Мамка

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мамка (старая орфография)

Странную историю рассказал мне наезжий из Москвы адвокат. Настолько странную, что, выслушав, я напрямки сказал ему:

- Не врете, так правда. А, впрочем, спасибо за сюжет.

- Помилуйте! Я же сам вожусь с этим делом... мне ли не знать всю подноготную?

В одну московскую семью приезжает гостья, пожилая дама из провинции. В Москву она прибыла по делу - утверждаться в правах небольшого наследства, которое нежданно-негаданно свалилось ей от брата, холостого чудака и нелюдима, ненавидевшого свою родню. Старик умер одиноко, не оставив завещания, и имущество его досталось сестре - весьма кстати, потому что, до тех пор, она жила в страшной бедности, почти в нищете. С московскою семьею наследницу свели деловые отношения, так как москвичи тоже приходились покойному какою-то седьмою водою на киселе. Дама была впервые в доме, ее угощали, занимали, вывели к ней детей и, наконец, красивая, дородная мамка торжественно вынесла последнее произведение хозяев - шестимесячного младенца.

Дам, особенно пожилых и детных, сахаром не корми, но дай повозиться с "ангелочком", а гостья, вдобавок, только что успела предупредить хозяйку, что безумно любить маленьких. Но, к удивлению присутствующих, она - чем бы смотреть на ребенка - уставилась во все глаза на мамку, побледнела, задрожала, а та, едва подняла глаза на гостью, тоже стала белее снега.

- Что это, Господи? - глухо сказала гостья, - в глазах рябит, что ли? Ольга, это ты?

Мамка пошатнулась, ребенок скользнул с её рук, - счастье, что не на пол, а в кресла, - а сама она повалилась на ковер, в глубоком обмороке.

Переполох поднялся ужаснейший. Мамка лежит, как пласть. Гостья над нею мечется в истерике - и хохочет, и плачет, и бранится. А хозяева ничего не понимают, только чувствуют: скандал!

- Анна Евграфовна! успокойтесь! что это значит? вы знаете нашу Акулину?

- Какая там Акулина? - визжит гостья, - это Ольга, наша Ольга!

- Да, помилуйте! откуда вы взяли Ольгу? Акулина! У нея и в паспорте...

- Покажите паспорт.

Принесли. Паспорт правильный: Акулина Ивановна Лаптикова, крестьянка Некормленной губернии, Терпигорева уезда, Пустопорожней волости, деревни Заплатина, Неурожайка тож, девица, 28 лет, росту выше средняго, лицо чистое, волосы русые, глаза серые, нос и рот обыкновенные, особых примет не имеет, прописка в порядке, больничный сбор уплачен...

- Где вы ее достали?

- Акушерка знакомая привела.

Анна Евграфовна повертела паспорт в руках, посмотрела на очнувшуюся мамку и решительно заявила:

- Паспорт фальшивый.

- Полно вам!

искать.. Ты - Ольга? Или нет! Признавайся! Что уж тут? Не спрячешься.

- Я, тетенька... - пролепетала мамка.

История разъяснилась в таком виде.

Ольга N., "дочь бедных, но благородных родителей", по смерти матери, осталась восемнадцатилетнею безприданницею, на шее у тетки, которая, сама нищая, ненавидела девушку, как лишний рот в семье. Когда Ольга, чувствуя свою неуместность в теткином доме, запросилась на волю, в Петербург, Анна Евграфовна была рада-радехонька ее сплавить. Сколотив несколько рублей на дорогу, продав разные вещи, Ольга уехала, что называется, в одном платьишке. На прощанье много не горевали, разстались сухо, а затем Ольга - как в воду канула, и шесть лет о ней не было ни слуха, ни духа - до её совершенно нечаянного, негаданного, мало сказать: сценического, - сверх театрального выхода в роли мамки ребенка господ Игрековых.

Допрошенная теткою и "господами", Ольга, alias Акулина, рассказала о себе следующее.

Прибыв в Петербург, она напрасно обивала пороги в конторах, посредничающих по спросу и предложению труда, напрасно печатала объявления в газетах: ей не везло. На настоящий интеллигентный труд она не годилась - по недостаточности образования, полученного кое-как, из пятого в десятое, в жалком захолустном пансионишке. В бонны не брали: где языков требовали, а ими Ольга не владела, где спрашивали:

- Платье у вас приличное есть?

- Вот - только, что на мне.

- Так вас - прежде, чем в дом взять, еще одеть придется! Так ходить нельзя: у нас порядочные люди бывают, да и дети смеяться станут, скажут - нищая... Нет, прощайте: тратиться на туалет бонны совсем не входит в мои расчеты.

- Вычтите из жалованья.

- Да, хорошо, если вы у нас уживетесь, а - если нет? Плакали денежки. Нет, прощайте. За пятнадцать целковых в месяц вашей сестры сколько угодно, - только свистни... какие еще! с туалетцем, с языками.

Впрочем, три раза ей удалось пристроиться с грехом пополам, но не надолго: рослая, здоровая девушка, Ольга, едва успевала поступать на места, как ее начинали преследовать мужчины - ухаживаньем, а женщины - ревностью, и ей приходилось бежать либо от черезчур подозрительных Юнон, либо от черезчур назойливых Зевесов. А девушка она была чистая, целомудренная, воспитанная в строгой семье. Окружавшая ее в столице, мужская облава мерзила ей глубоко.

Так пробилась она, точно рыба об лед, два года, из которых добрых полтора - по подвалам, углам, питаясь хлебом, луком, да квасом. Одичала, огрубела, но упрямо верила, что настанут для нея лучшие дни. Вернуться к тетке не хотела ни за что, лучше - в могилу. О московском дяде хорошо знала, что, хоть умри она у него на пороге, а он ее даже в дом не пустит, двугривенного не вышлет. Кругом шныряли гадкия твари, торговки и посредницы разврата, - все в один голос кричали ей: дура, за что ты себя мучишь, когда у тебя есть драгоценный капитал молодости и красоты? Девушка, однако, держалась крепко - и выдержала.

- Хоть бы в горничные кто взял! - рыдала она.

А подвал ей хладнокровно возражал:

- В горничные тебе нельзя. Ты образованная, дворянка.

- Да какая я образованная? Я и знала-то мало, а теперь забыла все...

- Дворянка!

И, действительно, когда выпадали ей места в услужение, занять их мешал Ольге именно её дворянский вид на жительство.

- Нельзя, милая, - объясняли ей, - горничная вещь ходовая. Ее сгоряча и крепким словом обзовешь, и по затылку даже если стукнешь, - все должна стерпеть... По мировым чтобы не шляться... дело житейское... Ну-с, а вы дворянка, образованная, с вами так нельзя... Стеснять же себя ради вас в домашнем обиходе - согласитесь...

Ольга соглашалась и уходила, полная отчаяния. Если что ненавидела она теперь, так это именно свой дворянский паспорт, по праву рождения насуливший ей всяких житейских привилегий, а теперь не позволявший ей заработывать жизнь.

а все же лучше разврата. Случилось ей ненароком заработать несколько рублей поденщиною, шитьем, распродала платьишки, которыми обзавелась было на некоторых кратковременных местах своих, и, распростившись с Питером, тронулась во свояси. Ехала с ужасом, не веря, что доедет, и все надеясь: вот-вот случится такое чудо, что спасет и выручить.

В вагоне насупротив Ольги поместилась молодая женщина, краснолицая, веселая, вымившая. Едва поезд тронулся, как Ольга и попутчица её разговорились, а уже за первою станцией были приятельницами. Заметив, что Ольга едет уж очень налегке и голодная, женщина угостила ее баранками, колбасою, чаем, водкою. Водки Ольга не пила, а попутчица прихлебывала усердно и вскоре стала столь весела, что обратила на себя внимание кондуктора и настолько заполонила его сердце, что получила приглашение "погостить" у него в служебном отделении. Веселая особа согласилась, но - пред уходом - попросила Ольгу припрятать маленький узелок.

- Потому, - шептала она, - я к вам, милая, доверие получила, а кавалер этот - кто-ж его знает? Напоит, да оберет... А тут у меня, миленькая, пачпорт, да двенадцать рублев денег.

И ушла.

Ольга знала, что спутницу её зовут Акулиной Ивановной, что она крестьянская девица Некормленной губернии, Пустопорожней волости, деревни Заплатина, Неурожайки тож, - что она едеть на готовое место, выписанная, по рекомендации от конторы, белою кухаркою, в незнакомую чиновничью семью в городок К... Препроводительное письмо, по просьбе Акулины Ивановны, она сама ей читала: оно лежало тут же, с паспортом, с деньгами. Ей было до боли завидно этой бойкой, сытой, устроенной при месте, женщине, и жаль своих собственных неудач. Она думала о своей судьбе и её, и готова была поменяться с нею хоть сейчас своим ненужным ей, нищим дворянством, и своим забытым полуобразованием. Думала, покуда не уснула.

Проснулась от внезапной остановки поезда. Кругом - поле, брезжит разсвет, люди бегут мимо окон, по насыпи, машут руками, что-то кричат.

- Что случилось?

- Женщину убило. С поезда свалилась. На смерть! Вздумала на ходу из вагона в вагон перейти, - ну, а хмельная была. Её и стрясло. Так - всю голову в лепешку.

Женщина эта была веселая Акулина Ивановна.

И вдруг - точно молнией озарило Ольгу: а узелок-то!? Ведь, он у нея, у Ольги. Там - паспорт, там - рекомендация... Ведь это, значит, сразу на готовые харчи?.. В поезде никто её, Ольги, не знает, Акулины Ивановой тоже...

И когда, на ближайшей станции, был составлен протокол о происшествии, и Ольгу, как соседку погибшей по вагону, жандарм спросил:

- Как звать?

Она смело ответила:

- Акулиной Ивановой... Лаптикова - прозвище.

- Покойницу знала?

- Нет... Впервые дорогой съехались...

- Говорила с нею в дороге?

- Как же, господин офицер! Очень даже много говорили.

- О чем?

- О своих делах. Насчет местов больше.

- А как ее звали по имени? Не упомнишь?

- Паспорть?

- Вот он.

Жандарм поглядел, - все выправлено в порядке, - записал.

- Куда едешь?

Ольга назвала.

- Ожидай: можешь быть вызвана, как свидетельница. Грамотная?

- Не обучена...

- С Богом.

В вагон Ольга возвратилась уже не дворянкою N., но крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Свой собственный паспорть Ольга-Акулина запрятала в своих вещах, а по паспорту Лаптиковой явилась в К... к обозначенным в препроводительном письме господам. Оставаться у них на службе она, конечно, не собиралась: она ехала, как рекомендованная белая кухарка, а и готовить-то путем не умела, - разве самые простые кушанья.

- Больше недели меня не продержать, выгонят, - разсуждала она. - А мне того и надо. Как приеду на место, сейчас себе сошью шерстяное платье, чтобы сколько-нибудь вид иметь. А потом - в Москву, там меня никто не знает. С этим видом, да с моею наружностью и ловкостью, я себе хорошее место найду. Денег тратить не буду, посылать мне некуда, харчи готовые, одеться, обуться простому человеку немного надо, - скоплю сто рублей, тогда можно будет и опять дворянский паспорт вытянуть из-под спуда, и опять поеду в Петербург искать места подходящого, приличного... С одежею, да с возможностью выжидать, перебиться, - найти место можно. А без этого нашей сестре, горемыке, одно место - на панели.

Действительно, господа в К*** продержали Ольгу недолго. Несколько дней она сказывалась больною, а, когда выздоровела и стала готовить, господа разразились лютою бранью на мошенничество конторы, приславшей им, вместо опытной кухарки, совсем первобытную стряпку, и выдали девушке расчет и денег на обратный билет. Как и собиралась, она отправилась в Москву, записалась в тамошних конторах и, благодаря своей симпатичной внешности и представительности, действительно, в самом скором времени получила место горничной в богатом купеческом доме.

Место Ольге попалось чудесное: дела мало, денег много. С подарками, "на чаями" и т. д. она зарабатывала рублей 25 в месяц. Пятнадцать тратила на себя, десять относила на книжку, в сберегательную кассу. В доме было много женщин. И хозяйке и дочерям её очень полюбилась красивая, смышленая, отесанная горничная. Ей много дарили вещами и обращались с нею настолько хорошо, что Ольга не раз подумывала, уж не признаться ли ей во всем? Люди хорошие, - авось, помогут и на ноги поставят. Но ложный стыд и страх, что ей не поверят, заподозрят за нею какое-нибудь темное дело, ее удержали.

- Еще боялась: за беглую нигилистку почтут, - наивно оправдывалась впоследствии девушка.

В скором времени, хозяйка Ольги отправилась в Крым и взяла ее с собою прислугою. В Крыму они оставались недолго: пришла телеграмма, что в московском доме случился пожар, и много погорело. Возвратясь в Москву, Ольга убедилась, что, в числе других погоревших вещей, погиб и её сундучок. Дорогого в нем ничего не оставалось, но... между крышкою и обивкою его был Ольгсю заклеен второй её паспорт, на собственное её имя Ольги N. Таким образом, она утратила свою настоящую личность и на веки осталась крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Поразило ее это страшно; она плакала горькими слезами, не смея никому объяснить, о чем так горько разливается. Хозяйка, чтобы утешить ее в пропаже погорелого имущества, подарила ей несколько денег, но радости оттого Ольге не прибавилось.

Сто рублей она давно накопила, но полагала, что теперь они ей - ни к чему. Об её сбережениях было известно в доме, и Ольге отбоя не было от женихов, которые сватались к ней и сами, и через свашек чуть не каждый день. Разумеется, она всем упорно отказывала и сердила тем свою хозяйку, которой непременно хотелось, в награду за хорошее поведение, выдать Ольгу замуж - "покуда не свертелась". Она даже нашла ей сама жениха, одного из приказчиков своего мужа, человека не старого, солидного и красивого. Ольга и ему отказала. Хозяйка очень разгневалась. В этом упорстве Ольги она видела что-то скверное, безнравственное.

- О красоте своей много мечтаешь! - жестоко говорила она, в содержанки собираешься.

- Помилуйте, барыня! - оправдывалась девушка в напрасных слезах.

- Тогда - какого же ты принца дожидаешься?!

Одна из барышен по зиме была просватана. Жених её, московский купчик ухарь, из цивилизованных, женился ради денег. Некрасивой и золотушной невесте он возил букеты и конфекты, а хорошенькой горничной, при каждом удобном случае, подмигивал, - то золотой сунет в руку, то ущипнет, то поцелует. Девушка была в отчаянии. Под гнетом этого назойливого ухаживания, она чувствовала себя чуть не преступницею.

- Совестно уж очень! Люди меня обласкали, одели, обули, а выходит, точно я, вместо благодарности, отбиваю.

"Акулину" - тоже со двора долой, чтобы вперед застраховать хозяйских дочерей от опасной конкурренции. История огласилась, и в хороших купеческих домах "Акулина" места не нашла, пришлось спуститься пониже, приютиться в семье какого-то бухгалтера... Но и отсюда ее выжила злополучная красота! Она начинала Ольге мешать почти столько же, сколько стеснял ее когда-то дворянский паспорт, но отделаться от этой обузы было труднее, чем от старой.

в Петербург, и тогда начнется для нея жизнь сызнова. В прошлом году случилось ей жить на месте, в подмосковном дачном поселке. За нею стал сильно ухаживать местный лавочник, человек зажиточный, из кулаков, красивый, властный, грубый. Ольга отвергла его искания так же, как и все другия. Но это был хищник не из тех, что упускают полюбившуюся им добычу. Однажды Ольга пила чай в гостях у какой-то соседки, и та угостила ее вареньем, отведав которого, девушка скоро впала в глубокий, мертвый сон. Пробудилась она в объятиях своего преследователя.

Лавочник успокоил взрывы отчаяния погубленной девушки обещанием жениться на ней по осени, и Ольга покорилась своей судьбе с тупым фатализмом, который, вообще, овладел ею с тех пор, как пожар уничтожил её подлинный документ...

- Да неужели вы даже ни разу никого но спросили, как вам возстановить себя в утраченных правах? - спрашивали ее впоследствии.

- А кого я спрошу? кому доверюсь? Ведь признаться надо было бы... Страшно! Я законов-то не знаю...

Когда осень пришла и господа Ольги, вслед за другими дачниками, потянулись в город, - лавочник объяснил своей невесте, что он с удовольствием и в самом деле женился бы на ней, если бы, к несчастию, не был уже женат. Ольга, как сама выражается, "наплевала ему в глаза", но - ей оттого лучше не стало. Она была беременна. Господа, сожалея о её печальной истории, держали ее у себя, пока её положение не сделалось слишком заметным, - затем, конечно, уволили... Ольга съехала на квартиру, которую ей посчастливилось найти задешево у какой-то повивальной бабки. Та уговорила молодую женщину, - когда ребенок родится, сдать его в воспитательный дом, а самой пойти в кормилицы...

И, действительно, когда пришла пора, место она нашла Ольге превосходное... Но - на месте этом она и встретилась со своею теткою...

- Где же теперь эта Ольга? - спросил я рассказчика.

- У тетки живет... Ту страшно поразила её история... Клянет себя, что загубила девку, ухаживает за Ольгою, как за родною дочерью... Деньжонки-то теперь есть, можно жить не ссорясь.

- Что же? так до конца дней своих она и останется в крестьянских девицах Акулинах?

- Почему?

- Да потому, что и тетка, и господа эти, у которых она в мамках жила, наглупили, огласили историю. Проще бы всего - Акулинин паспорт сейчас же в клочки, приехать на родину и заявить о потере вида на жительство. Никаких бы хлопот... Там ведь ее все знают. А тут - стало известно, что она по чужому виду проживала...

- Так что же?

- Преступление же это. Уголовщина. Ну, спросят, а как достался вам этот чужой вид? Присвоила, - опять преступление. От кого? От женщины, погибшей при сомнительных обстоятельствах... фатальный круг уголовных сцеплений. Придется перешагнуть через суд и публичную огласку, - нечего делать. А она и слышать не хочет. Чуть о суде упомянем, так и затрепещется...

- Что?

- Посоветуйте-ка тетке этой Ольги поскорее приискать ей жениха, а Ольге - непременно и немедленно выйти замуж.

- Что же будет?

- Да очень просто, получится третья фамилия, в которой утонут и Ольга N, и Акулина Лаптикова... Останется новая полноправная Имярек там какая-нибудь.

- Знаете, а ведь это идея. Но Акулина-то останется, все-таки...

- Что за важность? Это уже от мужа зависит, каким уменьшительным именем звать свою жену. Можно Акулину Олею кликать, и Ольгу Акулею... дело вкуса и привычки.

Такия-то причуды случаются на свете, господа!