "дочь ничья"... |
Ох, много знала я... Меня не удивляло, |
Что мать по вечерам уходит со двора |
И возвращается без шляпки полинялой, |
Вот азбук да молитв не знаю я - известно... |
Не помню, чтоб и мать крестила лоб хоть раз... |
Да и когда же нам молиться? Бог для "честных", |
Для "чистой публики", а не для подлых - нас... |
Что, бишь, я начала?.. Ах, да... Меня прогнала |
Хозяйка, - говорит: "Ступай на хлеб проси! |
У церкви, там, постой!" И строго приказала: |
"Смотри, что соберешь, - сейчас ко мне неси!" |
Ну, вот я и пошла... На паперти стояла, |
Когда от всенощной валил народ толпой; |
Орава нищая меня в бока толкала; |
Никто не услыхал плаксивый голос мой. |
Тут я на хитрости пустилась... И дорогу |
До кабака нашла и звонким голоском |
Запела песенку, каких я знала много... |
Одну из тех, что мать певала под хмельком. |
Услышали внутри... Зазвали... Всем забавно, |
Что Казимира им, такая мразь, поет; |
Кто дал пятак, кто грош; хохочут: "Во так славно! |
" |
А пьяненький один мне налил рюмку водки |
И, путаясь рукой в курчавых волосах, |
Погладил их, сказал: "Для прочищенья глотки |
Хвати! Будь молодцом... Как есть во всех статьях!" |
И целовальник сам посмеивался глухо |
Своим разъевшимся, расплывшим животом: |
"И завтра приходи, - шепнул он мне, - воструха!" |
И тоже наградил зеленым медяком. |
За выдумку меня хозяйка похвалила, |
Когда вернулась я вся красная домой. |
"Ну, девка, - ты шустра..." И в вечер тот не била. |
А медяки взяла, в сундук сложила свой. |
С тех пор на промысел во всякую погоду |
Она меня гнала пинком по вечерам. |
И стала я расти... Шли за годами годы. |
А вместе с красотой рос мой позор и срам. |
Я хороша была... Эх, барыня, начало |
Истории моей уж огорчило вас... |
Просили "все" сказать... Прослушали так мало... |
Да и к чему, к чему?.. Вы ласково и мило |
Сказали, что "спасти" меня хотите вы... |
Оставьте, барыня!.. Меня спасет могила... |
Иль спички серные, или вода Невы... |
Рассказывать?.. Ну, вот... Старик какой-то славный, |
Добрейший сжалился над бедной сиротой; |
Увел меня к себе и содержал исправно. |
Учил, ласкал, рядил... А кончилось бедой... |
Пятнадцать было мне, когда я убежала |
От "доброты" его... Господь ему судья... |
Я, глупая, его за дедушку считала... |
Почтенный, весь седой... была жена, семья! |
Потом... В провинции "служила" в оперетке; |
Играла я пейзан, матросов и пажей. |
Антрепренер сказал: "Такие ноги - редки!.. |
Беру вас, душенька, на роли без речей". |
Известно, что потом... Рассказывать нет силы |
Всю грязь, весь смрад, весь чад, что я пережила... |
Я память пропила... Я все перезабыла. |
Да, да! Обречена от самого рожденья |
Быть "падшей женщиной"! И мачехи Судьбы |
Не смоется клеймо... Какое мне спасенье? |
Устала я... Больна... Не выдержу борьбы. |
Когда вы в первый раз евангелье читали, |
Я плакала, - а вы сказали: "Спасена!" |
Нет, барыня моя, вы с книгой опоздали... |
Теперь уж не спасет погибшей и она... |
Вот... знаете ли что?.. Ступайте-ка в подвалы, |
В трущобы, где жила я с матерью своей... |
Есть девочек таких там и теперь не мало, |
Есть "обреченные"! Спасите их детей! |
Меня нельзя спасти! Простите, дорогая, - |
Быть "честной" не могу... К работе не годна... |
А книга хороша... Я вспомню, умирая, |
Что в ней написано: "Ты будешь прощена!" |
В степи.
Разубрана вся степь раздольная цветами; |
Прогретая насквозь, вся дьшит, вся живет |
Свободы и любви весенний гимн поет. |
Букашки, мотыльки и пчелы золотые - |
Все счастливо кругом, все полно красоты! |
Завидую я им; они - цари земные! |
Какой-нибудь цветок куриной слепоты |
Счастливее меня. Головку поднял гордо, |
Доволен сам собой да капелькой росы; |
Свободно он растет и в солнце верит твердо; |
Он о Петровом дне и лезвее косы |
Не думает... А я свои воспоминанья |
И думы мрачные несу в степной простор. |
Мне слышны страждущих далекие стенанья, |
Сквозь шелест ветерка и птиц веселый хор. |
Природы праздничной волшебные картины |
И свежий аромат безбережных степей |
Напоминают мне сожженные равнины, |
Где груды тел лежат, и льется кровь людей. |
Песня париев.
Какое дело нам, что к ясным небесам |
Что яркие цветы пестреют по лугам, |
Что Ганга светлого священное теченье |
Плодотворит поля, лежащие кругом, |
Что солнце золотит плоды своим лучом? |
На пажитях стада пасутся не для нас; |
И пчелы не для нас сбирают мед душистый... |
Где те источники, где можем мы хоть раз |
Напиться в знойный день воды студеной, чистой?.. |
Есть водопой для нас, где пить не станет скот, |
На дне вонючих ям, в окраинах болот. |
Где те лежат поля, где наш взрастает рис? |
Где, весело шумя широкою волною, |
Пшеницы пышные колосья налились, |
Для пищи нам зерно готовя золотое?.. |
Нет в поле стебелька, нет травки по лугам, |
Былинки в мире нет, принадлежащей нам!.. |
В трущобах и лесах есть норы у зверей, |
А пташка малая в тени дерев прохладной |
Для гнездышка птенцов, для песенки своей |
Где ж париев дитя увидит Божий свет? |
Где колыбель его?.. Ему приюта нет. |
Когда с долины тень поднимется и мглой |
Окутает лесов священные вершины, |
Пригонит падиал своих слонов домой, |
А судра с песнями с засеянной равнины |
Приходит - и семьи вечерний пир готов... |
Где пария найдет гостеприимный кров? |
Когда над всей землей царит немая ночь, |
И женщины творят таинственные знаки, |
Чтоб сонмы злых духов прогнать от дома прочь, |
И все живое спит в густом, безмолвном мраке... |
Где пария тогда вкусит отрадный сон? |
Найдет ли где-нибудь себе ночлег и он? |
Когда приходит смерть и вся семья в слезах |
Над телом мертвеца творит обряд прощальный, |
Течет бальзам в костер на драгоценный прах |
И к небу "дух" летит с молитвой погребальной, |
С надеждой радостной на "пробужденья" час... |
Пейзаж.
Лесное озеро, как зеркало большое |
В зеленой рамке мхов, блестящее, - легло, |
И отраженный в нем со всею красотою, |
Глядит сосновый бор в волшебное стекло. |
Торжественно идет в лесу богослуженье: |
Курятся под росой кадильницы цветов |
И тихий стройный хор жужжание и пенья |
Несется высоко, - молитвою без слов. |
Теплынь и тишина. Вот бледная, большая |
Звезда затеплилась пред алтарем небес |
И трепетно горит, как свечка трудовая. |
Замолкло все. Луной посеребрился лес. |
Теплынь и тишина. Скользят ночные тени |
В тумане радужном; в мерцании лучей |
Проснулся целый рой таинственных видений. |
Русалки чудятся меж дремлющих ветвей. |
Какой волшебный свет и кроткое сиянье! |
Как мирно все кругом! Поверить не легко, |
И холод, и нужда... там, - где-то, далеко!.. |
Три загадки.
(Сказка).
I
В старину стародавнюю, детушки, |
За морями далекими - синими, |
Жил-был царь. Был он нрава веселого, |
Любил шутки шутить, позабавиться, |
Умным, красным словцом распотешиться, |
Смеху ради загадки загадывать; |
Да такие, бывало, затейные, |
Неразгадливые, все мудреные, |
Что бояре - разумники думные, |
И дьяки - грамотеи, начетчики, |
Ровно старые пни во темном бору, |
Все стоят да молчат: не под силушку, |
Невдомек им загадочки царские. |
Только раз добрый царь тот прогневался |
Не на шутку совсем; виноватым был |
Воевода, богатый боярин, князь, - |
Воевода справлял службу царскую |
Лет уж двадцать, пожалуй, без малого, - |
А и жил он себе припеваючи, |
Взятки драл и с живого и с мертвого, |
Дел не делал, - от дела не бегивал, - |
Ел да пил, да спал, - с того гладок стал. |
Приходили к царю челобитчики |
С превеликою слезною жалобою |
На того воеводу-боярина, |
На его ли неправый Шемякин-суд, |
На его ли на службу ленивую. |
- "Погоди же ты, вор, пузо толстое! |
Я с тобою по-свойски разделаюсь!" - |
Крикнул царь, и призвал виноватого |
Во хоромы дворцовые, светлые. |
То не старый дуб, бурею сломанный, |
Покачнулся, к сырой земле клонится, - |
То приходит, - дрожа, что осинный лист, |
Перед грозною царской опалою, - |
Все земные поклоны, - великие, - |
Воевода Киндей Вахрамеевич. |
А царь молвил ему, усмехаючись, |
Словно красное солнышко, - весело: |
- "Уж и здравствуешь ты, воевода наш, |
Свет-боярин Киндей Вахрамеевич! |
Посмотреть на тебя - любо-дорого! |
Раздобрел ты у нас на кормлении |
С даровых-то хлебов, со рассыпчатых, |
С даровых ли медов, со забористых, |
Со спанья на пуховых перинушках; |
Как бы только от жира не лопнула, - |
Неровен час, - утроба широкая! |
Эй, проснись! сослужи службу верную, |
Разгадай-ка ты мне три загадочки, |
Шевельни, друг, мозгами боярскими! |
Уж как первая-то немудреная: |
Сосчитай, оцени без ошибочки, - |
Да копейка в копейку, без хитрости, - |
С теремами, хоромами пышными, |
Со престолом из чистого золота, |
Жемчугом, изумрудом украшенным, |
С нашим царским венцом, что как жар горит, |
Ярче звезд, краше месяца ясного, |
С нашей царскою шубой собольею, - |
Да со мною самим - царем-батюшкой?!.. |
Оцени, - не утай ни полушечки... |
А вторая загадка - не хитрая: |
Если сяду я, царь, на добра-коня, |
Поскачу все вперед без оглядки, |
Всю объеду кругом землю-матушку, - |
Скоро ль я ворочусь к молодой жене, |
К малым деткам, сюда, во дворец домой?.. |
Разочти поверней, пораскинь умом, |
Да, смотри, не проврись и на полчаса!.. |
А уж третья загадка совсем проста: |
Угадай мою царскую думушку, |
Расскажи мне ее слово дС слова... |
На разгадку дам сроку три месяца; |
Хорошо отгадаешь - пожалую |
Аксамитною шубой собольею |
С наших царских плеч, вороным конем |
Да казной золотою несметною; |
А запнешься, - тогда не прогневайся: |
Повелю привести клячу старую, |
Водовозную клячу негодную, |
Повелю конюхам - слугам верныим |
Поймать тебя, неуча, за руки, |
Что за белые руки боярские, |
Одевать тебя в платье рогожное, |
На ту клячу сажать, - в руки хвост давать |
Да вести так на площадь базарную |
Всем-то добрым людям на посмешище; |
Не бывать впредь тебе воеводою, |
Не бывать тебе князем-боярином, |
Прогоню тебя, смерда, и с глаз долой!.." |
Испугался Киндей Вахрамеевич |
Пуще страшного грома небесного |
И пошел, словно в воду помокнутый, |
Словно щей похлебал, да не солоно; |
А от царского смеха могучего |
Задрожали палаты высокие, |
И бояре ничком все попадали. |
II
Не волна за волной прокатилася, |
В чужедальних морях пропадаючи; |
Не весенние резвые ласточки |
Друг за дружкой летят вереницею; |
Прокатилось-прошло быстро времячко; |
Пролетали последние красны дни; |
Воевода Киндей Вахрамеевич |
Закручинился думой крепкою: |
"Как к царю мне итти? Как ответ держать?" |
Он не пил и не ел, по ночам не спал, |
От зари до зари все рассчитывал, |
И в уме и на счетах прикидывал; |
Он скликал звездочетов, кудесников, |
На бобах разводил с ворожейками; |
Все-то встали втупик, не смекнут никак |
Трех загадочек царских мудреныих, - |
Виноватому на-смех загаданных. |
Приходили денечки остатние, - |
Трое суток всего оставалося, - |
Пуще старый Киндей закручинился, |
Говорил он себе таковы слова: |
"Ох, ты гой еси, старый боярин, князь, |
Воевода Киндей Вахрамеевич! |
Знать, стряслася беда неминучая, |
Умирать тебе, старый, приходится! |
Не срами ты седую головущку, |
Не ходи во дворец к царю-батюшке |
Одеваться во платье рогожное! |
Не садися на клячу негодную, |
Не бери ты хвоста лошадиного |
В свои белые.руки боярские, |
Не смеши весь крещеный честнСй народ! |
Во дремучий, сырой, непроглядный бор; |
Захвати ты с собой шнурок шелковый, |
Завяжи неразвязную петельку, |
Поищи в бору горькой осинушки, |
Да прикончи житье горемычное!.." |
Шел боярин Киндей Вахрамеевич |
Темным лесом два дня и две ноченьки, |
И забрел он в трущобу далекую, |
На большую поляну зеленую. |
И росла там осинушка горькая; |
А подпасок Макар там телят гонял. |
Узнавал пастушенко боярина, |
Отходил от телят, земно кланялся. |
"Уж ты, здравствуешь ли, воевода наш, |
Свет-боярин Киндей Вахрамеевич!.. |
Вот гора-то с горою не сходится, - |
Человек с человеком встречается!.. |
Да какая кручинушка лютая |
Завела тебя, князь, в сыр-дремучий бор, |
И с каких-таких страшных, великих бед |
Извелся ты весь, ровно былиночка, |
Молоньею-стрелой опаленная? |
Расскажи-ка мне горе боярское, |
Может, я, серый лапотник, выручу". - |
Стал боярин Макару рассказывать |
Про цареву опалу жестокую. |
Про смешные загадочки царские; |
А сам плакал слезами горючими |
Да к осинушке петлю привязывал. - |
Думал: "Где уж тебе, сиволапому, |
Быть умней воеводы боярина". |
Все прослушал Макар, ухмыляючись, |
Да в кудрявом затылке почесывал; |
Под конец и сказал: "Ох, ты гой еси. |
Воевода Киндей Вахрамеевич! |
Погоди ж ты к осине привязывать |
Неразвязную петельку крепкую: |
Я тебя, горемычного. вызволю |
Скидавай-ка ты шапку боярскую |
И широкий кафтан - золотой парчи, |
Скидавай и сапожки сафьяные! |
Одевай-ка меня воеводою! |
Мигом я к царю-батюшке сбегаю, |
Разгадаю загадочки царские. - |
А и все-то они немудреные! |
Мало ль что не под силу боярину, - |
Ну, а нам, мужикам, дело плевое!" |
Как оделся Макар в парчевой кафтан. |
Как обулся в сапожки сафьяные, |
Да надел на затылок нечесаный |
Воеводскую шапку высокую. - |
Стал похож на Киндея-боярина, |
Как две капельки, просто - ни дать ни взять; |
Борода у него словно выросла, |
И откуда взялось брюхо толстое. - |
Мать родная - и та не признала бы. |
Взговорил он таким зычным голосом: |
"Ну, а ты, брат Киндей, - не прогневайся, |
Надевай-ка мою сбрую серую. |
Обувай мои лапти дырявые, |
Да ступай за Макара телят гонять! |
Как отпустит меня царь наш батюшка |
С превеликой богатою милостью, |
Удосужусь, - тогда за тобой приду. |
Тебя, глупого, из лесу выведу!.. " |
III
На престоле червонного золота, |
Жемчугом, изумрудом украшенном, |
В драгоценном венце, что как жар горит, |
Краше звезд, краше месяца ясного, - |
Словно солнышко весел и радостен, - |
Царь сидел и Макара допрашивал, |
Воеводой его величаючи: |
- "Говори, не стыдись, воевода наш, |
Свет-боярин Киндей Вахрамеевич, |
Разгадал ли загадочку первую: |
Оценил ли меня - царя-батюшку |
И с моей кой-какою худобишкой? |
" |
Отвечает Макар не робеючи: |
"Оценил я тебя - ценой верною! |
За все чистое красное золото, |
Что лежит во сырой земле-матушке, |
Ни купить ни продать твой царев дворец |
С теремами - хоромами светлыми, |
Со престолом твоим златокованным; |
За все клады подземные тайные, |
За сокровища все сокровенные |
Ни купить ни продать и царев венец. - |
На твоей голове что красуется. |
А тебя самого оценить мне как? |
И на это ответ дам по совести: |
Только вспомни, отец, - Кого продали |
Нечестивым за тридцать серебряных... |
Вспомнил, царь?.. |
Ну, теперь за тебя я дам - |
Двадцать-девять - и больше ни денежки! |
Сам ты видишь: цена без ошибки, - |
" - |
- "Ладно, князь!.. - отвечал улыбаясь царь. - |
Хитро выдумано. - красно сказано!.. |
Отгадал ты загадочку первую, |
Видишь, вовсе была немудреная! |
Ну, вторую разгадку скорей скажи: |
В сколько дней обскачу на лихом коне |
Я всю землю кругом и вернусь домой? |
Да, смотри, не проврись и на полчаса!" |
Отвечает Макар, не робеючи: |
"Если встанешь ты, царь, с зорькой раннею |
Да поскачешь кругом земли-матушки |
На лихом-то коне - рядом с солнышком... |
Ни на пядь от него не отстань, смотри!.. |
Так вернешься домой через суточки, - |
Лишь другая заря зарумянится!.." |
Рассмеялся тут царь во все горлышко, |
И бояре кругом рассмеялися. |
- "Эк, хитер ты, Киндей Вахрамеевич! |
Уж и выдумал что! рядом с солнышком!.. |
Не знавал за тобой такой удали... |
Отгадай же теперь мою думушку, |
Что сейчас вот в уме зародилася, |
Расскажи мне ее - слово дС слова, |
Да чтоб правды в речах твоих не было... |
Не то - сшито, вон, платье рогожное, |
Водовозная кляча оседлана!" |
Отвечает Макар, не робеючи: |
"Про меня твоя царская думушка: |
"Плут великий Киндей Вахрамеевич! |
Разгадал он мои две загадочки!.." |
А и правды в речах моих не было: |
Пред тобой, государь, не боярин твой |
Воевода Киндей Вахрамеевич! |
Я - Макар Митрофанов, крестьянский сын, |
А Киндей у меня там телят пасет; |
Не вели ты казнить его, глупого!.." - |
- "Вот как..." - вымолвил царь и задумался, |
А бояре все рты поразинули. |
Напоследок сказал зычным голосом: |
- "Ты - Макар-пастушонко, крестьянский сын? |
Ты тот самый Макар, что телят гонял? |
Ладно!.. Будь же теперь воеводою! |
А Киндея, опального нашего, |
Плута, вора, раба нерадивого, |
Выдаем мы сейчас головой тебе!.. |
Ну, боярин Макар Митрофанович, |
Поздравляем тебя с царской милостью, |
Послужи-ка теперь верой-правдою |
Нам и нашему миру крещеному!.." |
Оробел тут Макар, земно кланялся: |
"Ох, ты гой еси, свет наш, надежа-царь! |
Где уж мне, мужику сиволапому, |
Воеводою быть, - миру службу служить? |
Надо мною, отец ты наш, смилуйся! |
Отпусти меня лучше телят гонять, - |
Наше серое дело - мужицкое!.. |
Отвечал ему царь усмехаючись: |
"Ладно, парень! Пусть будет по-твоему; |
Я другого пошлю на кормление; |
У меня их, бояр, непочатый край!.. |
Вишь ты, сколько стоит - рты разинули... |
Исполать тебе, малый! Проси у нас |
За утеху какой хочешь милости; |
Хоть полцарства запросишь - отдам тебе!" |
Ободрился Макар, - головой тряхнул. |
"Если так, пусть Киндей Вахрамеевич, - |
Плут и вор, нерадивый, лукавый раб, - |
Остается у нас воеводою. |
Он теперь проучен, станет шелковый... |
Да и сыт!.. Знаешь сам, скоро двадцать лет, |
Как растим мы ему брюхо толстое, |
Набиваем утробу широкую! |
А пришлешь ты к нам, царь, на кормление |
Воеводу тщедушного, нового, - |
Так придется раскармливать сызнова... |
Ох!.. И чисто метет метла новая!.. |
Рассмеялся тут царь во все горлышко, |
Покраснели - что раки печеные. |
- "Молодец ты, Макар Митрофанович, - |
Смеючись, государь похвалил его, - |
И с царем в голове родила на свет |
Тебя умница-матушка родная, |
А умен и тот поп, что крестил тебя! |
Распотешил ты нас и бояр-дворян, |
Вишь, какие стоят все веселые, - |
Угодил ты им, знать, да не в бровь, а в глаз! |
За утеху тебя, парень, жалую |
Аксамитною шубой - собольею |
Со плеча своего со могучего, |
Да конем вороным, да своей казной - |
Все червонцами - шапочкой полною! |
А теперь ты ступай за Киндеем в лес; |
Растерял он, поди, всех телят твоих!.. |
Пусть уж, глупый, опять воеводствует!.." |
Эта сказка, детушки милые, |
Ради смеху-потехи, без хитрости |
Подвиг дикарки *).
(Быль).
В океане далеком, на вольном просторе, |
Чудный остров зеленый раскинулся пышно |
И расцвел, словно сад средь безбрежного моря. |
Мирно жили там люди, трудились неслышно - |
Муравейником дружным ютились на свете |
В бедных хижинах, - просты и кротки как дети. |
И врагов у них не было. Только могучий |
Великан Килавеа грозил им вершиной |
В конце острова, скрывшись за белою тучей, |
И во мраке ночном весь пылал над долиной, |
Появляясь во всей своей силе чудесной, |
Словно огненный лес над горой поднебесной. |
И горе той молилися темные люди, |
За жилище великих богов почитали |
И на склоне ее огнедышащей груди |
Храм построили. Старцы-жрецы им сказали |
Спокон веку, что грозная Пейла богиня |
Люди темные верили. В сказке старинной |
Хитроумных жрецов о богине жестокой |
Говорилось: что пряди косы ее длинной |
Обвивают утесы над бездной глубокой; |
Что в предвечном огне, в раскаленном чертоге |
С ней пируют и пляшут всесильные боги; |
*) В этом стихотворении рассказано истинное происшествие, случившееся на одном из островов Тихого океана в 1825 году. На этом острове есть высочайшая огнедышащая гора Килавеа. Островитяне-дикари покловялись этой горе много веков; приехавшие из Европы проповедвики слова Христова просветили их, а молодая дикарка Капиолани своим подвигом утвердила суеверных братьев в истиной вере).
Что всех женщин ревнует она, ненавидит, |
И к горе своей им подходить запретила; |
Что весь остров погубит, когда их увидит |
В заповедном лесу, где она насадила |
Между черных обвалов и скал темно-красных |
Для бессмертных мужей своих ягод прекрасных. |
Говорилось: "Лишь жертвами ей, - кровожадной, - |
Можно злобу ее укротить людям темным. |
Страшен гнев ее! Лавой клокочущей, смрадной, |
Огневыми волнами, потоком огромным |
Она выжжет долину, засыплет золою, |
И она воцарится над бездной морскою". |
Злобной Пейлы. Жрецы ее в храме громадном, |
Не согретом лучами небесного света, |
В диких плясках служили богам безпощадным, |
Приносили им жертвы, народ обирая, |
Души робкие мрачным обманом пугая. |
Но пришли корабли из далекого края, |
Привезли проповедников Божьего слова... |
И в восторге немом, "белым братьям" внимая, |
Дикари обратились во стадо Христово; |
Правда Божия, свет и любовь, и свобода |
Засветились в измученных душах народа. |
В них слова Всеблагого запали глубоко, |
Сердцем детским они понимали ученье; |
Но жрецы изуверы богини жестокой |
Раззореньем грозили, пророчили мщенье, |
Страхом смерти мучительной души пугали |
И подвижников честных Христа проклинали. |
И смутился народ: "Кому верить: Христу ли, - |
Проповеднику кроткому Божьего Царства, |
Темных - нас? Или "белые" полны коварства |
И хотят, чтоб богиня нам всем отомстила. |
Наши села рекой огневой затопила?.." |
- "Что ж, - кричал старый жрец, - если верите "белым", |
Так идите скорей к грозной Пейле в чертоги, |
Загляните в лицо ей хоть раз взглядом смелым |
И узнайте, спасут ли вас новые боги!.. |
Да нарвите нам ягод в лесу заповедном!.." |
И звучал его хохот злорадством победным. |
- "Что?.. боитесь?.. - взревела несытая стая, - |
Бойтесь, бойтесь вовеки! Платите нам дани, |
Мы спасем вас!.. "Вдруг вышла жена молодая |
Предводителя Найия - Капиолани |
И сказала: - "Я верю во слово Христово! |
Пейлы - нет! Я сейчас доказать вам готова." |
Жизнь отдам, а жрецов вековые обманы |
Вам открою, нарушу их Пейлы заветы, |
Вот при вас по тропинкам горы-великана |
В лес пойду заповедный!.. А завтра к рассвету |
Не страшна мне богиня! Отец наш со мною!" |
И пошла она смело. Народ изумленный |
Шел за ней до подножья горы неприступной. |
- "Ты умрешь!" - завопил старший жрец исступленный |
И затрясся от злобы. Душою преступной |
Чуял он: "Вот откроются очи народа, |
Белый жрец оттягает у нас все доходы". |
Ночь настала, и заревом пламенно-красным |
Загорелося небо над мрачной горою; |
Христианка все шла по тропинкам опасным |
Между скал и обрывов бесстрашной ногою. |
Выше... выше!.. Чуть видны уж белые ткани |
Ее платья!.." И скрылася Капиолани... |
На заре принесла она ягод народу |
И сказала: - "Там нет ни ревнивой богини |
Ни богов кровожадных! Дарю вам свободу, - |
Пейлы нет! Там Отец наш живет на вершине, |
И везде Он живет! Он один был со мною!.." |
И поверили ей дикари всей душою. |
И жрецы ее скрылись. Грозит из тумана |
Огневой Килавеа; но люди в долине |
Уж теперь не боятся горы-великана: |
Успокоилась робких сердец их тревога. |
Они верят в защиту Всевышнего Бога. |
Белое перо.
(Американская быль).
На дальней окраине Нового Света |
Стояла когда-то, в минувшие лета, |
Под сводом зеленым сплетенных ветвей, |
Простым деревянным крестом осененная, |
Молельня, из грубого теса сложенная |
Руками усердными братства "Друзей"; |
И малое верное стадо Христово |
По праздничным дням собиралося в ней |
И слушало Божие слово. |
То было в тяжелое смутное время, |
Когда дикари, - краснокожее племя, - |
Восстали. И в чаще родимых лесов |
"красные псы кровожадные" |
На "белых шакалов". Орда безпощадная |
Врывалась под мирные кровли домов - |
И мстила пришельцам за землю родную, |
Смывая горячею кровью врагов |
Обиду свою вековую. |
Из хижин лесных, из сожжеиных селений |
Все жители скрылись в стенах укреплений, |
Все просят: "Защиты, оружья, солдат!.." |
Со страху все пахари стали солдатами, - |
Грызутся зуб за зуб со "псами проклятыми". |
Один лишь "Друзья" без оружья сидят - |
Спокойны, бесстрашны - под кровлей убогой; |
Их вера такая: "Индеец - нам брат. |
Мы - дети Единого Бога". - |
К молитве вечерней они в воскресенье |
В молельне сошлись и поют в умиленьи |
Святой, вдохновенный любовью псалом: |
"Ты с нами, Отец! С нами - Сила небесная! |
Не страшны враги, не страшна смерть телесная!" |
Разносятся звуки дрожащей волною |
Далеко, высоко. В молчаньи немом |
Внимает им небо ночное. |
Вдруг - дикие вопли, и лязг, и бряцанье, |
И топот, и словно волков завыванья |
Послышались близко. Индейцы, впотьмах, |
Подкрались к молельне. Свирепые, красные, - |
Расписаны к бою их лица ужасные; |
Сверкает топор в беспощадных руках, |
В жестокой забаве войны закоснелых; |
Насмешкой кровавой - на всех поясах |
Мотаются волосы "белых". |
В открытые окна, в открытые двери |
Глядят они жадно... (Так хищные звери |
Следят за добычей в трущобе лесной...) |
И вдруг - все притихли. Стоят, изумленные, - |
Застыли, - как Божьей грозой пораженные, |
И смолк их зловещий, пронзительный вой. |
Всесильное что-то коснулось их слуха; |
Дыханье "Великого Духа". |
В молельне - все тихо. В немом созерцаньи, |
Без рабского страха земного страданья, |
Спокойно "Друзья" ожидают конца, |
Молясь: "Не введи их, Отец, в искушение, |
Спаси их, не дай совершить преступление". |
Встал с места старик и сошел со крыльца, |
И молвил индейцам, открыв им объятья: - |
"Мы все безоружны. Во имя Отца, - |
Входите, - помолпмтесь, братья!" |
И вождь дикарей - ягуар поседелый - |
Пожал его руку рукою несмелой |
И тихо сказал: - "Краснокожий твой брат |
Уходит. Он знает: "Друзья" - безоружные - |
Работники, Духу Великому нужные, |
На белых шакалов пойдет мой отряд, - |
На тех, кто нас грабит, считая нас псами, |
На тех, кто приводит к нам красных солдат... |
А с братьями - братья мы сами!" |
Как выводок змей, по кустам исчезая, - |
Бесследно пропала во мраке густом. |
А вождь поднял руку, с улыбкой таинственной, |
К пучку белых перьев прически воинственной, |
Что высилась гордо над мрачным челом, |
И вынул одно; и пером этим длинным |
Украсил косяк над дверьми, под крестом, |
Сказав: "Вот защита невинных! |
Отныне, - брат белый, - даю тебе слово, |
Стоять за вас грудью все племя готово, - |
Никто вас не тронет: так "Дух" приказал! |
Прощай... Мои братья спешат в укрепление, |
Где пушка голодная ждет нападения, - |
В берлогу, где спит длиннозубый шакал!.." |
Он скрылся. Старик возвратился в собранье, |
Молитву Господню "Друзьям" прочитал, |
И все разошлися в молчаньи. |
Мученица.
Спокойно стояла она пред судом, |
И громко, с восторженно-светлым лицом, |
Призналась: она - христианка. |
Ей лютая пытка и казнь не страшна, |
И смерть она примет покорно, - |
Гонений за правду пришли времена, |
Ей жить с палачами позорно. |
И в ужасе суд от безумных речей |
Красавицы гордой и смелой! |
Им жалко, что станет добычей зверей |
Прекрасное, нежное тело. |
"Как в грязную, дикую секту жидов |
Такая красотка попала?.. |
Нелепое стадо клейменых рабов!.. |
Однакож... как много их стало... |
Как быстро во тьме разрослося оно - |
Его, Назарея, ученье..." |
Красавицу в цирк отослать решено, |
Голодным зверям иа съеденье. |
Она не бледнея и в цирке стоит; |
Пророческим оком с восторгом глядит |
На будущность славы и света. |
Толпа рукоплещет, арена шумит... |
Она к истязанью готова: - |
"Я верю, я знаю, - оно победит, |
Распятого вещее слово! |
Я вижу: кумиры нечистых богов |
С лица исчезают земного... |
Мой Бог воцарился на веки веков, |
Бог равенства, братства святого. |
Великому делу я жизнь отдала; |
Победа за нами - я верю!.." |
И с кроткой улыбкой навстречу пошла |
Она к разъяренному зверю. |
ОТРЫВКИ.
I
Засни, засни, усталая душа, |
Пока на небесах в торжественном молчаньи |
Стоит царица ночь, бледна и хороша, |
Как первых, светлых дней любви воспоминанье! |
Баюкает тебя обманом сновидений. |
Разбудит скоро ненавистный день |
Змею - тоску разлуки и сомнений... |
Засни, - придет забвенье и покой, |
Утихнет в сердце боль и притаятся слезы, |
И к изголовию слетят былого грезы - |
Прекрасных призраков неуловимый рой... |
II
Последний удар.
Мне грезилось, что я - случайно позабытый |
На поле битвы, между мертвых тел |
Израненный боец, врагами недобитый... |
Настала ночь; завыли волки; прилетел |
Зловещий ворон. Надо мной в тумане |
Плыла холодная красавица-луна |
Глядела царственно, спокойствие полна. |
"Когда же смерть придет? Когда конец мученья? |
Добейте, люди-братья! Сжальтесь надо мной!" |
Вдругъ - шорох, свет... Идут! В груди моей больной |
Вы подошли ко мне... Любимая рука |
Ударила меня ножом безь сожаленья, |
И верен был удар, - и рана глубока... |
III
На прощанье.
Бледный каторжник припомнит вдруг порой |
Небо родины, приветно голубое |
И ласкающий луч солнца золотой; |
Иногда - родных, заветных песен звуки |
Так и мне, впотьмах и холоде разлуки, - |
Снится голос твой и свет твоих очей... |
IV
* * *
Все великие истины миру даются не даром; |
Покупают их люди всегда дорогою ценой; |
Там, где пошлость торгует дешевою "правдой людской". |
Не навеет их на душу легким, приветным дыханьем |
Мимолетного ветра попутного; с бою, - под бурей-грозой, - |
Добывается истина, - тяжким трудом и страданьем, - |
И в истерзанном сердце, стерпевшем все раны и боли, |
В час тяжелый сомненья, отчаянья, - в час роковой |
Всходит Истина вдруг, словно колос на вспаханном поле. |
И воскреснет душа, истомленная долгой борьбой. |
Оригинальные произведения.
Чужому горю
Моя муза
Отклик
"Новое знакомство". К. В. Лемоха
Божье окошко
Любимые куклы
Хата
Картинки с натуры:
I. Под праздник
III. Милостыня
IV. У кабака
V. Два мальчика
VI. Незаконный
I. Задунай
II. Юродивая
В альбом счастливице
Сумасшедшая
Моя болезнь
Memento mori.
Деревенский пейзаж
Зимою
Оправданный
Обреченная
В степи
Песня париев
Пейзаж
Подвиг дикарки
Белое перо
Мученица
Отрывки:
II. Последаий удар
III. На прощанье
IV. Все великие истины миру даются не даром