Ведьма-сестра

Издательство "ЭОС", Москва, 1992 г.

В старые годы, в незапамятные жил царь с царицей, и был у них один сын мальчик. Жалели они, что больше у них нет детей, царице очень бы дочку хотелось - да что делать. "Чего нам горевать, - говорит царь жене, - посмотри: у других и вовсе детей нету". А царица все скучает, на Бога жалуется.

Раз поехал царь на охоту. Выгнали собаки невиданного зверя, и поскакал царь за ним. Другие охотники далеко отстали, а царь все гонится. И завел его зверь в непроходимые чащобы, где и ноги человечьей не бывало. Завел, а сам сгинул, будто сквозь землю провалился.

Конь царский вовсе измучился, самого царя жажда томит. Слез царь с коня и пошел в глубокий овраг к ручейку. Смотрит - на берегу ручья в траве лежит ребенок - девочка, да такая славная, толстенькая, розовая, словно ягодка. "Еще грудная, - думает царь. - А где же ее мать?" Вечер наступил, пришла ночь - нет матери. Под утро стала девочка плакать, кричать. "Есть бедной хочется", - думает царь. Взял ее на руки, а она как укусит его в руку до крови, да так и присосалась. Он глядит, а у девочки полон ротик зубов - и острые как иголки. Подивился царь и думает: "Надо мне домой ворочаться; только как девочку здесь оставить - ее дикие звери разорвут". Подумал и порешил взять ее с собою, а на месте, где ее нашел, записку оставил: что вот такой-то царь нашел здесь грудную девочку и взял ее к себе.

Привозит он домой девочку, царица несказанно обрадовалась: "Это, - говорит, - мне Бог послал!" Забыла, что Бога-то она не просила...

Девочка растет да растет; другая к году еще соску сосет, а она уж большая, бегает, говядину ест. Еще года три прошло - совсем она, как большой человек, выросла. У царя и царицы точно глаза отведены: ничего не замечают, любят ее больше души.

Раз приходят во дворец царские пастухи и жалуются царевичу, что нет никакой возможности: каждую ночь из стада то конь, то бык пропадает. А кто ворует - неизвестно, только не люди, потому что ни разу следов не было. В первый раз царевич подумал, что пастухи сами мошенничают, прикрикнул на них... А они скоро опять пришли, просят их от службы уволить, потому что устеречь стада они не могут. "Прилетает, - говорят, - каждую ночь что-то и таскает скот. Мы боимся". - "Что такое?" - подумал царевич и пошел к своему дядьке. Его дядька, старый старичок, во дворце на покое жил.

Рассказал царевич дядьке, а тот ему говорит: "Боюсь и сказать тебе, дитятко, а надо. Ведь названая сестра твоя, которую царь в лесу подобрал, - страшная ведьма. Теперь пока она скот ест, а потом съест и отца и мать твоих и всех людей в царстве. Лучше бы ты загодя как-нибудь объявил это отцу; а коли не поверит он - да знаю, что не поверит, - хоть сам бы ты ушел отсюда подальше. За себя я не боюсь: мне и жить-то только еще три дня".

"Бредит старик, - подумал царевич, - или вовсе из ума выжил". И ушел от него.

Вечером пошел царевич к стаду: "Подстерегу-ка, - думает, - что за диво такое". И лег он на ночь с пастухами у костра. Вдруг сразу точно буря завыла, звезды померкли, откуда ни возьмись, налетело черное как уголь чудовище - и имени ему нет, - схватило двух бычков и умчалось, точно туча... Царевич не успел и стрелу из колчана выхватить; а стадо сбилось в кучу, дрожит...

На другую и на третью ночи - то же было. "Постой, - говорит себе царевич, - уж я тебя подведу под мою стрелу". На четвертую ночь пришел он нарочно пораньше к стаду и приказал пастухам всех быков между собою канатами на ночь связать. Сидит царевич у костра, лук свой с наложенной стрелой на коленях держит и думает: "Уж не правду ли покойный дядька (а дядька только этим днем помер) мне говорил. Сегодня рано поутру, как зашел я в комнату к сестре, пока она еще спала, - у нее губы были густо кровью вымазаны..."

Вдруг завыла буря, трава к земле приклонилася, звезды померкли... Налетело черное чудище. Схватило оно двух больших быков, а за ними все стадо на канатах кверху потянулось... Тут царевич улучил минуту, натянул свой тугой лук до правого уха и пустил в чудище кале ну стрелу. Ударила стрела чудище в шею около самой головы. Закричало оно страшным голосом, выронило быков, а само умчалось, словно черная туча.

На другое утро приходит царевич к родителям поздороваться, а у них невесть что делается: плач, беготня, лекарей полон дворец. Что такое? И говорят царевичу, что сегодня рано утром, когда вышла его названая сестрица одна в сад, кто-то ее стрелой тяжко поранил. Как услышал он это, прямо вошел в ее комнату. "Где стрела?" - спрашивает. Лекари говорят: "Еще не можем вынуть: очень глубоко в шейку царевне вошла". Он подошел, посмотрел. "Это моя стрела, - говорит, - вот и моя метка". И рассказал перед всеми людьми, что дядька ему говорил и как он в чудище стрелял... А ведьма лежит да так страшно на него смотрит...

Царь с царицей ничему не поверили, что сын рассказал. "Коли, - говорят, - ты сам признаешься, что твоей стрелой наша дочка подстрелена, - уходи из нашего царства вон: ты нам не сын. А что ты на девушку взводишь, так этому и дурак веры не даст; выдумал ты все это, ясное дело, для того, чтобы себя оправдать..." "Государь-батюшка, - говорит царевич, - коли не веришь ты мне, так мне и самому у тебя здесь делать нечего!"

Сел на коня и уехал из родной земли куда глаза глядят. Ехал он ехал долго ли, коротко ли - скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается - и доехал до края земли, до того места, где небо с землей сходится.

Смотрит: стоит дивный дворец, весь из красных самоцветных камней выстроен, и выходит к нему из того дворца неописанной красоты девица. "Здравствуй, дорогой гость! - говорит. - Войди ко мне, отдохни с долгой дороги. Я - Заря-Заряница, Солнцева сестрица".

Царевич вошел во дворец, да там и остался. Ходит за ним Солнцева сестрица как за родным братом: все в его воле, ни в чем ни нужды, ни отказа нет. Подарила ему для охоты двух псов: Харама и Хурума. Так они царевича знали, так к нему привыкли, что мысли его угадывали, - он весел и они играют, он грустит, и они смирно лежат, скучают.

Только царевич все больше нерадостен был: хочется ему узнать, что в родном доме делается. Все сидит он наверху высокой горы да в ту сторону, где родная земля, поглядывает. "Что это у тебя, царевич, глаза заплаканы?" - спрашивает Солнцева сестрица. "Ветром, знать, надуло". В другой раз отговорился, будто пылью ему глаза занесло. Солнцева сестрица и приказала ветру не дуть. Нечего делать: пришлось признаться, и стал он просить Солнцеву сестрицу, чтоб отпустила его, добра молодца, на родину понаведаться. Она его не отпускает: "Ничего там хорошего не увидишь; пожалуй, еще сам пропадешь". Он ее упрашивает. Наконец, она отпустила его.

"Чего, богатырь, не весел?" - спрашивает его царевич. "Видишь, царевич, поставлен я горы ворочать; все перевернул, ровное поле сделалось - теперь скоро и смерть моя". - "Пойдем за мной, я тебе сколько хочешь гор покажу". Обрадовался богатырь и пошел за царевичем.

Дальше повстречался им богатырь Дубыня, сидит на пенечке пригорюнившись, а вокруг него чистое поле. "Чего, богатырь, кручинен?" - спрашивает его царевич. "Да видишь, царевич, поставлен я дубы с корнями вырывать. Все повывернул, значит, скоро и помирать мне надо". - "Ну, твоему горю не мудрено помочь: иди за мной, в наших сторонах лесу конца-края нет". Пошел за ним Дубыня.

Долго ли, коротко ли добрались они до высоких гор; стоят горы каменные, выше облаков... "Спасибо тебе, царевич, - говорит Горыня, - век твоей услуги не забуду". И давай горы ворочать, с землей ровнять. "Да пойдем дальше, - говорит царевич, - там горы куда выше этих". "И до тех доберусь, сперва дай на этих плечи поразмять".

Добрался царевич с Дубыней до дремучих лесов - во все стороны леса раскинулись без конца-края, стоят дубы вековые, кряжистые. "Ой, благодарствую тебе, царевич, - говорит Дубыня, - по век я твой должник за твою услугу". И давай дубы с корнями выворачивать да раскидывать.

Ехал еще, ехал царевич и посреди тех лесов дремучих увидал избушку; стоит избушка, поворачивается. "Станька, избушка, по-старому, как мать поставила!" - говорит царевич. Избушка повернулась к нему дверью. Он смотрит: сидит в избушке на печке Баба-Яга, костяная нога, нос в потолок врос, сама зубы точит. "Фу-фу-фу, - говорит Яга, - человечьего духа здесь слыхом не слыхать, видом не видать, а вот человечья кость сама въявь объявляется! Войди-ка сюда, добрый молодец".

"Ой-ой, - говорит Яга, - да ты вот с какими сторожами... Куда путь держишь?" Рассказал ей царевич. А Яга - она его названой сестре родной теткой приходилась - угостила его, напоила, накормила, спать в мягкую постель уложила да и давай его собак отманивать. Только те, как легли около хозяина, так и не отходят... Не удалось Яге на этот раз. "Ну, - говорит она себе, - уж я как-никак исхитрюсь, а этих псов изведу: при них дорогой племяннушке этого молодца не осилить".

Наутро поехал царевич дальше. Откуда ни возьмись, выскочил из кустов заяц. "Вот, - говорит царевич, - и завтрак будет. Ну-ка, Харам, Хурум, поймайте его!" Кинулись собаки за зайцем; гнали-гнали, вдруг вскочил заяц в пещеру, собаки разогнались - за ним... Заяц пропал, словно сквозь землю провалился, а за собаками двенадцать железных дверей захлопнулись. Стали собаки двери грызть, на белый свет хозяину в помощь прогрызаться.

А царевич подождал-подождал своих собак и поехал дальше. "Ничего, - думает, - по следу меня найдут, догонят".

Въезжает он в родную землю - страшно посмотреть: все съедено. Ни человека, ни зверя, ни птицы нигде нет; от сел и городов только каменные стены остались. Приехал в стольный город, где с отцом, с матерью жил, - то же самое. Только и живого, что старик кузнец да сестрин конь - кляча чуть двигается, да сама сестра-ведьма.

Вышла сестра брата встречать, ввела во дворец царский и сейчас же опять наружу выбежала. Вошла опять, а у самой губы в крови: "Что это, братец, - спрашивает, - ваш конь, никак, об трех ногах?" Царевич выглянул в окно - у коня его уж одна нога отъедена.

"Посидите, братец, - говорит ведьма, - на гуслях поиграйте; я пойду сготовлю, чем вас попотчевать". А сама побежала к кузнецу свои железные зубы точить - за этим только и кузнец не съеден остался.

Царевич сидит, бренчит кое-как на гуслях. Вдруг выбежала из-под полу мышка: "Ох, беги скорей царевич! Ведьма зубы точит; придет - съест тебя! Давай, я за тебя поиграю". Побежал царевич в конюшню, вскочил на ведьмину клячу и давай ее железным прутом нахлестывать.

А мышка бегает по гуслям, струны бренчат. Подошла ведьма под окно, послушала: играет. Опять побежала к кузнецу; точила-точила зубы - выточила. Вбежала во дворец, глядь - а там никого нет, только мышонок в нору юркнул.

Разозлилась ведьма, заскрипела зубами и кинулась царевича догонять... Хоть она пешая, а он конный - да что это за конь, насилу ноги волочит. Вот-вот ведьма догонит...

Тут как раз Дубыня дубы рвал. Увидал он царевича в беде - его пропустил, а перед ведьмой давай дубы валить на дорогу, целую гору накидал - ведьме нет проходу. Стала она путь прочищать, грызла-грызла, продралась и опять в погоню кинулась. Вот догоняет царевича, еще немножко - и смерть ему неминучая...

прогрызать; грызла-грызла, насквозь прокопалась и опять за царевичем гонит. Завидела его: "Не уйдешь, - кричит, - теперь от меня!"

Вдруг, откуда ни возьмись, налетели царевичевы собаки. Успели они двенадцать железных дверей прогрызть и прибежали хозяину на выручку. Кинулись собаки на ведьму, вмиг ее по клочкам разорвали... Одна голова с железными зубами осталась - не могли с ней ничего собаки поделать.

И катится та голова за царевичем, лязгает зубами...

Вдруг налетела ведьмина голова и впилась коню в спину зубами... Обратился царевич ясным месяцем и взлетел ко дворцу Зари-Заряницы, Солнцевой сестрицы, - до того времени на земле месяца не было...

- проснутся верные псы и оттащат от хозяина ведьмину голову. Опять месяц светлеет.

Ученые люди это месячным затмением зовут.