Новая пробирная палатка

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Новая пробирная палатка (старая орфография)

Мне приснилось, что где-то, не могу хорошо определить места, где производило действие: появился необыкновенный человек, с занятием, еще более необыкновенным. Это был великорослый, видный Азиятец. На смуглом лице сверкали небольшие проницательные глаза. На голове имел он чалму (но не турецкую) из скрученой белой ткани с красными полосами. На нем было какое-то полукафтанье, опоясанное ременною перевязью, на которой висела кривая сабля. Близ самого города (а какого? не знаю) разбил он свою палатку, и выставил надпись: "С дозволения правительства." - "Что тут делают?" спрашивают проходящие. Я был также в числе, вопрошающих. Иные говорили одно; другие другое. Наконец к нам подошел человек в поношенном фраке, в старой, помятой, круглой шляпе; вообще одетый довольно небрежно, уже не в первых летах молодости; но живой, горячий, с судорожным движением в лице, и начал рассказывать. По всему видно, что он был учитель математики, и потому объяснялся языком сей науки. Впрочем заметить можно было, что он разумел также горное дело и химию, а в продолжение разговора и пиитическия мысли у него кое-где промелькивали. "Вот видите ли вы, говорил он: иностранец разбил здесь пробирную палатку. За малую плату он испытываешь... но не металлы! Предметом его испытании суть: дела, слова, писания и даже чувствования людей." - "Как же он это делает?" возкликнули все в один голос. "Истина," продолжал незнакомец, "есть перпендикулярная или отвесная линия. Все, что делается прямо, падает по ней, и, под прямым углом возвышается над ложью, которая также берется за линию горизонтальную, на коей воздвигнута первая. Иноземец имеет свои и между прочими отвес и наугольник, к которым прикладывая каждое деяние человеческое, тотчас узнаешь, прямо ли оно по истине, или под каким углом наклонено ко лжи.

"Он изъясняется также и языком горных пробирных мастеров. Принимая истину за чистое золото, а все прочее за мишуру, лигатуру и смесь полуметаллов, он, испытав слово или дело, писание или поступок по пробирному искуству, возклицает: "золота знак!" или "мишура." Редко, редко когда услышит: "чистое золото!"

Иноземец употребляет и третий способ испытания - грез разложение. Представьте ему какое нибудь , стихотворение, письменное удостоверение в любви, дружбе и прочее. Представьте описание какого нибудь случая; разскажите о чьем-либо отзыве: он тотчас (известными приемами) произведет разложение и скажет: "основание: голая зависть, смешенная с такою-то частию возбужденной ею подваренная на огне услащенная лукавством, приличием, и обернутая в формы учтивости." -- В другом случае он говорит: "это просто мщение, голая личность, прикрытая сусальным золотом под названием справедливости!" - На счет женщин он уж слишком жесток! Слова: жеманство! гордость! спесь! самонравие, прямее сказать: капризы! кокетство! ветреность! или: суетность! суетность! суетность! сплетни! сплетни! сплетни!" только и вертятся у него на языке, когда он разлагает сладкия записочки, утренние билетцы, дружеския переписки (от приятельницы к приятельнице); письма жен к мужьям, невест к женихам и т. подобное, чем так дорожат, что называют перлами, украшением, розами жизни!

"Я," продолжал повествователь, "имею жену милую, ласковую, которая во всем мне угождает; только одного не могу от нея дождаться, чтоб сходила со мною в пробирную палатку. "Зачем, душенька!" говорит она: "это грешно! это суеверие! - Какой нибудь Цыган, колдун, обманщик, приехал сюда морочить людей!" - Ты ошибаешься, милая! у него есть ление от правительства, "Пустое! где нибудь купил подложное!" А я так думаю, что не пустое: ныньче истина в большем уважении при Дворе. - Но жена мне не дает окончишь речи, и вот уж третья неделя! - Ей все, то недосуг, то голова болит, одним словом: не могу дозваться моей милой супруги в - "Чудный кудесник!" сказал стоявший подле нас человек средняго роста "плотный с одутловатым лицем, которое круглело и лоснилось, как наливное яблоко, с всклокоченными волосами, в сюртуке, который когда-то был темно-зеленого сукна, а на этот раз пестрел от прорех и заплат. "Славный штукарь!" продолжало это говорящее существо, с изобилием нюхая зеленоватую пыль Из берестовой тавлинки. "Так стало он может перелагать или разлагать - как бишь вы изволили сказать? - и решение уголовных " - "Как же!" отвечал наш повествователь. При мне приносили ему из судебных мест (нарочно для пробы) кипы бумаг, писанных иероглифическим почерком (без точек и запятых), называя это делами уже решенными.золотые вески "несправедливое решение!... неправый приговор!" - "Как неправый?" возражали ему: "по этому делу обвиненное лице уже наказано; и..." - "" продолжал испытатель так хладнокровно, как будто он взвешивал и браковал пеньку или лен на пеньковом буяне. Иногда же возклицал он: "незнание порядка! превращение смысла! нерадение! недосмотр!" А иногда выпускал и такое словно: "совершенная ложь! изредка только прорывалось: "и так, и так! Дело полосатое, как моя чалма. На половину правды!" или: "доброе намерение, худой суд!"--

"Так вот он каков! Да его можно самого под суд за злодейство! на основании пунктов Уложения и Кормчей книги... Пускай-ко ухитрится, пусть попытается узнать, что у меня, например, вот в " Так говорил провинцияльный приказный: мы угадали, что он принадлежит к этому званию. При сем приподнял он толстую коленчатую трость, на подобие вмещающих зонтика, отвинтил набалдашник, приставил отверстие ко рту и жадно, с услаждением насасывался, чем-то отзывавшимся кабаком. "Вот видите ли?" продолжал он: "это трость, так-с, ничего-с, палочка!" При сем поставил он ее на под и тщательно завинтил. "Когда мы, т. е. я с братиею, приходим в присутственное место, то посидя, да походя, лишь ударит адмиральский час, подойдешь к уголку, где стоит палочка и потянешь... Братия то же. Ась! каково-с? - Что ваш штукарь? - Вот как бы в его пробирную палатку "Тут мы разстались. Я пошел по улице (без цели, как бывает во сне!), вошел в дом, и, сам не знаю, каким образом, увидел нареченную моего друга. Элиза - прелестное, очаровательное дитя, - пряма, как пальма, скромна и миловидна до бесконечности, сидела за работою. Она вышивала по канве собачку - эмблему верности. Карие глаза её светились какою-то невыразимою, магнитною "Вы слышали о , прелестная Элиза? "сказал я ей. - "Слышала!" отвечала она, опустив глаза на работу. "Не угодно ли вам дозволить мне проводить вас туда, чтоб удостовериться в справедливости чудес этого заведения?" - Зачем же-с? сказала Элиза запинаясь, и побледнела, как полотно." "Я... не любопытна! притом же вы можете быть уверены, что я люблю вашего друга! Мы уж обручены! можете быть уверены, что..." - "Я верю, сударыня! верю, и..." с сими словами я пробудился!