Когда-то

Не припомню где - в Фиуме, или в Анконе, или в Болонье - видел я эту маленькую пьесу на рождественский сюжет.

Не помню, чья она, не помню заглавия.

Было это проездом. Мне хотелось спать, но как-то неловко было лечь рано, и я заглянул в первый встречный театрик.

Там давали эту пьесу.

Помню, что актеры говорили стихами.

Первая сцена разогнала мой сон.

На улице стоял туман и сырость, а пальто мое никуда не годилось.

В театре было тепло и светло; я чувствовал тут себя хорошо и уютно.

Потому, может быть, и понравилась мне эта пьеса.

Когда она окончилась и я вышел снова на улицу, снова на сырость и туман, мне опять захотелось спать.

И я пошел в гостиницу и заснул.

Оттого теперь, когда я вспоминаю об этой пьеске без заглавия и автора, она мне представляется каким3то интермеццо между сном и сном.

Я даже не помню подробно содержания и могу передать его именно так, как рассказывают привидевшийся сон, - одного не досказывая, другое прибавляя, восстанавливая целое по неясным обрывкам воспоминаний.

Это было в Вальдаосте, в сочельник, когда3то давно.

Шел густой снег, выла горная вьюга.

В замке, в одной из горниц, было тепло и укромно: в камине трещали дрова, восковые свечи горели ярко.

Старый граф сидел в кресле у камина.

Иоланда, его дочь, придвинула свою невысокую скамеечку к самым ногам старика.

Граф задумчиво смотрел на огонь и говорил:

- Много искорок и огоньков пробежало предо мною за мою долгую жизнь. Много видел, много поработал и устал.

Хорошо так отдыхать, у теплого камина, рядом с тобой... Только слишком у нас тихо, Иоланда.

- Спеть вам, отец?

Граф помолчал.

- Не надо. Ты хорошо поешь, Иоланда, но в твоем голосе нет чего-то. Нет лучших, самых звучных нот. Твой голос похож на голос твоей покойной матери, но когда она пела над твоей колыбелью, в ее песнях была глубина, которой я не слышу у тебя. Потому что ты не мать, Иоланда... Я бы хотел, чтобы и ты скоро запела над колыбелью - тогда бы я радостно слушал тебя с утра до ночи...

Иоланда поцеловала руку отца.

- Когда ты пишешь или мечтаешь, Иоланда, мне пусто. Моя жизнь убывает, мне нужно восполнять ее близостью существ, еще полных жизни. Если бы у меня были внуки, они шалили бы у меня на коленях, а я ворчал бы на них.

- Отец, - сказала Иоланда, - не вините меня. Я часто мечтаю, что вот в один прекрасный час зазвенят ступени нашего замка под шагами какого3то сильного и красивого, кто придет и покорит меня. Но проходят месяцы и годы, а он, сильный и красивый, еще не явился.

- Разве мало дворян просили твоей руки? Барону Рокка-Груара ты отказала...

- Медвежатник, который заснул, когда я пела!

- Герцогу Кьяравалле ты отказала...

- Я не могу быть второй женой и мачехой.

- Первому рыцарю Ломбардии, Джино Малатеста, ты отказала...

- Отец, то был действительно сильный, но ведь очень уж некрасивый!..

Старик замолчал и, покачивая головой, следил за огоньками в камине.

Иоланда ласково прикоснулась к его руке.

- Отец, не сыграешь ли со мной в шахматы?

- Не хочу. Вот уже десять раз подряд ты меня побеждаешь, подрывая мою славу искусного игрока. С меня довольно, больше не хочу...

И оба замолчали и ушли в свои думы, вдруг за рвом звонко прозвучал рог.

Иоланда вздрогнула:

Вошел дворецкий и сказал:

- Барон Тебальдо Кальпеста пожаловал в замок.

- Бальдино! Старый друг! - радостно сказал граф, подымаясь навстречу.

Гость был такой же седой и крепкий старик, как и хозяин; когда они обнимались, смешивая белые кудри, казалось, что два высоких облака на небе сблизились и сочетали свои седые космы.

- Здравствуй, друг, - говорил барон Тебальдо, - за эти десять лет ты только побелел, но остался тем же богатырем. А это Иоланда? Контессина [Дочь графа (итал.)], десять лет тому назад вы были прелестной раковиной, очаровательной раковиной, но я не представлял себе, какая чудная жемчужина вышла из этой раковины. Мой привет! Как у тебя хорошо и тепло, старый дружище, а в долине так холодно и жутко от волчьего воя. Позволь мне, прежде чем пойти переодеваться, присесть здесь и погреться с тобой у камина и попросить твою прелестную дочь разрешить то же этому юноше, моему пажу Фернандо, который только сегодня - я тебе сейчас расскажу это приключение - спас мне жизнь.

Юноша в черном дорожном платье, который, войдя за бароном, учтиво поклонился хозяевам, встретил теперь внимательный взгляд старого графа спокойно и гордо.

- Я решил непременно свидеться с тобой на это Рождество, - говорил гость, грея руки у огня, - и выехал третьего дня с этим пажом и тремя слугами. Все шло хорошо, но сегодня, за час до заката, милях в пяти от Борго3Бенедетто нас вдруг окружил добрый десяток молодцов с большой дороги. Все верхами. Если бы дело дошло до свалки, мы бы погибли. Тогда Фернандо срывает с моего пояса кожаный кошелек, подымает его над головой и, привлекши таким образом алчность разбойников к себе, дает шпоры коню. Молодцы растерялись; половина кинулась за пажом, стреляя на скаку из пистолетов. Тут мы поняли, в чем дело, и легко справились с оставшимися шестью, а затем понеслись по следам на помощь Фернандо. Вообрази: не проскакали и трехсот шагов, как наткнулись на одного из мерзавцев, распластанного на снегу. Фернандо удалось на скаку сбросить его метким выстрелом. Еще через сто шагов лежал второй, корчась и хрипя, и, наконец, на лужайке сам Фернандо отчаянно отбивался от двух рассвирепевших врагов. Завидя нас, негодяи ускакали. Фернандо, к счастью, оказался не раненым, и мы могли продолжать дорогу.

Граф пытливо смотрел в спокойное и гордое лицо пажа.

- Ты храбрый юноша, - сказал он, подходя к молодому человеку, - твой отец должен гордиться таким сыном.

Паж слегка покраснел и холодно и твердо ответил:

- Мой отец не может гордиться мною, потому что я найденыш без имени и рода. Но зато дети мои будут гордиться тем, что будут носить мое имя.

Граф нахмурил брови:

- Это нехорошие слова, паж. Даже великая рыцарская доблесть не извиняет в молодом человеке чванства.

У пажа засверкали глаза.

- Господин, - заговорил он, - ваша слава мне известна. Когда я состарюсь, то с гордостью буду рассказывать внукам: "Я видел его и говорил с ним". Но даже в моменты лучших триумфов вашей жизни вы не испытывали того счастья, которое каждый день и час доступно мне. Это счастье - сознание, что я всем обязан себе. Что ни знатность, ни богатство, ни содействие родных не облегчали моей дороги, что все было против меня, и все, чего я достиг, сделано и завоевано мною, мной одним!

- Мальчик, - сурово и резко ответил граф, - тебе удалось, может быть случайно, проявить мужество и находчивость, и это вскружило тебе голову, и ты уже надменно говоришь: все, чего я достиг... Чего же ты достиг? Ты, пожалуй, на хорошем пути - если только твоя самонадеянность не совратит тебя, но на этом пути ты сделал только первые шаги. У тебя еще не может быть и начатков той зрелой мудрости, которая создает истинного рыцаря...

Паж засмеялся тихим, но гневным смехом.

- Славный старец, - сказал он, - испытай меня. Потягайся со мной, в чем тебе угодно.

- Фернандо! - воскликнул барон, возмущенный этой дерзостью, но граф остановил его:

- Я не думал оскорбить графа, - холодно сказал паж. -

Я не предложил бы ему состязаться в воинской ловкости и силе, так как хорошо понимаю, что за мной преимущество молодости. Но я говорю о более тонких вещах. Я много слыхал о вашей мудрости и начитанности, граф, но и с вами я рискнул бы поспорить глубиной познаний в алгебре, схоластике и поэзии, умением слагать стихи, играть на лютне и толковать бессмертного Данте. Я вижу у вашего кресла шахматный столик; эту игру называют игрой для избранных. Еще никто не победил меня в этой игре.

Граф улыбнулся раздраженной улыбкой.

- Сыграй с моей дочерью, паж. Она не так хвастлива, как ты, но берегись ее искусства!

- Контессина прекрасна, - ответил паж с поклоном, - ее красота ослепительна, но и ослепленный, я не могу быть побежден.

Граф потерял терпение. Все лицо его потемнело; в тихом голосе, которым он заговорил, слышалось предчувствие грома.

- Иоланда, - приказал он, - принеси шкатулку с шахматами.

Иоланда вышла.

- Паж, - сказал граф, - бейся со мной об заклад. Я беру в заклад твою голову.

- Граф, - сказал паж, - ваша дочь прекрасна. Я беру в заклад вашу дочь.

- Что?! - загремел граф.

- Если я проиграю, вы берите мою голову. Если я выиграю, ваша дочь моя. Или вы боитесь заклада?

Вошла Иоланда со шкатулкой и остановилась посреди горницы.

Граф сказал голосом, худо скрывавшим гнев.

- Играйте. Иоланда, ты должна победить.

Старики сидели у камина, тихо вспоминая былое.

- Что с вами, паж Фернандо? Вы глядите на меня и молчите?

- Я смотрю в ваши глаза, которые так прекрасны.

- А я тем временем уже сняла у вас третью пешку. Вы рассеяны!

- Нет, не рассеян: берегите башню.

- Правда. Погибла моя башня.

- Пока еще наравне, отец.

- Что с вами, паж Фернандо: вы глядите на меня и молчите?

- Я смотрю в ваши очи, которые так прекрасны.

- У вас красивый выговор, какого я никогда не слыхала. Откуда вы родом, паж Фернандо?

- Я родом из дикого края. Там солнце горит ярче, чем у вас, и ночи там чернее вашей. Там лето пышет пламенем, зима леденит потоки трамонтаной1.

Там любят так, что идут на смерть за любовь; там ненавидят так, что и смерть не убивает ненависти. Там веруют беззаветно, богохульствуют безумно; там все прекрасное трижды прекрасно, все безобразное трижды ужасно; и эта страна лежит далеко-далеко.

- В вашем крае, должно быть, много красавиц?

- Женщины моей родины очень красивы. У них черные глаза, черные косы. Но небо наше голубое, как ваши глаза; солнце наше золотое, как ваши кудри. Вы прекрасней, чем женщины моей родины... Шах королеве.

- Ах!.. Мой бедный конь, я не спасу королевы, если не пожертвую им...

- Ну что, Иоланда, как партия?

- Контессина проигрывает, граф.

- Нет, нет, отец, я еще не думаю сдаваться.

- Это напрасно, контессина, когда победа мне нужна, я побеждаю.

- А зачем вам так нужна победа, паж Фернандо?

- Спросите вашего отца, контессина... Шах королеве. Вы теряете другого коня.

- Бедные мои кони!.. Отец, зачем Фернандо так нужна победа?

- Он шутит, Иоланда. Я с ним пошутил, и он шутит.

- Граф, вы со мной не шутили, и я с вами не шутил. С вами никто и никогда не посмел бы шутить. Если я проиграю, - вы знаете, что я проиграю, если выиграю, - вы знаете, что я выиграю... Шах королю. Вы теряете другую башню.

- Отец, он искуснее меня!

- Паж, оставь игру. Я пошутил с тобой. Забудь наш спор.

Я сделаю тебя богатым, я отвезу тебя ко двору.

- Паж, пока моя дочь обдумывает ход, подойди со мной к камину, я должен сказать тебе два слова...

- Я повинуюсь. Ваши два слова?

- Зачем тебе моя дочь?

- Я полюбил ее с первого взгляда.

- Ты любишь ее. Это хорошо. Помни же, если ты потребуешь заклада, ты сделаешь несчастной ту, которую любишь.

- Почему?

- Ты не знаешь жизни. Женщина, происхождение и красота которой с первых лет обещали знатную, блестящую и роскошную судьбу, не будет счастлива, став женой безымянного бедняка. Она будет страдать - громко или молча. Если молча, это еще хуже. Ты не знаешь жизни.

- Паж Фернандо, ваш ход... Паж Фернандо, вы не слышите? Паж Фернандо! Паж Фернандо, очнитесь от вашей задумчивости и займите ваше место.

- Простите, контессина... Мой ход? Сейчас...

- Что с вами, паж Фернандо: вы глядите на меня и молчите?

- Я смотрю в ваши очи, которые так прекрасны...

- Слова те же, но звук их другой - печальный. Что вас печалит, паж Фернандо?

- Что богатой контессине до печалей безымянного пажа?..

- Вы не безымянный паж, у вас есть имя: это имя - герой, а ваша печаль... ваша печаль...

- Договорите, контессина.

- Не знаю... Мне как3то не хочется, чтобы вы были печальны. Отчего вы печальны... Ага! Шах вашей королеве. Отчего вы печальны?

- Я не печален. У вас в саду есть цветы, контессина?

- Да. Если бы не зима, я подарила бы вам цветов. Какие ваши любимые цветы, паж Фернандо?

- Гвоздика. Вы срывали когда3нибудь красную гвоздику в полном цвету?

- Срывала.

- Когда красную гвоздику сорвут в полном цвету, она должна умереть. Но она умирает пышной и прекрасной. Сорванная потом, она вянет и бледнеет, но это уже после смерти.

- Почему жаль? Если вы не сорвете гвоздику, она постареет, потускнеет и тоже умрет, но умрет не пышной и прекрасной, а хилой и жалкой. Лучше умереть в расцвете, в самый яркий полдень жизни - тогда все прекрасно, тогда и смерть прекрасна.

- Почему вы говорите о смерти, паж Фернандо? Почему ваши глаза потемнели? Вам грустно?

- Я не грущу. Я цветок красной гвоздики в полном цвету - как же я могу грустить?

- Паж Фернандо, мне жутко. Что вы проиграете, если проиграете?

- Ничего такого, что было бы мне дорого.

- А что выиграете, если выиграете?

- Я не выиграю. Граф, слышите? Я проигрываю!

- Отец, я уже сняла у него почти все фигуры, но... мне не по себе. Не оставить ли эту партию?

- Ты права, Иоланда. Паж, довольно. Мне не нужно твоего проигрыша. Я пошутил с тобой.

- Старик! Никому и никогда не позволял я шутить со мною, не позволю и вам! То, что я проиграю, будет вам отдано, и не от вас зависит помешать мне. Я не похож на вас, знатных и богатых людей: мое слово свято, мне не жаль отдавать то, что я проиграл.

- Отец, что это значит, ради Бога?

- Паж, твои слова резки... но справедливы. Иоланда! Мы бились об заклад: если он выиграет, ты должна стать его женою; проиграв, он должен...

- Твой ход, Иоланда. Ангел твоей покойной матери да водит твоей рукою, потому что поистине благородная душа трепещет в запальчивом сердце этого юноши...

- Контессина, этим ходом вы открываете путь моей королеве.

- Мой ход сделан, паж Фернандо.

- Девушка, мне не нужно твоего милосердия! Ты нарочно даешь себя победить.

- Шах королеве!

- Королева твоя...

- Шах королю!

в бедности, значит оттолкнуть Христа. Моя дочь Иоланда будет женой человека, рожденного в бедности, и я верю, что такова Его святая воля. Будьте благословенны, дети мои.

- Что с тобой, паж Фернандо? Ты глядишь на меня и молчишь?

- Я гляжу тебе в очи, которые так прекрасны.

Примечания

Газета "Одесские новости", 29.12.1902