Предисловие к драме "Король Генрих Шестой"

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Предисловие к драме "Король Генрих Шестой" (старая орфография)

Источник: Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 5, 1905.

Историческая драма к последнему десятилетию царствования королевы Елизаветы стала вдохновляться патриотическими идеями. "Великая Армада", угрожавшая берегам Зеленого острова, была разсеяна, и "морская дева, царствующая на Западе" представилась теперь в ореоле непобедимой защитницы родины. Национальное самосознание пробудилось в английском обществе с особой силой. Настроение стало приподнятым, гордым, полным уверенности в себе и веры в свои силы. Из всей английской истории, рассказанной Голиншедом и Толлем, невольно притягивала к себе внимание фигура победителя французов, храброго короля Генриха Пятого, о подвигах которого пелись народные баллады. Около 1588 г. неизвестный автор и доставил Лондонской публике удовольствие увидеть представление "Знаменитых побед Генриха Пятого, содержащее в себе славную битву при Азинкуре". Пьеса имела громкий успех. Шутовския сцены, введенные вероятно Тарльтоном как бы вторили в ней воинственному лиризму патриотических увлечений, еще более подчеркивая их чисто народный характер. Прошло два три года и Наш еще не может забыть об этой драме. "Как приятно, восклицает он в одном памфлете 1592 года, видеть на сцене Генриха Пятого, ведущого пленниками французского короля и его дофина, чтобы они присягнули ему в верности".

И воспоминания о владычестве Англии над Францией не оставляли воображения патриотически настроенных поэтов. Они невольно заняли центральное место в английской истории. Почему же это утратила Англия свое ленное владычество над Францией уже при сыне Генриха V, Генрихе VI? Как связать царствующую теперь династию с славным победителем при Азинкуре? Отчего возникли все эти внутренния распри, вся эта кровавая борьба Иоркской и Ланкастерской династий, называемая "войной алой и белой розы"? Вот сомнения, которые хотелось невольно как нибудь разрешить, вот вопросы, над которыми невольно тянуло призадуматься и поразмыслить.

Этим историко-философским интересам ответили целых три следовавшия за "Знаменитыми победами Генриха Пятого" драматическия хроники.

В 1594 году вышла "Первая част борьбы между двумя знаменитыми домами Иоркским и Ланкастерским, со смертью доброго герцога Гомфри, и с изгнанием и со смертью герцога Суффолька и трагическим концом гордого кардинала Винчестера, с замечательным возмущением Джека Кеда u с посягательством герцога Иоркского на корону". Годом позже за ней последовала другая пьеса с таким же пространным заглавием: "Истинная трагедия о Ричарде, герцоге Иоркском, и о смерти доброго короля Генриха VI, со всей борьбой между Ланкастерским и Иоркским домами, в том виде, как она несколько раз была представлена служителями графа Пемброка". В 1600 г. под теми же заглавиями вновь появились пьесы, в высшей степени схожия с только-что названными, и в новом издании 1619 г. оне уже носят одно общее заглавие: "Вся борьба между двумя знаменитыми домами Ланкастерским и Иоркским. С трагическим концом доброго герцога Гомфри, герцога Ричарда Иоркского и короля Генриха VI. В двух частях и вновь исправленная и дополненная. Написана Вильямом Шекспиром".

Сообразно последнему пьесы эти и вошли в первое издание произведений Шекспира 1623 года. Это - "Вторая и третья части Генриха VI", которым предшествует еще и новая книга "Первая часть". Более ранняго издания этой первой части до нас не дошло, но несомненно она старше второй и третьей и была разыграна в театре "Роза" 3 марта 1592 г. Под этим числом помечена пьеса "Генрих VI" в известном дневнике Генсло и это, конечно, и есть наша "Первая часть". В том же 1592 году Наш делает совершенно ясный намек на её главного героя Тальбота. "Как должна была обрадовать Тальбота, этого устрашителя французов, - восклицает он, - мысль, что, пролежав двести лет в могиле, он опять будет одерживать победы на сцене, что кости его снова будут покрыты бальзамом слез по крайней мере десяти тысяч зрителей (в несколько представлений), которые, видя его перед собою в трагедии, вообразят себе, что он вновь обливается перед ними свежей кровью".

Приблизительно около 1592 года, три трагедии рассказывали таким образом события от смерти Генриха V (1422 г.) до воцарения Иоркской династии в лице Эдуарда IV (1461 г.) и до смерти короля Генриха VI (1471 г.). A когда возникнет и "Ричард III" Шекспира, эти события уже будут доведены до восшествия на престол Генриха VII (1485--1509 г.), родного деда "царственной девы" Елизаветы.

И все эти шестьдесят три года английской истории были объединены одним общим поэтическим замыслом. Через все рассказанные здесь события, от осады Орлеана и появления во французском войске Иоанны д'Арк, через перипетии интриг королевы Маргариты вместе с Суффольком и епископом Винчестерским против герцога Гомфри, через возмущение Джека Кеда и возстание Ричарда Плантагенета, герцога Иоркского, через битву при Сент-Албане, до сватовства Эдуарда Иоркского во Франции и отпадения от него его брата Кларенса и наконец до убийства Ричардом Глостером Генриха VI, через все эти разнообразные исторические факты красной нитью проходит одна идея. В центре их поставлена личность, либо слабая, робкая, не соответствующая тому назначению, какое ей выпало на долю, либо напротив дерзающая и преступная. Судьба личностей определяет собою направление событий, a самой этой судьбой личностей управляет незыблемый и роковой моральный закон мироздания.

Действительно, уже в "Первой части" несмотря на хаотичность действия, совершенно ясно выступает основной, задуманный автором замысел.

царственный брат. A между тем, вот с континента приходят известия о том, что дофин Карл короновался в Реймсе, что почти вся Франция в возмущении. И рядом с этим в самой Англии начинается смута: Генрих Бофор, епископ Винчестерский, не хочет признать регентства Глостера и между ними сразу возникает глухая вражда, a тут еще разгорается другая, более страшная, более чреватая последствиями распря: еще жив старый Мортимер, томящийся в темнице за то, что он правнук Лионеля, второго сына Эдуарда III, не признал законным королем Генриха V. Генрих V - сын Генриха IV, Болинброка, и внук лишь третьяго сына Эдуарда III, Джона Гаунтского, герцога Ланкастерского. Когда Генрих IV, Болинброк, свергнул с престола своего двоюродного брата, слабого короля Ричарда II, сына Эдуарда, Черного принца, он прошел на трон королевства, лишь нарушив права Мортимеров, потомков Лионеля. Мужество Генриха V заставило забыть вопрос о престолонаследии. Сын узурпатора, он был по своим личным достоинствам законный владыка Англии. Но теперь его не стало, его сын малолетен, и старый Мортимер зовет в свою тюрьму своего племянника, Ричарда Плантагенета, внука четвертого сына старого короля Эдуарда III, Эдмунда, герцога Иоркского, и напоминает ему, что отец его, сын этого Эдмунда Иоркского, Ричард был женат на его, Мортимера, сестре Анне и что теперь через эту Анну Мортимер Ричард Плантагенет, законный герцог Иоркский, имеет все права и на королевский престол, как отпрыск по матери старшей линии королевской династии.

A короля все нет. Только в третьем акте видим мы этого мальчика Генриха VI. Он добр и ласков, он всех хочет примирить, но y него нет ни мужества, ни отваги, ни истинной царственной, требующей подчинения личности. И с самого появления Генриха все понятно: славное время истории Англии прошло безвозвратно, утрата Франции неизбежна, "война алой и белой розы" после спора младшей линии Ланкастеров и Ричарда Иоркского во дворе Темпля неминуемо должна настать.

Правда, если слабость короля и стародавнее преступление его деда, Болинброка, искупленное только отчасти подвигами Генриха V, должно получить возмездие, то ведь во Франции борется вообще английское оружие, которое, как таковое, в момент написания трагедии должно было казаться все таки непобедимым. Успехи его ведь зависят не от одного мужества короля. Неужели же французы оказались доблестнее англичан? Неужели среди английских рыцарей трус и изменник не один только Джон Фастольф? Этого, конечно, нельзя было допустить и отсюда главные отступления в этой драме, отсюда главная её запутанность. События во Франции надо было охарактеризовать всесторонне и подробно.

"смежный сюжет" трагедии.

В центре его стоят английский герой Тальбот и французская девушка-воин, Иоанна д'Арк. Отвага Тальбота - несокрушима. Под Орлеаном и под Руаном он всюду остается победителем. И, очевидно, не доблесть французов могла его погубить. Если он потерял Руан, то только из-за хитрости и предательства. Они воплощены в Иоанне д'Арк. Уже в хронике Голиншеда она изображена колдуньей и недостойной коварной обманщицей. Такою же она появляется и в нашей трагедии. Односторонность при её обрисовке была естественна; особого внимания автора она не могла к себе привлечь; этим еще нарушилось бы то внутреннее единство, кое-как да спаивающее вместе все эти сцены, переносящияся из Лондона во Францию, из Гаскони в Руан, от придворных интриг, на поле брани. Раз версия Голиншеда соответствовала замыслу, ее надо было принять без изменений.

Но не своими военными хитростями и адскими чарами, не тем, что она склоняет герцога Бургундского изменить англичанам - сильна Орлеанская дева. Ведь чары её в конце концов становятся безсильны и ей предстоит получить возмездие на костре. Коварство Иоанны только вторит и помогает всеобщему распаду. Безсилие короля перед спорящими вокруг его престола пэрами - вот в чем главная беда. Этим основной замысел трагедии сплетается со "смежным сюжетом". Тальбот погибает вместе с сыном, потому что Ричард Иоркский не может согласиться с герцогом Соммерсетом, принадлежащим к младшей линии Ланкастерского дома. Впрочем, и с гибелью Тальбота еще далеко не все потеряно; сам Ричард Иоркский, захвативший в плен Иоанну д'Арк, ведь также герой. Как претендент на английскую корону, он не может не дорожить владениями во Франции и, как дед Елизаветы Иоркской, бабки победительницы "великой Армады", королевы Бетти, он должен был явиться в ореоле воинской доблести. Слабость короля Генриха заставляет его подпасть под влияние Суффолька, влюбленного в Маргариту Анжу. "Французская волчица" становится английской королевой, и этот брак с иноземкой и влечет за собой уступку прерогатив Англии над французской короной.

И женитьба короля на Маргарите Анжу естественно представлялась бедствием. Изобразить его таким значило высказать косвенное одобрение самой королеве Бетти, отвергшей французское и испанское сватовство.

Брак Генриха VI и Маргариты Анжу, заканчивающий "Первую часть" нашей трилогии, составляет как бы конец первого акта всего трагического замысла. Утрата сюзеренитета во Франции только показатель вящей слабости короля и грядущого безславного времени. Главная трагическая катастрофа еще впереди; подойти к ней быстрее помешали утешительные для национального самолюбия сцены подвигов Тальбота и коварства Орлеанской девы. И вторая, и третья части сплетаются между собою уже теснее. Действие почти не покидает Англии; содержание более не двоится. Все дело в борьбе Ланкастерского дома с Иоркским. Даже возмущение Кэда, останавливающее нас на полпути во второй части, только один из эпизодов этой борьбы. "Французская волчица", от которой происходят все главные бедствия Ланкастерской династии, держит в своих руках все нити событий. Это по её вине король отнимает регентство y Гомфри Глостера, единственной надежды Англии. Враждою против брата Генриха V королевы Маргариты пользуется и епископ Винчестерский. Герцог Гомфри свергнут и тогда начинается истинная анархия. Её олицетворение этот Джек Кэд, изображенный в наших пьесах врагом всякого порядка. Мечты о всеобщем равенстве ведут лишь к разрушению, к убийству, к разложению всего государственного порядка. Вот чего добилась своими интригами "французская волчица", вот до чего довела Англию себялюбивая политика враждующих между собою пэров.

но главная причина его действий против короля, главная причина его успеха во время Сент-Албанской битвы, конечно, в ослаблении принципа государственности, внесенном "французской волчицей".

Если на битве при Сент-Албане и заканчивается вторая часть трагедии, то, как трагедия историческая, она составляет лишь дальнейшее развитие действия. Высшим моментом общого исторического замысла трагедии надо признать эту пятую сцену второго акта "Третьей части", когда король Генрих VI сознается, что он не призван вовсе царствовать, и в это время рядом с ним мучаются в угрызениях совести и безпредельном отчаянии жертвы допущенного им междоусобия: отец, убивший своего сына, сын, убивший своего отца. Вот, чем была эта "война алой и белой розы", вот до чего довел свою страну король, ради коварной "французской волчицы" отказавшийся от прерогатив во Франции, купленных английской кровью. Бедствия Англии дошли теперь до высшого своего проявления. Казалось бы, все должно погибнуть, и надежды не чуется ни откуда.

Сцену последней битвы, проигранной Генрихом Шестым в "Третьей части" можно признать, таким образом, катастрофой самой национальной трагедии. Но трагедия горести английской державы только "смежные сюжеты", только отражение трагедии борьбы за престолонаследие и за личные выгоды и счеты пэров королевства.

Возмездие должны получить все виновники бедствий родины. Согласно тому взгляду на мироздание, по которому оно управляется одним общим моральным законом, трагический конец должен постигнуть и этого Суффолька, сосватавшого королю "французскую волчицу", и епископа Винчестерского, погубившого вместе с ними доброго герцога Гомфри Глостера, и Ричарда Иоркского, возставшого против сына победителя при Азинкуре, и, наконец, самого слабого Генриха Шестого, допустившого междоусобия. И при несколько хаотическом, слишком повествовательном характере всех этих трех драматических хроник, в обеих последних частях её, то там, то сям пестреют частичные катастрофы, отвлекая внимание и не давая всему ходу действия приобрести вполне законченную стройность. Оттого такой случайной оказывается смерть Суффолька, оттого так неожиданно и как бы ненужно врезывается коротенькая третья сцена III акта "Второй части", где мучается на смертном одре епископ Винчестерский. Случайно и почти ненужно и убийство короля Генриха Шестого в конце "Третьей части".

Из-за этого преобладания повествовательного элемента и невыдержанности трагического действия почти забытой оказалась и "французская волчица" Маргарита Анжу.

III, не останавливающагося ни перед каким злодейством, Ричарда Глостера, третьяго сына Ричарда Иоркского.

С его полным трагическим воспроизведением английская публика ознакомилась несколькими годами позже, когда вышел "Ричард III" Шекспира, но и теперь, в "Третьей части Генриха VI", уже чувствуется его сумрачная личность и железная воля. Зритель уже подозревает, что этот бич Ланкастерской династии погубит и свою собственную ветвь королевского дома. Если ему выпало на долю умертвить Генриха VI, то в последнем акте он уже замышляет козни против своего брата Кларенса, стоящого между ним и его старшим братом, первым королем из Иоркской династии, Эдуардом IV. И своему царственному брату он верен лишь до поры до времени. Воспитавшийся в этой кровопролитной войне ради королевского престола, он сам стремится сесть на месте брата, и никакое преступление не остановит его; мы невольно ждем, что рука его обагрится кровью его племянников Эдуарда и Ричарда, наследников Эдуарда IV.

Трагическая фигура Ричарда III уже ведет нас к окончательной развязке всей этой трагедии полувека английской истории. Воцарившаяся в годины смут Иоркская династия должна погибнуть в страшных угрызениях совести Ричарда, когда он, наконец, достигнет престола. Преступления привели ее к гибели, как преступления имели результатом и падение старшей линии Ланкастеров. Только новая династия может принести мир и политическое величие Англии.

Эта династия взойдет на престол с Генрихом VII, потомком младшей линии Ланкастерского дома, в лице Джона Соммерсета боровшейся с герцогом Ричардом Иоркским.

Победа Генриха VII, Ричмонда, над Ричардом III и восшествие его на престол изображается в Шекспировской трагедии "Ричард III", но уже "Третья часть Генриха VI" забегает вперед и предсказывает новую династию. Генрих VI пророчествует маленькому Ричмонду, что ему предстоит возсоздать новый разцвет английской державы, и он называет этого случайно встреченного им мальчика "надеждой Англии". Дед королевы Елизаветы таким образом как бы становится законным наследником и Генриха V, победителя при Азинкуре он как бы призван царствовать над сыном Генриха V преступно слабым, но добрым Генрихом VI. На самом деле Генрих Ричмонд приобретет право на корону Англии тем, что женится на дочери Эдуарда IV из Иоркской династии, но автору нашей трилогии очевидно хотелось сблизить его потомков именно с той линией Ланкастерского дома, из которой вышел национальный герой, сюзеренный владыка не только Англии, но и побежденной силой английского оружия "прелестной Франции".

трагическому единству события истории Англии удалось, конечно, не без целого ряда натяжек и отступлений. Автор нашей трилогии далеко не придерживается точной исторической правды. Эдмунд Мортимер, томящийся согласно нашей трагедии в темнице и сообщающий Ричарду Иоркскому о его правах на корону, вовсе не был в действительности дядей Ричарда и умер спокойно на свободе, вовсе не во враждебных отношениях ко двору. Еще более отклоняются от истины наши драматическия хроники относительно Ричарда Глостера, брата короля Эдуарда IV. Он родился в 1452 году и следовательно в Сент-Албанской битве (1455 г.) никакого участия принимать не мог. Он находился в то время на континенте при дворе своей сестры герцогини Бургундской. В Англию он прибыл лишь девятнадцати лет в 1571 году, когда брат его, король Эдуард IV, вновь вернулся в Англию, чтобы окончательно утвердиться на престоле.

Такое же вольное обращение с историческими фактами позволяет себе наша трагедия и в сценах возстания Джэка Кеда. Эта ненависть народной толпы против всех грамотных людей заимствована из рассказа того же Голиншеда о более раннем возстании Уота Тайлора.

И вспомнилась автору нашей трагедии эта черта движения 1381 года конечно не спроста. Тут, в произвольном обращении именно с этими историческими фактами, мы увидим совершенно ясно, по какому направлению стремился автор в интерпретации событий, каковы те жернова, которые перемололи их в его воображении.

Джек Кед интересовал автора наших трагедий не сам по себе. Он в полном смысле слова - личность эпизодическая. Обстоятельства этого народного возстания даже не "смежный сюжет", как борьба Тальбота с Иоанной д'Арк в "Первой части". Джэк Кед - только показатель дезорганизации, анархии, наставшей в Англии. Сбыточны или нет мечты о всеобщем равенстве, которыми он увлекает толпу, нашему драматургу было совершенно не важно. Дело не в них, дело в отношении их к государственности, разрушенной виною стоящих во главе государства личностей. Разрушение государственности - главная вина тогдашних недостойных правителей Англии, и чем важнее для благоденствия родины принцип государственности, чем пагубнее его разрушение для национального величия, тем значительнее и ужаснее преступление правителей. И в этих целях государство и встало в воображении автора в ореоле культурности, в этих целях Джэк Кед и его сообщники и задуманы именно разрушителями образованности. Может быть человеку, увлеченному идеями гуманизма, культурность и образованность и казались гораздо важнее и выше всеобщого блага и всеобщого равенства, но изобразил он государственный порядок оплотом гуманитарных сил страны для целей своей собственной, исходящей из основного собственного замысла интерпретации исторических событий. В центре этого замысла стоят не народные массы, как это случится гораздо позднее в "Кориолане" Шекспира, в центре его личности правителей, главная задача которых - поддержание государства и главная вина - разрушение этого государства.

естественно стремление преувеличить их влияние на ход событий, поставить исторические факты в более твсную зависимость от чисто личной судьбы героев.

"французской волчицей" и определяющей собою все действие "Второй части". В существе дела эта Маргарита Анжу такая же эпизодическая личность, как и Джэк Кед. Интерес также сосредоточивается не на ней самой. Она лишь вящий показатель слабости короля Генриха, лишь причина падения Гомфри Глостера, лишь орудие в руках епископа Винчестерского. Оттого автору вовсе не важно было, чтобы она погибла смертью трагического возмездия, но ему нужно было непременно преувеличить политическое значение брака с нею короля Генриха, ему нужно было непременно наделить Маргариту такими чертами, которые оправдывали бы её название "французской волчицы". И вот, для этого, если на самом деле Маргарита стала женою Генриха еще за два года до смерти героя Тальбота, то в нашей трагедии, наоборот, женитьба на "французской волчице" представлена основным горестным событием, наступившим вслед за гибелью национального героя, оплота английского господства во Франции. Чтобы очернить Маргариту, придуман также и весь этот роман с Суффольком, хотя никакого следа его нет в исторических источниках, доставивших факты нашей трагедии.

И фигура "французской волчицы" нам в высшей степени важна.

Она дает нам указания и на то, почему в наших трагедиях так преувеличено значение личности. Маргарита Анжу представляет собою ту характерную черту всего замысла "Генриха VI", по которой его можно поставить в историко-литературную перспективу. Маргарита Анжу ведь - это царица Тамора из "Тита Андроника", это королева Изабелла из "Эдуарда II" Марло. И рядом с нею такой же характер навеянного манерой Марло, героя носит и Тальбот. Критики, отмечавшие часто указанные сходства героев "Генриха VI" с героями Марло, обыкновенно указывают на сцену между Тальботом и графиней Овернской, как на типично Марловскую сцену. Марловских слабых королей напоминает и Генрих VI "играющий в ритора". Сцена, когда Иоанна д'Арк напрасно прибегает к заклинаниям адских сил, также пародирует соответственную сцену из Марловского "Доктора Фауста". В словах Иоанны д'Арк рыцарю Люси, пришедшему за трупом Тальбота, можно видеть и прямой намек на Марловского "Тамерлана". Ведь этот "турок, обладающий пятьюдесятью двумя царствами", над которым подсмеивается Иоанна, и есть Тамерлан.

Историко-философская проблемма о событиях английской истории от смерти Генриха V до восшествия на престол Тюдоров разрешена на почве того трагического миропонимания, какое складывалось y передовых английских драматургов в конце 80-ых и в начале 90-ых годов шестнадцатого столетия.

риторику действующих лиц, через потрясающий ужас наступающей в конце действия катастрофы, эта идея, лежавшая в основе трагедий римского ритора Сенеки, произвела в то время целый переворот в драматическом искусстве. Это она породила кровавую трагедию вроде "Испанской трагедии" Кида, вроде старого Гамлета-мстителя - вероятно того же Кида, вроде приписанного Шекспиру "Тита Андроника". Сенековское влияние составляет одну из наиболее важных для эволюции драматического творчества черт и трагедий Марло. Манера Сенеки принесла с собою и то стремление к драматическому единству, которое отразилось в елизаветинской драме известной стройностью замысла, борющейся с преобладанием в ней чисто повествовательных элементов.

Борьба эта до некоторой степени сказывается и в "Генрихе VI". Мы видели, что, несмотря на хаотичность действия, в нем все таки сказывается попытка трагического объединения событий. И чем дальше мы подвигаемся в истории Генриха VI, тем более ростет это стремление к объединению, к некоторому хотя бы единству.

И когда к трем частям "Генриха VI" прибавится еще "Ричард III" Шекспира, это стремление осуществится. "Ричард III" уже несомненно сенековская трагедия. Единство не нарушается даже "смежным сюжетом". Идея возмездия руководит всем ходом действия. Герой трагедии, Ричард Глостер, наделен всеми чертами преступного героизма. Фигура взята уже из повествования Мура, и её зловещий, страшный трагизм ведет его через все глубины преступления к неотвратимому и заслуженному наказанию. Историческая проблемма уже почти забыта; трагическое миросозерцание не только влияет на её разрешение, - оно уже совершенно вытеснило ее и как бы заслонило ее собою. Этот Ричард Глостер, заменивший в "Третьей части Генриха VI" "французскую волчицу", как будто высвободился из тяготевших над ним оков исторического повествования, чтобы встать теперь перед нами во всем величии своей дерзающей, трагической натуры.

Фигура Ричарда Глостера, третьяго сына Ричарда Иоркского, которая вырисовывается в последней части "Генриха VI" и во всю ширь и глубь использована в "Ричарде III" Шекспира подводит нас к вопросу, который еще вовсе не был до сих пор затронут и на котором однако всего более останавливалось внимание шекспирологов, каждый раз как заходила речь о нашей трилогии. Именно фигура Ричарда Глостера поможет нам подойти к вопросу о том, кто же автор драматических хроник о Генрихе VI.

Если "Генрих VI" вошел в первое издание произведений Шекспира и более раннее и несколько иное, менее обработанное и слабое издание последних двух частей этой трилогии также называет их автором великого драматурга, то есть и еще косвенное доказательство принадлежности ему этих трагедий. В 1592 г. умирающий Грин в своем прощальном злобном памфлете: "Грош мудрости, купленный за миллион раскаяния" предостерегает своих собратий драматургов против каких то новичков. "О, не доверяйте им, восклицает Грин, потому что между ними есть один взлетевший высоко ворон, разукрашенный нашими перьями, он думает, что способен сплести такой же торжественный белый стих, как любой из нас, и как истый Iohannes Factotum, считает себя единственным потрясателем сцены в нашей стране". Этот "Потрясатель сцены", конечно, не кто иной, как Шекспир, имя которого означает по английски: потрясатель копьем, и выражение "сердце тигра, скрытое под шкурой актера" пародирует слова Ричарда Иоркского королеве Маргарите в "Третьей части Генриха VI". Таким образом Грин несомненно считал эту пьесу шекспировской и из его едкой саркастической заметки можно судить о том, что эта трагедия именно и выдвинула молодого Шекспира, как драматурга.

Однако несовершенство в художественном отношении наших трагедий, их очень часто плохие стихи заставили целый ряд критиков сильно заподозрить принадлежность их автору "Отелло" и "Гамлета".

В самых словах Грина уже заключается как будто намек на то, что не один Шекспир - создатель этой трилогии. Действительно, зачем называет Грин Шекспира вороной, "украшенной нашими перьями"? Он как будто хочет приписать и себе самому и некоторым из своих собратьев авторство прогремевшей пьесы. Мы видели также, что целый ряд её сцен представляет собою сколок с трагедий Марло. Еще больший повод сомнениям в этом смысле подают ранния издания "Второй и Третьей частей" нашей трилогии, вышедшия анонимно. Их текст также значительно рознится от текста, известного нам по собранию сочинений Шекспира. Невольно думается, что Шекспир только переделал более ранния пьесы, только приложил к ним свою гениальную руку. В самом создании их участвовали и другие драматурги, и особенно в более слабой первой части роль этих сотрудников была, по-видимому, очень значительна.

Сомнения эти разрешались различно.

"Первой части борьбы" и "Истинной трагедии" - Грина или Марло, a Шекспиру приписывали только их дальнейшую переработку в пьесы, известные нам по изданию произведений Шекспира. Такого же мнения держатся и представители новейшей английской школы шекспирологов. Фэрниваль, следуя за г-жею Ли, считает, что даже в переработке "Первой части борьбы" и "Истинной трагедии" вместе с Шекспиром работали Грин и Марло. Так же думает и новейший биограф Шекспира Сидней Ли, склоняющийся только скорее в сторону Грина и Пиля, как сотрудников великого драматурга. Подобные взгляды исходят главным образом из наблюдения над стилем, при чем каждый раз как то или иное выражение напоминает манеру Марло или Грина, соответственная сцена относится на их счет. Все перечисленные шекспирологи как будто не допускают возможности того, чтобы молодой Шекспир подражал более старым драматургам, находился под их влиянием, и Грин называл его "вороной, украшенной нашими перьями" именно потому, что узнавал в нем ученика и подражателя.

Рядом с указанным взглядом на происхождение нашей трилогии очень давно была предложена другая гипотеза. Еще Шлегель, Ульрици, Найт и Делиус приписывали всю нашу трилогию Шекспиру и вышедшия анонимно: "Первую часть" и "Истинную трагедию", a равно и "Две части" считали "воровскими изданиями", наскоро записанными во время представления и поэтому дающия нам не более ранний текст этих трагедий, a только её извращенный текст. И такого взгляда придерживаются многие современные шекспирологи. Таково мнение Женэ, Охельгаузера и Брандля. Ведь и Фэрниваль, считавший, что в создании "Первой части" и "Истинной трагедии" Шекспир совершенно не участвовал, признает, однако, что сцены с Джэком Кедом возникли под его влиянием, a Сидней Ли приписывает ему и четвертую сцену II акта "Генриха VI, часть первая", где изображено зарождение спора "белой и алой розы".

Шекспир часто переделывал старые пьесы. Если его задушевный, столь дорогой ему "Гамлет" возник из переделки "Гамлета" Кида, то конечно легко предположить, что в ранней молодости он воспользовался уже существовавшими пьесами. И если и "Гамлет" несколько раз переделывался Шекспиром, то разве не надо счесть весьма правдоподобным, что и в молодости он отделывал свои пьесы и после того, как оне были изданы. Сидней Ли справедливо полагает, что принялся за эту работу Шекспир для новой постановки на сцену своей трилогии.

A ведь трилогия эта имела громкий успех. Это мы хорошо знаем по отзывам Наша и Грина. И из слов Грина, мне кажется, нельзя не заключить, что именно это раннее произведение Шекспира и выдвинуло его среди прочих драматургов. В сравнении с последующими его произведениями, "Генрих VI" кажется, разумеется, слабым, хаотичным, слишком увлекающимся риторикой, грубым и подражательным. Он неизмеримо ниже и "Эдуарда II" Марло. Но в нем уже содержится зерно истинно-шекспировского драматического замысла. Своей "Третьей частью" "Генрих VI" уже подводит нас к одной из знаменитейших исторических трагедий великого сердцеведа-драматурга.

"Генрихе VI". И это не прибавка, не надстройка над вышедшими раньше "Второй частью" и "Истинной трагедией" или "Обеими частями" - Ричард Глостер принадлежит самому замыслу этих трагедий. Ради создания его автор нашей трилогии насилует факты истории, отступает от Голиншеда и Голля, которым он часто слепо верит, и тут вдохновляется описанием этого лица y Мура. Тут чувствуются личные художественные искания.

И Ричард Глостер был необходим автору нашей трилогии по самому общему историко-философскому запросу, лежащему в основе всей трилогии. Ричард Глостер, этот бич Ланкастерской династии, это детище междоусобий и борьбы за престолонаследие, оказывается и змеенышем, выросшим на лоне Иоркской династии, погубившим и ее самое и своими титаническими преступлениями узаконивший новый государственный переворот - появление новой королевской династии - восшествие на престол Генриха VII, Ричмонда, деда королевы Елизаветы. Ричард III - это тот исторический поршень, которым приведены в движение события, определившия появление на престоле Англии "победительницы великой Армады", этой "морской девы, царствующей на Западе", как назвал Елизавету Шекспир в своем "Сне в летнюю ночь".

Были или нет y Шекспира сотрудники при создании "Генриха VI", оделся ли он павлиньими перьями Марло и Грина, не только подражая их манере и на них учась драматическому творчеству, несомненно одно: этой огромной, неуклюжей, но широкозадуманной трилогией он впервые "взлетел высоко" и взлетел не как ворон, a как орел.