Непонятный союз

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Непонятный союз (старая орфография)

Прелестные серебряные звезды ясно свешлели на черном Аравийском небе; пустыня вторила звонкое рыкание льва и сердитый рев тигра; а вольные Арабы Иемии, вблизи древних развалин неизвестного города, спокойно лежали под шатрами своими, слушая сладкия восточные повести и дружелюбно поглаживая именитых коней своих. В одном из шатров старый Абуфар продолжал повествование о необыкновенной встрече в жизни своей. Он говорил:

"И так путешественники, одушевленные святым усердием, проходили знойные пески, направляя путь к Мекке, Верблюды, корабли пустыни, важно тянулись в пестром караване и красивые кони, друзья Арабовь, легко играли под статными метателями джерида. Между многими уроженцами далеких стран я заметил одну чету и не спускал ее с глаз. Он и она составляли разительную противоположность, но были соединены тесно. Он изкривлен, тяжел и черен, как уголь; она стройна, как пальма; легка, как благовонный дым алоя или душистой амвры, и бела, как пух лебединой..... Странное несходство и непонятная между обоими связь!...Он любил питаться грубыми яствами; она искала совсем другой пищи. С дикою алчностию пожирал он кровавые мяса и глотал запрещеной напиток, Она напротив питалась только легким соком, или лучше сказать, ароматом плодов и растений. И когда все люди и верблюды с жадностию бросались к пустынным водометам, она одна, с непонятным спокойствием, ожидала окончания суеты и, глотая издали одну свежесть, одну легкую алмазную пыль летящих струй, веселилась, как дитя, радужною игрою лучей в водопаде. Никогда не видали ее алчущею, никогда не слыхали жалоб её на жажду и зной. Смиренно-терпеливая, она насыщала глад, говоря о правде, о добродетели, о чистоте, о высокой любви; а жажду утоляла повторением про себя сладких стихов корана. Окутанная легкою, белою, как она, одеждою из кисеи тонкой, как воздух, она казалась перломутровым облаком, которое пролетает иногда но темно-синему небу нашей Иемии.

она чистая, воздушная проводила и ночи без сна. Когда утренняя звезда зажигалась ясно, как жизнь новорожденного младенца, когда начинал дуть свежий ветерок, гоня перед собою целое море ароматов, свеянных с цвешущих долин; тогда вдохновенные дервиши восклицали: "Вот час, в который Господь призирает на землю и громко вопииет, да услышат правду Божию судии и пастыри народов земных." Сонливый ничего не слыхал; но она благоговейно становилась в час сей на колени и молилась, как только может молиться безтелесная. Мы никогда нс слыхали разговора её....... Она не говорила по-нашему. Один только он мог понимать язык, которым она говорила. Иногда видали мы, как она указывала ему на разные места в коране. При омовении рук, на пример, она открывала следующий стих. "Правоверный, умывай руки семь раз на день, но помни, что душа твоя должна быть в 77 раз чище седмерицею умытых рук! Тако угодиши Богу: зане Бог благ и всемогущ." Безобразный читал и хмурился. Заходил ли разговор о Божестве и человеке: она указывала на то место, где пророк говорит: "Бог шествует между человеком и его сердцем." И однажды, когда путешественники разсуждали, как надобно жить, она с уверенностию указала ему на известный стих корана: "Человекь, когда ты родился на свет, тогда все радовались, один только ты плакал; живи так на свете, чтоб в час смерти твоей все плакали, один бы только ты радовался!"

Так наводила оно его на всякое добро; но он не любил ее слушаться. Однако жь один только он умел с нею разговаривать, как свой с своим, и на вопрос: "кто она?" всегда отвечад: нездешняя. Он ее мучил и любил. Она много, много от него страдала, однако жь не могла с ним разлучиться; чудно, но справедливо!

Наконец достигли Мекки, и безобразный, прежде, нежели зашел в дом молитвы, повлек свою прекрасную в уснул и не пробуждался более. Но она возвратилась и, как говорят, воспевая веселые песни, в свое далекое отечество.

Кто жь этоть он? и кто они? вопрошали нетерпеливо юные слушатели; стройный Алманзор и стыдливая Лейла, у которой черные очи сияли влажным огнем...... Ужь онь конечно не дух, а она тело: так сказал старый Абуфар и замолчал.