| Автор: | Волошин М. А., год: 1912 |
| Категория: | Критическая статья |
В. Э. БОРИСОВ-МУСАТОВ
Есть художники, которые всю свою жизнь влюблены в одно лицо. Даже не в лицо, а в определенное выражение лица, которое волнует и тревожит их неотвратимо.
Этого выражения, этой черты, этого "изгиба пальца"3 (кажется, так говорит Дмитрий Карамазов) они ищут в разных лицах и безнадежно стремятся воплотить в своем искусстве.
Их волнует отнюдь не красота, т. е. не то, что всеми считается красотой, а особая некрасивость. Этой некрасивости посвящают они все свое творчество, украшают ее всеми сокровищами своего таланта, опрозрачивают, возводят ее на престол и силой своей любви создают из "некрасивости" новую Красоту.
В искусстве таких художников чувствуется особый волнующий трепет жизни. Так волнует только неистомный страстный порыв к осуществлению при полной безысходности устремлений, при полной невозможности окончательного воплощения чувства.
На циничном и тупом языке психиатров, милом полуобразованным интеллигентам, это явление называется "фетишизмом".
Боттичелли - классический пример такого художника, возведшего "некрасивость", его волновавшую, на престол мировой красоты.
Это есть и у Ван-Эйка, и у многих немецких, французских и итальянских примитивов.
Борисова-Мусатова я отношу к этой же группе чувственных, сантиментальных и волнующих художников.
Мусатов нашел свою "некрасивость" и был достаточно убедителен и талантлив, чтобы ему поверили. Он нашел свое лицо: и просветил, он освятил его.
В жизни он не нашел окончательного воплощения своего лица. Оно у него всегда раздваивается между двумя женскими лицами в жизни друг на друга не похожими, но почти сливающимися в одно лицо в его картинах. Все черты в них иные, но они - одно. Раздвоение это еще более усиливает грустную безысходность его искусства.
Все, что он ни творил, - все было лишь для прославления "некрасивости", его пронзившей. Это была очень русская, очень национальная некрасивость, и он украшал ее всем, чем мог, всем, что было ей к лицу, т. е. тем, что выделяло характер ее лица.
Конечно, он хорош как пейзажист. Но кто выделил бы его из тысяч хороших импрессионистов, если бы его пейзаж весь не был проникнут присутствием, близостью любимой им женщины, не был бы фоном для ее фигуры. Как бы ни казались иногда случайны фигуры на его пейзажах, - всегда пейзаж написан для них, а не они для пейзажа.
И помещичьи усадьбы, и запущенные сады, и беседки, и платья восемнадцатого века, и розовые облака - все это он писал лишь потому, что они украшали и определяли любимое им выражение лица, волновавшую его "некрасивость".
Потому-то в нем так много лиризма и единства. Потому-то в нем так много того, что есть в хороших, немного устарелых, очень сантиментальных и грустных романсах, которые с таким чувством поются в глухой русской провинции.6 Ведь он очень провинциален, и, быть может, это дает ему власть так наивно и смело подходить к нашему сердцу.
Примечания
Впервые опубликовано в газете "Русь" (1908. 17 марта, No 76). Печатается по тексту, представленному в макете "Ликов творчества" (ИРЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 159, л. 86--87) и представляющему собой сокращенный вариант первой публикации.
"Нового общества художников" (обзор последней см. в статье Волошина "Осколки святых чудес" - наст, изд., с. 266--271). Первая из них совместно с V выставкой "Нового общества" состоялась в залах Строгановского дворца (Невский, 23) с 12 февраля по 16 марта, вторая - в доме Волжско-Камского банка (Невский, 38) с середины февраля по 23 марта (см. каталоги: "Новое общество художников". 5-я выставка картин. СПб., 1908, с. 16; Посмертная выставка картин В. Э. Борисова-Мусатова. СПб., 1908; объявления: Новое время, 1908, 12 февр., No 11466; 23 февр., 11477; 16 марта, 11498).
Включая заметку из газеты в макет будущей книги, Волошин снял два обширных фрагмента из первого эссе, содержащих обзор детских работ А. Бенуа, М. Добужинского, С. Сюннерберга и других, благодаря чему из отчета она превратилась в статью, содержащую лишь общие размышления критика о сущности детского творчества, живописи Борисова-Мусатова и Врубеля. Ее название эксплицирует не только композиционную фрагментарность, но и единый принцип построения - нанизывание параллелей, сближение далеких явлений искусства, в которых отражены "блики" единой идеи. Так, в детском творчестве Волошин усматривает "таинственную связь" с искусством Предвозрожденпя, в женских образах Борисова-Мусатова - отсветы полотен старых мастеров (Боттичелли и Ван-Эйка), а в "Демоне" Врубеля - "органическое родство духа с Лермонтовым" и "геометрические законы" пейзажа Леонардо да Винчи. Таким образом, критик расходится с общепринятой трактовкой Мусатова как "певца водоемов" л "цветущих садов" (Средин Александр. О Борисове-Мусатове. - Золотое руно, 1906, No 3, с. 67), а Врубель привлекает его именно как пейзажист, "единственный живописец гор". Пользуясь традиционным сравнением творчества Врубеля и Лермонтова, он касается принципиально важного для нового искусства (и собственного творчества) вопроса о соотношении словесного и пластического искусств.
3 ..."изгиба пальца"... "Братья Карамазовы" (ч. 1, кн. 3, гл. 5).
4 Оно у него всегда раздваивается между двумя женскими лицами, в жизни друг на друга не похожими... - Речь идет о жене Борисова-Мусатова Е. В. Александровой и близком друге художника Н. Ю. Станюкович, служивших наиболее частыми моделями его поздних картин.
5 ...-- Подчеркивая национальный колорит живописи художника, Волошин в скрытом виде полемизирует с распространенным отождествлением творческой манеры Борисова-Мусатова и К. А. Сомова (о "европеизме" последнего см. в статье "Осколки святых чудес" - наст, изд., с. 271). Сближение полотен художника с романсом, возможно, содержало реминисценцию из статьи Андрея Белого о Мусатове "Розовые гирлянды" (Золотое руно, 1906, No 3, с. 65), в которой живопись Мусатова сравнивалась с "менуэтом".
6 "Нового общества"... -- На V выставке "Нового общества" экспонировалось не пять, а четыре картины Врубеля (перечень их см. в примечаниях к статье "Осколки святых чудес" - наст. изд., с. 667).