| Автор: | Аполлинер Г., год: 1937 |
| Категория: | Стихотворение |
| Связанные авторы: | Лившиц Б. К. (Переводчик текста) |
Гийом Аполлинер
Стихотворения
Перевод Б. Лившица
Аполлинер Г. Алкоголи.
СПб.: Терция, Кристалл, 1999. - (Б-ка мировой лит. Малая серия).
СУМЕРКИ
Посвящается
мадемуазель Мари Лорансен
| В саду где привиденья ждут |
| Чтоб день угас изнемогая |
| Раздевшись догола нагая |
| Глядится Арлекина в пруд |
| Молочно-белые светила |
| Мерцают в небе сквозь туман |
| И сумеречный шарлатан |
| Здесь вертит всем как заправила |
| Подмостков бледный властелин |
| Явившимся из Гарца феям |
| Волшебникам и чародеям |
| И между тем как ловкий малый |
| Играет сорванной звездой |
| Повешенный под хриплый вой |
| Ногами мерно бьет в цимбалы |
| Слепой баюкает дитя |
| Проходит лань тропой росистой |
| И наблюдает карл грустя |
| Рост арлекина трисмегиста |
ОТШЕЛЬНИК
Феликсу Фенеону
| Проклятие скорбям и мученичеству |
| Вскричал близ черепа отшельник босоногий |
| Логомахических соблазнов и тревоги |
| Внушаемой луной я не переживу |
| Все звезды от моих молитв бегут О дыры |
| Ноздрей Орбиты глаз Истлевшие черты |
| Я голоден Давно кричу до хрипоты |
| И вот для моего поста головка сыра |
| О Господи бичуй поднявшие подол |
| Уж вечер и цветы объемлет сон дремучий |
| И мыши в сумраке грызут волхвуя пол |
| Нам смертным столько игр дано любовь и мурра |
| Любовь игра в гусек я к ней всегда готов |
| А мурра беглый счет мелькающих перстов |
| Соделай Господи меня рабом Амура |
| Я Незнакомки жду чьи тонкие персты |
| На ноготках хранят отметки лжи и лени |
| Им нет числа но я томлюсь от вожделений |
| Жду рук протянутых ко мне из темноты |
| Чем провинился я что ты единорогом |
| Обрек меня прожить земную жизнь Господь |
| А между тем моя совсем безгрешна плоть |
| И я напрасно дань несу любви тревогам |
| Господь накинь накинь чтоб язв ослабить зной |
| На обнаженного Христа хитон нешвенный |
| В колодце звон часов потонет и бессменный |
| Туда же канет звон капели дождевой |
| Я в Гефсимании хотел увидеть страстно |
| Я тридцать суток бдел увы гематидроз |
| Должно быть выдумка я ждал его напрасно |
| Сердцебиению я с трепетом внимал |
| Струясь в артериях бежала кровь звончее |
| Они кораллы иль вернее казначеи |
| И скупости запас в аорте был не мал |
| Упала капля Пот Как светел каждый атом |
| Мне стала грешников смешна в аду возня |
| Потом я раскусил из носа у меня |
| Шла кровь А все цветы с их сильным ароматом |
| Над старым ангелом который не сошел |
| Лениво протянуть мне чашу поглумиться |
| Я захотел и вот снимаю власяницу |
| Куда ткачи вплели щетины жесткий шелк |
| Смеясь над странною утробою папессы |
| Над грудью без соска у праведниц иду |
| Быть может умереть за девственность в саду |
| Обетов слов и рук срывая с тайн завесы |
| Я ветрам вопреки невозмутимо тих |
| Непразднуемых я молил святых напрасно |
| Никто не освятил опресноков моих |
| И я иду Бегу о ночь Лилит уйду ли |
| От воя твоего Я вижу глаз разрез |
| Трагический О ночь я вижу свод небес |
| Звездообразные усеяли пилюли |
| На звездной ниточке отбрасывая тень |
| Качается скелет невинной королевы |
| Полночные леса свои раскрыли зевы |
| Надежды все умрут когда угаснет день |
| И я иду бегу о день заря рыжуха |
| Закрыла пристальный как лалы алый взор |
| Сова овечий взгляд направленный в упор |
| И свиньи чей сосок похож на мочку уха |
| Вороны тильдами простертые скользят |
| Едва роняя тень над рожью золотистой |
| Вблизи местечек где все хижины нечисты |
| И совы мертвые распространяют смрад |
| Мои скитания Печалей нет печальней |
| С дороги сбился я запутав снов кудель |
| И ельник часто мне служил опочивальней |
| Но томным вечером я наконец вступил |
| Во град представший мне при звоне колокольном |
| И жало похоти вдруг сделалось безбольным |
| И я входя толпу зевак благословил |
| Над трюфлевидными я хохотал дворцами |
| О город синими прогалинами весь |
| Изрытый Все мои желанья тают здесь |
| Скуфьей прогнав мигрень я завладел сердцами |
| Да все они пришли покаяться в грехах |
| И Диамантою Луизой Зелотидой |
| Я в ризу святости с простой простясь хламидой |
| Отныне облачен Ты знаешь все монах |
| Воскликнули они Отшельник нелюдимый |
| Возлюбленный прости нам тяжкие грехи |
| Читай в сердцах покрой любимые грехи |
| И поцелуев мед несказанно сладимый |
| И отпускаю я пурпурные как гроздь |
| И духа моего не искушают бесы |
| Когда любовников объятья вижу вновь |
| Мне ничего уже не надо только взоры |
| Усталых глаз закрыть забыть дрожащий сад |
| Где красные кусты смородины хрипят |
| И дышат лютостью святою пасифлоры |
ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ С ЛЕНДОР-РОУДА
| В витрине увидав последней моды крик |
| Вошел он с улицы к портному Поставщик |
| Двора лишь только что в порыве вдохновенном |
| Отрезал головы нарядным манекенам |
| Толпа людских теней смесь равнодушных лиц |
| Влачилась по земле любовью не согрета |
| Лишь руки к небесам к озерам горним света |
| Взмывали иногда как стая белых птиц |
| В Америку меня увозит завтра стимер |
| Я никогда |
| не возвращусь |
| Нажившись в прериях лирических чтоб мимо |
| Пусть возвращаются из Индии солдаты |
| На бирже распродав златых плевков слюну |
| Одетый щеголем я наконец усну |
| Под деревом где спят в ветвях арагуаты |
| Примерив тщательно сюртук жилет штаны |
| (Невытребованный за смертью неким пэром |
| Заказ) он приобрел костюм за полцены |
| И облачась в него стал впрямь миллионером |
| А на улице годы |
| Проходили степенно |
| Глядя на манекены |
| Жертвы ветреной моды |
| Дни втиснутые в год тянулись вереницей |
| Кровавых пятниц и унылых похорон |
| Дождливые когда избитый дьяволицей |
| Любовник слезы льет на серый небосклон |
| Прибыв в осенний порт с листвой неверно-тусклой |
| Когда листвою рук там вечер шелестел |
| Он вынес чемодан на палубу и грустно |
| Дул океанский ветр и в каждом резком звуке |
| Угрозы слал ему играя в волосах |
| Переселенцы вдаль протягивали руки |
| И новой родины склонясь лобзали прах |
| Он всматривался в порт уже совсем безмолвный |
| И в горизонт где стыл над пароходом дым |
| Чуть видимый букет одолевая волны |
| Покрыл весь океан цветением своим |
| Ему хотелось бы в ином дельфиньем море |
| Как славу разыграть разросшийся букет |
| Но память ткала ткань и вскоре |
| Прожитой жизни горький след |
| Он в каждом узнавал узоре |
| Желая утопить как вшей |
| Ткачих пытающих нас и на смертном ложе |
| Он обручил себя как дожи |
| При выкриках сирен взыскующих мужей |
| Вздувайся же в ночи о море где акулы |
| До утренней зари завистливо глядят |
| Сшибающихся волн и всплеск последних клятв |
ЛУННЫЙ СВЕТ
| Безумноустая медоточит луна |
| Чревоугодию вся ночь посвящена |
| Светила с ролью пчел справляются умело |
| Предместья и сады пьяны сытою белой |
| Ведь каждый лунный луч спадающий с высот |
| Преображается внизу в медовый сот |
| Ночной истории я жду развязки хмуро |
| Я жала твоего страшусь пчела Арктура |
| Пчела что в горсть мою обманный луч кладет |
| У розы ветров взяв ее сребристый мед |
СУХОПУТНЫЙ ОКЕАН
Дж. де Кирико
| Я выстроил свой дом в открытом океане |
| В нем окна реки что текут из глаз моих |
| И у подножья стен кишат повсюду спруты |
| Тройные бьются их сердца и рты стучат в стекло |
| Порою быстрой |
| Из влаги выстрой |
| Свой дом горящий |
| Кладут аэропланы яйца |
| Эй берегись уж наготове якорь |
| Эй берегись когда кидают якорь |
| Отлично было бы чтоб с неба вы сошли |
| Как жимолость свисает с неба |
| Земные полошатся спруты |
| Какое множество средь нас самих себя хоронит |
| О спруты бледные волн меловых о спруты |
| с бледным ртом |
| Вкруг дома плещет океан тебе знакомый |
| Не забываясь даже сном |
МУЗЫКАНТ ИЗ СЕН-МЕРРИ
| Я в праве наконец приветствовать людей мне |
| неизвестных |
| Они мимоидя скопляются вдали |
| Меж тем как все что там я вижу незнакомо |
| И не слабее их надежда чем моя |
| Пою возможности свои за рубежом его и всех |
| светил |
| Пою веселье быть бродягой вплоть до смерти |
| подзаборной |
| О двадцать первое число О май тринадцатого года |
| Харон и вы кликуши Сен-Мерри |
| Милльоны мух почуяли роскошную поживу |
| Когда слепец безносый и безухий |
| Покинув Себасто свернул на улицу Обри-Буше |
| Он молод был и смугл румяный человек |
| Да человек о Ариана |
| На флейте он играл соразмеряя с музыкой шаги |
| Затем остановился на углу играя |
| Ту арию что сочинил я и пою |
| Вокруг него толпа собралась женщин |
| Они стекались отовсюду |
| Вдруг Сен-Меррийские колокола затеяли трезвон |
| И музыкант умолк и подошел напиться |
| К фонтану бьющему на улице Симон-Лефран |
| Опять за флейту взялся незнакомец |
| И возвратясь дошел до улицы Верри |
| Сопровождаемый толпою женщин |
| Сбегавшихся к нему из всех домов |
| Стекавшихся к нему из поперечных улиц |
| Безумноглазые с простертыми руками |
| А он играя двигался бесстрастно |
| Он уходил чудовищно спокойно |
| Куда-то вдаль |
| Когда отправится в Париж ближайший поезд |
| Меж тем помет |
| Молукских голубей грязнит мускатные орехи |
| И в то же время в Боме |
| О католическая миссия ты скульптора разишь |
| А где-то далеко |
| Пройдя по мосту Бонн соединивший с Бейлем |
| входит в Пютцхен |
| Девица обожающая мэра |
| Пока в другом квартале |
| В итоге много ли насмешники вы взяли от людей |
| Не слишком разжирели вы на нищете их |
| Но мы тоскующие в горестной разлуке |
| Протянем руки-рельсы и по ним товарный вьется |
| поезд |
| Ты плакала плечо к плечу со мной в наемном |
| экипаже |
| А теперь |
| Ты так похожа так похожа на меня к несчастью |
| Мы были так похожи как в архитектуре нынеш- |
| него века |
| Башнеподобные похожи друг на друга трубы |
| Мы ввысь теперь идем земли уж не касаясь |
| A между тем как мир и жил и изменялся |
| Кортеж из женщин длинный как бесхлебный день |
| За музыкантом двигался по улице Верри |
| Кортежи о кортежи |
| И в день когда король переезжал в Венсенн |
| И в день когда в Париж посольства прибывали |
| И в день когда худой Сюже стремился к Сене |
| Кортежи о кортежи |
| Стеклось так много женщин что они |
| В соседних улицах уже толпились |
| Прямолинейно двигаясь как пуля |
| Они спешили вслед за музыкантом |
| Ах Ариана и Пакета и Амина |
| Ты Миа ты Симона ты Мавиза |
| И ты Колет и ты красотка Женевьева |
| Они прошли за ним дрожа и суетясь |
| Их легкие шаги покорны были ритму |
| Пастушеской свирели завладевшей |
| Их жадным слухом |
| На миг остановившись перед домом |
| Без стекол в окнах нежилой |
| Назначенной к продаже |
| Постройкою шестнадцатого века |
| Где во дворе стоят рядком таксомоторы |
| Вошел в калитку музыкант |
| И музыка вдали теперь звучала томно |
| В калитку ринулись толпой тесня друг друга |
| Все все туда вошли назад не обернувшись |
| Не пожалев о том что покидали |
| С чем распрощались навсегда |
| О жизни памяти и солнце не жалея |
| Спустя минуту улица Верри была безлюдна |
| С священником из Сен-Мерри остались мы вдвоем |
| И в старый дом вошли |
| Но ни души мы там не увидали |
| Смеркается |
| Звонят к вечерне в Сен-Мерри |
| Кортежи о кортежи |
| Как в день когда король вернулся из Венсенна |
| Пришла толпа картузников-рабочих |
| Пришли республиканские гвардейцы |
| О ночь |
| О паства томных женских взоров |
| О ночь |
| Я слышу вдалеке смолкает звук свирели |
ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ
| Ротсож |
| Твое лицо румяно гидропланом стать может |
| И кругл твой дом где плавает копченая селедка |
| Мне к векам нужен ключ |
| Но к счастью видели мы господина Панадо |
| И в этом смысле можем быть спокойны |
| 512 или 90 пилота ль в воздухе теленка ль что |
| глядит сквозь брюхо матери |
| Я долго в поисках скитался по дорогам |
| О сколько глаз смежилось на дорогах |
| Открои открой открой открой открой |
| Взгляни же о взгляни |
| Старик в тазу неспешно моет ноги |
| Una yolta ho inteso dire che vuoi |
| А ты показываешь мне чудовищный синяк |
| Картинка где изображен возок напомнила мне |
| день |
| Составленный из лоскутков лиловых желтых |
| зеленых голубых и красных |
| державшею на своре суку |
| Но у тебя давно нет дудочки твоей |
| Труба вдали меня попыхивает папиросой |
| Собака лает на сирень |
| На платье лепестки упали |
| Два золотых кольца сандалий |
| Горят на солнце связкой стрел |
| Но волосы твои пересекли дрезиной |
Примечания
ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР (1880-1918), вождь французского футуризма и кубизма, по происхождению - поляк (настоящее имя его - Вильгельм Аполлинарий Костровицкий). На французской почве кубизм и футуризм являлись выражением "духовного" бунта мелкобуржуазной интеллигенции против всяких традиций и условностей и прежде всего против традиций и условностей буржуазного искусства. Кубисты и футуристы, и в первую очередь Аполлинер, были учениками и продолжателями Рембо, развивали принципы его поэтики, но бунтарство их было поверхностнее и мельче. Оно даже и не пыталось выйти из сферы искусства: в сущности это был бунт эстетов против враждебной им формы эстетизма. Аполлинер углубляет "логические тенденции символистской поэзии. В основе его стиля лежит смешение "высоких" и "низких" образов, дающее в результате своеобразный гротеск, который является выражением романтической иронии поэта, порою заостряющейся до сатирического преломления действительности. Впрочем, Аполлинер был традиционнее большинства своих соратников: отчетливы его связи с символизмом, менее радикальны эксперименты, производившиеся им, подобно всем кубистам и футуристам, над стихом и над поэтическим синтаксисом. Лучшие сборники Аполлинера - "Alcools" ("Алкоголь", 1913) и "Calligrammes" ("Каллиграммы", 1918), где он показал себя тонким и оригинальным лириком. Кроме стихов, Аполлинер писал новеллы: "L'enchanteur pourrissant" (1921), "Heresiarque et C-ie" ("Ересиарх и Ко", 1922). Пьеса его "Les mamelles Tiresias" ("Сосцы Тирезия") была написана в значительной мере в плане "эпатирования буржуа", причем вполне достигла этой цели. Аполлинер был также художественным критиком. Отправившись добровольцем на войну, он пережил ее, но в 1918 г. умер от испанского гриппа.