Иов

Ф. Н. Глинка

Иов

Свободное подражание священной книге Иова (отрывки)

Глинка Ф. Н. Сочинения

Сост., послесл. и коммент. В. И. Карпеца.- М.: "Советская Россия", 1986.

ГЛАВА II

Семь знойных отпылали дней,

Семь летних протекли ночей

В отчизне пальм и аромата:

Сквозь синий воздух - реки злата

И реки пурпура лились,

И от востока до заката

Без грома молнии неслись

И над оазами сияли

(Тревожа сон пустынных птиц)

Разливы пылкие зарниц;

Или серебряные звезды

Блистали радостью очей

На круглом густо-синем своде;

Или, как млечная река,

Взбегали: виделись пещеры,

Картины гор и городов,

И выступали дромадеры,

Глотая звезды... {*} Чудно все

На пышном небе Аравийском

В краю песков Авситидийском,

В стране оазисов и пальм...

Так семь ночей прошли в пустыне, -

С тех пор как трое из друзей

(И каждый от земли своей)

Пришли об Иове проведать.

И были те друзья - цари

Или властители. - И первый

Елиафаз был Феманин,

Потомок от сынов Исава;

С другой страны пришел другой: -

Валдад, властитель из Савхеи,

Ховарского Амнона сын;

Ко дню назначенному прибыл

Софар - и был он царь Минийский.

Страдальца вид их поразил,

Пришли и - друга не узнали!

Вотще знакомых черт искали,

Уставя на него глаза:

Кругом его была зараза

И Бога гневного гроза;

На нем белелася проказа

От головы до самых ног!

Живой мертвец - он изнемог...

Лишь кости, в судоргах, стучали!..

И горько, горько зарыдали

Друзья, узрев всю меру зла...

Но скорбь уста им заперла:

Склонив главы, они молчали,

Не смея друга утешать...

И чем утешить? Что сказать?!

Но, растерзав свои одежды,

Насыпав праху на главы

Семь дней и семь ночей сидели

При дружном ложе на земле.

* Поэтическое выражение Аравийских поэтов: они представляют облака верблюдами, пожирающими звезды... Так, в одной из своих од (в оде на взятие Измаила) и наш Державин говорит: "и рыбы ходят в небесах". Здесь рыбами названы облака.

ГЛАВА III

Взглянул страдалец на друзей,

Привстал и ветхие одежды

Оправил... Но, себя страшась,

Поник главой на перси. Тяжко

Вздыхал скорбящий, и - он был

Как кедр, надломленный грозою,

Ни мертвым, ни живым. - Но вдруг,

Отдавшись лютой скорби, громко

Осиплым гласом возопил:

"Погибни день, когда из чрева

На гибель вышел я на свет,

И ночь, которая сказала:

"Се, в чреве зачат человек!"

И я записан в книгу жизни!..

Угасни тот злосчастный день

Да будет мрачен он, как полночь,

И душен, как полдневный зной! -

И ночь, в которую я зачат,

С тем днем, в который я рожден,

Изглади, Господи! изглади

Из книги тайныя Своей,

Из лет, из круга годового! -

И в той ночи да не взойдут -

Утехи взоров - звезды неба

И миловидная луна!

С рассветом, свежестью богатым,

Заря! ты, в роскоши своей,

Не весели ее ни златом,

Ни пурпуром своих бровей! {*}

{* * Выражение подлинника.}

Да будет ночь сия бесплодна,

Да будет вся она - болезнь!..

Пусть темен, сумрачен, как бездны,

Повиснет свод над ней беззвездный!..

В часы погибельной той ночи,

Страдальца в чреве не зачнет! -

Не будь у той ночи прохлады!..

Да заклянет тот день, ту ночь,

Кто для заклятий мощь имеет,

Кто, тайным словом, в дебрях змей,

И, по глухим лесам, зверей.

Иль, с брега, лютых крокодилов

Скликать и заклинать умеет,

Кому дана наука та,

Кто, в час свой, древнего кита

Таинственно преодолеет!..

Зачем тот день, зачем - с той ночью

Мне дали свет увидеть сей?

Зачем я не родился мертвым?

Зачем не умер я - родясь?!.

Почто ты на свои колени

Меня, о матерь! приняла?

Почто лелеяла, ласкала

И в детских играх и во сне?

Зачем молилась обо мне?!.

Почто меня питали перси?

Земли небывший населенец,

Зачем я в чреве не погиб,

Как недоношенный младенец?

Меня б закинуть, чтоб пропал

Я в пеленах, еще без смысла!

За то давно б уже я спал

Протяжным сном в глубоком лоне,

На общем сходбище - в земле!

Там все равны - рабы и князи:

Богач бок о бок с нищим лег;

Для всех один покой счастливый

Под хладным черепом земли!

Покинув троны, там легли

Цари, что в бранные тревоги

За славой гибнущей текли:

Вонзались в небо их чертоги

Над прахом их - все стерлось в прах!..

И те, что золото холмили

И серебро в своих ларях,

Со мной бы рядом опочили...

Там нет насилий, чужд там страх;

Различья нет там земнородным;

Для узников - нет кандалов,

Нет кабалы там для рабов,

Никто не стонет от трудов...

Все - долгий отдых и свобода

У подземельного народа!

Прохладна за могилой сень!..

А здесь, а в сей палящей жизни,

В сей бездорожной темноте,

Мы только бродим, как слепые!..

Зачем ты светишь, Божий день?

Чтоб нам показывать, как люди

Томятся, плачут и грустят?

А я, - я мученик безвинный, -

И, словно ток на дне кремнистом,

В моей груди кипит тоска; -

Полуистлевшему и пищу

Подаст - хлеб жизни чья рука?! -

Я воплем приправляю пищу,

Роняю слезы в питие!

Я трачу жизнь, теряю силу,

И сам себе свою могилу,

Тоскуя, вырыть бы я рад,

И гроб почел бы я за клад!..

Вот, други! вот мое бытье!

Он каменной налег горою

На перси мне, холодный страх:

Я весь им стиснут! Вот я вижу:

Чего боюсь... ко мне идет;

Чего содрогнусь... то надходит!

Горю и зябну... страшно!.. страшно!!!

Изныли кости от тоски!..

Но разве я роптал доселе,

Не сохранял ли я молчанья,

Когда, въедаясь, прогрызал

Мой недуг гибнущее тело,

И видел кости я свои?

Ведь, я как камень был, - доколе

Меня прожег Господний гнев!.."

ГЛАВА VI

"О, как бы, други, я желал,

Чтоб здесь, пред вашими глазами,

Спустилися весы судеб,

И чтоб на них мои все муки

Господь правдивый возложил!"

Так Иов грустный говорил

И продолжал с болезнью сердца:

"Тогда б увидели, что скорбь,

Моя болезнь, моя тоска,

Мои несносные мученья -

И вес приморского песка

Перетянули б... От того

Порой тоскливое волненье...

Увы, я чувствую: в меня

Впились, вонзились Божьи стрелы,

И душу из меня сосет

Их ядоносная отрава.

И ужасы - кругом меня,

Со всех сторон грозой пугают!..

Горю, томлюсь - покоя нет!

Кричу, зову - не отвечают;

Прошусь в могилу - не пускают;

Под зноем мук страдальцу нет

Ни сна, ни сладостной прохлады;

Мой сон наполнен страшных грез,

Глаза растаяли от слез,

И сердце, слыша грозы, млеет...

О горе, я живой - мертвец!

Я часто сам к себе с вопросом:

Живу ли я, иль не живу?

Я обеспамятел в несчастьи

Мне опостылил свет и люди...

А я ведь так любил людей!!.

Все, все, чего страшился прежде,

Теперь увидел на себе!

Ведь я - не каменный, не медный...

Осел ревет ли на траве?

И бык мычит ли подле корма,

Когда присмотрен он и сыт?..

Что пища без приправной соли?!.

Мой хлеб постыл мне стал от боли,

Полынью стало питие!

Увы мне!.. Братья вероломны

Спешат от ложа моего -

Все врознь, как токи снеговые,

Как своевольные ручьи

Без русла. От снегов рожденны,

Те ненадежные ручьи

Бегут, теряясь в бездорожьи,

И первый яркий солнца луч

И мнимой дорожа водой,

Вслед за скитальцами-ручьями,

Беспечно доверяя им,

В пустыни идут караваны

И погибают заблудясь...

Вот караван Феманский длинный,

Саввейцев шумный караван

По тем ручьям пошли в пустыню

И ужаснулись, зря обман

Своих предателей безводных...

И я хотел бы воду жизни

Из ваших вычерпнуть речей

И освежиться ими в жажде;

Но, вместо сладких токов водных,

Пред несчастливцем появились

Вы уж иссякнувшим ручьем!!

Так чем вам напоить страдальца,

Отверженного от людей?!.

Да! - я отверженец, бездомок,

Я брошен бурей, как обломок

В грозе морей от корабля...

Но разве у родства, у дружбы

Я требую себе даров,

Или наград моим утратам,

Иль избавления от бед,

Иль выкупа от супостата?..

А признаюсь: я б оценил

Одну слезу - слезу от сердца,

Когда б сюда, на грудь мою,

Ее участье обронило...

Но вкруг меня - один упрек!..

Скажите ж: как и что мне делать?..

Я стисну грусть и замолчу!

Без доказательств доказать

Хотите вы свою мне правду,

А голос скорби и тоски.

Как дым, пускаете на ветер!..

Друзья, богатые умом,

Безумен я? - так обличите...

Я неразумен? - научите...

О, мудрена наука жизни!!

Но я готов вам уступить,

В чем уступить по правде можно!

Ваш долг помочь и просветить:

Но вы в речах своих так строги!..

Участья нужен мне елей!

Мои свежи еще так раны!

А вы с оружьем острых слов

На безоружного напали,

И, сети ставя сироте,

Подкоп под дом его ведете!

Хотите ль сердце смять мое

И, запугав, засыпать мразом

Последний жар моей души?..

Однако ж выслушайте, други!

Сверите все мои слова

И взвесьте их и рассудите:

Иль вопиет в нем чувство правды?..

А правда ведь еще моя!!"

ГЛАВА VII

"Что наша жизнь? - Тревожный сои,

Борьба и тяжкая работа!

Как раб, боящийся лозы,

Влача свой плуг под ярким зноем,

Все рвется, чтоб укрыться в тень;

Все смотрит, - скоро ль долгий день

Завечереет, скоро ль отдых: -

Так дни и месяцы текут

Моей многострадальной жизни!..

Все тело рушится мое:

То вдруг его облягут раны,

То заживут... И вдруг опять

Моя растрескается кожа

И, гноем накипев, болит...

Жизнь, смерть, день, ночь... все стало смутно.

ГЛАВА XXIV

"Ах, для чего не соизволил

Господь вести Свой суд открыто,

И так судьбы людей устроить, -

Чтобы пороки за собой

Влекли свое и наказанье?

Напротив, что бывает здесь? -

Преступники живут спокойно,

Спокойно у сирот берут

Последний родовой участок,

Спокойно чуждые стада

В свои загоны загоняют

И с ветхих рубищ нищеты

Последний лоскут отдирают!

Так бедных мучат, позабыв,

Что те - их братья, те же люди!

Но их считают ли людьми?

Толпы их, скрывшись в темных дебрях,

Выходят лишь ночной порой,

Чтоб на полях, уже пожатых,

Забытый колос подобрать

И пропитать своих младенцев...

Покров убогий пробивает, -

И мать, прижав к груди дитя,

На хладный камень упадает,

Изнеможенная, без сил!..

Как часто сильный у бессильных

Детей от персей нагло рвет

И их назад не отдает -

Без тяжкой платы, без залога! -

Кем жмет елей он из олив,

Кем точит сок из винограда, -

Того как часто голод жмет

И жажда тяжкая сжигает! -

Но труженик не смеет сей

Скрепить уста роскошной влагой,

Текущей под его рукой:

Над ним бдит глаз ему чужой;

Чужое делает он дело!..

И на селе и в городах

Кричат обиженные люди:

Но им томиться допускает...

Есть люди, кои с темнотой

Сроднилися, как птицы ночи:

Для них несносен свет дневной -

Он колет им, как правда, очи!

Смотрите: вот убийца встал

И точит нож при свете лунном;

Вот обольститель ждет, когда

Стемнеет в улицах пустынных:

Ему и темнота светла,

Он говорит: "Чтоб не узнали, -

Закрою я себе лицо!" -

Они, как филины, боятся

Людей и света и дрожат,

Когда прохожих повстречают:

Однако ж, не смотря на то,

Упрямо достигают цели

Преступных замыслов своих

И пожеланий своевольных,

Несутся по морю разврата,

Спеша умчаться, унестись

От тихой ясности душевной

В крутой, мятежный ураган,

И от живых потоков сладких -

В безводье, в знойные пески!..

О, страшно заглянуть к ним в душу

Там все нечисто, все темно!

Они - греха живые гробы,

Легки и в мыслях и в делах...

Судьба им будто помогает!

Конечно, умирают же

И эти изверги; но жребий

Их - общий всем: как колос сельный,

Пожнет их смерть своей косой!!.

Так где ж над злыми правда здесь?!.

Еще ль со мной хотите спорить?!

Так пусть же Бог решит наш спор!.."

ГЛАВА XXVIII

"Есть место серебру, и злато

Мы плавим из драгих песков;

В земле рождается железо,

Из горных камней плавят медь. -

Безноги вы, драгие камни:

На чем вам бедным избежать

Руки пытливой человека?

Зато зарылись глубоко

Вы, по подгориям, в пещеры...

Но человек следит, следит -

И вас, отшельников, находит,

И вносит розыски и свет

Подземья в мрачные конуры. -

И докопался рудокоп

До потаенных тех заклепов,

Которые преградно свет

От древней тьмы отмежевали

И отделили нас - земных -

От забытых теней подземных:

Оттоль, из нор и тайников,

Земля, на коей, вместо риз,

Кипит златое море жатвы,

Внутри изведена огнем.

И там живет, в прохладных гнездах,

Лазурный камень: он скреплен

Златыми блестками. Туда

Стезю нашел землекопатель, -

Стезю, которпй не видал

Ни легкий сокол островзорный,

Ни коршун. Той стези не зрел

Ни лев - ревун золотогривый,

Ни чуткий быстроногий пард...

О, чудодеен человек! -

Упорно подрывая горы,

Он подсекает корни скал, -

И с громом рушатся громады,

И тайны гор обнажены! -

Из камней он выводит реки

И запирает бег речной,

Откуда ж мудрость? - Он молчит!

Откуда виденье и разум? -

Об этом он не говорит!

Вотще и горы подкопал,

Вотще и землю вопрошает:

Богатства мудрости - не в ней!

"И я в себе ее не вижу!" -

Седая бездна говорит...

Достань хоть золото Офира,

Анфракс и оникс дорогой,

Стань обладателем сапфира,

Сбери хоть все богатства мира, -

. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

Премудрость выше всех сокровищ! -

И почвы Эфиопской сын,

Смарагд, ничто пред ней! - Откуда ж

Премудрость сходит к нам? И где,

Святый премудрости родник?..

Не от земли премудрость, нот!

В земном ее напрасно ищут:

Она сокрыта от людей!..

Пошли орла в разлив лазурный, -

Он встретит взором солнца луч,

Крылом прорежет область туч

И стерпит натиск вихрей бурный:

Но мудрости ни выше туч,

Ни в царстве воздуха не встретит! -

И говорят и Аввадон

И смерть: "Мы слышали ушами

Своими, что славна премудрость,

Но не видали мы ее!"

Никто не знает волей Бога;

Таинственны Его пути;

Сокрыт чертеж мироправленья;

В глубокой тайне скрыт раздел

Людского счастья и несчастья:

Но все то ведает премудрость;

Все ясно ей, что нам темно...

Где ж путь и ключ к ее чертогу? -

Где ненаходную найти?

Спроси у звезд - они молчат;

Спроси у бездн - не отвечают!..

Один, один лишь знает Бог, -

Куда к премудрости дорога,

И где и как она живет!

Он ведает, зане объемлет

И землю взорами кругом

И всю безбрежность поднебесья;

Он ведает, зане Он Сам

И ветер взвешивал, и воды

И размерял и разливал...

Он предписал дождю законы,

Он молниям назначил путь,

И путь провел стреле громовой...

Тогда - Всезиждущий познал

Ее Он обнял, осязал, -

И Сам, Господь неисследимый,

Исследовал ее, и Сам

Изрек заветно человеку -

В урок народам и векам:

"Премудрость (ведайте народы!)

Воистину есть Божий страх,

И удаление от зла

Есть веденье и вместе разум!.."

ГЛАВА XXXVIII

Тиха пустыня. Воздух ясен.

Беспечно златогривый лев

Лежит, как царь, с своей подругой,

Величествен и горделив,

В тени алоя и олив,

Под стройной, длинноотенной пальмой.

Вдали стена зубчатых скал;

Над нею - купол бирюзовый,

Под дымкой легких облаков,

Слитых из роз и перламутра. -

И рыщет по пескам шакал,

Услужник льва и ловчий верный;

А тигр, из чащи тростника,

Сверкая красными глазами,

Младую серну сторожит...

И скачет пестрый леопард,

К ловитве когти распуская...

Газель - красавица пустынь, -

Рисуясь, с стройной прямизною,

Как мысль, воздушна и легка, -

Ища убежища от зною,

Летит, как меткая стрела,

С своей семьей в оаз тенистый...

Орел ширяет в высоте;

И суетится длинноногий,

Беспамятный строфокамил,

Отец безгнездного семейства...

И, жадный солнечных лучей,

Ползет, - и радуги играют

На зеркальном его хребте:

Багрянцем, синевом и златом

Сияя в панцире кольчатом,

Он блещет в дивной красоте...

И слыша час полдневный зноя,

Стада легли у родников,

Среди свежеющих оазов,

В траве душистой у холмов,

Где смоквы плод янтарный зреет

И рдеет в финике рубин. -

И легкой пеленой несется,

Шумит, пестреет и дождем

Из яхонтов живых и злата -

То сеется, то вьется рой

Златолазурных насекомых.

И стонет горлица в тиши,

В своем гнезде под тамаринтом;

И чад питает пеликан.

Через песчаный океан,

В богатый край Авсидитийский

Идет Саввейскйй караван.

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

Вдруг что-то черное мелькнуло,

Как язва, на краю небес,

Растет, растет, все ближе, ближе,

И солнце, потеряв лучи,

Побагровело, зашаталось

И покатилось в море туч,

Как тусклый шар, налитый кровью...

Пустыни обнял тайный страх;

Но тишина везде, как в гробе,

И ветры спят... Кругом полны

Предчувствием и ожиданьем

Земля и люди...

Иов встал;

Опершись тлеющей рукою

И сел на одр; но очи прямо.

Чего-то взорами ища,

В голубоватый сумрак дали...

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

И набежал... и мглой густою

Опеленило грудь земли,

Заволокло всю чашу неба:

День смеркнул. Вдруг в выси - пожар!.

Взвиваясь, вихри засвистали,

И вьюгой взрылась гладь песков;

Гор кости - камни затрещали;

Зарокотал п выси удар,

И суетливо побежали,

Опоясав пустынь концы,

Владыки грозного гонцы -

Ручьисты молнии. - Долины

Вздыхали. Праху океан

Крутой, огнистый, бурный, рьяный;

Он красные моря пссчаны

Горами поднял... - Караван

Остановился средь пустыни;

Верблюд, колена преклоия,

Ложится на песок горячий:

Он чует бурю... Вдруг протяжный

Вой, свист, дождь, буря, вихрь и град

Кипят, теснятся и спешат.

Как гости к браку на зазывный,

Торжественный и светлый пир...

Рассотворился целый мир...

И Тот, Кто правит бурей духом,

К страдальцу скорбному притек

И над его дрожащим слухом

Слова гремящие изрек:

- "Кто звал Меня на состязанье

И, в детской дерзости своей,

Предвечное предначертанье

Темнил бессмыслием речей?!.

Встань, выступи сюда, борец!

Будь муж, препояшись, мудрец! -

Я стану спрашивать, - ответствуй

И покажи свой ум в словах!

Скажи Мне, старец-малолеток,

Скажи, Мой недоросль земной:

Ты много ль царств и поколений

И древних пережил веков?

Каких премен и возрождений

Ты был свидетелем в свой век?..

Скажи, вчерашний человек:

Который год тебе? - Давно ли,

Зачем и как пришел на свет?! -

Ты был ли при созданы! мира,

И предлагал ли свой совет,

Как Мне вселенную устроить?..

Ты знаешь ли, когда и как

Я словом свет дневной составил

Освбдил высь и свод уставил

Неисчислимостью светил

И яркий блеск их заслонил

Прозрачной тканию лазури?..

Одной рукой - Я мрак и бури,

Другою мощно оттеснил

Боровшийся с веками пламень...

Не ты ль краеугольный камень

Земле в подпору подкатил

И ту рассыпчатую землю

Спаял на четырех углах? -

Ты ль дал ей вид и очертанье? -

Ты ль утвердил ее столпы?..

Ответствуй и свое всезнанье

В ответе мудром покажи!

И, если ведаешь, скажи:

Чей шнур ее все клинья смерил?

Не ты ль держал над ней отвес?..

Твоя ль рука за Мной носила

Кто дал земле объем и вес?

Кто ход младой земли размерил,

И кто ее, младенца, вверил -

Любви заботливой небес?..

Ты помнишь ли, как ряд чудес

Узря, все звезды заиграли,

Зарделися, заликовали

И издали хвалебный глас? -

И был тот глас, тот гимн священный -

Привет земле новорожденной...

В тот памятный на небе час,

Откинув мрачные покровы,

Вошел в семью светил Мой мир -

Невинен, свеж, блестящ, как радость,

Светлеющий, как брачный пир! -

И закипели неба чада

Средь выспренних своих кругов;

Их повлекла ко Мне любовь,

И понеслась сия громада

По звездным царствам, по лазури,

По златозарной вышине,

И стала пред Владычным троном,

Ликуя стройно и поя...

И рать несметная сил,

Мне славу воздала - поклоном!

ГЛАВА XXXIX

"Постиг ли ты зверей природу,

Их навык, страсти, весь их быт?

Ты знаешь ли, в какое время

Осеменяются? - Но долго ль

(Дыша любовию к полям)

Живут при матери семейства? -

Их степь зеленая манит,

И тонконогая станица

Младых, веселых прыгунов

Летит чрез долы, чрез овраги,

Полна красы, огия, отваги;

Заслышав дальний шум реки,

Она несется чрез стремнины,

Чрез златовидные пески

На изумрудные долины...

ГЛАВА XL

Еще мятежный вихрь свистал,

Еще за ним теснились бури,

И гром за громом грохотал

Чрез поле мутное лазури, -

Когда вещал Иегова,

К страдальцу слово обращая,

И звал его на новый бой,

Громами небо раздирая

И гласом громы прерывая:

- "Восстань, боец, препояшись,

И дай ответ! Я вопрошаю...

Не уклоняйся от суда...

И, небо распахнув, Я - здесь!!.

Ступай же, спорник Мой скудельный,

И докажи, что Я не прав:

Открой в делах Моих ошибки

И, мудрый зодчий, все исправь!..

Но прежде попытайся, смелый,

Сдержать крылатый Мой огонь -

На роковом его полете,

В его межоблачных путях,

И заглуши, возвыся голос,

Раскат громов Моих в горах!..

Чтоб оправдать свое презорство,

Войди, борец, в единоборство

С дружиною Моих стихий

И покажи свою Нам силу!

Надень узду на ураган,

Смири подземных бурь удары,

Движеньем уст - задуй пожары,

Исчерпай горстью океан!..

Великолепьем облечен,

Возьми в десницу скипетр власти,

С крылатым воинством явись

И выше звезд Моих взнесись! -

Вспылай, вскипи грозою гнева.

И нечестивцев гордый рог

И злость и бунт врагов крамольных

Сломи, развей, свяжи, смири! -

Под их мятежными толпами

Вели растреснуться земле

И заключи их сонм кичливый

Глубоко в тайный сумрак бездн!..

Тогда и Я скажу: "Ты славен,

Казнить ты можешь и спасать!"...

"Нет! не пойдет к тебе он в руки!

И раздразнить богатыря

И Я не дам тебе совета.

А предо Мной кто постоит?! -

За кои б должен Я воздать?

Кто - Мой радушный одолжитель?

Кто дал именье Мне свое?

Я - Сам Господь и Вседержитель,

Так кто ж размер красивых членов

Его рассмотрит? - Кто, смельчак,

Поднимет край его одежды?

И кто войдет в его гортань?

Погибель - полк его зубов!

Ряды щитов - его покров!

Они друг с другом так стеснились,

Как в битве с братом брат родной!

Ни влага, ни свистящий вихрь

Не сыщут скважины, - все слито!..

Огнем чихает великан!..

В его глазах сверкают зори;

То угли рдяные, краснея,

Из пасти страшного летят!

И влажный дым, густой и черный,

Клубится, как туман нагорный,

Вся мощь его в дебелой вые!

Когда он выступит из бездн,

Поморье все засуетится:

Тоска, как весть о смерти, мчится

Пускай над ним катятся громы,

Пусть молний грозных лезвие

Его сечет, палит и жалит:

Напрасно! Под своей корой

Как жернов - сердце у него;

Пускай стучат но нем сто млатов:

Ужасной наковальни сей

Не раздробит ударов буря...

Полморя с шумом взбрызнет к небу,

И вздрогнут неба высоты,

И духом упадут герои...

Где меч, который бы пронзил

Пусти свистящих копий град

И, дщерей лука - стрел каленых, -

Они скользнут, как по граниту:

Зане Я Сам очешуил

И посмеется он тебе,

Не тронутый в своей кольчуге...

Ему железо ваше - тлен,

И медь - как утлый, ломкий хворост,

Когда ж в пучину устремится, -

То море, как котел, кипит

И поседелое дымится,

Как мироварница в печи!

Моря спокойные пахать

Он любит неудержным бегом...

В нем целая живая рать!

Кто ж может в силе с ним сравниться,

Он и на высь глядит надменно,

Своим могуществом кичась,

Сей силы и гордыни князь!..

Еще ли ты не убедился,

Что Я везде все строю, знаю,

Сужу, мирю, распоряжаю,

Держу и властвую - один?!"

ЭПИЛОГ

Отчизна пальмы ожила.

Как сад, пустыня зеленеет.

Тиха, роскошна и светла...

Поля Аравии и горы

Цветут младые мандрагоры,

Мускат, алой и анемон;

Цветет миндаль благоуханный,

Румяный персик, абрикос.

И чаща Виноградных лоз.

Вдали оазис зеленеет...

Но чей шатер под ним белеет?..

Чьи неисчетные стада

И в кочевые города

Чьих пастырей спешат народы

На торг от сельского труда? -

Чьих там верблюдов сизых тучи

Чьи тысячи волов могучих,

Как войска, ходят по холмам? -

Чьи овцы, чьи быки горбаты

В своих стадах не знают траты?

Не ведают в пустынях счета?

Ответ: то - Иова добро!

Над ним - Всевышнего щедрота;

К нему - со всех сторон сребро!

Вкушая долгий, сладкий мир,

Народов пастырь величавый

Семейный празднует свой пир:

Прямее пальм три девы милых

И семь сынов пред ним стоят,

Слитых из мужества и силы.

Одна из дев зовется: День,

Зовут другую Ароматом...

Дивятся Уц и Иемен.

Иов. Свободное подражание священной книге Иова Ф. Н. Глинка работал над поэмой "Иов" во время карельской ссылки и после нее. Обращение поэта к древнему образу Иова многострадального во многом связано с обстоятельствами личной жизни Глинки, прежде всего несправедливым, как он считал, осуждением. В предисловии к одному из изданий поэмы Глинка писал: "Тогда на берегах величественных озер, - этих огромных зеркал, в которых отражалось небо Севера, в местах, загроможденных обломками какого-то древнего мира, - раскрыл я опять книгу Иова, - и как изумился, не найдя в ней прежней неясности... Душа невольно сроднилась со страдальцем: века исчезли, расстояния не стало... Я понял его муки, разгадал тайны скорби, непостижимой для счастливцев мира". Глубоко личное восприятие "Книги Иова" отразилось и на стиле поэмы. В. Г. Базанов писал об этом так: "Если говорить о сюжете стихотворения "Ловители", то он совпадает с поэмою об Иове и "злоначальнике-ловителе". Грустная повесть об Иове то и дело перекликается с медитациями олонецкого ссыльного, и очень часто грань между библейским эпосом и лирикой стирается, объективное сливается с субъективным, и наоборот. Из лирического дневника прямым образом переходят в поэму отдельные строки, и поэма вбирает в себя стилистические и фонетические особенности медитативного стиля глинковской лирики". В "Иове" намечаются многие темы, становящиеся главными в философской лирике 40-70-х годов.

Чересчур вольное обращение автора со священным текстом вызвало многолетнюю задержку книги в петербургском комитете духовной Цензуры - поэма вышла только в 1859 году отдельным изданием. При всей значительности и философской многогранности "Иова" на поэму вполне распространяется уже сказанное ранее об очевидных недостатках глинковской "священной" поэзии. Как уже отмечалось в предисловии, некоторые стороны поэтического философствования Глинки - во многом это относится к "Иову" - нашли продолжение, разумеется, в рамках иного мировоззрения, в поэзии XX века, в частности в поэмах В. Хлебникова и Н. Заболоцкого.

"Свободное подражание священной книге Иова" посвящено жене поэта, Авдотье Павловне Глинке, урожденной Голенищевой-Кутузовой, с которой он познакомился в Твери после возвращения из ссылки. А. П. Глинка была известной писательницей, автором книги "Жизнь Пресвятой Богородицы", создательницей обществ помощи бедным. По воспоминаниям современников, Федор Николаевич был единомыслен и неразлучен с нею до самой ее смерти (в 1860 году). Отрывки из поэмы "Иов. Свободное подражание священной книге Иова" печатаются по изданию 1859 года.