"Мера за меру" (Шекспира)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: "Мера за меру" (Шекспира) (старая орфография)

Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1902.

В основу "Меры за меру" положена история безжалостного и порочного правителя, который соглашается помиловать приговоренного им к смерти человека, в случае если сестра последняго (по другим версиям - жена) отдастся ему, но потом, добившись, чего он хотел, все-таки не исполняет своего обещания. Эта история раньше Шекспира неоднократно отражалась, с известными вариантами, в повестях и политических произведениях главных западно-европейских наций. В большей части этих обработок развязка состоит в том, что недостойный правитель, после раскрытия его вины, должен немедленно жениться на опозоренной им женщине, причем за бракосочетанием сейчас же следует его казнь. В различных странах и областях рассказ приурочивался к подлинным историческим деятелям, вельможам, губернаторам, наместникам и т. д.

"Мера за меру", впервые поставленной на сцене театра "Глобус" в 1604 году, a написанной, вероятно, незадолго до этого, то наиболее близким к ней произведением, которое безусловно повлияло на великого драматурга, является пьеса Джорджа Уэтстона, "Превосходная и знаменитая история Промоса и Кассандры", напечатанная в 1578 году. В этой пьесе, которая подобно шекспировской, представляет собою чередование трагического и комического элементов, действие происходит в Венгрии, в царствование Матвея Корвина, короля Венгрии и Богемии (XV в.), пользовавшагося любовью и уважением народа. Место шекспировского Анджело занимает здесь Промос, наместник города Юлио, облеченный доверием короля, известный строгостью нравов и, повидимому, одаренный талантами опытного администратора. Однажды Промос приговаривает к смертной казни юношу, по имени Андруджио, обвиненного в том, что он соблазнил молодую девушку, Полину. Сестра Андруджио, Кассандра, желая спасти жизнь брата, отправляется к Промосу, в надежде смягчить его своими мольбами. Наместник сперва не хочет и слышать о помиловании; затем, плененный красотою и обворожительностью Кассандры, он дает ей слово - пощадить её брата, если она назначит ему свидание и согласится ему принадлежать. Возмущенная вначале этим предложением, Кассандра, несколько времени спустя, видя безвыходное горе брата, решает пожертвовать для него своею честью.

ли-шить жизни Андруджио и отнести его голову к Кассандре, прибавив, в виде глумления над нею, что он сдержал слово, так как освободил её брата от оков и тюрьмы. Благодаря состраданию и человечности тюремщика, коварный замысел остается неосуществленным, Андруджио получает возможность спастись и укрыться от преследований, a к Кассандре посылают голову другого преступника, необыкновенно похожого на него, который должен был быть казнен в тот же день. Узнав о мнимой казни брата, Кассандра хочет лишить себя жизни, но потом решает открыться во всем королю, моля его - покарать виновного. Матвей Корвин, раз усомнившись в своем наместнике, издает воззвание к народу, приглашая всех, кто хочет принести жалобу на Промоса, обращаться к нему лично, не боясь последствий. Жалоб оказывается так много, что закулисная сторона деятельности наместника становится слишком очевидною для короля. Разобрав лично дело Кассандры, он приговаривает Промоса к браку с обезчещенною им девушкою, a затем - к смертной казни. Во время разбирательства в душе Кассандры происходит коренной перелом; она вдруг начинает чувствовать сострадание, даже безотчетное расположение к тому, кого она еще так недавно считала своим злейшим врагом, и молит короля пощадить его жизнь, не разлучать их так скоро. Её мольбы остались бы, вероятно, безплодными, еслибы в эту минуту не появился, покинув свое убежище, Андруджио, которого все считали казненным. Король прощает и его, и Промоса, причем Андруджио женится на Полине, Промос - на Кассандре.

Таково, в самых общих чертах, содержание пьесы Уэтстона. Следует, однако, иметь в виду, что в этой пьесе - еще более, чем в "Мере за меру" - видное место принадлежит комическому элементу, чисто внешним образом связанному с главною фабулою. Преступники, гуляки, продажные женщины, сводни, подкупные судейские, - вся эта грубая и пошлая компания выступает в ряде сцен, отвлекая в совершенно другую сторону внимание читателя и не всегда содействуя, - как мы это, наоборот, видим y Шекспира, - выяснению основной идеи или развитию сюжета. Важную роль играет в этих сценах судья и блюститель нравов, Фаллакс, помощник Промоса, обязанный преследовать разврат, но неожиданно влюбляющийся в одну из тех женщин, которых он должен был арестовать и наказать, Ламию, и становящийся её послушным орудием. С помощью своих клевретов, Рапакса и Грипакса, он совершает ряд беззаконных поступков, окончательно делается грабителем, хищником, отъявленным негодяем. В конце пьесы и его, и Ламию постигает кара закона, так как король узнает не только о порочности Промоса, но также и о подвигах его помощника. Сюжет "Истории Промоса и Кассандры" был еще раз обработан Уэтстоном в форме новеллы, вошедшей в состав его сборника "Heptameron of Civil Discourses", где дама, носящая имя Изабеллы, рассказывает всю эту историю. Любопытно, однако, что в этой второй обработке отсутствует комический, точнее - циничный элемент, составлявший чуть не половину пьесы. Нельзя точно определить, знал ли Шекспир эту повесть, так как заимствованные им детали попадаются в обеих обработках фабулы, a там, где эти обработки расходятся, он придерживается первоначальной версии. Некоторые изследователи считают, впрочем, возможным ответить на этот вопрос утвердительно {К. Foth, Schakespeare's "Mass für Mass" ", в "Jahrbuch der deut. Shakespeare-Gesellschaft", Bd. XIII, стр. 170.}.

между прочим, одну историю, очень близкую по фабуле к пьесе Уэтстона и, несомненно, повлиявшую на английского драматурга. У Чинтио действие происходит в Инспруке, в царствование императора Максимилиана. Промос называется здесь Юристом, Кассандра - Эпитией, Андруджио - Вико. Помимо разницы в именах, следует отметить ту важную подробность, что в итальянской новелле казнь над погрешившим против кодекса пуританской нравственности юношей, действительно, совершается, что не мешает Эпитии в конце новеллы, влюбившись в убийцу брата, добиться для него прощения, чтобы затем счастливо прожить с ним много лет.

наместника, - как мы это видим в "Истории Промоса и Кассандры". Далее, узнав о казни Вико, опозоренная Эпития вначале решает умертвить Юриста своими собственными руками, во время второго свидания, - между тем как в пьесе Уэтстона Кассандра думает только о самоубийстве, но потом отказывается от своего намерения. Есть и некоторые другия, менее важные отличия. Несомненно, что Уэтстон, не принадлежа к выдающимся писателям, все же подготовил почву для Шекспира, явился как бы посредником между ним и не особенно глубокою итальянскою новеллою, сгладил некоторые её шероховатости и несообразности, - хотя, с другой стороны, сам отвел в своей пьесе видное место площадному, грубо потешному элементу, которого не было y Чинтио.

Что же сделал с этой фабулой Шекспир?

"Меру за меру" с пьесою Уэтстона, нам, конечно, прежде всего, бросится в глаза неравенство дарований. Многия ситуации, возсозданные и тем, и другим драматургом, производят y Шекспира гораздо более сильное впечатление. С большим мастерством очерчены также характеры главных действующих лиц, поступки которых становятся более мотивированными, вытекающими из особенностей их натуры. Но не в этом одном состоит, . конечно, отличие трагикомедии Шекспира от "Истории Промоса и Кассандры". Многия детали фабулы изменены и переработаны. Место действия перенесено в Вену, Промоса заменил Анджело, короля Матвея или императора Максимилиана - Винченцио, герцог венский, Кассандру - Изабелла и т. д. Очень важно то, что нравственный облик сестры узника сделался гораздо более привлекательным, чистым, благородным. Изабелла не жертвует своею честью, для умилостивления Анджело, как это сделали Кассандра и Эпития {K. Foth, стр. 175.}. Возмущенная гнусным требованием правителя, она вплоть до самого конца все так же смотрит на его предложение, не идет ни на какие компромиссы, предпочитает, чтоб брат её умер по воле безжалостного Анджело. Но, изменив в этом отношении традиционный сюжет, Шекспир, естественно, должен был придумать какой-нибудь эпизод, который оставил бы Анджело в твердой уверенности, что молодая девушка исполнила его волю, и все же дал бы ей возможность сохранить свою честь незапятнанною. Для этого он ввел в свою пьесу новое лицо, Марианну, бывшую невесту Анджело, отвергнутую правителем и отказавшуюся от надежды когда либо стать его супругою. Благодаря вмешательству переодетого герцога, Марианна идет ночью, по его совету, на свидание с Анджело, который принимает ее за Изабеллу и считает себя вполне удовлетворенным. В настоящее время неправдоподобность этого странного эпизода слишком очевидна для нас; совершенно так же мы отказываемся верить, чтобы переодеванье, столь обычное в комедиях Шекспира, могло делать людей безусловно неузнаваемыми даже для близких. Возвысив в наших глазах душевный мир Изабеллы, Шекспир придал несколько двусмысленную окраску образу действий другой своей героини, Марианны, которая делает весьма рискованный шаг, забывая всякую стыдливость и женственность {К. Foth, l. с. стр. 183--184.}. Если только мы помиримся с этим, мы, несомненно, должны будем признать, что реабилитация Изабеллы, сама по себе, сделала пьесу более интересною и цельною. Между сестрой Клавдио и, например, Эпитией, которая отдается Юристу и затем с восторгом выходит за него замуж, зная, что он казнил её брата, лежит целая пропасть.

Переодевание герцога, который, подобно Гарун-аль-Рашиду, проникает incognito в толпу, впервые слышит все, что о нем тайно говорят в народе, знакомится с закулисною стороною городской жизни, - деталь, всецело принадлежащая Шекспиру. Оставляя в стороне вопрос о степени правдоподобности этого эпизода, нельзя не заметить, что он немало способствует правильному развитию фабулы и её постепенному приближению к развязке. Раз мнимый монах все слышит и все знает, раз порочность Анджело ему вполне ясна, он, естественно, должен в конце пьесы, после искусно разыгранного изумления и гнева, всенародно дать веру жалобе Изабеллы, хотя она обвиняет человека, всеми уважаемого, пользующагося безупречною репутацией. Если бы переодетый герцог не имел случая беседовать с Клавдио и его сестрою, быть может, он не сразу поверил бы жалобе молодой девушки, которая приводит в негодование его приближенных, - и горькая правда еще долго осталась бы скрытою от всех. Еще небольшая деталь, измененная Шекспиром: голову казненного вместо Клавдио разбойника приносят y него не к Изабелле, a к самому Анджело, который не замечает, что его обманули.

"Мере за меру" значительным изменениям. Шекспир не решился совсем откинуть этот элемент, но он постарался ввести его в должные границы, сократить, связать, по возможности, с основною фабулою {Впрочем, в Англии, несмотря на чопорность английского общества. "Меру за меру" и в XIX веке отваживались ставить без пропусков.}. уста довольно остроумные фразы. У Люцио и y глуповатого констэбля Локоть есть несколько удачно подмеченных черт. В отличие от "Истории Промоса и Кассандры", в тех сценах, где выступает эта пестрая компания, фигурируют также и представители другой категории действующих лиц, - Анджело, герцог, Эскал. Лежащее в основе сюжета осуждение Клавдио составляет предмет разговоров Луцио, Помпея, Переспелы и др. Таким путем достигается большая цельность впечатления, производимого пьесою. Уэтстон, по его собственному признанию, хотел, разбивая пьесу как бы на две отдельных части, одновременно поучать и развлекать зрителя... Шекспир, сохраняя этот легкомысленный, циничный элемент, имел в виду еще более оттенить основную идею пьесы, показать, что творится в народной массе в то самое время, когда правители-доктринеры думают одним взмахом пера уничтожить разврат. Он хотел лишний раз отметить торжество природных инстинктов над всеми теоретическими построениями. Это не мешает некоторым сценам (например, второй сцене первого акта или началу третьей сцены 4-го) возмущать нравственное чувство современного читателя и делать постановку пьесы без купюр почти невозможною {Тем не менее, некоторые критики (Найт, Гэнтер, Кольридж, и др.) довольно сурово отнеслись к этой части шекспировской трагикомедии, которая им казалась возмутительною, отталкивающею.}. Любопытно, что шаржированная роль Бернардина, равно как и забавные разговоры между Луцио и переодетым герцогом, созданы самим Шекспиром: y Уэтстона мы не находим ничего подобного.

"Мере за меру" сосредоточивается, конечно, на личности самого Анджело. Его психология гораздо сложнее и своеобразнее, чем внутренний мир Промоса или Юриста. Различие дарований особенно ярко сказалось в данном случае. Перед нами - отнюдь не заурядный тиран или развратник. На наших глазах он проходит через несколько последовательных стадий, обнаруживает гордость, самонадеянность, смущение, чувственные инстинкты, лицемерие, коварство, упадок духа... Некоторые стороны его натуры, правда, очерчены особенно ярко и рельефно. В его лице драматург хотел, прежде всего, вывести представителя пуританской морали, которая всегда была ему антипатична. Чисто религиозный элемент пуританства всегда мало интересовал Шекспира; положительные стороны этого учения не были оценены им по заслугам. Он был противником пуритан собственно потому, что они отрицали искусство и видели в любви и страсти что-то греховное и порочное. Вследствие этого он и осмеял их в лице Мальволио из "Двенадцатой ночи", который является только забавною, в конце - прямо жалкою фигурою, - a затем, сгустив красхи и обратив внимание на мрачные, отталкивающия стороны того же самого явления, заклеймил их чопорную и холодную мораль в лице Анджело.

В герое "Меры за меру" хотели иногда видеть только чистокровного лицемера, притворщика, который хочет возложить на плечи других неудобоносимое бремя, a себе считает все позволенным. Между тем, Анджело отнюдь не является лицемером по натуре. Он искренно убежден в необходимости строгих, крутых мер, надеется искоренить в Вене безнравственность, вначале твердо уверен в своей непогрешимости и стойкости... Крейсиг, в своих "Чтениях о Шекспире", отмечает значение "Меры за меру", как пьесы, в которой великий драматург формулировал свое понятие о праве и законе, сделав Анджело холодным безучастным законником-формалистом, желающим подогнать всех людей под готовые рамки и категории, не признающим снисхождения и терпимости. По мнению Анджело, "человека буквы и авторитета", люди должны быть послушными объектами закона, должны приспособляться к нему, a правители и судьи ни в коем случае не могут вникать в особые условия, при которых совершен тот или другой проступок, принимать в соображение смягчающия обстоятельства и вообще делать какие либо исключения из общого правила. Наоборот, сам Шекспир, устами Эскала, герцога, Изабеллы проводит совершенно противоположный взгляд, доказывает, что всякий закон должен иметь относительное, a не абсолютное значение, что нужно уметь его применять, что на первом плане должны стоять человечность и милосердие, что нужно исправлять, a не терзать преступника {"Vorlesungen über Shakespeare's Zeit und seine Werke", von Nr. Kreyssig; 1862; стр. 396--397. Фр. Бос отмечает постепенное развитие и совершенствование взглядов Шекспира на юридические вопросы, сравнивая "Меру за меру" с "Венецианским купцом". - Shakespeare and his predecessors", by Frederic Boas; 1896; стр. 357.}.

"Мере замеру" ("Deutsche Rundschau", 1891, том LXVI), настаивает на выдающихся дарованиях и безусловной убежденности Анджело, как человека, искренно желавшого возвеличить нравственность и добродетель, доставить в общественной жизни торжество " новому курсу ",-- но только прибегавшого не к тем мерам, которые были желательны. Эти свойства заставили герцога поручить ему управление городом, обойдя имевшого по старшинству все права на этот пост Эскала (другие критики, наоборот, объясняют этот поступок герцога желанием испытать и проверить прославленные добродетели Анджело). Падение Анджело, презиравшого и ненавидевшого всех женщин, является только лишним доказательством всемогущества любви и страсти, одерживающих иногда верх над самыми стойкими, закаленными людьми. "В лице Анджело", говорит проф. Стороженко, "Шекспир казнит не только лицемерие и ханжество, но свойственную пуританам гордость духа, искренно считавшую себя недоступною человеческим слабостям" {Г. Брандес, l. с; примечания и дополнения Н. И. Стороженко; стр. 424.}. Мы не имеем основания предполагать, чтобы до встречи Анджело с сестрой Клавдио слово расходилось y него с делом! "При первой встрече с Изабеллою он увидел, что слишком понадеялся на себя". Весьма характерно то обстоятельство, что молодая девушка привлекла его внимание, главным образом, своею чистою, невинною, девственною красотою, тогда как легкомысленным, распущенным женщинам, вероятно, никогда не удалось бы сбить его с позиции {Тем не менее, любовь Анджело к Изабелле носит вполне чувственный характер. "Чувственную, лишенную всякого идеального элемента любовь", говорит проф. Н. Стороженко, Шекспир редко выводил в своих драмах. Такова любовь Фальстафа к Квикли и Долли Тиршит; такова внезапно вспыхнувшая страсть Анджело к Изабелле, в которой нет ничего, кроме плотского влечения" (Опыты изучения Шекспира: Психология любви и ревности y Шекспира" M. 1902; стр. 279).}. Недаром ему кажется, что "враг лукавый" нарочно принял облик чистой девушки, чтобы смутить его... Поддавшись соблазну, к своему собственному ужасу и смущению, назначив Изабелле свидание, всецело охваченный своею страстью, Анджело, естественно, должен все же продолжать свою обычную тактику, быть строгим моралистом и цензором нравов, преследовать разврат, - т. е., иначе говоря, именно с этой поры он, действительно, становится лицемером, принужден вести двойную игру, чтобы не погубить себя и не подорвать свою репутацию. Отсюда видно, как мало похож он, в сущности, на других лицемеров, выступавших в произведениях мировой литературы, вроде мольеровского Тартюфа, с которым его сравнивали, между прочим, и Франсуа-Виктор Гюго, и Пушкин, отдававшие предпочтение Шекспиру. Решение Анджело - все же казнить Клавдио, нарушив слово, данное Изабелле, объясняется опасением, как бы тот не отомстил ему за позор сестры, не разгласил повсюду историю нравственного падения всеми почитаемого человека. Таким образом, раз сойдя с прямого пути, утратив точку опоры, наместник герцога Винченцио запутывается все более и более и, точно по наклонной плоскости, стремительно и неудержимо приближается, сам того не сознавая, к своей гибели.

Изабелла занимает обособленное место среди женских образов, созданных Шекспиром. "Изабелла", говорит Доуден, - "единственная шекспировская женщина, стремящаяся сердцем и мыслью к безличному идеалу; она одна, в период юношеской пылкости и юношеской энергии, ставит выше нечто отвлеченное, чем какую либо человеческую личность" {"Шекспир, критическое исследование его мысли и его творчества", Эдуарда Доудена; пер. A Д. Черновой (1880); стр. 81.}. Это - "воплощенная совесть", святая дева, окруженная лучезарным ореолом, готовая принять мученический венец, если бы это было нужно. Кругом царит разврат, торжествует полная распущенность, - a в её душе не умирает стремление к нравственной чистоте, благородству, искренней вере, милосердию. {Kreyssig, "Vorlesungen", стр. 403; Gervinus. Shakespeare, стр. 21--32.} Она уходит в монастырь, потому что окружающая среда не дает удовлетворения её порывам в царство идеала. Ей кажется, что в уединении она станет лучше, почерпнет бодрость для борьбы со злом и нравственного самосовершенствования. Даже безпутный Луцио относится к ней с невольным благоговением. Мы заранее можем сказать, что она не последует примеру Кассандры и Эпитии и скорее лишится брата, чем согласится на безнравственное предложение Анджело. Тем затруднительнее является её положение, когда она приходит просить за брата, обвиненного в преступлении, которое и ей самой кажется отвратительным, грязным. Она принуждена прибегнуть к своего рода софизму, убеждая Анджело карать грех, но пощадить грешника {Fr.-Victor Hugo, Oeuvres de Shakespeare t. X, стр. 27.}. Она противопоставляет строгости и неумолимости закона - гуманность и любвеобильность христианского идеала. Признавая, что Клавдио виновен, она старается объяснить его поступок молодостью, неопытностью, слабостью духа и плоти. Когда она слышит из уст Анджело страстные речи, её негодованию и ужасу нет пределов. Ни на одну минуту она не колеблется между двумя решениями, зная, как она должна поступить, чтобы совесть ее не упрекала. Малодушие Клавдио ее возмущает потому, что она никогда не испытывала ничего подобного. Его готовность пожертвовать честью сестры, лишь бы только остаться живым, совершенно непонятно стойкой, мужественной, точно свободной от всех человеческих слабостей девушке. Она остается верна себе вплоть до конца. Герцог Винченцио предлагает ей стать его женою, - она ничего не отвечает на это, видимо, слишком пораженная и взволнованная этим неожиданным предложением, чтобы тут же решиться на такой важный шаг, отказаться от своих грез об уединенной жизни в затишьи монастыря. Доуден, несомненно, выражается слишком категорически, утверждая, будто Изабелла, "сняв монашескую одежду и отказавшись от строгих монастырских правил, принимает звание герцогини в Вене. Место Изабеллы и её обязанность - стоять над развращенной Веной..." {Доуден, l. c. стр. 86. Ср. Kreyssig, "Vorlesungen", стр. 107.} Это значит - забегать вперед, произвольно угадывать мысли автора.

отнюдь не может быть названа проявлением развратной, порочной натуры. Он был искренно убежден в том, что вскоре обвенчается с Джульеттой, и откладывал бракосочетание только по причинам чисто материального свойства. Его нельзя принять за типичного Дон-Жуана, прожигателя жизни, достойного сподвижника Луцио или Помпея! Ни в чем не проявились так ярко формализм и безсердечие Анджело, как в желании сделать из этого безобидного юноши - опасного преступника! Во всяком случае, это, конечно, совсем не выдающаяся, не яркая личность, - к тому же обрисованная Шекспиром в самых общих чертах. Он выступает всего в трех сценах, причем в последней - без речей. При всем том, он играет важную роль в пьесе, потому что грозящая ему смертная казнь делается источником тех трагических осложнений, которые составляют главную основу фабулы, способствует косвенно выяснению характера Анджело и доводит его до позора и унижения. Личность Клавдио становится несколько более интересною только в известной сцене между ним и сестрою {"Драматургическое значение пьесы "Мера за меру", говорит Брандес, основывается исключительно на трех сценах: когда красота Изабеллы искушает Анджело, когда он ей делает свое гнусное предложение, и, наконец, когда Клавдио выслушивает, сначала негодуя, готовый на самопожертвование, известие о низости Анджело". Брандес, l. с, стр. 75.}.

мысли Клавдио, кстати сказать, являются как бы слабым отголоском проникнутых меланхолией и пессимизмом монологов Гамлета {Fr. Boas. "Shakespeare and his predecessors", стр. 357.}. Клавдио не старается, подобно своим предшественникам, успокоить и как бы оправдать себя надеждою на то, что правитель, наверное, женится на обольщенной им девушке, раз она ему так сильно нравится {K. Foth, стр. 177.}.

На психологии Джульетты, Марианны, играющей довольно плачевную роль в пьесе Шекспира,--Эскала, Профоса и др. едва ли стоит здесь останавливаться. Нельзя не коснуться только герцога, который представляет собою более интересную и своеобразную фигуру, чем король - в пьесе Уэтстона, или император - в итальянской новелле. По замечанию некоторых критиков, он как бы заступает в данном случае место античного хора, формулирует основную идею трагикомедии, неоднократно излагает взгляд самого автора на те или другия события, совершающияся на наших глазах {Gervinus, "Shakespeare", стр. 36.}. Шекспир оттеняет его воззрения, как правителя, вполне искренния попытки - принести пользу народу, вызванные скитаниями incognito горькия размышления о тяжелой участи государей, не имеющих возможности изучить вполне основательно народную жизнь, со всеми её нуждами, и обезопасить себя от клеветы, тайного злословия, неудовольствия, даже при самых лучших намерениях. В речах герцога (например, в первой сцене первого акта и четвертой сцене второго) видели иногда намек на взгляды и привычки короля Иакова I, вступившого на английский престол в 1603-м году - к которому, с другой стороны, Шекспир якобы косвенно обращался с содержащеюся в его пьесе апологией гуманности и милосердия.

"Меры за меру", вышедшей из-под пера Пушкина и впервые напечатанной в альманахе "Новоселье", - его поэмы "Анджело", которую он сам в одном случае называет "переводом из Шекспира". В действительности, это произведение не может быть названо ни переводом, ни даже переделкою. Иным сценам Пушкин нашел нужным придать, как и в подлиннике, диалогическую форму, сохранив многое из шекспировского текста, переводя целые фразы, надписывая даже имена действующих лиц, как в настоящей пьесе. Содержание других отрывков он передает своими словами, иногда резюмируя в очень сжатой форме то, что происходит в нескольких явлениях или, например, даже в целом четвертом действии. Сравнительно близко к тексту трагикомедии Шекспира, с сохранением диалогической формы, переданы следующия сцены: беседа между Луцио и Изабеллой, впервые узнающей при этом об опасности, которая грозит Клавдио (акт I, сцена IV); два объяснения между Анджело и Изабеллой (акт II, сцены II и IV); свидание брата с сестрой в тюрьме (акт ИИИ, сцена I; одно из наиболее удачных мест в поэме Пушкина); наконец, разоблачение вины Анджело и примирительная развязка, вызванная заступничеством Изабеллы и великодушием герцога (конец акта V, кстати сказать, переданный y Пушкина с весьма значительными сокращениями).Там, где русский поэт излагает отдельные явления своими словами, иногда получается впечатление чрезмерной сжатости, чего-то не договоренного, почти скомканного. Особенно чувствуется это в третьей части поэмы, где эпизод с Марианной и история замены головы Клавдио - головою казненного в тюрьме разбойника намечены в самых общих чертах.

"заметок", относящихся к 1833 году, мы находим, между прочим, сравнение мольеровского Тартюфа с Анджело. Высказав мнение, что герой Мольера во всех случаях жизни является только лицемером, поэт прибавляет: "У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостью, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитства. Анджело - лицемер, потому что его гласные действия противоречат тайным страстям. A какая глубина в этом характере!" Нельзя сказать, однако, чтобы характер Анджело, каким он обрисован y Шекспира, был также удовлетворительно изображен в русской обработке сюжета. Сравнительно небольшие размеры поэмы несколько помешали детальной характеристике натуры главного героя. Перед нами - "судия - торгаш и обольститель", жестокий тиран, человек безсердечный, безжалостный, развратный и коварный. Педантический законник сказывается в нем гораздо реже. Некоторые его поступки, - например, решение все же казнить Клавдио, несмотря на честное слово, данное Изабелле,--мотивированные y Шекспира, остаются недостаточно мотивированными в поэме Пушкина. Не вполне передано и душевное состояние Анджело, когда он постепенно переходит от попытки решительно отрицать свою вину и притворно выражать на своем лице благородное негодование - к полному сознанию в том, что он сделал, и мольбам о смерти, которая ему кажется все же отраднее позора. Пушкин внес некоторые изменения и в самую фабулу шекспировской пьесы. Действие происходит не в Вене, a ,в одном из городов Италии счастливой". Место герцога Винченцио занял y него "предобрый старый Дук", "народа своего отец чадолюбивый". Нужно заметить, что y Шекспира герцог отнюдь не является стариком, - в конце пьесы он очень ясно показывает Изабелле, что не прочь был бы сделать ее своею женою, да и раньше мы неоднократно чувствуем, что он принадлежит к людям средних лет, но в полном расцвете сил, умственных и физических, обнаруживает предприимчивость, изобретательность, интерес к делам правления, ясное понимание психологии толпы. Совершенно не выступают y Пушкина Эскал, Профос, брат Петр, Джульетта, Франциска. Устранен также комический элемент, играющий такую важную роль y Шекспира. Из всей веселой компании, фигурирующей в "Мере за меру", уцелел только Луцио, который приходит к Изабелле, чтобы сообщить ей об участи брата; но русский поэт не дает ему слишком распрсстраняться, заметив только, что он, в подробные пустился объясненья, немного жесткия своею наготой для девственных ушей отшельницы младой". В конце пьесы он уже не появляется, как y Шекспира, чтобы получить заслуженное наказание за свои нелепые розсказни и желание несправедливо очернить отсутствующого герцога. Еще любопытная деталь: Пушкин сделал Марианну не невестою, a женою Анджело. Мы узнаем, что "он был давно женат", но разстался с Maрианной потому, что "легкокрылая летунья молва" разнесла повсюду какой-то фантастический слух, позорящий честь ни в чем неповинной женщины. Находя, что "не должно коснуться подозренье к супруге Кесаря", Анджело надменно прогнал ее, хотя прекрасно знал всю неосновательность этого слуха. С этих пор Марианна жила "одна в предместии, печально изнывая". Между тем, по Шекспиру Анджело бросил Марианну тогда, когда она была только его невестой, - бросил потому, что обещанное за нею приданое погибло во время кораблекрушения. Изменяя в этом отношении фабулу, Пушкин, конечно, хотел ослабить двусмысленный характер ночного свидания Анджело с Марианною, по Шекспиру - молодою девушкою, которая решается на такой рискованный шаг, в надежде, что её вероломный жених примет ее во мраке за Изабеллу.

"Анджело", несмотря на отдельные удачные частности, не принадлежит к лучшим произведениям Пушкина, не может сравниться с другими его драматическими опытами, в которых изображается западно-европейская жизнь, вроде "Каменного гостя", "Скупого рыцаря", "Моцарта и Сальери", "Пира во время чумы". Критика уделяла вплоть до наших дней довольно мало внимания этой поэме, притом, конечно, не потому только, что она представляет собою близкое подражание Шекспиру, a главным образом - в виду отсутствия в ней безспорных, выдающихся художественных достоинств {Более благоприятный отзыв о поэме Пушкина можно найти в статье проф. Н. И. Стороженко, "Отношение Пушкина к иностранной словесности"; "Из области литературы", М. 1902; стр. 337--388.}. Очень сурово отнесся к ней, в частности Белинский, который, видимо не зная об её источнике замечает в своей классической статье о Пушкине: "Анджело был принят публикой очень сухо, и поделом! В поэме видно какое то усилие на простоту, отчего простота её слога вышла как то искусственна. Можно найти в "Анджело" счастливые выражения, удачные стихи, если хотите, - много искусства, но искусства чисто технического, без вдохновения, без жизни. Короче, эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать" {Белинский. "Сочинения А. С. Пушкина", глава XI.}.