Поэма о городах (Часть первая)

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Пяст В. А., год: 1940
Категория:Поэма
ВЛАДИМИР ПЯСТ
ПОЭМА О ГОРОДАХ
песнь первая

Евгений Голубовский

"Бессмертье бросим и ему"

В 1823 году в Одессу, в ссылку, прибыл Александр Пушкин.

В 1933 году в Одессу, в ссылку, прибыл Владимир Пяст.

И те, и наши времена были еще "вегетарианскими", говоря словами Анны Ахматовой, которая любила Пушкина и которую высоко ценил и любил Пяст, - власти еще позволяли себе ссылать поэтов на юг, к Черному морю.

Еще несколько лет тому назад я бы написал, что имя Пяста безжалостно и противоестественно выпало, вычеркнуто из русской литературы. Но в 1989 году в Москве вышел журнал "Наше Наследие" с публикацией воспоминаний приемной дочери поэта Т.Ф.Фоогд-Стояновой и писем из Одессы В. Пяста в ОГПУ; в 1997 году "Новое литературное обозрение" переиздало подготовленную знатоком "серебряного века" Романом Тименчиком книгу мемуаров Владимира Пяста "Встречи", где в раздел приложений включена и его "Поэма в нонах"; одесское издательство "Друк" опубликовало подготовленное мной переиздание первой книги поэта "Ограда", а в Томске "Водолей" собрал его лирику...

И все же Владимир Пяст как поэт остается и сегодня, как принято было говорить,"вне литературного процесса". Между тем его творчество ценили Александр Блок и Николай Гумилев, Осип Мандельштам и Велимир Хлебников. Ему посвящали статьи, строки в мемуарах и, конечно, стихи. Строка, давшая название этому вступлению, взята из поэмы В.Хлебникова "Жуть лесная":

Сюда нередко вхож и част

Пестецкий, или просто Пяст.

В его убогую суму

Бессмертье бросим и ему.

Такие слова неистового Велимира дорогого стоят.

Владимир Алексеевич Пестовский (по семейной легенде, потомок польского королевского рода Пястов - отсюда и псевдоним) родился в Петербурге в 1886 году. Рано начал писать стихи. В "Записных книжках" А.Блок называет его в числе четырех ближайших друзей. Это не помешало Пясту разорвать отношения с Блоком, когда тот написал поэму "Двенадцать". Помирились они лишь весной 1921 года, когда изменились взгляды Блока на "тайную свободу". И среди тех, кто на руках нес гроб с телом Александра Блока, был Владимир Пяст.

Владимир Алексеевич не принял октябрьского переворота... Он занялся переводами, мемуарами, теорией стихосложения, даже шахматами и спортом...

До какой-то поры его не трогала власть. А затем - первая ссылка. Вторая - в Одессу. И в ссылках он вернулся к стихам, вернее, к поэмам.

Часть его архива спасла Надежда Яковлевна Мандельштам, там была и первая глава "Поэмы о городах".

Сейчас их экземпляры хранятся в Амстердаме у Т. Ф. Фоогд-Стояновой и в Одессе, у ее племянницы, сотрудницы Литературного музея, Анны Полторацкой. Представление о Пясте было бы неполным, если бы с любезного разрешения Анны Николаевны Полторацкой мы бы не публиковали первую часть "Поэмы о городах". Как Осип Мандельштам держал в памяти телефоны Питера, его улицы и мосты, так Пяст, где бы он ни жил, оставался петербуржцем, влюбленным в родной город.

Эта публикация, будем надеяться, станет продолжением изучения творчества В. А. Пяста, умершего от рака горла под Москвой в 1940 году. Думается, что в "Библиотеке поэта" когда-нибудь выйдет и том его сочинений.

г. Одесса

Владимир Пяст

Поэма о городах

Песнь первая

(вступительная)

О ПЕТЕРБУРГЕ - ЛЕНИНГРАДЕ[1]

1.

Григорий Гедеони пел Курбэ,
А я пою профессора Курбатова.
Wer "А" gesagt der muss auch sagen "B".
"Акме" сказав, ты скажешь и Ахматова.
Пускай ассоциации в зубах
Навязли, - не страшны на них атаки нам:
Мной будут петы Эрих Голлербах
И Эйхенбаум с тезкою Зубакиным,

2.

Нет, не Курбатовским учеником
По дебрям молодой
О Петербурге ныне я влеком
Ему - "Грозою дышащий июль",
Ему - слеза у Нового Голландского
"Пролета" пролита уж. И мою ль
Стопу не править по столпам Столпянского?

3.

Курбатов химик. У него пример
Прекрасен "установки" эстетической,
Но я - ленинградолог-пионер,
Нуждаюсь я в закваске политической.
Курбатов - малоохтенских церквей
Пленяется порталом, фризом, стенкою,
Ну а со мной - казармы не в свойстве ль
На улице, крещенной Короленкою?

4.

Не выбросил ли Тупикова дом
С его "Былым", проросшим после "Колосом",
Меня на свет, - в обличии худом
С длиннучим носом и гремучим голосом?
Со впадиною сверху, где висок
Венчается твердыней мозга, теменем,
Уже в утробе скомкавшего срок,

5.

В том доме многие на волоске
От смерти не бывали ль и впоследствии?
Но дула блеск, внезапный шок в виске,
Нажим курка, такое ль это бедствие?
Не там ли Щеголева компаньон
С собой покончил. Где отсюда следует,
Что, труд о Пушкине прервав, и он,
Пройдет пять лет, за спутником последует?

6.

Пусть от болезни все же дирижер
Широких взмахов - умер Паша Щеголев.
В свой час под сень сойдет и Ольга Форш -
А памятник достроит ли свой Гоголев?
Уйдет и сильный Алексей Толстой -
Вслед за своим, хоть временным, наперсником...
И Ремизов, и с этими, и с той
Порвавший, но оставшийся им "сверстником".

7.

Насупротив, лишь стукнет ему год
Буржуазии сын, на горе Друзиным
И неким прочим, двадцать лет живет
И маленький - кто скажет Пяст, кто Пяст,
А кто и Пес, не с бабушкою вместе ли
Шагает в первый ножками подъезд
С той улицы, что памятна о Пестеле?

8.

Библиотека, бабушка... Не мерк
Тот детский свет: и ныне снится заново.
Все прибрано в приемный день - четверг;
И Дукмасову ждем, и Матафанова,
Булатов, Шатов... не мадам ли Прейс?
"Сибирский винт" - игра однако Невская.
В перчатках Маря Николаевна Прейс
И Клеопатра Павловна Мажневская.

9.

И лестницами - тоже "винтовой"
У "склада"темного, а рядом с ванною
И кухней затрапезною второй,
Окрашенною "вохрой" деревянною -
С квартирным "низом" "верх" соединен,
Где утром папа "будится злодеями",
Где шкап "зеркальный" мною населен

10.

Естественник, каких уж он пород
К нам обезьяньих кличек ни приклеивал,
Не то игру: "А где у папы рот" -
Для нас довольно страшную затеивал.
"Где чресла, выя, уши, баки, нос?"
И сердце прыгало в груди у мальчиков,
Угадывавших "роковой вопрос",
Вслед за которым шел укус их пальчиков.

11.

Был тучен папа в сорок свои лет
А потому, что разорвал с гимнастикой.
В былые годы, правда, не атлет,
Он с акробатикой дружил и пластикой.
У Бергамаско часто цирковых
Снимая, чисто в три шара жонглировал
И были случаи - среди иных -
В трико, в очках фотографу позировал.

12.

Бумаги, впрочем, нет мне об отце
Писать запомнившиеся подробности.
Я в мать лицом, но от него в конце
И, новый Гете <...>
<...> когда б судьбой-индейкою
Не загнан был в жиры таких "фигур".
Чью жизнь ценили разве что копейкою.

13.

Бумага..."Мене, текель, уфарсин"
Рекламы электрической зигзагами
Прошедшие - буржуазии сын
Прочтет как весть о кризисе с "бумагами".
А я? Я в люльке часто лепетал
"Мунгага", по семейному преданию,
А первым словом - "деньги", тот металл,
Который тож способствует изданию.

14.

(Об этом, впрочем, после.) Папа, встав,
Двууглекислой соды с винно-каменной
Щепоткой кислоты в стакан смешав,
Без виски пил такoй напиток пламенный
И предлагает выбор нам: "Анчар",
Отрывки из "Полтавы", из "Клермонского
Собора" - так богат репертуар, -

15.

Весь Беранже (на русском) наизусть,
И Алексей... (ну, старший, разумеется)
Пускай перевалит за полдень. Пусть
Котлета к завтраку вторично греется:
Мы раньше пили наше молоко,
В нем булькая, как папа содой, булкою, -
А под стихи и с пищею легко
Расстаться, как и с утренней прогулкою.

16.

Не надрываясь наш отец служил,
Хоть не дерзил, но не был и молчальником.
Зато и умер, также, как прожил
Полжизни, только что столоначальником.
Он к службе, впрочем, как и ко всему
"Режиму" относился с уважением,
Но нехотя, а все-таки ему
Пришлось соприкоснуться и с движением.

17.

Quandmeme! Интеллигентский наш квартал
Покиньте для сугубо пролетарского.
Толстяк, а в Володарский он летал
Совсем чужой, сказал я, тех идей,
Что под полом точили нож губительский
На старый строй, - к породе он людей
Принадлежал "актерской", пусть "любительской".

18.

Спектакли их за Невскою текли
При обществе официальной "Трезвости",
И душу мне в шесть лет моих трясли,
Как грушу тряс я в шестилетней резвости.
Не утопить забвения реке,
Когда-когда пойду долиной Стиксовой,
Мой первый вылет на паровике
Из-под аркад громады Фредериксовой.

19.

Сначала первой улицей Песков
И "Младо-Невским" (ничего тут странного)
Несемся к Лавре... Там уж нет домов,
Одни сараи, церковь у Стеклянного;
"Тракт Шлиссельбургский", фабрики идут:
"Максвелл" и "Паль". Завод Судостроительный;
Варгунина, "Фарфоровый", и тут

20.

Запевала: Как на матушке на Неве-реке...
Хор: Как на матушке, на Неве-реке...
Запевала: На заводе-то на Фарфоровом...
Подпевало: Где по улице
Ходят курицы,
Свинки с боровом.
Запевала: На заводе-то на Фарфоровом,
Против пристани, значит, Торнтона
Хор: Против пристани, значит, Торнтона,
Подпевало: Где суконная
Ткань законная,
Первый сорт она.
Запевала: Против пристани, значит, Торнтона
Стоит зданьице театральное,
Хор: Стоит зданьице театральное.
Подпевало: Для любителей,
Местных жителей,
Идеальное...
Задевала: Стоит зданьице театральное
Хор: Там по праздникам представления.
Подпевало: Для охотников,
Для работников
Удивление.
Запевала: Там по праздникам представления,
и рабочий люд потешается.
Хор: И рабочий люд потешается...
Подпевало: И от пьянства-то,
От буянства-то,
Отвлекается.
Запевала: И рабочий люд потешается.
Только здание больно тесное.
Хoр: Только здание больно тесное.
Подпевало: Но уж труппа там
Из мужчин и дам
Расчудесная.
Запевала: Только здание - больно тесное,
А пожар случись- ах, опасное!
Хop: А пожар случись - ах опасное!
Да трагедии
Шли прекрасные...
Запевала: А пожар случись - ax, опасное,
Надо выстроить попросторнее.
Хoр: Надо выстроить попросторнee.
Подпевало: Надо сбор собрать,
Надо денег дать
Попроворнее.
Запевала: Надо выстроить попросторнee.
Богачи у нас больно жадные.
Хoр: Богачи у нас больно жадные.
Подпевало: Все великие
Люди - дикие
Плотоядные.
Запевала: Богачи у нас больно жадные.
Помогите нам, люди бедные!
Xор: Помогите нам, люди бедные!
Подпевало: Принимаются,
Собираются
Запевала: Помогите нам, люди бедные!
Вы пожертвуйте деньги медные.
Хор: Вы пожертвуйте деньги медные.
(Запевало и подпевало обходят, с шапками в руках,
слушателей.)
(А. Сердцев).

21.

Проходят годы, близя смерти срок.
Ты, торопясь, с читателем беседуешь,
И вдруг богатство в восемьдесят строк,
Отцом тебе оставленных, наследуешь.
Не Гете я, - Рабиндранат Тагор,
Хоть далеки мнe славные дела его,
Как маяки меж недоступных гор
На высотах массива Гималаева...

22.

Но у меня на Гималаях друг
(Как у того, кто пел о том с усмешкою)
С ним на свиданье, на пожатье рук,
Всегда медлительный, я не промешкаю.
Мне говорили ближние друзья
Что будет миг, не обознаюсь я,
Что этот друг отцом моим окажется.

23.

И Блок, кому синонимом ПОЭТ,
Меня на точку для дыханья трудную
Однажды ставя, записал "секрет",
Что зрит во мне традицию подспудную,
Которой суть вовеки не понять
Как paз певцам и рыцарям традиции:
Не в том она, чтоб был на месте "ять",
Не в неподвижности, не в эрудиции.

24.

За слишком лестное благодаря,
Я, друг без лести преданный покойного,
Весь в этой вот традиции горя,
Спешу очиститься от недостойного...
Но кроме той, подспудной; кроме той,
Что х-лучам подобна, волнам Герцевым,
Я подчинен традиции простой
Отца, подписывавшегося Сердцевым.

25.

Boт почему мой образец - Тагор,
К тому ж - из знаменитостей жонглер
Был чей родитель? Не Рабиндраната ли?
Положим, лису зелен виноград:
Жонглировать? - да ни за что на свете я
Не обучился б; я - Рабиндранат...
Лишь падкостью в стихе на междометия.

26.

Но разный (здесь зависимость от школ)
Смысл одному придать умею слову я.
И существительное, и глагол
"Жонглировать" - еще средневековые.
"Жонглерами" (об этом ряд страниц)
(Прочесть Фиц-Моррис-Келли не хотите ли?)
Тогда звалась - ну, скажем, каста лиц
Известных, как стихов произносители.

27.

Наш замкнут круг и ныне. Сосчитать
По пальцам можно - твердо и уверенно
(Bсe мимы - мимо!). Москвичей назвать,
Во-первых, двух: Шервинского, Чичерина.
А, во-вторых... Простите , не могу, -
Не подпущу к святому пирогу
Профессоров и остальных пирожников.

28.

А в Ленинграде, - как слюда да кварц
Со шпатом - весь состав гранита Невского, -
Их только трое: неизменный Шварц,
В истолковании Артоболевского;
А третью с ними рядом назову
(Тут попрекнут меня саморекламою)
Омельянович (видно, наяву,
Как и во сне, я брежу этой дамою).

29.

Хотя мне к этой в третий paз пришлось
Прибегнуть рифме (все больнее заново).
Я помещаю - только с теми врозь -
Еще двоих: Чернявского, Лузанова.
(А пол прекрасный, спросишь? Из него,
Хоть это выглядит всего жесточе, но...
Не называю ровно никого,
Пусть это будет полом сим проглочено.)

30.

Был и таким жонглером мой отец, -
"происхожденья" бегаю.
Признать бы в нем начало и конец
Его во всем и альфой и омегою.
Хоть, взяв девиз: "С наследственностью рви",
Всегда не тем, что был, хотел казаться я. -
Я внал, что от отцов в моей крови
Заложен дар - стихов импровизация.

31.

Как, молодясь, не смел я отрастить
Ни разу в жизни бороду и бакены,
Так и за то прошу меня простить,
Чтo я не стал соперником Зубакину.
Но как потенциально искони
Рос у меня "вторичный признак мужества",
Так дар отцовский холь я и храни,
Я б мог войти с Зубакиным в содружество.

32.

Кто дар какой от предков получил,
Тот перед ними падай на колени-ка!
Пускай вопрос Кольцов не изучил
И бродит вкруг да около евгеника,
Но перейдем (воздав науке честь)
О них рассказ имея предпочесть
Отцовым в области камены опытам.

33.

Ты будь премьер, отец! всегда играй
Лишь Фамусовых, а не Тугоуховских.
Мне деревянный помнится сарай
Пo типу Луна-парковых и Буфовских.
Княжны, на авансцену чередой!
Картавьте все про прелести <...>овы
А в публику - мотайся бородой
Длиннущий профиль режиссера Карпова.

34.

Кто публикой? Хоть вижу в первый раз
Спектакль и публику впервые вижу я,
Навек "врезается" разрез их глаз
Какой-то общий. Русые и рыжие.
Все чахлы, бледны. Невысокий рост.
Как будто здесь, в театре, средоточие
Другой породы. Но какой же? Прост
К загадке ключ: все зрители - рабочие.

35.

Для них играют "Горе от ума",
Как шло оно в Александринке - тьма
Десятков paз в то время довоенное.
Там Чацкий - Аполлонский - жен-премье.
Там Фамусов - "коронная" Давыдова.
Однако в императорской семье
Семье рабочей кто-то уж завидовал.

36.

И точно так, как в библии богач
У бедняка, овечки обладателя,
Отняв, зарезал бедную палач,
Лишь для того, чтоб угостить приятеля,
И в дивных Мей стихах его воспел
("Нафана притча"), так готовлю стих и я
Чтоб петь, как центр столицы не краснел,
Переманив с окраины Евтихия.

37.

Семидесятник и пропагандист,
Гордясь своей "Рабочею слободкою",
В круги "официозные" артист
Переходил нетвердою походкою.
Хоть клевета - "подписанный контракт"
"собой торговлей" не посмелa, но...
Но перелом свершился. Факт есть факт.
"Lejeuestfait", или "карьера сделана".

38.

В театре их лишь "Бедность не порок",
Одно я только видел представление,
Но полное о прочем в тот же срок
Себе сумел составить представление;
Не самый пир - веселая стряпня -
Вот чем успел по горло насладиться я:
Не миновала ни одна меня
"Варгунинских" спектаклей репетиция.

39.

Запала мысль счастливая - у нас
"Вести работу" Карпову ли в голову?
Библиотеку закрывали в час,
Когда мне веки закрывало олово.
Но тут-то стулья в абонентный зал
Из прочих комнат смело перетаскивай...
К шкапам прилавок! На него влезал
С улыбкой я, умильною и ласковой.

40.

Артисты в сборе. Карпов посреди.
(Молчалина) - как руку на груди
Ушибленную задержать приклеенно.
Он вместе с Софьей бухнется, вбежав,
"Кapeтy" с интонацией стремительно
"Подаст" за Чацкого. И брови сжав,
Перстом, с шипеньем, зал обводит зрительный.

41.

За ним я тоже: Tcc! да тш!. Но тут
За мною няня мамой посылается
И Карпова помощнику - капут:
Со своего "балкона" он "снимается"...
И слезы градом... Но прыжком одним
Евтихий здесь, и за меня петиция,
И снова я - душой и жестом - с ним!
Перед глазами снова репетиция.

42.

Лет тридцать с лишком минуло с тех пор,
Как он "являлся за дитя заступником":
Забыть про это - был бы мне позор;
Неблагодарный, был бы я преступником.
Дa, тридцать лет разъединяли нас
От той, с младенческим подъемом глаз
Моих молящих, злых и укоризненных.

43.

Но как старик шестидесяти лет
(Добавить надо: с хвостиком порядочным)
Меня узнал и взрослого, секрет
Уж навсегда останется загадочным.
Свое ли дело доброе любя,
Издалека за мной следил он? Или я
С младенчества не изменил себя,
Хоть изменил себе... вплоть до фамилии.

44.

В мой год счастливый черный день пришел:
С подругой, лучшею моей поэмою,
Мы праздничный устраивали стол,
Быв оба с ног до головы богемою.
Она взяла, мой продала жакет:
(Единственный, добавил бы, да надо ли?)
Его проев, мы оба в бездны бед,
Само собой, немедленно попадали.

45.

Мою подругу кто не назовет
Дней через десять выступленье ждет,
Мы на афише оба "перечислены",
А у меня засаленный пиджак,
Да "пясты" - правда - в клеточку прекрупную,-
И смены нет... и это как-никак
Нам делает эстраду недоступною.

46.

Мой пpoтотип Нерон, сожегший Рим
И прочими прославленный победами.
Быв император хоть куда, вторым
Себя Гомером мнил между аэдами;
Семнадцать лет строча и заслужив -
Чем не почетный? - титул "литератора",
Я, как Нерон, от бешенства чуть жив,
Когда во мне забудут декламатора.

47.

"Любитель или профессионал", -
Вопроса Карпов мне не задал праздного;
Моей подруги вовсе он не знал,
Но понял все из лепета бессвязного.
Ему тогда доверен был "Модпик"-
"Так как же вы?" и вытащил старик
Бумажку, оказавшеюся сотнею.

48.

На склоне дней его "склонял" paйон,
"Въездной" к тому, где жизнь бурлит "заставская";
И в девятьсот двадцать четвертом он
Жил на Гончарной, чей конец - Полтавская.
И обе, как колена дымовой
Глухой трубы, дорогой неизбежною
Вели туда, где двор был ломовой
Тележкина - и вот как раз в Тележную.

49.

Но лабиринту Лаврскому Пеан
В других местах поэмы полагается
Весь треугольник вплоть до Иоанн-
Предтечи сада вами прошагается...
Иль нет! IIодобный больший, чьим углом
Одним тупой Обводного с Можаевской;
Вершиной - не вокзал, Мурузин дом,
А третий стык - домина Полежаевской.

50.

Или еще пошире взять размах,
Пространства гимны складывать в стихах:
От Волкова - к Mypзинке и до Смольного.
До Мечниковскиx белых флигелей
(Он вечно жив, мой смертный путь в Полюстрово!),
До Беклешевки, замка Кугелей,
До Озерков, домэна Зубакустрова.

51.

До скаковых, мне выпавших, трибун,
До островов с невыпавшею Стрелкою;
До яхт "Крестовских", чей лихой табун
ToSea-Canal выходит Невкой мелкою.
До Голодая - резиденций Ге,
И Островского вдоль проспекта Малого,
Не миновав по выгнутой дуге
Hи Замирайло окон, ни Айналова,-

52.

К Смоленскому, гдс над крестом венок
И "в самом чистом, самом снежном саване"
Где почивает Александр Блок,
Твой гордый бард, мой город... И до Гавани,
Воспетой тем, перед которым "фронт"
"Единый" создан миром поэтическим,-
От зарубежных начиная фронд,
Кончая ВАППОМ, сплошь коммунистическим.

53.

Оттоль Косою линией спустись
К "кожевенно-заводской" территории,
И белой ночью в лодку сев, крестись
На флюгер серенькой Обсерватории.
Плыви Невой последний раз, баян,
Дивись, как встарь, на улицу Матисову,
Минуя "Сальный" и другой буян,
Круги вокруг устоев малых рек описывай.

54.

И опиши цилиндры всех цистерн.
"Гутуевским" пройдя до "Канонерского",
И радуги на отмелях из скверн
Текучих нефти и мазута мерзкого;
На порт взгляни и мимо. Пой шоссе,
Идущее от самого Калинкина,
И Автово, и Пущино, и все
"Деревни"... И споет тебе Волынкина.

55.

Куда-то вдаль проложенный трамвай,
И "город Будущего" воспевай,
Построенный у "Тракторостроительной"...
Воспой сверхисторический скачок
"Эксперимента" злого, но прекрасного,
Идя путем, где "Красный Кабачок"
В "Путиловца" преобразился "Красного".

56.

Пусть охлаждение земной коры
Поверхность "Поля" все еще "Горячего"
Не остудило и до сей поры -
Ты величайший подвиг не опорачивай.
Пусть не проспект "Тургеневский", пунктир;
И все "проспекты" были "перспективами",
Пятнадцать лет, преобразивших мир,
Оставят след морями и массивами.

57.

Твоим возможностям предела нет,
Коль определить их воображением;
Как встарь, к "Электросиле", взяв билет,
Лети с благоговейным уважением;
Как потому, что вещий афоризм
Как потому, что самый коммунизм -
Советов власть плюс электрификация;

58.

Так потому, что властна и горда
От дома в отдалении порядочном,
Шесть раз в неделю и Она туда
"Шестнадцатым" спешит беспересадочным.
Шесть утр в неделю, верен ей, и ты,
Вскочив на неизменное "одиннадцать",
Не устаешь - хотя "путем мечты"
К "Электросиле" электросилой двинуться.

59.

Пой "Детскосельской" по мосту проезд
Над Лиговской, здесь "астрономической",
Пой "Салолин", "Ленжет" или "Жиртрест",
Поставщика услады косметической.
И облетая "Петроград второй",
Когда крыла твоей спирали приданы,
Возьми "Рыбацким" на "Электрострой",
При прежнем строе чьи огни не виданы.

60.

Но по ночам они играют вьявь,
Во все глаза смотри на них, представь
И "Больший Ленинград", еще раздвинутый:
"Пороховые", "Мурино", "Юкки",
И те луга, где Ильичом накошено,
Шалаш в разливе у Сестры-реки, -
В грядущий город будет это вброшено!

61.

Теперь вернусь в мой "внутренний концентр",
Теперь займусь "Варгунинской" шаландою, -
С которой рядом находился центр -
Того, что с правом звали "пропагандою".
Спектаклей наших рьяный ритуал.
Наш занавес, над люком подававшийся,
Был только ширмой - кто бы сознавал?
Другой игры, в подполье развивавшейся.

62.

Но подсознаньем это и в мое
Впивалось детское благополучие:
Из всех дорог запомнил я ее
Паровиком,- а ведь бывали лучшие.
От грандиозных в центре площадей
"Эрмитаж" с трех лет водился мамой я),
Но ничего - (а вдалбливали ей!)
Не сохранила в детстве голова моя.

63.

В гирлянду "ставших с именем" актрис -
(Назвать одну Дестомб...) тогда "любительниц",
Вокруг театра вившихся, вплелись
Другие лица - строгие - учительниц.
Подвижниц, схимниц,- хоть отвергших крест;
Без пострига - обыкновенно стриженных
Мирского чуждых - к Гению тех мест
Всемирною историей приближенных.

64.

Отец мой бритый, Карпов с бородой,
Вся их любительская корпорация
Для той марксистской пьесы молодой
Была удобнейшая декорация,
На час, когда в "сценический прыжок"
Лачинов вкладывал свое старание,
И назначал рабочий их кружок
Невдалеке подпольное собрание.

65.

В такие дни усиленный наряд
И фараонов там, как говорят,
По подворотням набивалось здорово.
Все сыщики меж зрителей снуют
В толпе рабочих, празднично бесфартучной,
Тем создавая истинный "уют"
В Семянниковском или же на Карточной.

66.

Там сыщиков - хоть покати шаром,
Ушел за водкой фараон зевающий,
Да, память в девятьсот тридцать втором
Об этих днях "За Невскою" жива еще!
Но - за стеной Китайскою теперь,
Но - за экватором такого встретьте-ка,
Кто не слыхал бы имени в ту дверь,
Входившего, чуть щурясь, теоретика!

67.

Кто шел сюда с подходами марксистскими,
Что лишь за Невской - и нигде опричь -
Ищи ключей, что станут большевистскими.
Да, потому, что в результате сил,
Охват единый - ленинский! - вместил
Так совершенно практику в теорию.

68.

И потому - за тридцать восемь лет
Не больше двух сменилось поколений, но
А есть "Судостроительный", но "Ленина".
Другой завод гремит "Большевиком",
И огневым пейзажем феерическим
Сияет ночь, и не паровиком

69.

В том, что Россия - великанов трам,
Что Ленинграду - и только Петроградская
В нем сторона - хотя на малый грамм
Легла на чашу и игра их братская,
Рабочих масс развернутый "Обуховский",
Вина - и "пчел" - "партиек" - "трудовых",
И трутней с трубками, как Тугоуховский.

70.

Я чувствую финальный мой аккорд,
Притушен был, как будто с клавикорд
В "Старинный вечер", выточенный Вандою:
"Надсаживавшегося" "из Бордо"
Фатально мне напоминать "французика",
Мажорном оркестрованная музыка.

71.

Дa прогремела б должная хвала
Все родникам разлива Большевистского,
Нужна бы мощь совместная была
Иль концертировал бы вам солист
С такою пламенностью убеждения,
Какой владел один Франтизек Лист,
В год моего скончавшийся рождения...
И я за ней иду без принуждения.

* * *

[1] Печатается в авторской редакции.

Публикаторы А. Н. Полторацкая, А. Н. Катчук.