| Автор: | Гнедич П. П., год: 1884 |
| Категория: | Рассказ |
Петр Гнедич
Сельская школа
I.
В теплый августовский вечер, по широкой аллее, что вела от церкви к господскому дому Залесья, обширного имения в черноземной полосе России, неторопливою поступью шли двое. Один - очень высокий и очень худой господин, с крохотною головкой, большими на выкате глазами и седоватою бородкой, был владелец Залесья, его превосходительство Лев Сергеевич Глебов; другой - приземистый и коренастый - священник Залесья, отец Виталий. Лев Сергеевич шел подрагивающею походкой, мерно переступая сухими длинными ногами, не поворачивая головы к собеседнику, помахивая палкой с гуттаперчевым наконечником и выговаривая слово за словом с такими гримасами, точно он их не произносил, а выплевывал. Так имеют привычку говорить туристы-англичане, а Лев Сергеевич, надо заметить, был до некоторой степени англоман, и даже с супругой своею, Надеждою Платоновной, говорил глаз на глаз по-английски, хотя и плохо. Отец Виталий шел, отстав от "статского генерала" на пол шага, без особенного подобострастия, изредка щурясь слезящимися глазками и запахивая потертую шерстяную рясу. Лицо его было не то добродушно, не то апатично; он все старался попасть своему путнику в ногу, но по причине малого роста это не всегда ему удавалось. Разговор между ними шел оживленный, даже горячий. Говорили о Залесской школе.
- Я с этим совершенно не согласен, не согласен в принципе, - говорил Лев Сергеевич, - по моему мнению, подчинять школу местному духовенству немыслимо. Учителя все-таки должны быть земские. Я об этом говорил там, протестовал, доказывал (Лев Сергеевич махнул тростью потому направлению, где должен был быть по его соображению в данную минуту Петербург); я говорил, но был подавлен большинством... Я не утверждаю что теперешние школы chefs-d'oeuvre'ы - сохрани Бог! Реформируйте их так, чтоб они были целесообразны, дайте опытных педагогов-техников, и вы увидите, что будет... Наконец, контроль со стороны священника может быть всегда: он законоучитель, он может следить за правильностью преподавания, за легальностью уроков...
- Строй жизни, ваше превосходительство, - не спеша возразил священник, выждав когда он сделает передышку, - строй жизни народной у нас таков, что с православием разъединить его нельзя. Местный пастырь всегда ближайший его руководитель и преподаватель все же наиболее надежный чем от земства. Я пожалуй тоже оговорюсь, что желательны были бы усовершения в нашем сословии и быте... Но все же, ваше превосходительство, духовенство будет надежнее.
Лев Сергеевич даже остановился.
- Ах, Бог мой! - проговорил он, подергивая плечами и смотря куда-то в пространство, - мы с вами стоим на разных точках зрения. Я смотрю на школу как на средство выйти народу из давящего его пауперизма.
- Пауперизма? - несколько удивленно повторил отец Виталий.
- Да-с, пауперизма. Пауперизм может быть уничтожен только развитием среди народа технических знаний. Школы в земствах должны снабжать крестьянина именно знаниями прикладными. Мужик должен быть практически знаком с кустарным производством; если у него есть способность к столярному ремеслу, пусть будет столяром, к сапожному - сапожником... Ясно ли я выражаюсь?
- Ясно, - подтвердил священник.
- Очень рад. Теперь представьте себе округ, в котором, положим, пять школ. В школах учат чтению, письму, закону божьему и кроме того специальность каждой - какое-нибудь ремесло. В одном селе - токарное искусство, в другом - башмачное, в третьем - еще там какое-нибудь... Мальчик, сообразно способностям, совершенствуется в том или другом производстве. Вы понимаете, что из этого может выйти?
Он опять остановился и торжественно махнул палкой по воздуху.
- Ведь это вся Россия (он подчеркнул "вся") будет специализирована. Можно было бы обязать, - вот как в воинской повинности, - обязать приписываться к какому-нибудь цеху. Раз ты не принадлежишь к касте земледельцев, не имеешь ученого ценза, - ты должен быть приписан к цеху... Взгляните на древний Египет. Вы знаете - что способствовало его политической целостности? Помните хорошо регулирование каст?
Отец Виталий с беспокойством запахивал рясу. Ему так много-много хотелось возразить его превосходительству, но неловко было прервать. Генерал говорил без остановки, без запинки и притом с такою самоуверенностью, что едва ли можно было бы убедить его каким бы то ни было доводом.
- В древнем Египте вся сила государственного строя, - продолжал он, - заключалась в строгой замкнутости каст. Переход из одной в другую наказывался смертною казнью. Вот где государственная сила, вот те краеугольные камни, на которых зиждется благоустройство, вот рамки, в которые должны быть заключены элементы политического быторазвития!
При слове "рамка" он даже сделал очень картинный жест палкой по воздуху, наглядно очертив какие это рамки и какого размера.
- Но если не ошибаюсь, ваше превосходительство, - несмело возразил отец Виталий, - в древнем Египте именно первенствовало жреческое сословие.
Лев Сергеевич посмотрел на своего собеседника как-то сбоку и сверху. Нижняя губа его далеко выдвинулась вперед.
- Оно доминировало, - с сожалением сказал он, - и вот причина, что народ остался в убийственном квиетизме.
- Да и вообще мне кажется, ваше превосходительство, - продолжал священник, - в древний Египет ходить нам за примерами слишком далеко. Я осмеливаюсь противоречить вам, так как вы сами изволили потребовать от меня решительного мнения...
не может: у вас на первом плане: что скажет благочинный.
Священник даже обиделся.
- Благочинный тут не причем, ваше превосходительство: я говорю согласно моему убеждению. Верую твердо, что только в церковной школе спасение.
- Там то же говорят, - косо усмехнувшись сказал Лев Сергеевич, махнув опять по направлению Петербурга. - Их не переспоришь. Я ушел от дел, меня не понимают. Я отстранился, и на время отдаюсь течению... Посмотрим, что из этого выйдет, посмотрим.
Теперь они были пред высоким крыльцом, представлявшим собою фонарь из цветных венецианских окон. Отец Виталий остановился, в ожидании что генерал предложит войти, но тот шел по ступеням, постукивая резиновым концом палки о плиты, не оглядываясь и полагая, что собеседник несомненно будет следовать за ним.
II.
Однако в комнаты они не вошли. Лев Сергеевич тут же, в фонаре, сбросив с себя шляпу, присел на маленький буковый диванчик и предложил священнику тоже садиться. Он вынул платок, надушенный чем-то сладким и приторным, провел им за ушами и вокруг шеи.
- Да, - сказал он, словно что-то припомнив, - так как же у нас школа будет поставлена?
- Школа основывается вашим превосходительством, вы полный ее хозяин.
- Я уже сказал вам, что мне желательно было бы создать именно образцовую школу с изучением прикладных знаний. Но это в будущем. Пока возведут здание, пока что...
Лев Сергеевич любил высокий стиль. Он никогда не говорил: "построят", но всегда "возведут здание". Он пописывал некогда в одной приостановленной газете и всегда выражался звучным слогом. Он любил выражения: "замкнутый ковчег", "разнузданный зверь", "колебание основ" и "средостение". Его статьи, правда, проглаживали редакционные публицисты, и даже значительно. Он и тогда писал что-то об утилитарных школах, но его мало замечали; но вот теперь, разобиженный, удалившийся на покой, он решил привести в исполнение свою мысль о школе. Фундамент будущего "здания" был уже выведен; "здание" предполагалось обширное, с помещениями для слесарни, токарни и еще чего-то. Теперь больше всего беспокоила его мысль об учителе.
- Пока я хотел бы достать такого преподавателя, который бы внушил детям, - продолжал он, - что моя теория имеет практическую подкладку, так что разве слепой этого не поймет... Пусть учитель подготовит ребят, научит читать, писать, а к весне мы приищем что-нибудь подходящее.
- Читать да писать и я могу научить, - заметил отец Виталий.
Лев Сергеевич уставился на него.
- Вы со звуковым методом преподавания знакомы?
- Я обещаю, что к весне ребята будут читать, ваше превосходительство. Звукового метода я не знаю, но убежден, что обучу скоро.
Лев Сергеевич с сожалением почмокал.
- Но зачем же затруднять детей? Звуковой метод так прост... Вы спросите вашего сына, вероятно он знает... Да! Чуть не забыл - что такое ваш сын?
- Он в академии. У меня на побывке.
- Способный малый?
Отец Виталий запнулся.
- Со способностями...
- В духовной... Но желает идти по светской службе.
- Аа!.. почему же?
- Призвания не чувствует.
- Прекрасно... Что же, не может ли он быть у нас учителем?
Священник тряхнул головой.
- Я бы его не порекомендовал, ваше превосходительство.
- Что же?
- Слишком современных понятий. Матерьялизму много в нем.
- Что ж, это до известной степени прекрасно. Он может действовать по программе, вы будете следить за ним.
- Отказываюсь, ваше превосходительство.
- Ого, вот он какой! Вы пришлите-ка его ко мне. Это интересно...
Лев Сергеевич даже встал от волнения. Он никогда не видал "этих молодых, новых"... Теперь вдруг выходит случай познакомиться с ними.
- Знаете, батюшка, вы его пригласите ко мне... пусть придет завтра к обеду.
- Не пойдет, ваше превосходительство.
- Отчего?
- Скажет, что вы ему не пара.
Лев Сергеевич вдруг осклабился и засмеялся совсем беззвучно.
- Мы не пара по положению, но нас может связать общее дело...
- Я ему передам, только сомневаюсь.
Генерал запустил руки в карман своей тужурки и нахмурился.
Он прошелся по фонарю, сосредоточенно что-то обдумывая. Отец Виталий следил за ним исподлобья глазами.
- Вы говорили, что в алтаре течет? - внезапно сказал он. - Скажите пожалуйста, а разве церковных сумм нет?
- Помилуйте, ваше превосходительство, какие же у нас церковные суммы...
- А кружечный сбор?
- Гроши. Я бы обратиться к вам не осмелился, если бы не крайняя нужда.
- Удивляюсь как не отнесут к земству такие церковные починки...
Он пожал плечами, и пригладил свои густые, седеющие, коротко подстриженные усы.
- Хорошо, я пришлю рабочих... Пусть работают в праздник после обедни... Дело богоугодное, лучше чем пьянствовать.
Отец Виталий встал, генерал протянул ему руку.
- Очень рад, - сказал почему-то он. - Так пожалуйста передайте сыну приглашение. Скажите, что в исходе шестого завтра я его жду. Может быть и поладим.
III.
В тот же вечер, когда ее превосходительство Надежда Платоновна уже легла в постель, Лев Сергеевич вошел в ее спальню. Это практиковалось ежедневно. Надежда Платоновна имела обыкновение очень долго мыться перед сном. Это была чрезвычайно сложная процедура, требовавшая серьезного внимания и необычного количества склянок и пудры. Когда она, свежая, вымытая, вся напудренная, ложилась в постель, ко Льву Сергеевичу отправлялась горничная звать к ее превосходительству. Он в той же тужурке (но отнюдь не в халате) отправлялся к супруге. Супруга лежала в кружевах, с челкой прикрученною на замшевые папильотки, позволяла себя целовать в щечку и ручку и садиться возле себя на постель. Кстати сказать, Надежда Платоновна была очень красивая женщина, лет тридцати двух-трех и совершенно была не под пару с мужем.
И на этот раз, как всегда, Лев Сергеевич вошел к ней, приложился осторожно, словно это была не живая женщина, а давным-давно высохшая мумия, подвинул одеяло и сел возле.
- Как от тебя сигарой пахнет, ужас! - сказала она, с досадой поводя по губам рукой. - И потом ты постоянно подстригаешься, и у тебя усы оттого всегда колются.
Лев Сергеевич снисходительно улыбнулся и снова поднес к губам ее ручку, чмокнув ее как можно осторожнее.
- Завтра у нас к обеду гости, - сказал он.
- Кто это?
- Тетушка Инна Осиповна.
Надежда Платоновна мгновенно села на кровати.
- Как, опять? Не может быть!
- Вот посмотри - письмо от нее.
"В Залесье, генералу".
В письме тетушка извещала, что будет назавтра к обеду, "а также и ночевать".
- Нет, ведь это ужасно! - сказала Надежда Платоновна.
Лев Сергеевич, очень довольный ужасом жены, хохотал, словно мелкою дробью сыпал.
Тетушка Инна Осиповна была глухонемая, и объясняться с нею можно было только знаками, которых Надежда Платоновна не знала, или с помощью переписки, для чего тетушка всегда возила маленькую книжку с карандашиком и надписью "Notes". Перспектива таких объяснений с тетушкой всегда повергала ее в полное отчаяние.
- Другой гость еще интереснее.
Надежда Платоновна тоскливо посмотрела.
- Ну?
- Видишь ли, сегодня я пошел к нашему попу, по делу об этой школе. Только, представь себе, к нему приехал сын...
- Ты поповича позвал? Знаешь, ты просто невыносим!
- Дай мне досказать. Представь себе фигуру: красная рубашка, косой ворот, фуражка набекрень заломана, высокие сапоги и в очках. Это прелесть. Лицо экспрессивное, парень здоровенный...
- Ну и что же?
- Я ему кланяюсь, а он всем туловищем качнулся и носом повел. Понимаешь: это из нынешних. Надо полагать "народник". Я хочу с ним посоветоваться насчет школы.
- Ты, с ним?
- Да... да. У них чистота взгляда. Понимаешь: нет этого нароста, скорлупы, что вокруг нас; это дети природы.
- Так и иди к нему, зачем же сюда его тащить! Что за мерзость! Да еще к обеду. Я не выйду. Ты там как хочешь, а я скажу, что у меня мигрень и запрусь у себя.
Она сердито потянула себе на плечо одеяло, повернулась лицом к стене и даже закрыла концом простыни ухо, желая этим показать, что не желает даже слушать дальнейшего разговора. Но это движение нисколько не испортило веселого настроения Льва Сергеевича; напротив, он, отогнув простыню, стал целовать именно закрытое ухо и ближайшую часть душистой шейки, чем и вызвал грациозный протест со стороны дражайшей половины.
- Ты только выслушай меня, - говорил он, - приглашение это мотивировано двумя причинами.
Но Надежда Платоновна сразу не могла его слушать. Ее шейка ужасно боялась щекотки, особенно когда ее целовали жесткие усы Льва Сергеевича. Ей было и смешно, и досадно, и больно, и весело.
- Тут две причины, - продолжал статский генерал. - Во-первых, этот попович - тип. Ты знаешь этот тип только по беллетристике, в жизни сталкиваться с ними не приходилось. Ведь это герой, современный герой романа: сельский учитель борющийся со средой. Какой простор для наблюдателя! Смотри на появление его в нашем доме как на спектакль. Может быть он будет нести чепуху и ничего путного из его разговора я не вынесу, ну, не велика беда! А быть может это самородок, а если я при помощи его осуществлю свою идею школы...
- Ты мне так надоел с этою школой. Ну что ты понимаешь в школе? Наконец ты сам говоришь, что тетушка приедет...
и закрывать глаза... Это будет такой спектакль... Они нас позабавят.
Мысль эта в самом деле показалась Надежде Платоновне забавною.
- Только ты предупреди прислугу, - сказала она улыбаясь, - чтобы на него не косились.
- Я тебя попрошу тоже быть к нему повнимательнее, даже более чем он этого заслуживает. Пожалуйста. Эти люди очень щепетильны, с большим гонором. Я знаю их.
Положим, что он совсем их не знал, но это было так по его предположению.
- Вообще мне интересно было бы коснуться кой-каких вопросов, узнать его взгляды. Думаю, что я был прав, когда протестовал в комиссии...
Когда он вспоминал про Петербург и комиссию, лицо его всегда выражало соболезнование. Поражение его было слишком сильно, рана не могла затянуться так скоро...
- В начале октября, - сказал он, - мы поедем за границу; там на свободе я напишу, я окончу свои Письма. Я убежден что они окажут свое влияние... Хотя бы для одного этого мне необходимо ознакомиться с нашею "учащеюся молодежью"... то есть не петербургскою, не тою, что обедает с кокотками у Донона и носит пробор сзади, - ту молодежь я знаю досконально...
Он довольно подробно начал излагать пред женой основную идею, которая будет проведена чрез все Письма. Надежда Платоновна сначала слушала внимательно, но потом вдруг сказала:
- Ну, остальное ты мне доскажешь когда-нибудь потом.
Лев Сергеевич, нисколько не протестуя, поднялся с кровати.
- А жаркое на завтра ты какое заказал? - спросила генеральша.
- Утки. Много развелось их, переводить надо. С огурцами, это недурно.
IV.
Для тетушки приготовили комнату, вставили свечи в подсвечники, постлали постель и огородили ее ширмочками, на которых были изображены амуры стреляющие из лука. В умывальник налили воды, развешали на вешалках полотенца. Тетушка приехала утром, в маленькой дорожной коляске, заложенной четверкой вряд, с серебряными бубенцами. Племянника она торжественно поцеловала в щеку, еще торжественнее положив ему на темя ладонь правой руки, с таким движением, с каким, по всем вероятиям, израильские патриархи благословляли свое потомство. Потом она рассказала ему знаками, как у нее в имении был пожар - загорелся овин, как она выскочила безо всего (дело происходило ночью), попала со страху в репейник и перецарапала себе икры, отчего и лечится вазелиновою мазью. Лев Сергеевич качал утвердительно головой, поддакивал, в знак соболезнования брался за щеку, закрывал глаза и открывал рот. Когда тетушка переоделась с дороги и надела чепец с лиловыми лентами, к ней подсела Надежда Платоновна, и у них началась переписка. Инна Осиповна очевидно находилась под сильным впечатлением репейника, потому что первым долгом спросила Надежду Платоновну: "нет ли у тебя где ссадин", и когда та ответила что нет, она написала: "а то я дала бы тебе вазелина". Потом тетушка спросила: "бросается ли коровам в голову молоко?" Надежда Платоновна ответила: "об этом надо спросить у скотницы". Тетушка не унялась и продолжала: "у моей belle-soeur два раза бросалось молоко в голову", на что та ответила: "да, это бывает часто". Потом тетушка спросила, почем она покупала кретон на платье, что было на ней надето и носит ли она филе-фронт. Надежде Платоновне очень смешно показалось слово фронт, ее стал душить смех, но Инна Осиповна посмотрела на нее очень серьезно и успокоилась только тогда, когда ей ответили, что она более года их не носит, потому что это блажь. Тогда тетушка внезапно написала: "Пойдем в сад, я хочу нюхать цветы". И они пошли.
Тетушка заявила, что завтра в шесть часов утра поедет в город, что она у них мимоездом. Лев Сергеевич сообщил ей, что за обедом у них будет один из "этих". Она всполошилась, схватилась за свой мешочек, в котором она возила ломбардные билеты, защурилась и объяснила, что она ничего подобного выносить не может. Успокоили ее с большим трудом.
Обед у Глебовых представлял в некотором роде священнодействие. Во-первых, к нему сзывали гонгом, хотя бы весь персонал обедающих состоял из генерала и генеральши. Во-вторых, его превосходительство являлся к столу во фраке, и только когда обедал один на один с супругой, надевал английский сюртук. В-третьих, у стола непременно находился метр-д'отель и два лакея, неслышно скользившие за высокими спинками стульев. Столовая была полутемная, глубокая, с резьбой в русском стиле, с большим киотом, пред которым теплилась большая лампада на цепях. Пенка была расписана петухами и цветочками. Скатерти, салфетки, люстры, солонки - все было выдержано в строгом стиле. Лев Сергеевич очень гордился своею столовой, и показывая ее гостям всегда говорил:
- Рекомендую, дань национальности.
Сын отца Виталия не оправдал предсказаний родителя и к обеду пришел. Оказалось, что его зовут Дмитрий Виталиевич Лебедев. Но, увы! Наружность его всех совершенно разочаровала: в комнату вошел рослый, недурной собою брюнет, с козлиною бородкой, черными смеющимися глазами, одетый в очень приличный сюртук и прекрасно накрахмаленную рубашку. При его входе Лев Сергеевич вскочил со своего места и долго тряс обеими руками руку гостя.
- Очень рад, - повторял он, заглядывай ему в глаза, - вы мне сделали огромное удовольствие тем что пришли. Позвольте вас представить моей жене.
Надежда Платоновна была в конец разочарована, и кроме поповича так-таки ничего и не видела в нем. Тетушка тоже потрясла его руку и успокоила его жестами: "дескать, с тобой ничего не сделают, хоть ты и висельник, а не бойся!"
- А меня батюшка ваш уверял, что вы не придете, - не без язвительности заметил Лев Сергеевич.
- Да, я с вами посоветоваться хотел, любезнейший Дмитрий Витальевич. Вы должно быть специалист по этой части? Мы пообедаем, Дмитрий Витальевич, и поговорим. Мне очень дорог ваш совет, Дмитрий Витальевич.
Дмитрий Витальевич посмотрел на него не без изумления.
- Мы вот сейчас пойдем в столовую и потрапезуем.
- Я уж обедал.
- Ну, я знаю, у вас в два часа обедают. Теперь шесть: до тех пор можно проголодаться... Милости просим.
Прежде чем уселись вокруг стола на отодвинутых стульях, Лев Сергеевич подвел гостя к закусочному столику.
- А водочки, почтеннейший Дмитрий Витальевич? Рыбки на закуску. Какой желаете, Дмитрий Витальевич? Вот макро, вот тон.
Гость посмотрел на него с остервенением. "И чего он, как сорока, мое имя заладил?" - подумал он.
- Макро или тона? - приставал хозяин.
- Тона, - с отчаянием выговорил гость.
Несмотря на неловкость, происходившую преимущественно оттого, что рукава сюртука были гораздо длиннее манжет рубашки, Лебедев принялся за суп и пирожки весьма рьяно, и на вопрос: "хересу или мадеры?" ответил совершенно смело:
- Хересу.
Более всего его смущала Инна Осиповна, которая не стесняясь смотрела на него через стол в лорнет; он ясно видел ее пухлое, красноватое лицо, хотя одна щека и загораживалась бутылкой. Порой она обращалась к племяннику и делала знаки, спрашивая у него:
- А что он судился?
После супа, она вдруг спросила "не беглый ли он?" Лев Сергеевич нарочно ответил неопределенно: ничего, мол, наверно сказать не могу. Тетушка опять вонзилась в него глазами.
V.
Лев Сергеевич для чего-то подливал гостю весьма усердно, то лафиту, то хересу, то наливок. В привычной голове "духовного студента" зашумело. Он стал поглядывать совсем развязно, и даже называть хозяина "ваше превосходительство", чего до обеда не делал. А тот стал еще вежливее, еще предупредительнее.
- Так вот-с, милейший мой Дмитрий Витальевич, - говорил он, - я решился побеспокоить вас по делу о моей школе.
- Слышал, - возразил попович, - отец уж мне это докладывал.
- Стало быть знаете ту программу, что я намерен преследовать?
- Это мужичков-то обучать технологии? Слыхал и даже изумлялся.
- Собственно идее.
Лев Сергеевич откинулся на спинку кресла. "Ага, начинается", - с удовольствием подумала Надежда Платоновна.
- Что же, вы не согласны со мной?
- Насчет учреждения в Залесье технологического института? Не согласен.
- Что же вы находите?
- Да дико уж очень.
У Льва Сергеевича на лбу выступил пот. Надежда Платоновна как-то пискнула над своею тарелкой. Но Лев Сергеевич все-таки принудил себя улыбнуться.
- Собственно, что дико?
- Мысль самая. Ну зачем все эти ремесла мужику?
- Мне желательно специализовать окрестные силы.
- Да они и так специализованы: пьют запоем круглый год, да соломой с крыш кормят коров.
- Мне кажется, образование внесет и благосостояние в край...
- Ну это вам кажется: - закажите отцу молебен, может быть мерещиться перестанет.
- Я знаю сельский быт, изучал его.
- В Петербурге, сидя в своем кресле? С такими знаниями, ваше превосходительство, поверьте, далеко не уйдешь. Я вот народ с детства тоже изучал, кажется - вот как его знаю, на ладони он у меня. А спросите вы, что ему надо: я не отвечу. А шут его знает, что ему надо!
- Но школы-то во всяком случае нужны?
- Зачем-с?
- Как, как!
Лев Сергеевич отер платком лицо и пододвинулся ближе к столу.
- Затем школы нужны, что всякий образованный человек лучше темного.
- Я не знал, что вы такой обскурант... Скажите пожалуйста, но выходя из такого положения придется пожалуй сказать что вся цивилизация, весь прогресс человечества - нуль?..
- Эх, ваше превосходительство, ну какое вам дело до прогресса человечества, на кой он вам дьявол, с позволения сказать? Что вы приставлены от Бога что ли в блюстители этого самого прогресса?
Он с сердцем положил себе на тарелку два куска утки и клюквенного холодного варенья.
- Мне это нравится, - продолжал он, - вертится человек весь век белкой и кричит: я во имя прогресса!..
- Ваше выражение более резко чем основательно, - сохраняя тоже спокойствие в чертах, возразил Лев Сергеевич.
- Резко? Резко оттого что я к хересу не привык. А оно основательно, это уж вы поверьте.
Ел он с удивительным аппетитом, хотя это был и второй обед. Глухонемая тетушка смотрела на него широко раскрытыми глазами и даже помогала ему сама, прищелкивая зубами, когда он перегрызал кости. Порой она переводила глаза на Надежду Платоновну и спрашивала знаками: хорошо?
- Но позвольте, любезнейший, - говорил Лев Сергеевич, - какие выше и лучше можно ставить себе задачи, как не желание по мере сил содействовать развитию человечества?
- Ну, вот толкуй тут с вами! Да поймите вы, что обо всем следует судить не по самой сущности предмета, а по результату, что он дает.
- Ну, что ж, результат по-моему, - начал было Лев Сергеевич...
- Да нет же! - крикнул Лебедев. - Оттого что вы парня от сохи оторвете и космографию ему читать станете, он ни на волос счастливее не будет. Для какого ему лешего космография!
- Позвольте, - загорячился и генерал, - да я ему не отвлеченные знания хочу преподать, а то, что потребности его насущной касается.
- Насущная его потребность: борозда и водка. Сумейте удовлетворить его вот с этих двух сторон.
- To есть дать ему возможно больше земли и еще больше водки, - это вы хотите сказать?
- Ну нет, такими разговорами только натощак заниматься можно, - окончательно освирепев возразил Лебедев, впиваясь не без ожесточения в утиную ножку, хрустнувшую под его зубами.
- Ах!.. - вырвалось у Надежды Платоновны, - которая вспомнила про мосталыгу.
"эк, тебя, братец, угораздило!"
VI.
- Следовательно, - заговорил после небольшой паузы Лев Сергеевич, - вы окончательно не сочувствуете идее моей школы и не желаете способствовать ее осуществлению?
- Отчего же не способствовать? Ведь вы, надо полагать, учителям деньги платить будете?
- Натурально. Вы имеете право преподавания?
- Только ничего прекрасного нет: попечитель округа меня не утвердит, особливо в должности законоучителя.
- Почему же?
- Решит, что неблагонадежен.
- Ну, я с попечителем знаком, для меня он все сделает... Наконец, я могу произвести давление.
"Что он здоров?". Та отвечала: "здоров". "Отчего же он так грызет?". "У него отличные зубы", - ответил за жену Лев Сергеевич.
В конце обеда Лебедев не заставлял себя просить, а сам наливал и пил рюмку за рюмкой. Лев Сергеевич в виду этого поторопился обедом и знаком приказал скорее подавать полоскание.
- Вот вы говорите, ваше превосходительство, - сказал Лебедев, слегка пошатнувшись и проходя за Львом Сергеевичем в курительную комнату, - вы говорите что можете произвести давление. Произведите-ка его на господина Евстигнеева, - вот что на границе Черниговской губернии хозяйствует.
- А что? Я его хорошо знаю.
- У него церковь при имении, при церкви поп Василий Крестовоздвиженский. Господин Евстигнеев у него с семейством говеет. У него младенцы лет по пятнадцати; он их на исповедь не посылает - прямо к причастию. Поп ему говорит: я по уставу не могу, в последний раз нынче, а в будущем году исповедь. А он опять младенцев-невинцев к чаше с мамашей подводит. Мамаша навертела на себя всяких курдюков, а мальчики в куцых куртках с кисточками. Поп посмотрел на них, повернулся, да в алтарь и ушел. Мамаша как взвизгнет и в обморок. Понимаете: нервы слабы.
- Ну где вам, до того ли! Полюбуйтесь что дальше было. Господин Евстигнеев вскипели гневом: рвет и мечет. Заболел поп жабой, не отслужил в какой-то торжественный день обедни, тот бац - донос на него. Ну, на год человека на покаяние и сослали...
- Да неужели?
- Ага! Не слыхали?.. Да это только еще цветочки. Нынче у него земскую школу основывают. Конечно, поп попечителем. А он сперва было позволил и место дал, а потом, чтобы попу насолить, от всего отказался. Крестьяне лес свезли, а он говорит "коли построите школу, не буду выгона вам давать". А без выгона им невозможно. Село большое... Красиво?.. Земство к предводителю: тот говорит - "я, господа, к нему не поеду: еще побьет чего доброго".
- Это факт?
палку прыгать, это не хитрость. А вот господина Евстигнеева в намордник привести, это интересно.
Лев Сергеевич встал.
- Да, я вижу, к сожалению, что мы не сходимся. Мне остается извиниться, что я вас побеспокоил.
- Ох, помилуйте, ваше превосходительство. Да вы только не думайте, что я зловредный. Я мухи не обижу. Я пришел к заключению, что самое душеспасительное дело - в потолок плевать всю жизнь. Запирательных идей никаких, но и делать никакого дела я не желаю, ибо у отца гроши есть: буду плевать в потолок, сиречь вести созерцательную жизнь индийского йоги. Какой же я школьный учитель, да еще образцовой школы?
- Совершенно с вами согласен.
- Помилуйте, за кого же вы меня считаете?
- Ну, и прекрасно. А впрочем, я желаю вашей школе всего хорошего.
Они пожали друг другу руку.
- А только еще одно слово: не думайте, что вы этими школами народ облагодетельствуете. В сущности, это просто - шиш.
- Будьте здоровы.
Он нахлобучил шапку и пошел с балкона.
Лев Сергеевич, когда он ушел, долго стоял заложив руки в карманы, и смотря неопределенно вдаль...
- Да, - в раздумье проговорил он. - Извольте тут образовать страну... ни в ком поддержки!.. Старик фыркает, сын тоже... Что ж я могу?.. Нет, рано еще обзаводиться на Руси образцовыми школами, пусть подождут!..
1884 г.