"Зарево зорь"

"ЗАРЕВО ЗОРЬ"

Так называется последняя книга Бальмонта.

- Всем тем, в чьих глазах отразились мои Зори, отдаю я отсвет их очей,¹ - говорит он на первой посвятительной странице этой книги.

Сколько их, этих Зорь? Этих отсветов?

Кажется, это - десятая или двенадцатая по числу книга ² его стихотворений... Но не все равно ли?

Сегодня в Петербурге торжественно, всероссийски празднуется 25-летний юбилей литературной деятельности Бальмонта...

- Quelle blague! {Какая чепуха! (франц.).}

Разве можно говорить о "литературной деятельности" Бальмонта? Но я понимаю этот юбилей: это русская молодая поэзия празднует совершеннолетие; ей сегодня исполнилось двадцать пять лет.

Двадцать пять лет тому назад при звуке первых стихотворений Бальмонта она очнулась от того старческого сна, в который погружалась постепенно. Бальмонт был действительно заревом грядущих зорь... Мы - свидетели их.

Последние годы много говорилось о "падении" Бальмонта.³ Это так же неверно, как и то, что будто бы Бальмонт написал двадцать книг, что ему сорок пять лет, что он был влюблен "тысяча и три" раза...

Для Бальмонта нет времени, - того обычного времени, измеряемою минутами, днями и годами. Его время измеряется вечностью и мгновением. За эти двадцать пять лет он пережил только одно мгновение, создал только одно стихотворение, был влюблен только один раз.

Но это одно стихотворение он произносил с тысячами интонаций. спеша с влюбленной торопливостью заглянуть в зрачки тысячам людей, которых встречал на пути, точно каждому из людей, живущих на земле, по-иному хотел сказать то же слово.

Если нам кажется, что Бальмонт повторяется, то это - собственная наша вина, мы не хотим удовлетворяться тем стихотворением, которое создано лично для нас, и нескромно подслушиваем те, что он уже шепчет другим.

Однажды я решился спросить Бальмонта: считает ли он справедливыми слова Гете о том, что творчество начинается лишь там, где есть самоограничение?

Он же ответил мне: "Но если бы ты знал, сколько еще стихотворений я не захотел написать!"...

По этому ответу я понял, что для Бальмонта существуют совсем иные критерии, о которых не подумал Гете.

Свежих мгновений нам ветер навей...

Первая строчка верна, но вторая лжет. Бальмонт безысходно заключен в темнице одного мгновенья.

Бальмонт перевел Шелли, Эдгара По, Кальдерона, Уольта Витмана, испанские народные песни, мексиканские священные книги, египетские гимны, полинезийские мифы,⁴ он видел лишь отражение собственного своего лика в разных обрамлениях, из всех языков он создал один, свой собственный, а серая пыль библиотек на его легких крыльях Ариеля превращается в радужную пыль крыльев бабочки.

Бальмонт - самый дальностранствующий из всех русских поэтов: он путешествовал по Мексике, он посетил Египет... В настоящую минуту, когда мы празднуем "25-летие его литературной деятельности", он плывет где-то по границам Индийского и Южно-ледовитого океана из южной Африки в Тасманию, он ничего не знает о том, что Россия чествует его сегодня, а пакет с газетными вырезками догонит его не раньше, чем через полгода на каком-нибудь из океанских архипелагов.

И в то же время Бальмонт, конечно, не видал ни одной из тех стран, по которым он проехал. И если в его душе живет четкое видение земли, то, конечно, это какой-нибудь серенький пейзаж Владимирской губернии, воспоминание о русской деревне, пути к которой ему заказаны в его отдаленных странствиях.

Как бесконечно трогательно и наивно это воспоминание, написанное им в прошлом году в Египте:

И на той же самой странице он говорит: "Где бы я ни странствовал, везде припоминаю мои душистые леса. Болота и поля. В полях от края к краю родимых кашек полоса... И так чарующе, и так унывно-четко, душа поет: "Вернись. Пора"".⁶

Тот знак, которым однажды отметила Бальмонта "безглагольная" русская природа,⁷ никогда не сотрется из его сердца и не даст места другим видениям, в каких бы экзотических странах ни стремился бы он утолить вечную тоску своего изгнания. Для них у него есть слова привычно-драгоценные, бессильно-изысканные. Но только для русских равнин находит он те черты, те напевы слов, которых нельзя забыть, раз услыхавши. "Тоска степей" в его последней книге относится к тем изумительным стихотворениям, за которые можно простить сотни равнодушных страниц...

Что это? Как это сделано? Как достигнуто здесь то, что когда читаешь эти строфы, то не слышишь ни одного слова, но в ушах явственно звенит долгий степной напев... Это - чудо.

Мы можем как угодно бороться и спорить с Бальмонтом, можем, открывая новые и новые тома его произведений, изнывать от тоски, не находя своего стихотворения, можем отрицать его... Но он внезапно ослепляет нас гениальными строками и говорит:

Кто же Бальмонт в русской поэзии? Первый лирический поэт? Предтеча? Родоначальник? Выше он - или ниже других живущих?

На это нельзя ответить. Его нельзя сравнивать. Он весь - исключение. Его можно любить только лично...

- Зарево зорь...

"Утро России" (1912, 11 марта, No 59). Печатается по тексту этого издания. Рецензия на книгу: Бальмонт К. Д.

Еще до личного знакомства с Бальмонтом Волошин выступил с резкой критикой его переводов пьес Г. Гауптмана "Ганнеле" и "Потонувший колокол", включенных в сборник "Драматические сочинения Г. Гауптмана", изданный в 1900 г. книжным магазином "Труд". Это была первая статья, подписанная именем молодого Волошина. Она появилась в журнале "Русская мысль" (1900, No 5, отд. 2, с. 193--200) под заглавием "В защиту Гауптмана".

Впервые Волошин встретился с Бальмонтом в Париже в конце сентября 1902 г. Вскоре это знакомство перешло в многолетнюю дружбу. Через посредство Бальмонта Волошин вошел в круг русских символистов. "Податель сего письма, Макс Волошин, да внидет в дом Ваш, приветствуемый и сопровождаемый моею тенью", - писал Бальмонт Брюсову в рекомендательном письме (Париж, 7 января 1903 г.) (ГБЛ, ф. 386, карт. 76, ед. хр. 1). Волошин высоко оценил поэтическое дарование Бальмонта, выдающегося лирика русского символизма. До юбилейной статьи Волошина о Бальмонте писали многие: В. Я. Брюсов, А. А. Блок, Андрей Белый, К. И. Чуковский и другие; поэзию Бальмонта ценил М. Горький. Глубокий и яркий анализ поэзии Бальмонта мы находим в статье Аивевского "Бальмонт -- лирик" (1906). См.. Анненский Иннокентий. Книги отражений. М., 1979, с. 93--122. Одновременно с Волошиным на 25-летие литературной деятельности Бальмонта откликнулся в "Аполлоне" и газете "Речь" Вяч. Иванов. 11 марта 1912 г. в Петербурге состоялось торжественное заседание Неофилологического общества по случаю юбилея Бальмонта, на котором с докладами о творчестве поэта выступили видные ученые - Ф. А. Браун, Ф. Д. Батюшков, Д. К. Петров, Е. В. Аничков (их выступления, а также статьи о Бальмонте К. Ф. Тиандера и Вяч. Иванова напечатаны в кн.: Записки Неофилологического общества при имп. С.-Петербургском университете. 1914, вып. 7, с. 1--54).

"Песни мстителя" (1907) лишили Бальмонта возможности вернуться в Россию. Юбиляр находился весной 1912 г. в далеком плавании и не смог присутствовать на своем чествовании. Он вернулся на родину только в 1913 г., когда была объявлена амнистия по случаю 300-летия царствования дома Романовых.

Своеобразным дополнением к характеристике творческой личности поэта, данной в статье о "Зареве зорь", являются размышления Волошина в письмах к матери (январь--февраль 1914 г.) в связи с отношениями между Бальмонтом и Майей Кювилье (Кудашевой). 28 января 1914 г.: "Чем крупнее человек - тем он ближе - к "преступлению" (обществен<ного> закона), и чем сильнее в нем борьба - тем больше он нарушает разных "не", которых с общественной точки никак нельзя нарушать. Пример - Бальмонт. Он может родить глубокое негодование, но его нельзя осудить - потому что он сам весь горит, всегда горит". 15 февраля 1914 г. (в ответ на осуждение Бальмонта в письме Е. О. Кириенко-Волошиной): "...он действительный поят Божьей милостью. А я, например, зная о нем и худшее, все же люблю его как человека, больше чем поэта, т<ак> к<ак> как к поэту часто бываю равнодушен <...> Трагедия судьбы Бальмонта - это совершенно явно трагедия Дон-Жуана (конечно со всеми поправками расы, страны и эпохи). Разве ты осудишь искания и горения Дон-Жуана? <...> И потом конечно Бальмонт и теперь не знает, кто Майя на самом деле, потому что насколько он остро чувствует людей в отдельные мгновения, настолько же он мало понимает вообще. И совсем нельзя себе представить, какой призрак видел он на месте Майи и к какому созданному своей фантазией лицу он обращался и теперь обращается" (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 62).

Сам Бальмонт неизменно причислял Волошина к кругу самых близких для себя людей. В письме к Волошину от 3 февраля 1909 г. он признавался: "Кроме моих близких, у меня был единственный друг в Париже. Это ты, Макс. Более не говорю"; ср. его более позднее шутливое признание - в письме к Волошину от 20 июня 1914 г.: "Ты один из тех 3-х или 4-х мужчин, которых люблю братски и которые заставляют меня думать, что эта половина обитателей Земли не вся должна была бы мною быть истреблена, если б я имел силу Тамерлана" (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 231). Волошину посвящен сонет Бальмонта - "Максу" ("Ты нравишься мне весь, с своею львиной гривой...").

В 1915 г. Волошин написал также небольшую статью общего характера "Бальмонт", оставшуюся в рукописи (ИРЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 304).

¹ Всем тем ~ -- Волошин воспроизводит посвящение "Зарева зорь" (с. 3).

² Кажется, это -- десятая или двенадцатая по числу книга... "Зарева зорь" вышли следующие книги оригинальных стихотворений Бальмонта (не считая собраний сочинений и переизданий): Сборник стихотворений. Ярославль, 1890; Под северным небом. Элегии, стансы, сонеты. СПб., 1894; В безбрежности. Лирика. М., 1895; Тишина. Лирические поэмы. СПб., 1898; Горящие здания. Лирика современной души. М., 1900; Будем как солнце. Книга символов. М., 1903; Только любовь. Семицветник. М., 1903; Литургия Красоты. Стихийные гимны. М., 1905; Фейные сказки. Детские песенки. М., 1905; Стихотворения. СПб., 1906; Злые чары. Книга заклятий. М., 1906; Песни мстителя. Париж, 1907; Жар-птица. Свирель славянина. М., 1908; Птицы в воздухе. Строки напевные. СПб., 1908; Зеленый вертоград. Слова поцелуйные. СПб., 1909; Хоровод времен. М., 1909.

³ ..."падении" Бальмонта. -- Такой была общая реакция критики на поэтические сборники Бальмонта второй половины 1900-х гг., в которых отмечались самоповторения, длинноты, небрежное обращение с поэтическим словом, "отсутствие свежести вдохновения" (Брюсов о "Злых чарах") и неудачные попытки обновления творческой тематики ("Жар-птица", революционные стихи). Наиболее определенно и веско такую точку зрения высказал Брюсов в ряде статен о Бальмонте (см.: Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7-ми т. М., 1975, т. 6, с. 259--282). Исключительно резко отозвался о новейших книгах поэта Блок, расценивший их в статье "Бальмонт" (1909) как "нагромождение слов, то уродливое, то смехотворное" (Блок Александр. "Зарево зорь" было следующей за "Хороводом времен" (1909) поэтической книгой Бальмонта, завершенной за год до юбилея. "Я закончил новую книгу стихов, под названием "Зарево зорь". Это небольшие чисто лирические вещи, написанные за последние два--три года", - сообщал Бальмонт С. А. Полякову 3 марта 1911 г. (ЙРЛИ, ф. 240, оп. 1, ед. хр. 34). Реакция на "Зарево зорь" в литературном мире в целом была более благожелательной и приветственной, чем на предыдущие сборники Бальмонта.

⁴ Бальмонт перевел Шелли ~ полинезийские мифы... -- Ко времени написания "татьи Волошиным в переводах Бальмонта вышли отдельными изданиями сочинения Шелли (3-е изд. СПб., 1894--1895), Кальдерона (3 тома. М., 1900--1912), Эдгара По (3-е изд. М., 1911--1912), "Побеги травы" У. Уитмена (М., 1911), "Баллада Рэдингской тюрьмы" О. Уайльда (М., 1904), "Саломея" О. Уайльда (СПб., 1908), "Ищейки" Шарля Ван Лерберга (СПб., 1909; совместно с Е. Цветковской) и др., а также переводные книги: Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних (СПб., 1908); Из чужеземных поэтов (СПб., 1908); Змеиные цветы (М., 1910; переложения из мексиканской "священной книги" "Пополь-Вух"); Любовь и ненависть. Испанские народные песни (М., 1911).

⁵ Прекрасней Египта ~ -- Полностью воспроизводится стихотворение "Прекрасней Египта" ("Зарево зорь", с. 134).

⁶ "Где бы я ни странствовал ~ душа поет: "Вернись. Пора"". -- Цитируются первая строфа и две последние строки стихотворения "Где бы я ни странствовал..." (там же, с. 134).

⁷ ..."безглагольная" русская природа... -- Имеется в виду стихотворение "Безглагольность" ("Есть в русской природе усталая нежность...", 1900) из книги Бальмонта "Только любовь".

⁸ ...Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит. -- Волошин воспроизводит полностью стихотворение "Тоска степей (Полонянка степей Половецких)" ("Зарево зорь", с. 49).

⁹ ~ Вместе оденемся в зарево зорь. -- Первая строфа стихотворения "В зареве зорь" (там же, с. 22).