Зимняя сказка (Шекспира)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Зимняя сказка (Шекспира) (старая орфография)

Источник: Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 4, 1904.

На ряду с "Цимбелином" и "Бурей", "Зимняя сказка" принадлежит к группе так называемых "романтических" драм Шекспира, возникших в последние годы его драматической деятельности. Между тремя названными пьесами очень много общого: сказочное и отчасти фантастическое содержание, спокойное и уравновешенное настроение, стремление к примирительному исходу и т. д. Здесь автор не раскрывает перед нами, как в своих великих трагедиях, мрачной глубины потрясенного страстью духа, фатально идущого к ужасной и неизбежной катастрофе, не приводит в содрогание раздирающими стонами изстрадавшагося сердца. Мягкий и ровный колорит спокойствия, ясности и примирения с жизнью отличает все три пьесы. Оне как будто освещены ласковыми лучами догорающей вечерней зари.

Высокопоэтическая и глубокая содержанием "Буря" занимает среди этих пьес первое место и принадлежит вообще к числу наиболее художественных творений гениального драматурга. Скромнее место, занимаемое "Зимней сказкой". Она не блещет выдающимися драматическими достоинствами, не поражает глубиною философского содержания, не покоряет читателя мощной силой высокого вдохновения. Тем не менее, "Зимняя сказка" - одна из привлекательнейших пьес Шекспира, исполненная истинной поэзии и художественного очарования. Погрешая против правил драматической техники, эта пьеса, однако, отличается полною выдержанностью тона и производит цельное и вполне художественное впечатление. В некоторых сценах Шекспир достигает здесь высочайших моментов своего творчества. Кроме того, пьеса богата метко очерченными женскими характерами. Гермиона, Пердита и отчасти Паулина - превосходные воплощения положительных женских типов, сияющих блеском душевного благородства и нравственной красоты.

"Зимняя сказка" дошла до нас в первом издании драм Шекспира 1623 г. in folio. Никаких других изданий не сохранилось. Для определения времени её написания изследователями принимаются во внимание внутренния и внешния доказательства. Внутренния доказательства, a именно: особенности стихосложения и близкое сходство нашей пьесы с "Бурей" - заставляют отнести "Зимнюю сказку" к последним годам драматического творчества Шекспира. Этот вывод подтверждается и внешними доказательствами. В дневнике некоего д-ра Формана значится, что он видел "Зимнюю сказку" на сцене театра "Глобус" 15 мая 1611 г. С другой стороны, нам известно, что эта пьеса была разрешена к представлению сэром Джорджем Боком, который вступил в исправление своих обязанностей цензора, как указал Мэлон, не ранее августа 1610 г. Таким образом, первое представление "Зимней сказки" должно относиться к осени 1610 или к весне 1611 г. К тому же времени мы должны отнести и происхождение пьесы. В последнее время Эшли Торндайк высказал интересное соображение в пользу того, что пьеса была написана Шекспиром в первые месяцы 1611 г. Можно думать, что танец сатиров в IV действии "Зимней сказки" представляет из себя подражание так назыв. "маске" Бен Джонсона "Оберон", представленной впервые 1 января 1611 г. Таким образом, по мнению Торндайка, "Зимняя сказка" не могла быть написана ранее этой даты (См. Jahrbuch der deutschen Shakespeare-Gesellschaft за 1901 г.).

Сюжет "Зимней сказки" Шекспир заимствовал из повести "Дораст и Фавния", принадлежащей перу одного из талантливейших его предшественников - Роберта Грина. Она была напечатана в 1588 г. и в продолжение нескольких лет выдержала более 14 изданий, которые свидетельствуют о её необыкновенной популярности.

Повесть Грина, написанная модным тогда "эвфуистическим", манерным и риторическим стилем, начинается многословным разсуждением о гибельных последствиях ревности, "самой ужасной из человеческих страстей". Иллюстрацией этой мысли является первая половина повести, в которой три главных действующих лица: Пандосто, король Богемии (у Шекспира Леонт, король Сицилии), его жена Беллария (у Шекспира Гермиона) и Эгист, король Сицилии (у Шекспира Поликсен, король Богемии). Соединенные узами тесной дружбы с детских лет; Пандосто и Эгист продолжали сохранять между собою наилучшия отношения и после того, как сделались королями двух различных и далеко отстоящих друг от друга стран. После многолетней разлуки Эгист решился посетить своего старого друга Пандосто и "прибыл на корабле к берегам Богемии" (sic). Гостеприимству Пандосто не было пределов. Желая угодить мужу, Беллария отнеслась к дорогому гостю с чрезвычайным радушием, вниманием и предупредительностью. Чтобы гость не скучал, она старалась занимать его беседами и прогулками в то время, когда Пандосто был занят государственными делами, Но такой образ действий, принятый Белларией с самыми чистыми намерениями, возбудил подозрительность в её муже.

"Принимая во внимание красоту своей жены Белларии, привлекательность и доблесть своего друга Эгиста, a также то, что любовь стоит выше всех законов", Пандосто стал испытывать муки ревности. Внимательно следя за поведением Белларии и Эгиста, он старался найти доказательства их виновности. Ослепленный ревностью, он укрепился в своем подозрении и воспылал местью. Орудием её он избрал своего "виночерпия" Франиона (у Шекспира - Камилло), от которого и потребовал, чтобы он подсыпал яд в кубок короля Эгиста. Франион долго старался успокоить Пандосто и доказать полную неосновательность его черных подозрений, но все его усилия были напрасны. Тогда Франион прибег к хитрости: притворно согласившись исполнить поручение короля, он предупредил Эгиста об угрожавшей ему опасности и вместе с ним бежал тайно в Сицилию. В глазах Пандосто это бегство послужило лишним доказательством несомненной виновности Эгиста. Отомстить Эгисту не представлялось теперь никакой возможности: король Сицилии был могущественный монарх, женатый "на дочери русского императора" и имевший много союзников. По этому свирепый гнев Пандосто обрушился на беззащитную Белларию. Несчастная королева была разлучена с горячо любимым и многообещавшим сыном Гаринтером (у Шекспира Мамиллий) и брошена в тюрьму. Там y нея родилась дочь. Известие об этом, как подтверждавшее подозрение о связи Белларии с Эгистом, привело Пандосто в настоящее бешенство: он приказал, чтобы мать вместе с ребенком была сожжена заживо. Только усердные просьбы придворных, горячо любивших свою прекрасную и добрую королеву, заставили короля изменить свое жестокое решение. Королеву он решился подвергнуть публичному суду, a к новорожденному младенцу остался безпощаден: по его приказанию, ребенок был положен в лодку и пущен в открытое море.

На суде Беллария держалась с большим достоинством, красноречиво защищала себя и требовала, чтобы для решения её дела был спрошен Дельфийский оракул. По настоянию приближенных, Пандосто снарядил посольство в Дельфы. Ответ оракула гласил следующее: "Подозрение не есть доказательство; ревность - плохой судья; Беллария - целомудренна; Эгист - безупречен; Франион - верный подданный, Пандосто же изменник; его дитя невинно, и король должен остаться без наследника, если то, что потеряно, не будет найдено". Решение Аполлона заставило короля раскаяться в своем безумии и просить прощения y Белларии. Все кончилось бы всеобщим примирением, если бы не пришла неожиданно печальная весть о внезапной смерти единственного сына королевской четы. Беллария не вынесла нового горя и умерла скоропостижно. Пандосто пролежал без чувств три дня, a когда пришел в себя, хотел лишить себя жизни от горя. Придворные едва удержали его руку. Устроив торжественные похороны жене и сыну, Пандосто с тех пор каждый день плакал на их могиле.

Так оканчивается первая часть повести Грина, соответствующая первым трем действиям "Зимней сказки". Во второй части повести, более обширной, чем первая, рассказывается история того несчастного ребенка, который, по приказанию Пандосто, был отдан на произвол ветра и волн.

Два дня утлый челнок носился по морю, пока не был выброшен на песчаный берег Сицилии. Здесь случайно набрел на него один пастух, искавший заблудившуюся овцу, и взял ребенка на воспитание. Кошелек с золотом, найденный им при ребенке, сделал его зажиточным человеком. Он и его жена привязались к своей приемной дочери, которой они дали имя Фавнии (у Шекспира - Пердита). Через шестнадцать лет Фавния превратилась в очаровательную девушку, слух о которой достиг даже до сицилийского двора. Однажды Дораст (у Шекспира - Флоризель), единственный сын короля Эгиста, во время охоты, которая была его любимым занятием, встретился с Фавнией, когда она, по обыкновению, выгоняла своих овец и в наряде пастушки, с венком из цветов на голове, походила на богиню Флору. Молодые люди влюбились друг в друга со всем пылом юности. Ради Фавнии Дораст был готов отказаться от престола, который он должен был наследовать, и сделаться простым пастухом. Предвидя препятствия со стороны Эгиста, молодые люди решились бежать в Италию, при помощи одного старого слуги Капнио, который снарядил для них корабль. Но вместо Италии, буря прибила корабль "к берегам Богемии", где влюбленные скрылись в глухой деревушке. Однако, слух о прибывшей красавице достиг до Пандосто. Он пожелал увидеть Фавнию и влюбился в нее, не подозревая, что она его родная дочь. Между тем Эгист, случайно узнавший о местонахождении своего сына, послал в Богемию послов с требованием вернуть Дораста в Сицилию, a его спутников, в том числе и Фавнию, казнить. Разгневавшись на Фавнию за то, что она отвергла его преступную любовь, Пандосто был готов исполнить требование Эгиста, но пастух, мнимый отец Фавнии, открыл тайну её находки и представил вещи, которые доказывали, что молодая девушка - дочь Белларии и Пандосто. Повесть оканчивается рассказом о свадьбе Дораста и Фавнии и о смерти Пандосто, который, мучимый укорами совести за свое преступное поведение по отношению к Эгисту, Белларии и дочери, покончил жизнь самоубийством.

Сравнивая "Зимнюю сказку* с новеллой Грина, мы, прежде всего, замечаем, что Шекспир изменил имена всех действующих лиц и переменил место действия. Пандосто y него назван Леонтом, Эгист - Поликсеном, Беллария - Гермионой, Фавния - Пердитой, Дораст - Флоризелем и т. д. Трагическая часть новеллы Грина, история ревности Пандосто, происходит в Богемии, a любовная идиллия Дораста и Фавнии - в Сицилии. У Шекспира наоборот: ревнивого Леонта он сделал королем Сицилии, a подозреваемого им Поликсена, отца Флоризеля, - королем Богемии, где и воспитывается Пердита. Трудно предположить, как делают это некоторые комментаторы, чтобы эта перемена места действия была результатом определенного умысла со стороны Шекспира; скорее можно думать, что поэт не придавал большого значения географическим указаниям новеллы Грина, так как задумал свою пьесу в совершенно сказочном стиле, не считающемся с точностью в именах и названиях.

Из других действующих лиц новеллы Грина Шекспир сохранил Гаринтера, сына Пандосто, и выводит его под именем Мамиллия, уделяя ему в пьесе гораздо более места, чем автор новеллы. Королевского виночерпия Франиона и старого слугу Капнио, помогающого бегству Дораста и Фавнии, Шекспир слил в одно лицо придворного Камилло, который таким образом явился связующим звеном между первою и второю частью пьесы. Затем Шекспир создал самостоятельно три лица, на которых нет никакого намека y Грина: энергичную Паулину, её слабого мужа Антигона и веселого, оригинального плута Автолика.

того, сделал любовную идиллию только прелестным эпизодом своей драмы, занимающим четвертый акт, a центр тяжести пьесы перенес на анализ ревности Леонта и её губительных последствий.

Пандосто y Грина не только ревнивец, но также тиран и сластолюбец. Шекспир придает своему Леонту только один недостаток - ревность и освобождает его от других. Поэтому он совершенно выпускает возмущающий нравственное чувство эпизод любви Пандосто к Фавнии. С тактом истинного художника он оставил от всего этого эпизода только один облагороженный и измененный намек, который он вложил в уста Пердиты, обращающейся к Леонту с такими словами:

                              Государь,

У вас в глазах, мне кажется, сквозит

Чрезчур оттенок юности, и вам

Пока она жила, чем на меня.

Ревность Пандосто носит y Грина трагический характер: она является причиною смерти его сына, жены и, наконец, его самого. Шекспир, назвавший пьесу "Зимней сказкой", должен был найти примирительный исход, как более приличествующий сказочному содержанию. Его Гермиона только считается всеми за умершую, a на самом деле скрывается в продолжение шестнадцати лет y Паулины. Эффектная сцена с мнимой статуей Гермионы, оживающей на глазах мужа и дочери, принадлежит вполне Шекспиру {Этот эпизод мог быть навеян рассказом Овидия о мраморной статуе Галатеи, оживающей под страстными взглядами Пигмалиона, который ее изваял. Больте указал на сходный с шекспировским мотив в одном голландском произведении (Jahrbuch der d. Shakespeare-Gesellschaft за 1891 г.).}. Развязка пьесы ведет к всеобщему примирению, прощению, радости и счастью: Леонт возсоединяется с простившей его Гермионой, Пердита выходит замуж за Флоризеля, a Паулина - за Камилло. Три счастливых пары завершают действие комедии.

Таковы важнейшия изменения, сделанные Шекспиром. Укажем еще на некоторые подробности, доказывающия искусство драматурга при обработке новеллы. Во многих случаях Шекспир гораздо лучше, чем Грин, мотивирует действие. Так y Грина Пандосто раскаивается немедленно после того, как ему стало известно решение оракула. У Шекспира же Леонт в своем безумстве доходит до того, что не верит словам оракула, и только внезапная смерть Мамиллия производит в его душе спасительный переворот. У Грина Мамиллий умирает только в силу прорицания оракула, Шекспир же мотивирует смерть мальчика болезнью, постигшею его вследствие тоски по невинно-оклеветанной матери. Действие слепого случая Шекспир нередко заменяет сознательною волею людей. Так y Грина челнок с новорожденным младенцем случайно прибывает волною к владениям Эгиста. У Шекспира-же Антигон сознательно везет ребенка в Богемию, думая, что богемский король его настоящий отец. Точно также y Грина буря случайно заносит Дораста и Фавнию во владения отца молодой девушки; y Шекспира же Флоризель и Пердита попадают в Сицилию по воле Камилло, страстно желавшого вновь увидеть давно покинутую родину. Самое бегство молодых людей в новелле мотивировано очень слабо; в пьесе же оно вполне нам понятно, так как вызвано угрозами Поликсена против сына и его возлюбленной (Д. IV, сц. 3). Кстати следует заметить, что вся превосходная сцена сельского праздника в IV действии вместе с примыкающими к ней комическими эпизодами - есть вполне самостоятельное прибавление Шекспира.

"Englische Studien" 1878 г.), и вслед за ним Р. Бойль (Shakespeares Wintermärchen und Sturm, St.-Petersburg 1885 г.) указывают польско-литовское сказание, основанное на исторических фактах и представляющее несколько пунктов сходства с содержанием шекспировской пьесы. В этом сказании фигурируют ревнивый муж герцог Мазовии Земовит, его невинно-оклеветанная жена Людмила, рожденный ею в тюрьме сын Генрих, обреченный герцогом на смерть, но спасенный доброй женщиной Саломеей, втайне воспитывающей его и т. д. С другой стороны, Карл Фриз недавно указал на одну нидерландскую драму XV в. "Abel spel van Esmoreit", имеющую значительное сходство как с новеллой Грина, так и с "Зимней сказкой" (см. Neuejahrbücher für das klassische Alterthum, Geschichte und deutsche Literatur, 1900 г. t. VI). Здесь ревнивцем является, как и y Шекспира, король Сицилии, заключающий жену в тюрьму по подозрению в неверности. Её сын Эсморейт, похищенный тотчас же после рождения и воспитанный при дворе Дамасского короля, влюбляется в королевскую дочь Дамиету, от которой узнает о своем происхождении. Вернувшись в Сицилию, он убеждает короля в невинности королевы, вследствие чего последняя освобождается из тюрьмы и прощает мужу. В поисках за Эсморейтом Дамиета приезжает в Сицилию. Пьеса оканчивается свадьбой молодых людей.

В этой нидерландской пьесе нельзя не заметить большого сходства с "Зимней сказкой". В обеих мы находим оклеветание королевы Сицилии и заключение её в тюрьму, удаление и счастливое спасение ребенка, любовную идиллию в далекой стране, возвращение юной пары и реабилитацию королевы.

Приведенные факты приводят к заключению, что, кроме новеллы Грина, Шекспир был знаком с какой-нибудь другой версией широко-распространенного сказания о несправедливо оклеветанной жене. Одно из подобных немецких сказаний выводит героиней "дочь русского царя" ("Deu Tochter des Königes von Reuzen". См. v. d. Hagen, Gesamtabenteuer, II). Припомним, что у Шекспира Гермиона называет себя "дочерью русского императора". (У Грина - на русской принцессе женат Эгист, соответствующий Поликсену y Шекспира).

Некоторые комментаторы находят в "Зимней сказке" также и автобиографический элемент, приводя её содержание в связь с возвращением Шекспира в родной Стратфорд в последние годы его жизни и испытанными им при этом впечатлениями. (Ср. вышеназванный этюд Бойля R. Воуlе, и V. Berger, "Wie das Wintermärchen entstand", Hamburg 1903). Примирение с женою, которую надолго покинул он во время своей лондонской жизни и её увлечений, радость возстановления нарушенной семейной жизни, удовольствие видеть в своей дочери Юдифи молодую цветущую девушку, поразительно напоминавшую его жену Анну Гесвэ в эпоху его романа с ней, - все это нашло себе так или иначе отражение в отношениях между Леонтом, Гермионой и Пердитой, в спокойном колорите пьесы, как бы обвеянной свежим дыханием сельской природы, и в её примирительном исходе. Нельзя не заметить, что в одновременных с "Зимней сказкой" пьесах - "Цимбелине" и "Буре" - речь идет также о примирении и возсоединении разлученных надолго членов семейства. С другой стороны, в обрисовке характера Мамиллия, осужденного на преждевременную смерть, как бы чувствуется скорбь Шекспира по безвременно погибшем, горячо им любимом сыне Гамлете.

"Зимней сказкой" Шекспир намеренно подчеркнул сказочность и полуфантастичность её содержания. Кроме того, в самом тексте пьесы несколько раз Шекспир старается внушить читателю мысль о таком характере пьесы. Разсказывая о признании Пердиты дочерью короля, придворный замечает: "В один час совершилось столько чудес, что не воспеть их даже балладным стихотворцам"... "Новости, которые выдают за истину, до того подходят на старую сказку, что им трудно поверить" (д. V, сц. 2). Разсказу о судьбе Антилона, разорванного медведем, предпосылается замечание: "Тут дело становится опять похоже на сказку, которой все еще осталось что рассказать, несмотря на то, что доверие к ней кончено, и никто не хочет ее слушать" (ib.).

Как в сказке, место действия не имеет здесь большого значения: оно происходит "в некотором царстве, в некотором государстве", и читателю в сущности совершенно безразлично, называется ли эта сказочная страна Сицилией, Богемией или как нибудь иначе. "Морской берег" Богемии приводил в смущение многих комментаторов. Составлялись всевозможные гипотезы для объяснения этой географической ереси, заимствованной Шекспиром y Грина. Одни думали, что слово Bohemia попало по ошибке вместо Bythynia (Ганмер), другие делали историческия справки, доказывающия, что владения короля богемского некогда простирались до Средиземного моря, третьи старались доказать, что под Богемией Шекспира мы должны разуметь страну "бойев", т. е. кельтов или галов (см. статью Kralik'a в Jahrbuch der deutsch. Shakespeare-Gesellschaft за 1901 г.). Но все эти старания реабилитировать географическия познания Шекспира вряд ли уместны. Эта сказочная "Богемия" с её морским берегом вполне гармонирует с общим сказочным складом всей пьесы, которая изобилует всякими анахронизмами и несообразностями. Несмотря на греческия имена, трудно сказать, к какой национальности и к какой религии принадлежат действующия лица. На ряду с Дельфийским оракулом и языческими богами, упоминается также и о "пуританине, который поет под волынку псалмы" (д. IV, сц. 2). Гермиона - дочь русского императора, хотя она современница Дельфийского оракула, a её мнимая статуя изваяна Джулио Романо - итальянским художником эпохи Возрождения, и т. д. По справедливому замечанию Брандеса, все это только усиливает в нашем впечатлении сказочный характер пьесы. Этот сказочный характер должен служить исходною точкою для суждения о драматической технике "Зимней сказки". Придирчивые немецкие критики, в особенности Бультгаупт (Dramaturgie der Klassiker), упрекают Шекспира за более эпический, чем драматический склад его пьесы, за то, что она искусственно разделена на две, имеющия мало между собою общого части, между которыми проходит целых шестнадцать лет, и т. п. Но все эти обвинения отпадут сами собою, если мы припомним, что, по замыслу самого Шекспира, эта пьеса есть не столько драма, сколько драматизированная сказка. Кроме того, в "Зимней сказке" есть несомненное единство в настроении и тоне, оставляющее цельное и вполне поэтическое впечатление. "Подобно тому, как картина, изображающая довольно чуждые одна другой группы, может представлять единство в сочетании линий и в гармонии красок, точно так же в расчлененном действии драмы может быть нечто в общепоэтическом смысле родственное, что можно было-бы назвать духом или основным тоном драмы, и этот дух или основной тон с уверенностью проведен здесь" (Брандес).

"Зимняя сказка" похожа на музыкальную симфонию с патетическим началом, идиллически-шутливой серединой и трогательно-примирительным окончанием, которое заключает пьесу гармоническим аккордом.

Патетическую часть этой драматической симфонии составляют три первых действия. Тема её - страсть ревности. Этой страсти Шекспир касался в целом ряде своих драм: в "Отелло", "Цимбелине", "Троиле и Крессиде" и, наконец, в "Зимней сказке" - и всякий раз изображал ее в особых оттенках и y людей с различным характером. Наряду с Отелло, Яго, Постумом и Троилом мы должны поставить Леоната. Как ни различны они по своему характеру, темпераменту и общественному положению, страсть ревности сближает их всех друг с другом. Сравнение Леонта с Отелло напрашивается само собою. Можно сказать, что оба героя представляют два противоположных полюса губительной страсти. Отелло от природы чужд ревности; простой, доверчивый и благородный, он совершенно лишен мнительной подозрительности. Нужна дьявольская ловкость злобного Яго и роковое стечение обстоятельств, чтобы отравить его здоровую натуру гибельным ядом ревности. Заразившись этим ядом, он страдает мучительно, невыносимо, страдает не как эгоист, возмущенный посягательством других на принадлежащее ему добро, но как возвышенный идеалист, утративший веру в любимую женщину и в возможность счастья и убедившийся, что жизнь его навеки разбита.

"Отелло": "ревность не нуждается в поводах, люди ревнуют часто без всяких поводов, a потому, что ревнивы". (Акт III, сц. 4). Он от природы склонен к ревности, носит яд её в собственной душе, поэтому ему не нужно никаких Яго, никаких вдохновителей и и подстрекателей. Ревность нападает на него внезапно, как ураган, и овладевает всецело всем его существом, все подчиняя своей тлетворной власти. У него гораздо менее поводов быть ревнивым, чем y Отелло: против него говорит старинная дружба с Поликсеном, продолжительная счастливая жизнь с безупречной Гермионой, убеждения окружающих лиц, старающихся его образумить и т. д. Но все безсильно перед его страстью ревности, "этого чудовища, создающого пищу, которой само питается" ("Отелло", д. III, сц. 3).

Взрыв его страсти, вспыхнувшей "без всяких оснований, кроме диких, безумных подозрений" (д. II, сц. 3), тем сильнее и разрушительнее, что он человек, избалованный своею королевскою властью, гордый своим саном и необыкновенно самоуверенный. Неистовствуя против Гермионы, он напоминает нам Лира, который осыпает проклятиями Корделию. Противоречия Паулины и других приближенных еще более подливают масла в огонь его бешенства. Его упорству нет пределов:

                              Если я

Ошибся в основаньи, на котором

Построил эту мысль - то и земля

Ничтожный мячик школьника!

                              Скорее вы

Успеете остановить движенье

Советом, словом, клятвой ту нелепость

Которой он проникся. Он уверен

В ней, как в себе, и будет защищать

Ее до самой смерти.

                              чтоб успокоить

Сомнения невежд, которых глупость

Не хочет видеть правды.

Поэтому, когда ответ оракула оказывается не в его пользу, он доходит до того, что обвиняет его во лжи. Нужно было сильное нравственное потрясение, чтобы образумить зарвавшагося безумца. Карающую десницу бога он видит в смерти Мамиллия и в похожем на смерть обмороке Гермионы - и в душе его происходит крутой перелом. Чем более неистовствовал он ранее, тем глубже теперь его раскаяние. Много лет сокрушается он в своем грехе и страданием очищает и облагораживает свою душу. Разставаясь с ним в конце пьесы, мы видим его отрешившимся от своих недостатков и возрождающимся к новой жизни.

и отрицательным явлением. Он не злодей, для которого нет ничего святого, a человек, заразившийся ревностью, как болезнью, которая находит самую обильную пищу в его природном предрасположении и в общем складе его самоуверенного, своенравного и властного характера. В своем ослеплении он доходит до крайних пределов несправедливости и жестокости, но стоило ему лишь прозреть, как он начинает искупать свои преступления жгучими слезами искренняго раскаяния.

Если Леонт не похож на Отелло, то и жертва его безумной ревности, Гермиона, имеет мало общого с Дездемоной. Гермионе совершенно чужды отличающия Дездемону страстность, неосмотрительность и слабость. В вихре любви Дездемона последовала за Отелло, не размышляя, и тайно повенчалась с ним. Из слов Леонта мы узнаем, что Гермиона долго думал прежде, чем решиться соединить его судьбу с своею:

По истеченьи трех тяжелых

И длинных месяцев, успел достичь я

Того, что ты решилась дать мне руку,

вполне!

С большою осмотрительностью и серьезностью совершив такой важный в жизни шаг, она уже на веки остается идеальной и безупречной женой своего избранника. Спокойная, уравновешенная и стойкая, она не теряется, подобно Дездемоне, под градом несправедливых обвинений. Дездемона была бы не в состоянии публично защищать себя с таким удивительным самообладанием, с таким благородным и гордым сознанием своей правоты. Никакия оскорбления, никакия страдания не в состоянии сломить твердости её высокой души, соединяющей сильную волю с мягкой женственностью:

Не видя слез в глазах моих, и сами

Что я полна той благородной скорби,

Которая, упавши раз на душу,

Томит ее и жжет с такою силой,

Что не залить потоком горьких слез.

"Зимней сказки". Гермионе не страшны угрозы после того, как с потерей детей и любви мужа она потеряла все:

                              Оставьте ваши

Угрозы, государь! - того, чем вы

Хотите запугать меня, желаю

Душевно я сама! Мне жизнь не радость...

"подруга короля, владевшая полцарством, дочь монарха, мать полного надежд прекрасных сына" - теперь "столько же несчастна, сколько прежде была чиста". У нея жестоко оторвали последнее дитя и бросили на смерть "еще с невинными устами, увлаженными невинным молоком".

Не о жизни, a o спасении своего доброго имени думает оскорбленная и измученная жена и мать:

                              Я не прошу

За жизнь свою: она мне тяжела,

Как горе, от которого всем сердцем

Честь перейти должна и на потомство -

Ее хочу спасти я.

В такую бездну несчастья погрузила нелепая ревность Леонта эту "прекраснейшую женщину из всех, когда либо деливших с мужем счастье". (Д. V, сц. 1). "Кротче самой благости, добрей невинного младенца* (Д. V, сц. 3), с очами, сиявшими "ярче небесных звезд" (ib.), Гермиона - олицетворение женственной грации и мягкой приветливости, соединенных с высоким благородством и силою души. Она из тех женщин, которых "нежным поцелуем легче сдвинуть на сотню миль, чем вынудить ступить их шаг крутою мерой" (Д. I, сц. 2). Паулина не далека от истины, когда говорит Леонту, что "если-б собрать со всех живущих женщин все лучшия их свойства, чтоб создать одну на диво миру - и тогда она бы не сравнялась" с Гермионой. (Д. V, сц. 1).

совершенством. Её характер выставлен нам с пластичностью, законченностью и рельефностью очертаний изящной мраморной статуи, в виде которой она выступает в последнем действии.

и справедливости. Она напоминает благородного Кента, играющого такую же роль перед лицом самовластного короля Лира. В своей чрезмерной горячности она даже вредит делу, раздражая еще более короля, не выносящого противоречий, но затем она содействует тому, чтобы в Леонте заговорил долго заглушаемый голос совести. В её уста Шекспир влагает высокия слова, в которых нельзя не видеть его личного убеждения: "еретик тот, кто поджигает костер, a не тот, кто на нем горит" (Д. II, сц. 3).

За патетическою частью "Зимней сказки", выдержанною с начала до конца в серьезном тоне, без всякой примеси комического элемента, следует очаровательная пастораль, рисующая чистую юношескую любовь Пердиты и Флоризеля.

Предшествует ей и сопровождает ее ряд комических сцен, в которых главная роль принадлежит Автолику. Это чрезвычайно оригинальная личность, не имеющая подобной себе в драмах Шекспира, человек на все руки, проныра и плут, обманщик и весельчак. Прежде чем сделаться профессиональным вором, он переменил много занятий: "ходил с обезьяной, был разсыльным при суде, таскался с кукольным представлением блудного сына, a потом женился на жене медника"... (Д. IV, сц. 2). Со всем тем он сохранил в себе неистощимый запас юмора и остроумия.

Нежными, поэтическими красками нарисовал Шекспир привлекательный образ молодой Пердиты. Ей в сущности уделена одна сцена IV действия, изображающая сельский праздник, тем не менее характеристика этой очаровательной молодой девушки не оставляет желать ничего лучшого. Когда она впервые является перед нами, вся в цветах, похожая "на богиню Флору, предвестницу апрельских ясных дней", то мы вполне, так сказать, ощущаем справедливость слов Флоризеля:

                              Твой каждый шаг

То хочется внимать тебе всегда;

Поешь ли ты - то хочется, чтобы пела

При всех своих делах ты: при молитве,

При хлопотах в хозяйстве, при раздаче

То хочется, чтоб ты была волной

И двигалась всегда, не изменяя

Ни в чем своих движений. Словом, все,

Что ты ни станешь делать, даже в самых

Печатью чудной прелести, с которой

Становишься ты царственной во всем.

Отличительную черту Пердиты составляет соединение величайшей простоты и естественности с природною высотою души и наследственным царственным величием. Она не выносит ничего ложного и искусственного. Простые полевые цветы, которые она все знает наперечет со всеми их свойствами и с относящимися к ним приметами, ей гораздо милее и дороже, чем пышные оранжерейные растения. Она не желала бы иметь y себя левкоя и гвоздики, потому что "их махровость дана им не природой, a искусством". За то "ноготки, привыкшие ложиться за солнцем вслед, и также вместе с ним встающие в слезах", нарциссы, "чей бледный цвет цветет еще до ласточек", "первые подснежники", "буквицы, лилии, ландыши", представляют для Пердиты что-то близкое, родное, имеющее тесное отношение к ней самой. Образ Пердиты и рисуется нам не иначе, как среди душистых цветов, в которых она понимает толк не менее, чем несчастная Офелия. Но с этой очаровательной простотой и близостью к природе Пердита соединяет черты высокой, царственной натуры:

Все, что она ни скажет, дышет чем-то

В какой она живет.

Это сближает Пердиту с Гермионою. Между матерью и дочерью - родовые черты сходства, тонко проведенные Шекспиром. От Гермионы Пердита унаследовала не только величавое благородство, но и её твердость души, постоянство и энергию чувства.. Она так же безповоротно отдает свое сердце Флоризелю, как некогда Гермиона отдала свое Леонту. В постоянстве своего чувства убеждена она сама, убеждает и читателя:

                                        Горе может

Согнать румянец свежести со щек,

(Действие II, сц. 3).

Ошеломленная грубыми угрозами Поликсена, она молчит, но какая энергия звучит в её непосредственно за этим следующих словах:

                                        Я дважды

Была почти готова перебить

Над нашей бедной хижиной, какое

Сияет и над крышею его

Блестящого дворца.

И здесь видна в ней дочь Гермионы, хотя она "и не умеет красиво говорить и не может придумать лучших слов", как она выражается (Д. IV, сц. 3).

"не нужно приданного иного, кроме качеств её души", (ib.) и не может не увидеть в ней, подобно придворному Леонта - "созданье, прелестнее которого едва-ль когда нибудь лучи живили солнца". (Д. V, сц. 1).

Вместе с Флоризелем Пердита составляет "пару влюбленных, нежных горлиц, давших слово во век не разлучаться" (Д. IV, сц. 3). Если Пердита "ручается за слово этих горлиц", то и юный Флоризель вполне подъстать своей возлюбленной и также может постоять за себя:

                              Верь, что я

Весь твой, а не отца. Я не могу

Быть даже и своим, когда бы не был

Он считает "благословенным" навеки тот час, когда его сокол опустился на поле её родных. Вся слава и могущество мира, всякие таланты и превосходство над другими для него "не значат ничего без сердца этой девушки". Ни за какие сокровища он "не преступит клятвы верности", которую он дал ей. После угроз отца он "намерен пробивать сам дорогу к счастью". Прав старый Камилло, выражающий убежденье, что Флоризеля с Пердитой "может разлучить одна лишь только смерть".

Чистая любовь двух пылких юных сердец, предназначенных друг для друга, никогда не изображалась в более идеальном, поэтическом и вместе с тем более правдивом и чуждом всякой слащавости свете. Наряду с прелестной четой Пердиты и Флоризеля может быть поставлена только чета Миранды и Фердинанда в "Буре", представляющая также излюбленных детищ Шекспира, на которых покоится его нежный, отеческий взор.

"не много написано Шекспиром такого, чтобы равнялось полнотою, движением и изяществом четвертому акту "Зимней сказки". С ним соперничает, по поэтическим достоинствам, и пятый акт, похожий на заключительные, тихие и полные нежной мелодии, звуки вдохновенной симфонии. После изображения бурных порывов слепой страсти и после идиллической картины чистой, как кристалл, юношеской любви, поэт теперь чарует нас трогательными сценами семейной радости, примирения и возрождения к новой, более светлой жизни. Символом этого возрождения является статуя Гермионы, оживающая на наших глазах. Заключительная сцена принадлежит к лучшим страницам шекспировского творчества. Ничто не может сравниться с высокой поэзией и умилительной трогательностью того момента, когда Гермиона, считаемая за статую, сходит, при тихих звуках музыки, с пьедестала, безмолвно обнимает почти оцепеневшого от радости Леонта и дает материнское благословение восхищенной Пердите, падающей перед ней на колени.

Под впечатлением этой чудной сцены мы и разстаемся с "Зимней сказкой".