Ивашко

Типография торгового дома С. Струговщикова, Г. Похитонова, Н. Водова и Ко, Санкт-Петербург, 1860 г.

Жил-был себе когда-то дед да баба,

У них была всего одна отрада:

Прижили старцы, в старости своей,

Сынка Ивашку, белую рубашку.

Прижили сына, справили ему

Весло и челн, и стали каждым утром

Его пускать на озеро за рыбой,

За рыбою в Курбатовскую глушь...

Вот, отплывет от берега Ивашко,

Закинет удочку, молчит и ждет,

Молчит и ждет, покамест рыбка клюнет.

А в озере, под ним, перевернувшись,

Другой челнок качаяся плывет,

На челноке сидит другой Ивашко,

На нем, как пена, белая рубашка

И травяной с цветочками кушак;

И под горой косые берега,

Все опрокинулось с струи живые,

И зыблется глядящий в волны мир,

Как полотно разостланной картины...

Благоухает пасмурная глушь!

Как в воздухе, на дне прозрачной влаги

И ласточки, и жаворонки реют,

Как в воздухе, от берега на берег

Летит по дну и каркает ворона...

А по волнам, по камышам и скалам,

Младенцы некрещеные, покинув

Свои могилки в венчиках грибов,

В ячейках трав и в клеточках коры,

Копошатся, по воздуху летают

И синим клубом катятся по пням...

Один запряг в орешек мотылька,

Надел на кудри синий колокольчик,

Через бревно косматое ползет

И погоняет лошадь паутинкой...

Дудит в лопушник, свернутый трубою,

И машет белокурою головкой,

И раздувает розовые щечки,

И пляшут вкруг него жучки, сверчки,

И муравьи, и мушки, и коровки...

А третий сел на озеро, в стручок,

Воткнул в него засохшую былинку,

Продел в конец ее кисейный парус,

Из крылышка зеленой стрекозы,

Пустил корабль по ветру и плывет,

И манит ручкой крохотных друзей...

А те, как пчелы шумные, как осы,

Развесились по листьям лип и вязов

И весело лепечут и стрекочут

И, по ветвям карабкаясь, хохочут...

И тих и нем вокруг Ивашки лес,

И льется зной с таинственных небес...

Раз, чуть ли не под Спаса это было,

На озеро пришла к Ивашке мать

"Мой сыночек, мой Ивашечко,

Выводи на берег челн!

Рыбка, сердце, зорька, пташечка,

Выплывай из синих волн!

Я с слободки пришла,

Тебе есть принесла!"

Услышал голос матери Ивашко,

И так запел на ласковую речь:

"Плыви, плыви, челночок,

Выплывай на бережок...

Плыви, мать ко мне пришла,

Мне обедать принесла!"

Покинул челн Ивашко, сел на берег,

Съел пирожок с медвяною сытой,

Запил его студеною водой,

И вновь поплыл на озеро за рыбой.

А той порой в кустах сидела ведьма,

(Змеей Явдохой людоедку звали),

Подслушала старушкины слова,

В траве, запела жалобно и тихо:

"Мой сыночек, мой Ивашечко,

Выводи на берег челн!

Рыбка, сердце, зорька, пташечка,

Выплывай из синих волн!

Я с слободки пришла,

Тебе есть принесла!"

Ивашко ни гу-гу. Узнал он хитрость

И закричал: "А что, змея Явдоха,

Не из Вралёвки ты, что близ села

Лгуновичей?.." И так с челна запел:

"Дальше, дальше, мой челнок,

Не плыви на бережок...

То не матушка поет,

То змея меня зовет!"

Взбесилася и расходилась ведьма,

И к кузнецу в слободку прибежала.

"Кузнец, кузнец, скорее скуй мне голос,

Да скуй мне голос нежный, не простой,

"

Раздул кузнец огонь, достал клещи,

Вложил их в печь и добела нагрел,

И ухватил клещами горло ведьмы;

На наковальню горло уложил,

И стал ковать, причитывая так:

"Куйся, куйся голосок,

Тонок стань, как волосок,

Нежен стань ты голосок,

Как звонок, как ветерок..."

Вернулася ведьма в лес, запела сладко,

Запела нежно, жалобно и тихо,

В глухой овраг Ивашку заманила,

Его в мешок с грибами уложила

И принесла домой, и так своей

Горбатой дочке строго заказала:

- Смотри, Алёнка, протопи мне печь,

Да протопи пожарче, баловница!

Умой, напой и накорми Ивашку,

Подпояши и в печку посади,

А я пойду проведаю, здоров ли

Наш куманёк, Вербовский сатана?

Сходила за водой Алёнка, руки

Румяные по локоть засучила,

Нагрела печь, на припечек к плите

Наставила широкую лопату

И говорит: "Ну, сердце, полезай,

Да погляди, как вытоплена печка!.."

Хитрец молчит, прикинулся, как будто

Лукавых слов совсем не понимает,

И голову одну просунул в печь.

"Не так, Ивашко!" Он просунул руку.

"Не так!" Он ногу в печку протянул.

"Не так!" Он в печь другую ногу вдвинул.

"Не так, не так!" - "Так как же? я не знаю!

Ты покажи сама мне наперед,

А за тобой уж я не ошибуся..."

Алёнка с сердцем прыгнула в огонь,

А молодец припер ее заслонкой

И на осину темную залез.

Вот, погодя, наевшися Алёнкой,

Приходит ведьма, дочь свою браня,

За то, что та стола ей не накрыла,

И начинает на холме высоком,

Насытившись, барахтаться по травке

И охать, и зевать, на солнце греясь,

И припевать, кувыркаясь с холма:

"Покачуся, повалюсь,

Закусив мясцом Ивашки!"

Ивашко слышит речи людоедки

И так за ней с осины говорит:

"Покатися, повались,

Закусив мясцом Алёнки!"

"Что б это было?" Рассуждает ведьма

И говорит, кувыркаясь с холма:

"Покачуся, повалюсь,

Закусив мясцом Ивашки!"

А мальчик вслед за нею повторяет,

"Покатися, повались,

Закусив мясцом Алёнки!"

"А, это ты!" - завыла злая ведьма,

Уставя взор змеиный на Ивашку,

И бросилась к нему, и ухватила

Когтистыми руками толстый пень,

И стала рвать с него кору и ветви,

И стала пень, как трость перегрызать.

Грызет она, грызет, Ивашко ж видит

В поднебесье гусей, дрожит от страха

И к ним сквозь ветви темные поет:

"Гуси-гуси лебедята,

Дайте мне свои крылята!

Мчите вы меня скорей

Прямо к матушке моей!

Там мы будем в воле жить,

Сытно есть и сытно пить!"

Но серые лебедушки и гуси

Над головой Ивашки пролетают

"Пускай тебя возьмут другие гуси!"

Заплакал парень, горестно заплакал,

Готовясь пасть с подточенного пня,

Но ведьма зуб о пень переломила

И к кузнецу в слободку побежала:

- Кузнец, кузнец, скорее скуй мне зуб,

Да скуй его из чистого железа!

Берет опять кузнец свои клещи,

Кладет их в печь и жарко раскаляет

И, щеки ведьмы ухватив клещами,

Кует железный зуб, и снова в лес

Ликующую ведьму отпускает.

Бежит опять к Ивашке людоедка;

Ивашко ж той порою перелез

На новую осину; злая ведьма

Впивается всей силой в новый пень...

И крепкий пень качается и гнется,

И под клыком железным подается.

Вновь над Ивашкой пролетают гуси,

"Гуси, гуси, лебедята,

Дайте мне свои крылята!..

Мчите вы меня скорей

Прямо к матушке моей!

Там мы будем в воле жить,

Сытно есть и сытно пить!"

Но серые лебедушки и гуси

Летят над головою горемыки

И говорят с лазурной высоты:

"Пускай тебя возьмут другие гуси!"

"Прощай же ты, моя родная хатка,

Прощай и ты, мой ненаглядный челн!.." -

Так зарыдал Ивашко, погибая;

И, словно волк, перед Ивашкой ведьма

От радости оскалила клыки

И обломила хрупкую осину...

Но не упал Ивашко горемычный!

Последний гусь, забитый, старый гусь,

Запачканный, сухой и косолапый,

Его услышал песню в небесах

И подхватил его к себе на крылья,

И поднялся с Ивашкой над землей!

А той порой, как по степям лазурным

Летел стрелой Ивашко, - на земле

От ярости каменья грызла ведьма!

Вот стал Ивашко тихо исчезать,

Вот он исчез совсем, и зарычала,

Как ярый зверь, озлобленная ведьма

И обратилась в черного орла...

Ну чуть она за мальчиком в погоню

Пустилася, раскинув гордо крылья

И лапами взрывая грудь земли,

Косматые губительные лапы,

Вонзившись в землю, обратились в ствол,

Из-под когтей посыпались коренья

И, как кроты, полезли под землей...

В кору и ветви крылья обратились;

Зазеленела дикая осина,

И так осталась долгие века

Стоять, молчать, под вёдром и ненастьем,

И горевать бессонно-молчаливо,

И в тишине пустынной трепетать...

Настала ночь. Ивашко опустился

В свои места, в родимое село,

И с гусем сел на крыше бедной хатки.

Вот слышит он, внизу под ним, в светелке,

Вечеряют его отец и мать,

И старая Оксана с мужем делит

Пшеничные с сытою пирожки:

- Вот это вам, Демко, а это мне!

- А мне? - пищит из-за трубы Ивашко.

"Что б это было?" - думает Оксана,

Деля с своим супругом пироги:

- Вот это вам, Демко, а это мне!

- А мне? - пищит опять Ивашко с крыши.

И поднялись из-за вечери старцы,

Увидевши невиданное диво;

И сняли с крыши гуся и Ивашку,

И стал Ивашко с гусем знатно жить

И, припевая, сытно есть и пить.