Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине (старая орфография)

Я узнал Якушкина в 1650 году, еще бывши студентом харьковского университета. Якушкин в это время преподавал русскую грамматику в тамошнем уездном училище, и мне до сих пор памятна, по своей комичности, его фигура в вицмундирном фраке. Собственно преподавание ему претило, как он говорил мне, и он, вместо того, чтобы учить детей правописанию, рассказывал им сказочки, побасенки и т. п. Это обстоятельство, в связи с полным отсутствием у него какого бы то ни было понятий о школьной дисциплине и довольно безцеремонным отношениям к начальству, были причиной того, что он на этом месте продержался недолго - и прямо из вицмундира облачился в сермяжный кафтан. Та беззаботность о своей внешности и обстановке, которою он отличался в последнее время, резко кидалась в глаза уже и тогда. Я помню впечатление, произведенное на меня, в один из визитов с нему, видом его комнаты: на кровати, поверх грязного и довольно изорванного одеяла (причем постель оставалась в совершенно неубранном виде) стоял изломанный подсвечник с сальной свечкой, а рядом - какой-то черенок, в виде тарелки, с чем-то в роде колбасы; на столе - масса всяких бумаг и книжек в невообразимом безпорядке, на них - знаменитый вицмундир, свернутый комком; посредине комнаты, на полу - неописуемый сосуд с помоями и под столом - штоф с водкой; на полу и всюду сор и грязь, о каких трудно себе представить. Все эти подробности я помню очень живо - и тогда не мог удержаться, чтобы не заметить хозяину о всем безобразии этой обстановки; он разсердился и назвал меня "баричем". А хозяйка его комнаты жаловалась, что она уже сил не имеет убирать...

В такой-же степени Якушкин был беззаботен и в других житейских отношениях, напр., что касалось денежных разсчетов, как это покажет следующий случай.

Якушкина уступить мне для перепечатания его рассказ "Велик Бог земли русской". Он согласился и, получив деньги, пошел вместе со мной по Невскому. Мы дошли до Доминика. "Зайдем закусить" - сказал Якушкин. А, зашедши, начал угощать себя всевозможными яствами и питиями, и предложил мне - пообедать на его счет и выпить при этом хорошого вина. Я ему напомнил, что еще за час до того он жаловался на страшное безденежье и на несколько долгов, сильно безпокоивших его, - и что, сколько мне известно, все его состояние в ту минуту составляла весьма скромная сумма, только что от меня же им полученная и которую он, повидимому, желал растратить тут-же на угощение себя и меня. Увещания мои, конечно, на него не подействовали, и, хотя я настоял на своем отказе и ушел, но полученные деньги, вероятно, остались у Доминика... Не в этом, однако, суть. Интересно тут то, что через несколько дней я узнал, что Якушкин тот самый рассказ "Велик Бог земли русской" продал для отдельного издания {Сколько нам известно, названный рассказ не выходил. Изд.}, кроме меня, еще двоим: издателю Геккелю и еще кому-то - не помню. Когда я шутливо заметил ему, что так поступать не годится, он возразил, что это "такие пустяки, на которые хорошие знакомые не должны обращать никакого внимания".

Помню такой комический эпизод. Я устраивал литературный вечер в благородном собрании и пригласил участвовать в нем Якушкина. Так как он до того времени никогда не выступал на эстраду, а личностью его - благодаря в значительной степени его внешности - интересовались многие, то для усиления интереса программы, я чтение Якушкина поставил в самом конце, pour la bonne bouche. Но он втечение вечера принимал такое деятельное участие в угощении, что, когда наступила минута выходить на эстраду, лектор оказался в состояния, совсем несоответствовавшем его роли. Тем не менее, "Со страхом Божиим", мы его выпустили. Читать он должен был один из своих рассказов, который начинался словами: "Дело было в кабаке". Произнеся эти слова, повидимому, на память - Якушкин остановился, стал смотреть в тетрадь, но ничего в ней не видел, и опять повторил; "Дело было в кабаке". Последовало новое безрезультатное смотрение в книгу и - публика в третий раз услышала: "Дело было в кабаке"... Убедившись, наконец, в безплодности усилия своих, чтец произнес довольно громко одно из энергических русских слов, махнул рукой и кое-как спустился с эстрады, при громком смехе добродушной публики.