Попутчик

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Попутчик (старая орфография)

О фантастических и странных встречах в вагоне, о попутчиках сумасшедших, таинственных, попутчиках-преступниках рассказывается и пишется много чудесных историй. А я вот вам, Александр Валентинович, разскажу правду, как мне в прошлом году чорт послал такого попутчика, что я от него еле ноги уволок.

В Петербурге мы кое-что настряпали, и надо было удирать за границу. Полиция искала меня вообще, как революционера, но специально по делу искать еще не начинала и даже не подозревала моего в нем участия. Поэтому удирал я без особой конспиративности, даже с некоторою наглостью. Паспорт у меня был прекрасный, а в Риге ждал меня еще прекраснейший. Билет я имел, для устранения всех подозрений, шикарный - по первому классу, в курьерском поезде оделся хорошо, барином. Над головою моею, в сетке вагона качался щегольской чемодан, в нем лежала на всякий случай полная обмундировка инженера путей сообщения: за такового я решил выдавать себя в случае надобности, так как по железнодорожной части кое-что маракую.

Хорошо-с.

Тронулся поезд от Варшавского вокзала, ну, значит, наполовину я уже спасен! Хвала тебе, перепел! В купе нас было двое. Я и пожилой господин лет уже пятидесяти - крупичатая этакая, барская фигура, сразу видать, что из "дворянских кадыков" и "красных околышей". Рожа красная, глаза навыкат, великолепнейшие усы с подусниками и остатки военной выправки. Неопытный новичок из нашей братии испугался бы этих экс-офицерских признаков, но я, наоборот, им чрезвычайно обрадовался, потому что - верная гарантия, что не шпион, а, если и шпион, то уж очень глупый: шпион ловкий и хитрый никогда не сохранить себе образа и подобия, столь обличающого воинствующую благонамеренность.

Хорошо-с. Едем. Курим. Молчим.

Шпион не шпион, тем не менее, начинаю я замечать, что спутник мой смотрит на меня как-то особенно. Что называется, таращится и таращится недружелюбно. Глазищи у него большие серые, выпучил их и вглядывается, будто в сердце читать желает. И этак - перегон за перегоном, полустанок за полустанком. Пренеприятно. "Кой чорт? - думаю. - Неужели я ошибся, и насунуло-таки меня на шпиона? Ну, уж если так, погоди ты! Живой не сдамся, да и тебе не сдобровать..." У меня с собою два браунинга было!

Прибыли в Гатчину. Десять минуть остановки. За это время меня, конечно, десять раз арестовать было можно, - только мигни жандармам на платформе. Нет, ничего. Попутчик мой с места не тронулся. Нет, значить, не шпион.

По малом времени чувствую: опять таращится. Фу ты, дьявол!.. И чем дальше, тем враждебнее. Прямо по нервам бьет взглядом своим. Несносно!

Вынимаю из кармана газету, нарочно купил на варшавском вокзале "Новое Время" для грима вящщей благонадежности. Углубляюсь в фельетон г. Меньшикова, а сам искоса, из-за листа, поглядываю на попутчика: каков?

Смотрит.

Прочитал господина Меньшикова, изучаю господина Столыпина.

Смотрит.

Столыпина кончил, "маленькое письмо" самого старика уразумел, на последнюю страницу перешел, где печатаются брачные объявления и амурные письма.

Смотрит, изверг, смотрит!

Не вытерпел я. Складываю газету вчетверо и подаю попутчику:

- Не угодно ли попользоваться?

Взглянул удивленно и как будто смягчился.

"Новое Время"? А я думал. Благодарю вас, читал, получаю. Постоянный подписчик со дня основания.

Вру:

- Я тоже.

Потом вспоминаю, что мне всего на все тридцать лет, и объясняюсь более удовлетворительно:

- То-есть, сперва мои родители, а потом я.

- Неправда ли, как приятно пишут господин Меньшиков?

Так и сказал: не пишет, но пишут. Возражаю.

- Да, но, откровенно говоря, я предпочитаю Столыпина. Отвечает с важностью:

- Что ж? Господин Столыпин тоже имеют свои достоинства. Они - упористее, а господин Меньшиков - разнообразнее.

И вдруг хохочет:

- А ведь я издали думал было, что вы "Товарищ" читаете. Ха-ха-ха!.. Совершенно не вижу ныне без очков. Ха-ха-ха!..

Вторю ему:

- Ха-ха-ха!

А сам думаю:

"Интересно знать, однако, к чему бы это с твоей стороны повело, если бы я читал не "Новое Время", но, в самом деле. "Товарищ"?..

- Ха-ха-ха!

- Ха-ха-ха!

- Позвольте, - спрашивает, - раз мы с вами уже разговорились, с кем имею честь?

На такой случай - я вам говорил уже - ответь у меня имелся готовый, и сплетена была целая история. Инженер путей сообщения такой-то, служу там-то и там-то, получаю столько-то и столько-то, командирован проверить изыскания для новой железнодорожной ветви, ведомой оттуда-то туда-то.

Попутчик слушает, кивает головою, и лик его все проясняется и проясняется. А едем мы, надо вам сказать, уже за Сиверскою, придвигаемся к Луге.

Рекомендуется и он. Землевладелец. Штабс-ротмистр в отставке. Служил когда-то в конной гвардии, а ныне рантьерствует, управляя в Петербурге тремя собственными домами. Я и дома-то знаю, - все на бойких улицах, должны приносить уйму дохода. Пушистый зверь. Едет в Псков, наведаться в именье, где недавно произошли крестьянские безпорядки, и мужики похозяйничали широкою рукою. Призывалась команда, стреляли, были убитые и раненые. Разсказывает и - поговорка, что ли, у него такая? - чуть не к каждой своей фразе вопрос лепит:

- Правда, иль нет?

Надо что-нибудь отвечать. А не обращать же мне его в вагоне в нашу эсъэрскую веру!

Вздыхаю только.

- Да, - говорю, наконец, - должно-быть, нелегкое это занятие в наше бурное время быть землевладельцем. Особенно крупным, как вы.

Он как сверкнет на меня глазами.

- А вот-с, каково хорошо стало это занятие, милостивый государь вы мой, вот что значить в наше время быть крупным землевладельцем. Извольте вы видеть сию вещицу?

И достает из кармана великолепнейший parabellum.

- Как вы думаете: зачем я эту штуку ношу при себе?

- Ну, едете в бунтующую деревню, предвидите возможность самозащиты, кто же не носить? Ничего нет удивительного! Я тоже ношу. По нынешним временам иначе нельзя.

- Для самозащиты? Нет, милостивый государь, ошибаетесь: не для самозащиты, а для нападения-с! Я не отстреливаться желаю, но аттаковать, да-с!.. Вы видите перед собою человека, который даль себе честное слово уложить хоть одного революционера из собственных рук.

- Гм...

Я невольно опустил руку в карман и тоже слегка поласкал ручку браунинга.

- Что-с?

- Нет, ничего; я просто сказал: гм.

- Не верите, что ли?

- Нет, почему не верить? Всякия бывают "честные слова" и прихоти! Только удивляюсь, что вам за охота самому? Довольно их разстреливают и вешают и без вас!

- Это, почтеннейший, там, где-то и кто-то в пространстве, а я желаю, чтобы из собственных рук! Да-с! Как встречу надлежащий экземпляр, так и положу на месте, вот этим самым инструментом, уж будьте благонадежны: не промахнусь. И... и... знаете ли, что я вам еще скажу?

- Нет, не знаю.

- Вас как по имени зовут?

- Константин.

- Отслужите завтра угоднику вашему молебен, ибо он, видимо, спас вас от великой опасности, которой вы даже не подозревали.

- Mea culpa! Mea culpa! как говорят адвокаты. Простите, почтеннейший: ведь я чуть было вас не ухлопал.

- Вот тебе раз! - смеюсь я, чувствуя, что у меня холодеет затылок, а рука так на браунинге и замерла.

- Да! Как вошли вы в купе, мне сразу помстилось: вот он, мой экземпляр!

- Помилуйте! Но что же вы нашли во мне революционного?

- А и сам не знаю, что. Как-то, - извините, - не подходите вы к первому классу.

- Вы находите?

- Да нет! Теперь не нахожу, а помстилось!

- И вы серьезно думали меня убить?

- До самой Гатчины. В Гатчине стал колебаться, не ошибиться бы. Ну, думаю, потерплю до Луги, авось обнаружить себя чем-нибудь мой революционеришка. Тогда ему тут и капут. Но вместо того вы так прекрасно себя аттестовали.

"И терпентин на что-нибудь полезен!" подумал я, бросая благодарный взгляд на лист "Нового Времени".

Затем до Пскова ехали мы уже без всяких недоразумений, даже водки выпили и ветчиною закусили. В Пскове попутчик мой вышел, разсыпаясь в чувствительных словах, как он меня полюбил, и как ему приятно было со мною ехать, и в умилительнейших извинениях, что сперва хотел было меня застрелить.

- Послушайте, - говорю. - Ведь все-таки скандал, преступление... Пришлось бы вам отвечать, ну, хоть за самоуправство.

- О, нет! Раз я уверен, что вы революционер, какое же самоуправство? Революционера можно!

- Вы уверены?

- Еще бы нет!

- Но вообразите себе: вот убиваете вы свой "экземпляр", определяя его по предчувствию там или чутью своему, и на экземпляре, - возьмите хотя бы меня для примера, - не оказывается никаких революционных примет, но, напротив, легальнейший паспорт и свидетельство о служебной командировке?

- Это ничего. Я сказал бы, что вы хотели меня экспроприировать, и я убил вас в законной самозащите.

- Это тоже можно?

- Теперь можно. Еще раз простите меня, старика, ради Бога! До приятнейшого свидания-с.

- До свидания.

"Свадьбы Кречинского":

- Гончая ты собака, Расплюев, а чутья у тебя нет! То-то, поди, злился!

1906.

Париж.