| Автор: | Герцен А. И. |
| Категория: | Цитаты, афоризмы |
В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание.
Без равенства нет брака. Жена, исключенная из всех интересов, занимающих ее мужа, чуждая им, не делящая их, — наложница, экономка, нянька, но не жена в полном, в благородном значении слова.
Вечно угрюмые постники мне всегда подозрительны; если они не притворяются, у них ум или желудок расстроены.
Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами. Одна природа делает великое даром.
Дружба должна быть прочною штукою, способною пережить все перемены температуры и все толчки той ухабистой дороги, по которой совершают свое жизненное путешествие дельные и порядочные люди.
Жизнь, которая не оставляет прочных следов, стирается при всяком шаге вперед.
Какое счастье вовремя умереть для человека, не умеющего в свой час ни сойти со сцены, ни идти вперед.
Все религии основывали нравственность на покорности, то есть на добровольном рабстве.
Прощение врагов — прекрасный подвиг; но есть подвиг еще более прекрасный, еще больше человеческий — это понимание врагов, потому что понимание — разом прощение, оправдание, примирение.
Пустые ответы убивают справедливые вопросы и отводят ум от дела.
Расточительность носит сама в себе предел. Она оканчивается с последним рублем и с последним кредитом. Скупость бесконечна и всегда при начале своего поприща; после десяти миллионов она с тем же оханьем начинает откладывать одиннадцатый.
Религия — это главная узда для масс, великое запугивание простаков, это какие-то колоссальных размеров ширмы, которые препятствуют народу ясно видеть, что творится на земле, заставляя поднимать взоры к небесам.
Самые жестокие, неумолимые из всех людей, склонные к ненависти, преследованию, — это ультрарелигиозники.
Нет мысли, которую нельзя было бы высказать просто и ясно.
Нет народа, вошедшего в историю, который можно было бы считать стадом животных, как нет народа, заслуживающего именоваться сонмом избранных.
Ничего не делается само собой, без усилий и воли, без жертв и труда. Воля людская, воля одного твердого человека — страшно велика.
Полного счастья нет с тревогой; полное счастье покойно, как море во время летней тишины.
Прогресс — неотъемлемое свойство сознательного развития, которое не прерывалось; это деятельная память и усовершенствование людей общественной жизнью.
Проповедовать с амвона, увлекать с трибуны, учить с кафедры гораздо легче, чем воспитывать одного ребенка.
Семья начинается с детей.
Наука — сила, она раскрывает отношения вещей, их законы и взаимодействия.
Наука требует всего человека, без задних мыслей, с готовностью все отдать и в награду получить тяжелый крест трезвого знания.
Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри.
Сожитие под одной крышей само по себе – вещь страшная, на которой рушилась половина браков. Живя тесно вместе, люди слишком близко подходят друг к другу, видят друг друга слишком подробно, слишком нараспашку и незаметно срывают по лепестку все цветы венка, окружающего поэзией и грацией личность. Но одинаковость развития сглаживает многое. А когда его нет, а есть праздный досуг, нельзя вечно пороть вздор, говорить о хозяйстве или любезничать; а что же делать с женщиной, когда она – что-то промежуточное между одалиской и служанкой, существо телесно близкое и умственно далекое. Ее не нужно днем, а она беспрестанно тут; мужчина не может делить с ней своих интересов, она не может не делить с ним своих сплетен.
Все стремления и усилия природы завершаются человеком; к нему они стремятся, в него впадают, как в океан.
У народа, лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести.
Хронического счастья так же нет, как нетающего льда.
Частная жизнь, не знающая ничего за порогом своего дома, как бы она ни устроилась, бедна.
Только любовь создает прочное и живое, а гордость бесплодна, потому что ей ничего не нужно вне себя.
Трудных предметов нет, но есть бездна вещей, которых мы просто не знаем, и еще больше таких, которые знаем дурно, бессвязно, отрывочно, даже ложно. И эти-то ложные сведения еще больше нас останавливают и сбивают, чем те, которых мы совсем не знаем.
Уважение к истине — начало премудрости.
Человек, объятый сильной страстью, — страшный эгоист.
Человек, строящий свой дом на одном сердце, строит его на огнедышащей горе. Люди, основывающие все благо своей жизни на семейной жизни, строят дом на песке.
Юность всегда самоотверженна.
Старость имеет свою красоту, разливающую не страсти, не порывы, но умиряющую, успокаивающую...
Страшные преступления влекут за собой страшные последствия.
Театр — высшая инстанция для решения жизненных вопросов.
Юность, где только она не иссякала от нравственного растления мещанством, всегда непрактична. Быть непрактичным — далеко не значит быть во лжи; все, обращенное к будущему, имеет непременно долю идеализма. Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит от падений.
Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена. люди, государства исчезали, а книга оставалась.
Где не погибло слово, там и дело еще не погибло.
... Любит, потому что любит, не любит, потому что не любит, — логика чувств и страстей коротка.
Любовь — высокое слово, гармония созидания требует ее, без нее нет жизни и быть не может.
Любовь и дружба — взаимное эхо: они дают столько, сколько берут.
... Любовь раздвигает пределы индивидуального существования и приводит в сознание все блаженство бытия; любовью жизнь восхищается собой; любовь — апофеоз жизни.
Мучительная любовь не есть истинная...
Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе, в то время как надобно обеими руками уцепиться за чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь... Природа долго потчевать и предлагать не любит.
Вопрос «Может ли существовать душа без тела?» заключает в себе целое нелепое рассуждение, предшествовавшее ему и основанное на том, что душа и тело — две разные вещи. Что сказали бы вы человеку, который бы вас спросил: «Может ли черная кошка выйти из комнаты, а черный цвет остаться?» Вы его сочли бы за сумасшедшего, — а оба вопроса совершенно одинаковые.
В природе ничто не возникает мгновенно и ничто не появляется в свете в совершенно готовом виде.
Надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же.
Умение читать хорошие книги вовсе не равносильно знанию грамоты.
Шутить с мечтой опасно: разбитая мечта может составить несчастье жизни; гоняясь за мечтой, можно прозевать жизнь или из безумного воодушевления принести ее в жертву.
Человек серьезно делает что-нибудь только тогда, когда он делает для себя.
Быть сострадательным орудием каких-то независимых от нас сил, нам не по росту. Чтоб стать слепым орудием судеб, палачом божиим, надобно наивную веру, простоту неведения, дикий фанатизм и своего рода непочатое младенчество мысли... Для нас существует один голос и одна власть – власть разума и понимания. Отвергая их, мы становимся расстригами науки и ренегатами цивилизации.
В русской службе всего страшнее бескорыстные люди.
Гёте говорит: – Добро потеряешь – немного потеряешь! Честь потеряешь – много потеряешь! ... Мужество потеряешь – все потеряешь, лучше бы тогда совсем не родиться. Это величайшая истина, и потому-то, когда я осознаю совершенную потерю духа, я паду.
Даже простой материальный труд нельзя делать с любовью, зная, что он делается напрасно...
Консистории, знающие по обязанности своего сана тонкость нравственных пыток, приговаривают попов за воровство, пьянство и другие светские слабости толочь воду.
Какой-то добрый француз сделал модель парижского квартала из воска с удивительною отчетливостью. Окончив долголетний труд свой, он поднес его Конвенту... Конвент, как известно, был нрава крутого и оригинального. Сначала он промолчал: ему и без восковых кварталиков было довольно дела, – образовать несколько армий, прокормить голодных парижан, оборониться от коалиций... Наконец, он добрался до модели и решил: «Гражданина такого-то, которого произведения нельзя не признать оконченно выполненным, посадить на шесть месяцев в тюрьму за то, что он занимался бесполезным делом, когда отечество было в опасности».
Нет злейшего страдания, как ничего не делать!
Смех - одно из самых сильных орудий против всего, что отжило.
Те чувства только святы, которые прошли горнило лет, испытаний и не кончаются, меняясь с географическим перемещением и временем года.
Требуйте вместо любви к человечеству ненависти ко всему, что валяется на дороге и мешает идти вперед.
Я прожил собственным опытом и до дна все фазы семейной жизни и увидел всю непрочность связей крови; они крепки, когда их поддерживает духовная связь... а без них держатся до первого толчка.
Беспощаднее инквизитора нет, как совесть...
В науке нет откровения, нет постоянных догматов; все в ней, напротив того, движется и совершенствуется. Наука вызывает и созидает своих вождей, подчиняется их влиянию и не считается с ними, ни давая им патента на изобретение, не создавая им майоратов из своих всем открытых областей.
Дело науки - возведение всего сущего в мысль.
Какой фазис в жизни занимает любовь, потом семейство? Какой бы ни занимало, но исключительно человек не должен себя погружать в одно индивидуальное чувство. У него якорь спасения в идее, в мире общих интересов; дух человека носится между этими двумя мирами. Пренебреги он сердцем, индивидуальным, он был бы урод, – обратно – то же.
Книга – это духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить, приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему его место.
Наука одна: двух наук нет, как нет двух вселенных.
Природа не может перечить человеку, если человек не перечит ее законам...
Свести отношения мужчины и женщины на случайную половую встречу так же невозможно, как поднять и свинтить их до гробовой доски в неразрывном браке. И то, и другое может встретиться на закраинах половых и брачных отношений, как частный случай, как исключение, но не как общее правило. Половое отношение перервется или будет постоянно стремиться к более тесному и прочному соединению так, как нерасторгаемый брак – к освобождению от внешней цепи. Люди постоянно протестовали против обеих крайностей. Нерасторгаемый брак был принимаем ими лицемерно или сгоряча. Случайная близость никогда не имела полной инвеституры, ее всегда скрывали так, как хвастались браком... Здоровая жизнь человека равно бежит от монастыря и от скотного двора, от безполья инока, поставленного церковью выше брака, и от бездетного удовлетворения страстей...
– он их ставит соперником разуму. Страсти крепнут и растут именно оттого, что им придают огромную важность. Лукреций говорит, что иногда надобно уступать потребности наслаждения для того, чтобы она не беспрестанно нас занимала.
Трудных наук нет, есть только трудные изложения.
Уж не оттого ли люди истязают детей, а иногда и больших, что их так трудно воспитывать, а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу неспособность?