В осенний, холодный, но солнечный день
Бродил я по парку в Версале.
На мраморных старых ступенях дворцов
Увядшие листья лежали.
И шорох шагов в полумраке аллей
Тревожил покой сновидений
Старинного парка и тени былых,
Исчезших давно поколений.
Всё то же… По-прежнему мрамор статуй
Рисуется в воздухе чистом…
Да! Трудно, бродя по версальским садам,
Немного не стать роялистом.
Какое величье! Подобный размах,
Создавший такие чертоги,
Возникнуть мог только, когда на земле
Царили не люди, а боги.
Когда всемогущий «Roi le Soleil»
Сиял в одиноком сияньи…
Тогда на царей не бюджет, не народ -
Прекрасное время! Madame Ментенон
Сидела в Большом Трианоне,
Людовик же в самом Версале сидел,
Сияя величьем на троне.
Порою, наскучив сияньем своим
И ролью всесильного бога,
По этим аллеям в Большой Трианон
Он шел, чтоб развлечься немного.
Я видел там старый бильярд… Неужель
Случалось, что здесь, в Трианоне
Играл сам великий Roi le Soleil
В порфире своей и в короне?
О, если б придворным поэтом я стал,
Я б спеть попросил свою музу,
Как он высочайшей рукой отправлял
Торжественно «желтого в лузу».
Но я, coq le Dieu! - не придворный поэт!
Мне нравится это сиянье
Тогда лишь, когда его больше уж нет -
И этому есть основанья:
Из смертных тогда не пускался,
Когда здесь единственный солнце-король
Один, как сыр в масле, катался.
О, да! То был истинный лимбургский сыр -
И тонкий, и острый: прекрасный
Образчик сыров, отравляющих мир
Гниеньем и вонью ужасной.
Но эти французы толк знают в сырах -
Сыр гнил у них долгие годы
И подан был, наконец, как десерт
На пире народной свободы.
И съел с аппетитом французский народ
Свой сыр, и теперь в нетерпеньи
Сырам своим новым прогнить не дает,
А ест, лишь начнется гниенье.
В России наш сыр прогнивает давно
По разным дворцам и хоромам.
Как жаль, что наш вечно голодный мужик
Совсем не рожден гастрономом.
Но, впрочем, потребности можно развить
Когда его выжмет сперва капитал