Бес на вечерницах

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бес на вечерницах (старая орфография)

Дед поставил ружье в угол, уселся на теплой лежанке и стал рассказывать...

* * *

Это было в Изюме, - говорил он: - на святках. Шел мещанин Явтух Шаповаленко по дальнему переулку, заглядывая во все окна и затрогивая прохожих. Шел он уже поздно на заре, на вечерницы, т.-е. посиделки, которые справлялись на десяти-копеечную складчину молодежи ближней слободки, в лесу, на водяной мельнице, и потому-то он нарядился в пух и прах. Синие нанковые шаровары, только что купленные на торгу, были туго перетянуты ремнем, с висящими на нем гребенкой и коротенькой трубочкой. Концы шаровар были засунуты в высокие, с железными подковами, сапоги. Поверх белой рубахи, с синим и красным шитьем у воротника, на плечи молодецки была накинута серая свитка, а на волосы была надвинута высокая, с синим суконным верхом, черная барашковая шапка. В его левом ухе болталась серьга, а из кармана шаровар выглядывал конец желтого с разводами платка. И шел он, предаваясь всяким потехам. То просунет голову в узенькое окошко подслеповатой бабы-вдовы и над самым её ухом крикнет: "а-гу!" То совершенно неожиданно, перед домом волостного писаря, начнет на руках и ногах вертеться колесом - и роняет по пыльной дороге то трубку, то платок, то целую дорожку пятаков; или погонится за толпою разряженных девок, а те разбегаются от него с визгами и криками, как стая воробьев от налетевшого ястреба... То, наконец, у ворот двух соседей-стариков, с громким криком "Ходиль гарбуз по городу!" пускается отплясывать в присядку. Его сапоги звенят подковками, выбивая лихой танец. Густая пыль летит столбом, и в её облаке мелькает по временам баранья шапка, складка шаровар, или его длинные черные усы. С громом летит мимо таратайка проезжого купца, а последний, подняв с подушек изумленное лицо, смотрит и, с просонков не понимая, что перед ним делается, исчезает в конце улицы. - "Молодец!" говорит в одно слово ватага парней, идя мимо плясуна. "Молодец Явтух! Молодец гуляка Шаповаленко!" - И Явтух понимает, что он точно молодец, потому что наконец и головы столетних старцев поднимаются перед ним, и устремляются на него глаза тех людей, которые уже столько лет с утра до ночи сидят, как могильные камни, у своих ворот и смотрят в землю, не поднимая головы ни перед чем на свете.

"Любо жить на свете! Вот так любо!" - думает между тем Явтух, минуя околицу и огородами пробираясь к лесу. Тряхнул он волосами, надвинул шапку, подтянул туже пояс и взглянул на ясное звездное небо... Звезды дрожат и будто колышутся, точно огоньки воздушных свечек. Но вот, из-за леса послышался далекий говор и смех. Хата мельника скоро выглянет из-за деревьев. А там веселье, шум, толкотня, и среди всего - красавица Найда, дочка мельника...

"Что за краля эта Найда!" думал Явтух, пробираясь к околице и перескакивая то через камыш, то через ров, обросший осокой. "Была не была! - скажу сегодня всем, что Найда - моя невеста и что я женюсь на ней! Посмотрю тогда, как заартачится старый мельник!" И, разведя кусты, он смело вошел в лес. Темнота и мертвая тишина кругом. Ни соловей, ни филин не оглашают леса. Между деревьями, на месяце, сверкнуло болото; через него, по мостику из бревен и ветвей, лежит дорога... Подойдя к болоту, Явтух бодро ступил на мост, размахивая длинною хворостиною и расточая разные замечания насчет людского трудолюбия. "Эка народ эти изюмцы! пять лет копались по пояс в воде и выстроили такой мост, прости Господи, что с нечистым не разминешься; а уж куда необъемист этот вражий сын!.." И вдруг он видит, как раз на средине моста, уселось что-то маленькое, худенькое, черненькое и мохнатое. Явтух к нему, а оно сидит и только его зеленью глазки сверкают, как у кота. Явтух закричал: - "брысь!" а оно и ухом не ведет и только виляет чорным и длинным, как у собаки, хвостиком. "Э-ге-ге, дело недоброе! Только упомянул нечистого, а уж он и подвернулся! Постой же ты, иродова душа: - я тебе покажу, как вашего брата учат!"

Он быстро подошел и со всего размаха хлестнул его длинною хворостиной. Завизжал, залаял бесь, собака, и кинулся под ноги парня. Явтух пошатнулся, скользнул с мостика и со всего размаха полетел вниз усами, в болото.

- Вот вода, так вода, да и холодная какая! - пробурчал он, выкупавшись в луже и взбираясь на тощия бревна. С его шаровар, с рубахи и с усов текло, как с крыши во время дождя. "Эх-ма!" прибавил он. осмотревшись и выворачивая карманы шаровар и свиткй: - "ни кисета, ниплатка, ни денег нет! Все там!" И он показал в воду... "Погоди-ж ты, бесов сын: - я тебе утру нос! Заставил выкупаться, точно пьяного москаля! И на вечерницы теперь опоздаешь!.. Ах ты, свиное твое ухо... Ах..." Из самом досадливом расположении духа, он пошел обратно в Изюм.

Он шел, едва передвигая ноги от намокших шаровар, а тут еще казалось ему, за плечами, по кустам, кто-то шагал и будто говорил ему: "что, брат? смеяться вздумал? Что? драться вздумал? Вот, теперь и пляши! и пляши!" Закипела месть в его груди. "Не поддамся!" - крикнул он и плюнул: - "добегу до хаты, переоденусь и еще поспею на вечерницы!" Сказал и во всю прыть понесся к Изюму...

"Теперь не будет холодно!" сказал он себе, взял свиту и рубаху под мышки и еще шибче побежал, несясь по высокой траве и перепрыгивая через рвы и кочки... Месяц кстати спрятался в тучи и не смотрел на полураздетого парня. Изюм скоро выглянул из-за пригорка. Огороды Явтух миновал счастливо и, прошмыгнув под заборами, вбежал в околицу. Тут он остановился и бросил пугливый взгляд по сторонам: на улице - ни души. Старики и бабы сидели уж в хатах, а молодежь повалила на вечерницы в подгородную мельницу... Явтух вздохнул свободнее и впотьмах пустился далее... Но не миновал он и четверти улицы, как у ворот мещанки Хиври Макитренковой, с песнями и криками, выступила ватага девушек и длинный, как цапля, ткач Юхим Бублик... Разряженная толпа щебетала вокруг ткача, а он, со всякими припасами для вечерниц, важно шел по улице. Завидел девок Явтух и обомлел от ужаса. Мокрую свиту и рубаху он оставил на дороге под огородом, думая завтра рано взять их оттуда. "Ведь это беда!" подумал он, да так в одних мокрых шароварах и остался посреди улицы. Ватага приближалась к нему... Уж девки близко, уж он слышит их голоса, как счастливая мысль мелькнула в его голове: он оглянулся, вскочил в первые ворота и забился под опрокинутую бочку. В то же время выглянул месяц. Песни и говор раздались под самым его ухом.

- Ох, постойте, девки, я кого-то видела!

- И я.

- И я...

- И я видела! - посыпались звонкие голоса, и толпа остановилась у ворот. Явтух, ни жив, ни мертв, сидел под бочкой.

- Куда же оно делось? Как в воду упало! - заметили некоторые голоса.

- Да, точно странно: - куда-б ему деться? Только-что видели...

- Да не под бочку-ли залез какой-нибудь дурень? - заметила рябая и косая Векла.

- Может быть и под бочку! - отозвались другия, и уж направлялись к бочке.

- Да нет, постойте, то верно слепой Кондрат проснулся и за чем-нибудь ночью выходил из хаты, - перебил длинный ткач.

-- Ну, так и есть! - захохотали девки и, поглядывая на опрокинутую бочку, пошли далее...

На душе у Явтуха отлегло. Он выглянул, переждал, пока толпа исчезла за околицею, и что есть духу понесся по улице, Прибежал к своей хате, ударился в дверь: - на двери висит замок; дверь заперта. Он с окну - оно изнутри заперто; да и без того в окно разве одна рука его могла бы свободно пролезть... "Ах ты, судьба моя горемычная!" - сказал он себе, чуть не сквозь слезы: - "надо же было матери уйти и запереть двери. Ну, где я ее теперь найду?" И он с досады хлопнул кулаком по двери.... И вдруг слышит: - за его плечами в темноте кто-то заливается тихим, дребезжащим смехом. Явтух обернулся и наставил перед собою увесистый кулак. "Не поддамся я тебе, окаянный! Не поддамся, да еще при случае и побью! Хоть в чужую юбку и в бабьи чужие башмаки оденусь, а вот пойду на вечерницы и горелки напьюсь, и с моею красавицею насмеюсь над твоею собачьею харей!" Сказал и подошел к окну соседней хаты. В хате не было ни души. Месяц отражался на гладком полу, на печи и на полках, уставленных посудой. Он вошел во двор, ступил на крыльцо и толкнул ногою дверь. Дверь отворилась. - "Это не по нашему!" заметил он: "не запираются, как от татар, проcти Господи!"

Вошел Явтух в хату своей кумы, молодицы Инги Лободы, у которой муж был в отлучке, на заработках; припер дверь засовом, достал из печи уголь и засветил огонь. "Кума посердится, да и простит, а на вечерницы я все-таки попаду!" подумал он и стал снимать со стены оставленные наряды соседки... Надел длинную женскую рубаху, голову повязал платком, надел красные башмаки с подковками, ожерелье "доброго мониста", накинул зеленую кофту и посмотрел в зеркало. "Не будь усов, и вышел бы молодица-молодицею", - сказал он с усмешкою: - "и как, право, странно рядятся эти женщины! Точно писанки на Пасху... Распотешу же я теперь всю сходку! И набегается, насмеется и навеселится моя Найдуся, моя зорька, моя краля ненаглядная!"

Он погасил огонь, вышел из хаты, запер дверь и ступил за ворота. Город молчал. Светлая глубина неба переливалась тысячами звезд... Месяц неподвижно и ярко стоял над горою Кремянцем. - "Вперед, Явтух Остапович, вперед!" сказал сам ceбе Явтух, двинувшись в путь по опустелой улице, и вдруг заболтал по воздуху ногами...

Протер глаза, посмотрел вниз - и обомлел от ужаса. Земля у него далеко-далеко под ногами, а его тянет кверху какая-то невидимая, страшно-могучая сила, и он летит все выше и выше, покидая облитый лунным блеском город и быстро разсекая воздух ночи.

- Что? будешь теперь смеяться, да грозить? - спросил за плечами чей-то голос... Явтух обернулся и увидел, что маленький и черненький бесенок торчит у него за спиной, а мохнатые лапы беса держат его под руки. - Вот тебе и невеста, и горелка, и твои вечерницы!" говорит парубку чорт, быстро унося его все выше и выше. Холодом обдало парня при мысли о мести и силе нечистого, и от страху он закрыл глаза, Когда он вновь посмотрел - земля, город, лес и окрестности, все исчезло под его ногами... Он летел в необъятной пустоте и воздух с шумом скользил мимо его ушей.

- Куда ты несешь меня, дядюшка? - спросил, опомнясь, Явтух.

- А вот я сейчас тебе скажу! - ответило у него за плечами: - я тебя, брат, посажу верхом на месяц; и просидишь ты у меня на нем день, два, а может и год, разве, когда месяцу придется опуститься до краев земли, успеешь ты соскочить на стог травы или на какое-нибудь дерево...

- А как я неравно засну и упаду с месяца?

- Ну, туда тебе и дорога! - ответил чорт и рванул его еще скорее...

"Прощай, Найда! Теперь уж я тебя не увижу никогда!" - подумал Явтух и отдался на волю беса.

Летел он долго, минуя воздушные пространства; наконец, месяц, спрятавшись и опять явившись, мелькнул между разбежавшихся тучек и стал к нему так близко, что он, как после сам рассказывал, мог даже разглядеть, из чего он сделан; а сделан месяц, по его словам, из серебра, только вызолочен, как блюдо из хорошей посуды, да еще в одном месте, - должно быть, задел обо что-нибудь на земле, - позолота потёрлась, и оттого пятна на месяце. Он поднялся высоко и вдруг слышит, что-то в воздухе шумит, и в то же время чорт за его плечами задрожал и увильнул, отшатнулся в сторону.

- А! так ты девок таскаешь, сякой-такой? - раздался хриплый и сердитый голос.

Старая, сморщенная ведьма, верхом на метле, налетела на беса с поднятыми кулаками.

- Да это, полноте, не девка; это парень, - пропищал нечистый.

- Как парень?.. Ах ты, сякой-такой!.. А юбка?

- Да вы, Марфа Онуфриевна... да я, право... уж я же нам говорю! - кричал чорт, осыпаемый кулаками ведьмы.

- Вот я тебя, вот я тебя! - кричала ведьма, от ревности и злобы не зная, с какого конца лучше отсчитывать удары. Она ухватила беса за хвост и за загривок и так стала его трясти, что с её рыжей косы слетел платок, а из когтей чорта выпал Явтух и камнем полетел на землю... - "Ну, теперь уж и мне не сдобровать!" сказал бес и понесся выше и выше, силясь стряхнуть с себя злую ведьму.

И долго в вощухе сыпались клочки волос, и крупная брань беса и ведьмы оглашала темные пространства. Явтух камнем летел на землю...

* * *

Между тем весело лилась беседа в низенькой светелке подгородной мельницы. Складчина на этот раз удалась как нельзя лучше, потому, во-первых, что мельник, старый вдовец и скряга, уехал в Чугуев на ярмарку и дочка его осталась хозяйкою хаты; и во-вторых, потому, что многие из изюмской молодежи надеялись на этот раз привести к окончанию свои сердечные дела.

Пол мельниковой хаты был чисто прибран и вымазан заново охрою; стены, также вновь выбеленные, украсились венками и пучками цветов. Печь ярко горела и в ней шипели на горячих сковородах, в масле, пшеничные орешки, ячные блины и сластёны. Дубовый стол, покрытый белою скатертью, помещался в главном углу, под образами; на нем стояли графинчики с горелкой. На лавке у печи, близ двери в темную комнату, лежали куски сдобного и пресного теста, яйца, свиное сало и стручковый перец. Вокруг этого стола две молодицы, и одна из них Инга Лобода, хлопотали над печением и замешиванием сластён и орешков. По скамейкам, опрокивутым ведрам и корытам, вокруг хаты, сидели девки и парни. Смех, говор и песни перемешивались с треском печи и жужжанием веретён. Девки, сидя на резвых донцах, тянули из гребней пряди и бойко водили веретенами. Иные сидели молча, другия пели песни, а третьи болтали и щебетали, как ласточки в весеннее утро. Парни, кто за столом, кто на перевернутом боченке, а кто и просто на полу, сидели и тоже занимались разными работами. Иной точил деревянную чашку, другой строгал веретено своей красавице; третий гнул дугу; четвертый расписывал вывеску для хуторянского кабака, а иные говорили сказки. Сказки сменялись хоровыми песнями. При окончании одной из последних, длинный ткач Бублик вдруг приложил ладонь к уху и, дав знак рукою, чтоб все замолчали, затянул тоненьким голоском весьма жалобную песню. Это не помешало ему протянуть в печку спичку и потянуть оттуда, под общий хохот, горячую галушку. Все веселились, хохотали, шумели, рассказывали сказки. Не веселилась одна хозяйка, мельникова дочка... Прошло уже не мало времени, а Явтуха не было да и не было. Сперва она думала, что он зашел к своему приятелю писарю; потом ей казалось, что он только притворяется, что давно уж пришел и спрятался где-нибудь по близости, за хатою, ожидая, что вот она не вытерпит и выбежит сама к нему на-встречу. Найда уж готова была встать и выйти, как будто невзначай. "Нет!" - подумала она: - "лучше подожду его. Нечего баловать жениха! Положишь ему палец в зубы, так и не вынешь!" И она осталась.

Прошло еще несколько времени. Найда забылась и слушала, водя веретеном, страшную сказку, которую начал ткач. Нитка пряжи у нея оборвалась и она выронила веретено. Нагнулась под стол и вдруг видит: в углу, под лавкой, сидит что-то худенькое, маленькое, черненькое и, виляя хвостом, смотрит горящими, как угли, глазами... Найда обомлела от ужаса... Чорт, между тем, посидел и юркнул в дверь; дверь за ним тихо затворилась. Кроме Найды, никто не заметил ни его появления, ни бегства. Сказва тянулась своим чередом.

И вот, чувствует Найда, что непонятная сила тянет и ее с места за дверь. Она знает очень хорошо, что за дверью, в темных сенях, ожидает ее то же страшное чудище, что за дверью она перепугается до смерти, знает и - дивное дело! - не может себя победить. Встала она с лавки, тихо сложила гребень и отворила дверь. "Куда ты, Найда?" - спрашивают ее подруги, "А вот я... в сарай... корове сена нужно подложить!"

Она ступила в темные сени. В сенях - ни души. Она на крыльцо - и на крыльце никого не видно. Площадка перед хатою также пуста. И только под забором маленького садика бегает кот. "Васька, Васька!" стала она звать кота. Кот вошел в калитку садика. "Еще забежит в лес!" - подумала она: - "шляется за соседскими кошками"... Но не успела сделать и пяти шагов, как кот к ней обернулся и стал мяукать и рости. Холод пробежал по её жилам. "Брысь!" - закричала она. - Кот ощетинился, выпустил когти, страшно засверкал зелеными глазами, так что осветил соседние кусты и плетень, замяукал еще сильнее и, выгибаясь, стал рости и рости... Найда хотела бежать и не могла: ноги не слушались; хотела кричать, язык, как во сне, не двигался. А кот прыгнул и, поднявшись на задния лапы, протянул к ней усатую морду... "Тьфу!" - крикнула Найда и спрятала лицо. "За что же ты бранишься?" - спросил у нея нежный и сладкий голос. Найда смотрит: перед нею стоит уж не кот, а Явтух, её милый суженый...

- Это ты, Явтух?

- Я, моя кралечка!

- Как же ты напугал меня! Бог знает, чем показался!

И она кинулась к нему на шею и потащила его за руку в хату.

- А, Остапович, Шаповаленко! - залепетали вокруг парня собеседники: - а мы вас ждали, да все думали, куда это вас занесло!

Найда от радости бегает по хате и ставит на стол миски с угощениями. Явтух, крутя усы и нахмурившись, стоит посреди хаты, не снимая шапки и сурово поглядывает по сторонам. - "Будет вам, щебетухи, языком торохтеть! - сказал ткач: - садитесь вечерять".

Все при этом бросили болтовню и, крестясь, сели за стол. Явтух молча сидел, сложа руки.

- А ты же что паном разселся? - спросила его с досадою Найда, видя его невежливость: - не велика птица! на полотенце, да занавесь свои шаровары, а то еще как раз с усов капнет!

Явтух нагнулся к столу и раскрыл рот. В ту же минуту дивные дела произошли в хате. У одного из парней в кармане были припасенные орехи и рожки; вдруг карман раскрылся, и орехи, а там и рожки, будто воробьи, стали вылетать оттуда, направляясь в рот Явтуха, который только раскусывал их. Долго никто не мог придти в себя от изумления. "Э-ге-ге! да что же это такое?" подумали в один раз все гости и остались неподвижными. Молчание сделалось такое, что слышно было, как муха жужжала и билась где-то под опрокинутым кувшином.

- Ой, лелечко, братцы!.. караул! - закричал вдруг ткач, весь в муке вскакивая из-под стола, куда нагнулся искать упавший кисет с табаком: - да это - не Явтух, это, братцы, такое, чего и назвать нельзя... у него хвост собачий! Смотрите!..

- Чорт, чорт! - закричали все, и во мгновение ока, выскочив из хаты, побежали, куда глаза глядят. - В то же время у мнимого Явтуха упала с головы шапка, и на лбу сверкнула пара золотых рожек. - "Так вот это кто!" - подумала Найда и замерла от ужаса, оставшись глаз на глаз с тем, которого, по словам ткача, даже и назвать было нельзя...

* * *

Выроненный из рук чортом, Явтух стремглав понесся с неба, посылая прощания милой и ожидая каждое мгновение, что вот снизу, из воздушной тьмы, выяснится река, болото или сухое, рогатое дерево, и он распростится на-веки с жизнью, - как вдруг неожиданно почувствовал под собою что-то мягкое. Он осмотрелся и видит, что упал со всего размаха в стог свежого, пушистого сена и утонул в нем по самую шею. Почувствовав приятный запах травы, Явтух сперва убедился, что все ребра у него целы, потом выкарабкался из сена, лег на стог и посмотрел вниз...

Возле стога был разложен огонь. Толпа чумаков, наклонясь над чугунным котелком и куря трубки, сидела у огня.

- Здорово, паны-браты! - сказал со стога Явтух. Чумаки, не поднимая головы, не двинули ни плечом, ни усом, а только в один голос ответили:

- И ты будь здоров!

- А я к вам! - сказал опять Явтух.

- Милости просим! - ответили чумаки, не поднимая головы и спокойно сося коротенькия трубки.

Явтух оправил на себе бабью юбку и кофту и с такою речью обратился к чумакам:

- А посмотрите-ка, добрые люди, в чем я!

Чумаки вынули изо рта трубки и подняли к нему головы.

- Хорош? - спросил Явтух.

- Хорош.

- И башмаки хороши?

- Хороши.

- А платок? - спросил Явтух.

Чумаки, которые опять было принялись курить, удивлялись, что это за человек их разспрашивает и откуда он взялся, опять отняли изо рта трубки и, смотря на Явтуха, ответили:

- Хлеб же соль вам! - сказал нежданный гость, спускаясь на землю со стога: - должно быть, борщ варите, с таранью.

- Нет, кашу с салом.

Явтух спустился на землю и подсел к костру.

- А позвольте узнать, господа-чумачество, откуда вас Бог несет?

- Из Крыма.

- За солью ездили?

- За солью.

- А где мы теперь, паны-браты? - прибавил Явтух.

Чумаки молча переглянулись: вот насмехается человек.

- То-есть... как оно... насчет, то-есть?... где это место, на котором вот мы теперь сидим? - прибавил Явтух, указав пальцем на землю.

- Где это место? - спросили чумаки, опять пероглянувшись между собою.

- Да, добрые люди.

- За Мелитополем.

- Слышал, слышал, братцы, про Мелитополь! слышал! это от нас верст пятьсот будет! Еще оттуда, то-есть - тьфу! отсюда... коробейники к нам с ситцами ходят. Ну, хватил же нечистый! в полночи пролетел пол-тысячи верст.

Чумаки перестали курить.

- Так ты, стало быть, не здешний? - спросили они.

- Не здешний... Я из Изюма, коли знаете. Еще сегодня ходил там по базару и купил себе шаровары, - заметил Явтух, да и запнулся на этом слове. - То-есть, просто диво! - вздохнул он и, придвинувшись поближе к чумакам, стал рассказывать обо всем дивном и непонятном, что с ним случилось в тот вечер.

"С пьяну!" - думали, глядя на него, чумаки.

- Да что, - сказал в заключение Явтух: - я вам, братцы, скажу такое еще, что просто со смеху за бока ухватишься... Дайте трубочки покурить... Как летели мы с чортом, встретилась нам ведьма, рыжая да старая, такая старая, что только вороньё пугать. Завидела меня у него в лапах, подумала, что я - не казак, а девка, потому что в этой юбке был, и вцепилась в него. Нечистый выронил меня, а с головы ведьмы свалился платок. Так она простоволосая и полетела с ним под самые звезды... Когда я падал сюда, вижу - по дороге летит оброненный ведьмою платок; я его захватил налету с собою! Должно быть, вещь важная! - заключил Явтух и, спрятав трубку за пазуху кофты, выложил перед глазами чумаков яркий, невиданного цвета платок.

- Эка, бесово племя! да еще и козырится! - прибавил Явтух, собираясь спрятать находку, и видит: сзади его, на корточках, сидит тощая, простоволосая старушонка и из-за его плеча протягивает костлявую руку. "А! так ты тут?" - закричал Явтух, так что чумаки привскочили на месте, и ухватился за сморщенную лапу ведьмы.

блеском костра, взмахнул ногами, стал исчезат в темноте, превратился в красноватую точку и скрылся... И долго еще чумаки, в серых бараньих шапках, сидели под стогом, с опрокинутыми головами и неподвижно смотрели в темное небо...

* * *

Как легкое перо, носимое ветром, летел Явтух по небу, держась за руку ведьмы. Ведьма бросалась из стороны в сторону и стонала, выбиваясь из сил. Наконец, она поднялась так высоко, что, как рассказывал впоследствии Явтух, чуть не зацепила за край месяца и стала опускаться на землю. Явтух не унывал и, держась за её руку, смотрел вниз.

И вот, видит он, далеко-далеко внизу, сверкнули огоньки, сперва один, потом два и, наконец, целые сотни. "Что бы это было такое?" - думал Явтух, - "у нас в Изюме давно уже спят. Уж не Полтава-ли это, или Бахмут?"

Воздух с шумом летел мимо его ушей, а с земли неслись к нему навстречу чудные картины. Утесы и горы, покрытые лесами; на скалах каменная крепость, башни, лес, глубокия, как колодцы, долины и, наконец, целый огромный город, залитый огнями. Явтух только высматривал, обо что ему придется грянуться и распроститься с жизнью, и вдруг почувствовал, что снова тихо и плавно на что-то опускается. Он стал на ноги, а ведьма, утомленная несением здоровенного парня, воспользовалась счастливым мгновеньем, вырвалась у него из рук и с быстротой молнии исчезла в темном пространстве.

Явтух окинул взором окрестность.

Богатый город разстилался у его ног; он сам стоял на плоской кровле высокой башни. Где же это он? и что это за город?

Башня помещалась в нижнем отделении сада, идущем уступом в гору. Вокруг башни - ряд тополей. Далее, вправо, небольшой пруд, окруженный мраморною набережной; кусты широколиственника темнеют здесь и там, и месяц ярко отражается в стекле пруда... Другая, более высокая ограда окружает и тополи, и пруд, и башню. За садом виден пространный двор; его обступают высокие терема, с островерхими крышами и причудливо-резными окнами и деревьями. В глубине двора возвышается новая башня с воздушным крылечком. Глядя на огоньки в окошечках домов, прилепленных к уступам гор, между которыми лег город, Явтуху показалось, что по сторонам его не горы, а огромные дворцы с тысячами окон. "Нет, это не Полтава!" - сказал он сам себе, и для того, чтобы убедиться, точно-ли он все это видел на яву, а не во сне, он ущипнул себя за ухо, а потом за нос. Ничуть не бывало! он точно не спит и находится в каком-то далеком, дивном городе.

Осмотревшись еще несколько вокруг себя, Явтух протянул руку в карман кофты и, вынув оттуда трубку, взятую у чумаков, а из шаровар огниво, вырубил огня и, стоя на крыше башни, принялся курить и посматривать на город, на скалы и небо. "Оно бы и выкупаться хорошо!" - подумал он, глядя на пруд. И, нагнувшись с башни, увидел, что сойти с нея очень легко: тополь росла у самой её крыши. Недолго думая, он уцепился за ствол и стал спускаться на землю, но не успел миновать и половины дерева, как дверь из терема в садик отворилась, и целая толпа женщин, в белых покрывалах и желтых и красных остроконечных башмаках, потянулась через крыльцо к пруду. За женщинами шел черный губан-араб, в широких шароварах, зеленой чалме и с саблею у пояса. Сердце застыло в груди Явтуха, и руки приросли к стволу тополя. Он остановился в воздухе, а вошедшия женщины, не замечая его, с хохотом и с криками окружили пруд и, в пяти шагах от него, стали скидать с себя длинные, легкия покрывала...

* * *

Найда, оставшись, между тем, глаз на глаз с чортом, долго не могла опомниться: мнимый Явтух сидел перед нею за столом и пристально глядел на нее. Наконец, он шевельнулся, поправил ус, кашлянул и протянул к ней руки...

- Краля ты моя, Найда, садись возле меня. Да обними, да поцелуй.

Найда вскочила.

- Сгинь ты, окаянный, нечистый! - крикнула она и бросилась в другой угол хаты.

Бес засмеялся и кинулся вслед за нею. Найда, несмотря на то, что приходилось возиться с чортом, ловко увертывалась и отбивалась от него. Уж одна из лап нечистого ухватила ее за рукав рубашки, а другая порвала нитку красных гранатов, и те звоном посыпались на стол и по лавкам; уж она почувствовала на своих щеках дыхание чорта. "Явтух, Явтух"! - закричала она в отчаянии и, одним взмахом руки отбившись от объятий беса, кинулась в темный чулан, заперла за собою дверь и наложила на нее крестное знамение. Чорт грянулся в двери и остановился. Найда, в страхе, смотрела в замочную скважину и увидела странные вещи...

Бес, принявший образ парня, сел за стол, придвинул к себе миску оставленных вареников, достал с полки здоровенную флягу водки и с голоду принялся закусывать. Все было тут же вскоре очищено. Тогда чорт принялся выглядывать, как бы удобнее лечь спать. Мостился он долго и безуспешно. Лег на лавку - узко; лег на пол - холодно; лег на печку - жарко... Охмелевший бес подошел к столу, на котором месили тесто, и лег прямо в муку. Только и тут еще провозился немалое время: то ляжет так, что голова свесится, то ляжет так, что свесятся ноги. Наконец, он лег поперег стола, то-есть в таком положении, что с одной стороны свесились ноги, а с другой голова, и заснул.

Найда подождала еще несколько времени, усмехнулась, отыскала впотьмах свою шубку, постлала ее на сундуке, начала молиться долго и не спеша, перекрестила все углы, окна и двери, легла тоже, свернулась клубочком и заснула, еще не оправясь от тревоги и волнения той ночи. И долго во сне ей мерещилось все, что она испытала, и пьяный сатана на столе, который храпел не хуже хмельного отца Найды, каким тот возвращался иной раз с ярмарки.

* * *

Ни жив, ни мертв, сидел Явтух на тополи, держась за ствол и смотрел на непонятные вещи, происходившия вокруг него. Женщины, скинув покрывала, вошли в ограду пруда и стали скидать с себя серьги, золотые шапочки, пестрые туфли, наконец, стали расплетать длинные косы. Надобно сказать, что Явтух был, вообще, храбр и смел только с своим братом; женская же красота совершенно отнимала у него всякую прыть... "Боже мой, Боже! что-ж это будет?" - думал он, глядя из-за ветвей тополя на толпу раздевавшихся красавиц.

С криками и хохотом кинулись незнакомки к воде. Араб, зевая во весь рот, ушел в терем.

Красавицы, между тем, уселись на ступеньках ограды и, скидая с ножек башмаки, нехотя и шаловливо опускали ноги в холодные струи. Вот оне разстегивают шелковые пояса, готовятся сходить в воду.

"Господи, Боже мой! что-ж это я делаю! зачем я смотрю на этих женщин? Ведь оне совсем и не знают, что я тут"...

Недолго думая, спустился он с дерева на землю, поднял одно из покинутых покрывал и, закутавшись в него, сел на берегу пруда. Купальщицы его приметили.

- Это кто? - закричали оне.

- Это ты, Ханым?

- Это ты, Шерфе? - заговорили купальщицы и стали плескаться, прыгать и возиться, как маленькия рыбки.

"Ну", - думал Явтух, жмуря глаза: - "что-то будет дальше"?

- Да что-ж ты молчишь? Выходи, раздевайся и полезай в воду, купаться с нами.

- Ай, усы!!! - закричали вдруг некоторые, и все пугливо бросились в воду.

- Что вы испугались, добрые пани? - проговорил Явтух: - я - мещанин из Изюма.

- Э! да это и вправду казак! - сказала одна из красавиц по русски.

- Ну, да, казак! - прибавил Явтух - лукавый бес занес меня и опустил вон на ту башню.

Возгласы изумления раздались из воды.

- А скажите, пани, где это мы теперь... то-есть, какой это город?

- Бахчисарай.

- А далеко это будет от Изюма?

- Считай сам; это - столица Крымского царства...

- Крымского царства! - вскрикнул Явтух, всплеснув руками: - ведь это еще дальше Мелитополя будет!..

- Тс! что ты! не говори так громко, а то как раз разбудишь всех во дворце, - сказала незнакомка: - ложись лучше в этот ящик; мы оденемся и тебя потихоньку пронесем в наши комнаты.

- Да кто вы такия? - спросил Явтух, занося ногу в ящик.

- Мы - жены крымского хана! лежи смирно!

И красавицы бережно понесли его в терем.

Когда Явтух почувствовал, что ящик снова опустили, он приподнял крышку и встал на ноги. Стены гарема, где он очутился, были обтянуты красным сукном. По полу валялись подушки. Зеркало над камином было обито фольгою. Дрожащий свет лампады, из разноцветных стекол, лился с потолка, и легкий дым курильницы, стоявшей у завешенной двери в другую комнату, стлался по полу. Явтух не мог надивиться на все это и, подняв голову, оглядывался по комнате.

- Какой хорошенький! - сказала одна из красавиц по-своему.

- Давайте, сестрицы, свяжем ему руки, да оденем его в наши наряды! Ведь одели же его где-то казачки в юбку...

- Ах, да какой он смешной! - закричали остальные, хлопая в ладоши и еще теснее окружая гостя.

Явтух вежливо и молча стоял перед ними. Одна из жен обратилась к нему с просьбой:

- Повесели нас твоими рассказами; какою силой занесло тебя сюда?

Просьбу эту ему перевели. Явтух почесал за ухом.

- Да что же такое я вам, пани-матки, разскажу? Я, право, и не знаю; язык как-то... того... не ворочается!

- А вот, мы его подмажем! - сказали более догадливые.

И с этими словами его усадили на мягкия подушки, поставили перед ним низенький столик, а на столик большое блюдо с яблоками, персиками, виноградом и татарскими пряниками, и принесли ему ханский кальян.

- Начать с того... - заговорил Явтух.

И всю ночь рассказывал он красавицам свои похождения, которые тут же переводились. Когда на подносе не осталось уж ничего, Явтух встал и, покачиваясь, сказал:

- Теперь уж все! теперь уж я пойду отсюда...

- Как пойдешь? - спросили с удивлением красавицы.

- Да, мне пора уж домой.

В комнату проникал бледный разсвет зари.

- Ах, какой ты чудной! Ведь сам же говоришь, что от твоей родины до нас чуть не тысяча верст.

- И то правда! - вздохнул Явтух, почесывая за ухом: - а впрочем, нет, уж лучше я пойду!

- Да ведь вокруг дворца течет речка, и часовые стоят у поднятых мостов! Если тебя увидят да поймают, то приведут поутру к хану, на дворцовом мосту отсекут тебе голову, положат тебя в мешок, да так, без головы, и бросят в воду.

- Э, нет, я уж лучше пойду! - твердил Явтух, пробираясь сквозь толпу красавиц к двери.

- Так хоть, по крайней мере, погоди ты, бешеная голова! Мы тебя вынесем опять в ящике в сад, и ты опять влезешь на крышу; оттуда спустишься на улицу; авось, найдешь в городе какого-нибудь жида: он тебя и вывезет на таратайке, под мешками.

И, уложив его снова в ящик с нарядами, красавицы вынесли его в сад. Явтух толкнул крышку и оглянулся вокруг себя.

плоским крышам саклей и по трубам позолоченных кровель ханских дворцов.

Явтух протер глаза: что это такое? Перед самым его носом торчит опять вчерашняя рыжая старушонка.

- Не унывай, казаче! - говорит она: - прости меня и забудь прошлое; дай только мне найти да порядком проучить того косолапого, что тебя вчера обидел, так я мигом тебя донесу домой.

- Кого найти, какого косолапого? - спросил с изумлением Явтух.

- Чорта! - ответила ведьма: - моего губителя, изверга! Он теперь заперся на мельнице с твоею невестою и сидит там всю ночь, окаянный.

- С моею Найдою? - закричал во все горло Явтух и так ухватился за тоненькую лапу ведьмы, что та не взвидела света: - неси меня, распропащая твоя душа! неси, а не то, вот клянусь тебе, измелю тебя в табак!

И, вскочив на спину ведьмы, Явтух стиснул ее коленями, засучил рукава и поднял здоровенные кулаки. Ведьма сперва пошатнулась, заскреблась лапками, как мышь; но потом понемногу выпрямилась, подпрыгнула и стала подниматься с парнем на воздух.

Она полетела сперва к крыше терема, потом через двор к мечети, а наконец, стала косвенно подниматься кверху. Ханская стража заметила их. Во дворе, в саду и на улице поднялся сильный переполох. Махали саблями, раздавались крики, даже послышался ружейный выстрел. Но трудно было догнать улетевших: поминай как звали...

* * *

Сидя на плечах ведьмы, Явтух недоумевал, как это она, не двигая ни руками, ни ногами, летит быстрее облака, гонимого ветром. В это время он поднялся так высоко, что кое-где на земле еще были сумерки, а он уже увидел вдалеке красный шар солнца, которое будто купалось в волнах большого озера, готовясь выкатиться в ясное небо.

- А какое это озеро, тётка? - спросил Явтух у ведьмы.

- Это - Черное море! там много хорошей тарани, да и всякой другой рыбы.

- Э! - подумал Явтух и отшатнулся.

Прямо в глаза ему налетела легкая прозрачная тучка, и он исчез в ней, точно в волнах серебристой кисеи. Когда он вылетел снова на свет, в его волосах и на рубашке блестели капли росы, а тучка далеко-далеко внизу виднелась лиловою точкою.

В иных местах, когда уж несколько разсвело, он увидел в воздухе ранних жаворонков, у которых глаза еще спали, а они уж поднялись в небо и славили своими песнями восходящее солнце.

Из трубы какого-то села вылетел, в серебряной одежде, светлый дух, держа в руках что-то.

- Это что такое? - спросил Явтух.

- Это ангел Божий уносит в небо только-что умершую девушку!

"Уж не моя-ли Найда?" вздохнул Явтух.

В другом месте он совершенно наткнулся на распластанного под облаками коршуна, который сторожко глядел вниз, в траву, и выбирал себе утреннюю поживу. Явтух хотел ему дать по дороге порядочного тумака, но одумался, чтоб не сорваться с ведьмы, и полетел далее.

- А это какие голубые облака? - спросил он ведьму.

- Как никогда не тает?

- Так же, никогда!

- Стало быть, и в косовицу не тает?

- И в косовицу не тает.

- Чудеса, да и только! - подумал Явтух и стал снова всматриваться в бесконечные пространства земли, выходившей под ним из ночных сумерек.

- Ну, а то что такое? - спросил он, указывая налево, через плечо: - точно жар горит; должно быть, чумаки чужие леса подожгли?

- Это - город Киев, и в нем так золотые главы церквей горят!

"Э!" - подумал про себя Явтух: - "какой же важный город Киев! да никак в нем уже и к заутрени благовестят?" И он еще пристальнее начал вглядываться вниз. - Послушай... как тебя звать? Мавра Онуфриевна, что-ли?.. это уж и на базар выходят? Ишь ты, как народ повалил на улицы; должно быть ярмарка!

- В Киеве каждый день ярмарка; уж такой, хлопче, город удался!.. - заметила ведьма и понеслась еще быстрее.

- Да куда тебя несет так? погоди, скажи-ка, тётка, где Москва?

- Ну, а вон то что такое танцует? - спросил, помолчав, Явтух.

- То плясовицы, бабы некрещеные, выходят всякое утро, рано на заре, с распущенными косами, на вершинах курганов солнце встречать... Пора, пора! - проговорила неровным голосом ведьма! - надо петухов обогнать...

И она помчалась стрелой.

- Как петухов обогнать?

- Эх ты, мышиная кума, где была! - заметил весело Явтух, покачивая головою.

- Что ты сказал, хлопче? - спросила ведьма, оглядываясь на него.

- Я спрашиваю, что это такое выяснилось там внизу, точно коровы идут по зеленой травке?

- Это - вправо Даниловка, налево Гусаровка, далео Пришиб, Петровское, а еще далее Харьков.

- Это, казаче, реки Донец, Берека да Торец, со своими озерами...

Не успел оглянуться Явтух, как земля, горы, леса и весь Изюм понеслись к нему на встречу.

- Тише, тише! - закричал Явтух, камнем падая на кривую березу, что росла у самой мельниковой хаты.

- Ничего, хлопче! сиди только смирно! - ответила ведьма и тихо опустилась на землю, под березой у порога хаты: - теперь слезай с меня и отворяй двери; твоя невеста их перекрестила и мне туда не войти.

- Нет, погоди! чорт теперь с-пьяну спит, так ты его не буди, а прежде ступай в кладовую и выводи оттуда свою красавицу. С косолапым же я сама справлюсь!..

С трепетом подошел Явтух к кладовой, в которой спала Найда. Чуть переводя дух, он взялся за дверь; еще в первый раз в жизни он переступал порог, за которым спала его суженая. Он повернул скобку двери и остановился. "Нет", - подумал он, махнув рукой: "не войду!" и прибавил шопотом, наставив губы к замочной скважине:

- Найда, вставай, одевайся, выходи...

- Кто там? - спросил тихий, чуть слышный голос.

- А если ты Явтух, а не тот, что лежал на столе, так перекрестись! я буду в щелку смотреть.

Явтух перекрестился; дверь отомкнулась; Явтух и Найда бросились друг к другу.

- Какой же ты странный, Явтух, в этом наряде!

- Ничего, моя зорочка, пойдем отсюда; после я тебе все разскажу.

и скоро там послышались крики, брань, визг, шум и в растворенную дверь запыхавшаяся ведьма злобно вытащила за чуб мнимого казака.

- Вот я тебя, вот! - кричала она, трепля беса за волосы, как бабы треплют мочки льва: - вот я тебя! теперь не скажешь, что не бражничаешь, да не гоняешься за девками.

- Да что вы! да помилуйте! - стонал жалобным голосом чорт, успевший принять свой бесовский образ.

- Вот я тебя!.. а?.. за девками? - и град кулаков сыпался на сатану. С его счастию, прокричали петухи.

Ведьма опять ухватила худого беса одною рукою за хвост, а другою за загривок, повернула его вверх ногами и поднялась с ним на воздух.

на Найду и ласкаясь к ней.

- В Крыму, - ответил Явтух.

- Как в Крыму? в крымском царстве?

- В крымском царстве...

Явтух и Найда оглянулись. За ними, на подъехавшей тележке сидел старый мельник, и закинув кверху голову, смотрел в небо,

- Все разскажу вам, Семен Потапович! - сказал Явтух, кланяясь в пояс мельнику: - ничего не утаю, только отдайте за меня Найду.

И он замер в ожидании ответа. Найда стояла в стороне, закрыв лицо рукавом.

Мельник сбросил с телеги кучу пустых мешков, слез на земь, перекинул на спину лошади возжи и, взявшись руками в бока, задумался.