Эразм Роттердамский и его сатира "Похвала глупости"

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Эразм Роттердамский и его сатира "Похвала глупости" (старая орфография)

Эразм принадлежал к старшему поколению германских гуманистов, поколению "Рейхлиновскому", хотя и к числу младших его представителей (он был на 12 лет моложе Рейхлина). Но по характеру своей литературной деятельности, именно по её сатирическиму оттенку, он уже в значительной степени примыкает к гуманистам младшого, "Гуттеновского" поколения. Впрочем, Эразма нельзя отнести вполне ни к какой группе гуманистов: он был "человек сам по себе", как выражается о нем в одном месте автор одного из Писем темных людей (Epistolae obscuronim virorum). Он, действительно, представляет собою особую, самостоятельную и вполне индивидуальную величину в среде германского гуманизма. Начан с того, что Эразм не был даже в строгом смысле германским гуманистом: его можно назвать скорее европейским гуманистом, так сказать - международным. Действительно, Эразм представляет собою совершенно космополитическую фигуру. Германец по своей принадлежности к империи, голландец по крови и по месту своего рождения, он всего менее был похож на голландца по своему подвижному, живому, сангвиническому темпераменту, и, быть может, потому так скоро отбился он от своей родины и во всю свою жизнь но чувствовал к ней особенного влечения. Но и Германия, где он провел большую часть своей жизни, не сделалась для него второю родиной. Германский патриотизм, одушевлявший большинство его соотечественников-гуманистов, остался ему совершенно чужд, как и вообще всякий патриотизм. Можно сказать, что ого настоящею родиной был античный мир, где он чувствовал себя, действительно, как дома, и латинский язык был, можно сказать, его настоящим родным языком: на нем он не только писал с легкостью Цицерона или Тита Ливия, но и говорил на нем совершенно свободно, - во всяком случае гораздо свободнее, чем на своем "родном", голландском наречии. Но лишено характерности в данном случае то обстоятельство, что под старость Эразли", после долгих скитаний по свету, избрал своим постояннымь местопребыванием имперский город Базель, имевший, и по своему политическому и географическому положению, и по составу своего населения, международный, космополитический характер.

Наконец, совершенно особое место занимает Эразм в истории германского гуманизма еще и по тому небывало влиятельному положению в обществе, какое - впервые в европейской истории - получил в его лице человек науки и литературы. До Эразма история не знает ни одного подобного явления - да такого и не могло быть до изобретения книгопечатания; после Эразма, за все продолжение новой истории, можно указать лишь один аналогичный факт: именно, только то, совершению исключительное положение, которое выпало на долю Вольтера в апогее его литературной славы во второй половине XVIII в., может дать понятие о том влиятельном положении, которое занимал в Европе Эразм в первой половине XVI в.

"От Англии до Италии - говорит один совремешшки. Эразма --, от Полыйй до Венгрии гремела его слава". Со всех сторон сыпались к нему подарки, пенсии и почетные приглашения. Могущественнейшие государи эпохи, Генрих VIII Английский, Франциск I Французский, папы, кардиналы, прелаты, государственные люди и самые известные ученые считали за честь находиться с ним в переписке. Папская курия предлагала ему кардинальство; баварское правительство готово было назначить ему огромное по тому времени содержание за то только, чтобы он поселился в Нюрнберге. Когда ему случилось однажды приехать во Фрейбург, то ему была устроена торжественная встреча, точно государю: магистрат, цехи и корпорации с распущенными знаменами вышли к нему навстречу в сопровождении всего населения города. Эразма называли "оракулом Европы". И действительно, отовсюду обращались к нему за советами не только люди науки по поводу разных научных вопросов, но и государственные люди, даже государи - по поводу вопросов политических.

Эразм родился в 1467 г. в голландском городе Роттердаме. Отец его принадлежал к одной из местных бюргерских фамилий. В молодости он увлекся одиюю девушкой и встретил взаимность с её стороны. Но родители, имевшие в виду посвятить своего сына духовной карьере, судили иначе и не дали своего разрешения на женитьбу. Последствием этого было то, что молодые люди сошлись вне законного брака, и плодом этой связи был Дезидерий Эразм, будущий знаменитый гуманист.

Еще ребенком Эразм лишился обоих родителей. Незаконнорожденный и круглый сирота - эти два обстоятельства не могли не оставить глубокого следа в жизни Эразма и не наложить известного отпечатка на его характер. Некоторая робость, граничившая под час с трусостью, и некоторая скрытность - эти две столь много повредившия ему впоследствии черты его характера - объясняются в значительной степени, именно, тою пришибленностью, которую он должен был рано почувствовать вследствие своего преждевременного сиротства, усубленного вдобавок незаконнорожденностью, которая в глазах тогдашняго общества налагала на ребенка печать позора. Последнее обстоятельство имело для Эразма еще и другое, более реальное значение: оно заранее закрывало юноше всякую общественную карьеру. Молодому Эразму оставалось пойти в монастырь. Он и без того не имел особенного влечения к монастырской жизни; а теперь, непосредственное знакомство со всеми темными и непривлекательными сторонами тогдашняго монастырского быта лишь усилили в нем отвращение к монашеству, и те язвительные стрелы, которые целым градом сыплются в монахов из его сатирических произведений, представляют собою в значительной мере лишь отголосок тех дум и чувств, которые были пережиты Эразмом в пору его вынужденного пребывания в постылых монастырских стенах. Счастливый случай помог ему вырваться из монастырской атмосферы, в которой он задыхался. Даровитый юноша, обращавший на себя внимание своими выдающимися познаниями, блестящим умом и необыкновенным искусством владеть изящною латинскою речью, нашел себе скоро меценатов. Благодаря последним, Эразм получил возможность много путешествовать и побывать во всех главных тогдашних центрах гуманизма. Прежде всего он попал в Париж, который, впрочем, в то время был гораздо более центром схоластической учености, чем гуманистической образованности. Изданное им здесь первое крупное сочинение Adagia, сборник изречений и анекдотов, взятых из различных античных писателей, сделало его имя известным в гуманистических кругах всей Европы. Затем Эразм имел возможность побывать в Италии, этой обетованной земле гуманистов, где, как пишет сам он в одном из своих писем, "стены ученее и красноречивее обитателей Голландии", когда он приехал в Англию, то здешние гуманисты встретили его уже как своего известного собрата. Наиболее выдающийся среди английских гуманистов, знаменитый автор Утопии, Томас Мор, сделался одним из наиболее близких друзей Эразма. В Англии Эразм был несколько раз, и во время одного из своих путешествий туда - из Италии - и была им набросана его знаменитая сатира Похвала Глупости, разнесшая его известность в более широкие круги тогдашней читающей публики. И самое сочинские это было посвящено Эразмом Томасу Мору, как и почему - это он объясняет в своем письме к нему, предпосланном в качестве предисловия к сатире.

После долгих скитаний, Эразм поселился наконец на постоянное жительство в Базеле, где провел почти безвыездно последние годы своей жизни. Здесь окончил он и дни свои в 1536 г.

Как гуманист, Эразм всего ближе примыкает к Рейхлину: и тот и другой являются выдающимися носителями того научного духа, духа исследования и точного знания, который составляет одну из наиболее существенных черт в характеристике гуманизма вообще. Подобно Реихлину, он работал над критическим изданием произведений древних классиков, с обстоятельными критическими комментариями. Наряду с Рейхлином, Эразм был одним из немногих в то время знатоков греческого языка и литературы. Об авторитете, которым пользовался Эразм в области греческой филологии, можно судить, например, по тому факту, что его мнение относительно способа произношения некоторых гласных греческого алфавита (эты и дифтонгов) получило всеобщее признание и практическое применение в Германии, наперекор укоренившейся традиции и вопреки авторитету учителей-греков. Эразм также впервые применил в широком масштабе научные приемы к разработке богословия; благодаря своим критическим изданиям Нового Завета и Отцов Церкви, он, можно сказать, положил основание научному богословию на Западе, вместо традиционного, схоластического идей, которые потом были восприняты протестантскими богословами (и отвергнуты богословами католическими). Таким образом, Эразм, который все последние годы своей жизни старательно открещивался от всякой солидарности с реформацией, оказался, наперекор своему желанию, в роли одного из основателей протестантской догматики. В этом случае литературно-научная деятельность Эразма соприкасается положительным обрaзом с реформационным движением. Она соприкасается с последним также положительным образом, именно - поскольку в своих сатирических произведениях Эразм выступает обличителем отрицательных сторон современной ему церковной действительности.

Из его двух крупных сатирических произведений - Обыденных разговоров (Collоquia familiaria) и Похвалы глупости (Моriae encomium, sive Stultitiae laus), имевших почти одинаковый успех в свое время, я остановлюсь лишь на последнем, которое предлагаю в русском переводе вниманию читающей публики.

Похвала Глупости написана была Эразмом, как говорится, между прочим. Если придавать буквальное значение свидетельству самого автора в его предисловии в форме письма к своему приятелю Томасу Мору, то сочинение это было им написано от нечего делать, в течение его - конечно, продолжительного при тогдашних способах передвижения - путешествия из Италии в Англию. Во всяком случае Эразм смотрел на это свое сочинение, лишь как на литературную безделку. Этой литературной безделке, однако, Эразм обязан своей литературной знаменитостью и своим местом в истории европейской литературы в не меньшей, если не в большей степени, чем своим многотомным ученым трудам, которые, сослужив в свое время свою службу, давным-давно опочили в захолустьях книгохранилищ, под слоем вековой пыли, в то время как Похвала Глупости продолжает до сих пор читаться - если сравнительно немногими в подлиннике, то можно сказать всеми - в переводах, которые имеются на всех европейских языках, и тысячи образованных людей продолжают зачитываться этой гениальной шуткой остроумнейшого из ученых и ученейшого из остроумных людей, каких только знает история европейской литературы.

Вряд ли история литературы может указать другое аналогичное литературное произведение, которое могло бы сравняться своим успехом с "Похвалою Глупости". Во всяком случае, до появления в свет, несколькими годами позднее, Писем темных людей, это был первый случай со времени появления печатного станка, такого по истине колоссального успеха печатного произведения. Достаточно сказать, что напечатанная в первый раз в Париже, в 1509 г., сатира Эразма выдержала в несколько месяцев до семи изданий: всего же при жизни Эразма в разных местах она была переиздана не менее сорока раз. Полного списка всех изданий этого произведения, как в подлиннике, так и в переводах на новые языки, до сих пор не составлено. Изданный в 1893 г. дирекцией университетской библиотеки в Генте предварительный и, следовательно, подлежащий исправлениям и дополнениям, список изданий всех сочинений Эразма насчитывает, для "Похвалы Глупости" (в подлиннике и в переводах) более двухсот отдельных издании (точная цифра - 206).

Этот безпримерный успех объясняется, конечно многими обстоятельствами, из которых громкое имя автора, разумеется, играло не последнюю роль; но главные условия успеха лежали, несомненно, в самом произведении. Здесь, прежде всего, надо отметить удачный замысел, вместе с блестящим его выполнением. Эразму пришла очень удачная мысль - взглянуть на окружающую его, современную ему действительность, наконец - на все человечество, на весь мир - с точки зрения глупости. Эта точка зрения, исходящая из такого общечеловеческого, присущого "всем временам и народам" свойства, как глупость, дала автору возможность, затрогивая массу животрепещущих вопросов современности, в то же время придать своим наблюдениям над окружающею действительностью характер универсальности и принципиальности, - осветить частное и единичное, случайное и временное с точки зрения всеобщого, постоянного, закономерного. Благодаря такой точке зрения, автор мог, набрасывая сатирико-юмористическия картины современного ему общества, рисовать сатирический портрет всего человечества.

Этот общечеловеческий характер, являясь одним из привлекательных сторон произведения для современного автору читателя, в то же время предохранил его от забвения в будущем. Благодаря ему, Похвала Глупости заняла место в ряду нестареющих произведений человеческого слова - не в силу, правда, художественной красоты своей формы, а именно вследствие присутствия в нем того общечеловеческого элемента, который делает его понятным и интересным для всякого человека, к какому бы времени, к какой бы нации, к какому бы слою общества он ни принадлежал.

современно под час то, что встречаешь на каждом шагу в этом произведении, отделенном от нас четырьмя столетиями. Не будь латинский язык препятствием для огромного большинства читающей публики, Похвала Глупости продолжала бы, конечно, до сих пор фигурировать в числе её излюбленных книг. Для человека же, в достаточной степени знакомого с латинским языком, чтение этого произведения в подлиннике составляет и теперь одно из лучших умственных наслаждений.

Кроме удачного замысла, этою своею привлекательностью Похвала Глупости обязана в неменьшей степени и блестящему его выполнению. Выполноше подобного замысла требовало, кроме неподдельного и высокопробного остроумия, еще и того, что можно назвать настроением. И то и другое имеется в избытке в гениальной безделке Эразма.

Эразм был, действительно, одарен редким остроумием, остроумием легким, естественным, неделанным; оно у него бьет фонтаном, брызжет из каждой строки. По характеру своего остроумия Эразм очень напоминает своего позднейшого преемника по литературной славе, Вольтера.

Наконец, Похвала Глупости сангвиническою и богато одаренною натурой, мыслящей и вдумчивой, живущей всеми фибрами своего существа, отзывчивой и чуткой ко всему, "что не чуждо человеку". Это и есть то, что можно назвать настроением в литературном произведении. Литературное произведение с настроением можно определить, как произведение, которое при чтении менее напоминает книгу, чем живого человека. Чтение такой книги доставляет всегда особенное наслаждение, и в этом в значительной степени разгадка необыкновенного успеха таких произведений, как .

Господствующий тон сатиры Эразма - юмористический, а не саркастический"Я имел в виду - говорит сам Эразм в своем письме к Томасу Мору - более забавлять, чем бичевать; я вовсе не думал, по примеру Ювенала, выворачивать вверх дном клоаку человеческих гнусностей, и гораздо более старался выставить на показ смешное, чем отвратительное". Действительно, в сатирике чуется не негодующий моралист с наморщенным челом и пессимистическим взглядом на окружающее, а жизнерадостный гуманист, смотрящий на жизнь с оптимистическим благодушием, и в отрицательных сторонах последней видящий скорее предлог для того, чтобы от души посмеяться и побалагурить, чем метать перуны и портить себе кровь.

По форме своей, Похвала Глупости "охотниках сочинять панегирики в честь Бусиридов, Фаларидов, четырехдневных лихорадок, мух, лысым и прочих мерзостей"). Оригинальным является лишь то, что панегирик в данном случае произносится не от лица автора-оратора, а влагается в уста самой (олицетворенной) глупости. Эта форма автопанегирика