"Стихотворения" Ивана Бунина

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Волошин М. А.
Категория:Критическая статья
Связанные авторы:Бунин И. А. (О ком идёт речь)


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

"СТИХОТВОРЕНИЯ" ИВАНА БУНИНА

1903--1906. Изд. "Знания"

Когда ищешь примеров для освещения законов поэзии и искусства, то невольно обращаешься к французской литературе и к французской живописи.

Это не потому, что во французском искусстве была бы выражена полнее, чем где-либо, сущность человеческой души.

Наоборот - многое, что есть в нас, не только не выражено во французском искусстве, но даже органически недоступно восприятию латинского духа.

Нет, во французском искусстве есть всегда геометрическая упрощенность построений, которая облегчает задачи расчленения родов в искусстве; есть математическая схема, дающая строгий логический рисунок. Поэтому к французскому искусству мы прибегаем, как к школе.

Среди французских поэтов XIX столетия вполне точно наметились две группы: поэты-живописцы и поэты-музыканты.

Поэты романтической школы были живописцами. Музыки они не понимали и не любили.

"Из всех шумов музыка - это шум, наиболее неприятный и наиболее дорогой", - говорил, как передает легенда, Теофиль Готье. Но это не помешало ему (а может, даже и помогло) быть авторитетным музыкальным критиком.

Виктор Гюго мыслил образами. Представлявшуюся ему картину природы он искал раньше в быстром эскизе, сделанном тушью и кистью, а после облекал ее в слова.

Его литературные произведения можно шаг за тагом проследить в его рисунках.

Поэты "Парнаса" - Леконт де Лиль, Эредиа довели точность красочных свойств слова до крайних пределов.

Они писали густыми эмалевыми красками, подобными краскам Гю-става Моро.

Неведение музыки продолжалось до символистов.

Маллармэ и Верлэн поставили перед поэзией музыкальные задачи"

Маллармэ говорил:

"В наше время симфония заменила фреску".

Верлэн не любил рифмы, которую довели до совершенства Гюго в парнасцы.

Р. де Гурмон говорит про Гюго:

"Он берет два слова, далекие по значению, ударяет их друг об друга" как кимвалы. И этим достигает смутного и величественного смысла".

А Верлэн говорил:

"Рифму, как пятикопеечную игрушку, надо выбросить за окно".

В России это движение не было так раздельно.

И пластическая и звуковая сторона стиха развивалась одновременно.

Но музыка стиха лежит больше в характере русского языка, чем французского.

Поэтому инструментальная теория стиха, созданная Рене Гил ем, осталась теорией во Франции, а в России эти же идеи стали давно сущностью стиха, не будучи формулированы ни в одной теории.

-----

Это все вспоминается при чтении новой книги стихов И. Бунина.

Вся громадная работа музыкальных завоеваний в области русского-стиха совершенно чужда ему.

Будучи истинным и крупным поэтом, он стоит в стороне от общего движения в области русского стиха.

У него нет ритма, нет струящейся влаги стиха.

Стихи его, как тяжелые ожерелья из неровных кусочков самоцветных неотшлифованных камней.

Он рубит и чеканит свой стих честно и угрюмо.

Его мысль никогда не обволакивается в законченную и стройную строфу. Он ставит точку посреди стиха, подсекает полет ритма в.самом размахе.

Но с другой стороны, у него есть область, в которой он достиг конечных точек совершенства.

Это область чистой живописи, доведенной до тех крайних пределов, которые доступны стихии слова.

Большую часть книги занимают стихотворения, очень близкие тому тонкому и золотистому, чисто левптаковексшу письму, которым нам давно знаком автор "Листопада".

Застят ели черной хвоей запад,

Золотой иконостас заката.1

Но наравне с этой светлою и ясною грустью русского пейзажа у Бунина есть живопись ночная, хмурая, в темных тонах прозрачного хрусталя, налитого талой водой.

Драгоценность книги Бунина - небольшая поэма "Сапсан". Поэма угрюмой зимней ночи - русской ночи. Это чистая, строгая живопись. Штрих за штрихом, тон за тоном - точно тяжелые свинцовые капли черного ночного дождя. Ни одной яркой краски, ни одного сияющего слова, но каждое слово полно неумолимой верности и точности. И из-за слов встает огромная мистическая неизбежность пустынной ночи.

Человек убил стервятника - сапсана. К нему стал ходить волк.

Быть может, он сегодня слышал,
Как я, покинув кабинет,
По темной спальне в залу вышел,
Где в окна небеса синели,
А в черном небе четко встал
Чернозеленый конус ели
И острый Сириус блистал?..
... В безлюдье на равнине дикой
Мы оба знали, что живем
Ее таинственной, великой,
Зловещей чуткостью - вдвоем...
. . . . . . . . . . . И одной
Обречены печальной доле:
Стеречь друг друга в час ночной...2

Эта поэма как черный ствол одинокого дерева, с трагическим величием поднимающего свои короткие обнаженные ветви к серому небу. Остальные стихотворения - как опавшая разноцветная листва у его подножья.

-----

Большую часть книги занимают стихотворения восточные. Тут есть металлическая пышность и четкость сонетов Эредиа и та яркость красок, соединенная с законченностью пятен, которая поражает в константинопольских картинах Бревгинга. Но это все (несмотря на все живописные достоинства письма) восток внешний, восток форм и костюмов, тот стиль, который хочется назвать французским термином "orientale".

И только одно стихотворение из всей этой серии проникнуто для нас истинным откровением восточной души: это "Пастухи пустыни". В нем есть такие величественные, полные успокоением пустыни стихи:

Мы проводили солнце. Обувь скинем.
И свершим под звездным темно-синим
Милосердным небом свой намаз.
Пастухи пустыни, что мы знаем!
Минареты наших отчих стран.
Разверни же, Вечный, над пустыней
На вечерней тверди темно-синей
3

4 Точно эта школа интимного пейзажа захотела сжаться, отчеканиться, закристаллизоваться в стихе Бунина. И если мы не находим в нем плавного струящего ритма, которым живут современные русские поэты, то в его прерывистости и неторопливости бесспорно получил стихотворное обобщение многоголосый ритм тургеневских и чеховских описаний.

Примечания

Опубликовано в газете "Русь" (1907, 5 янв., No 5, с. 3). Печатается по тексту этого издания. Отклик на издание: Стихотворения 1903--1906 г. СПб., 1906 (третий том пятитомного собрания сочинений Бунина, выпускавшегося товариществом "Знание" в 1902--1909 гг., вышедший в свет 18 октября 1906 г.).

Признание за поэзией Бунина высокой пластической, живописной культуры и аналогии, прослеживаемые Волошиным между стихотворениями Бунина и творчеством французских "парнасцев" ("поэтов-живописцев"), были характерны для восприятия Бунина, поэта реалистической школы, в символистском кругу. Брюсов в рецензии на это же издание подчеркивал: "По духу Бунин ближе всего к французским парнасцам, чуждым жизни и преданным своему искусству. Поэзия Бунина холодна, почти бесстрастна, но не лучше ли строгий холод, чем притворная страстность?" (Весы, 1907, No 1, с. 71; рецензия вошла в книгу Брюсова "Далекие и близкие"). Отклик Брюсова был написан "без привходящих полемических целей" (см. вступительную статью А. А. Нинова к переписке Бунина и Брюсова: Литературное наследство. М., 1973, т. 84. Иван Бунин, кн. 1, с. 434--435) и этим отличался от суждений другого поэта-символиста, С. М. Соловьева, который в своей рецензии на эту же книгу Бунина усматривал за "совершенством формы" в ней "блеск фальшивого брилльянта" (Золотое руно, 1907, No 1, с. 89). На связь художественных образов Бунина с поэзией "парнасцев" указывал в рецензии на "Стихотворения 1903--1906 г." и Н. Я. Абрамович (Образование, 1906, No 12, отд. 2, с. 113--114). Вероятно, имея в виду эти отзывы, Бунин писал в "Автобиографической заметке" (1915): "Бросив через некоторое время прежние клички, некоторые из писавших обо мне обратились <...> к диаметрально противоположным - сперва "декадент", потом "парнасец", "холодный мастер"..." (Бунин И. А. Собр. соч.: В 9-ти т. М., 1967, т. 9, с. 265). Указывая на особое, уникальное место Бунина в современной поэзии, Волошин перекликался с Блоком, писавшим (в статье "О лирике", 1907) о том же сборнике стихотворений: "Цельность и простота стихов и мировоззрения Бунина настолько ценны и единственны в своем роде, что мы должны <...> признать его право на одно из главных мест среди современной русской поэзии" Собр. соч.: В 8-ми т. М.; Л., 1962, т. 5, с. 141).

Знакомство Волошина и Бунина восходит к московским встречам в середине 1900-х гг., случайным и мимолетным. Писатели регулярно общались только в январе-апреле 1919 г. в Одессе; в основном этой поре их взаимоотношений посвящен мемуарный очерк Бунина "Волошин" (Последние новости, Париж, 1932, 8 сент., No 4187), вошедший в его книгу "Воспоминания" (Париж, 1950). С сокращениями перепечатан в кн.: Бунин И. А. Собр. соч.: В 9-ти т., т. 9, с. 423--432.

1 ~ Золотой иконостас заката. -- Из стихотворения "Канун Купали" ("Не туман белеет в темной роще..."), открывающего книгу Бунина (с. 3).

2 Быть может, он сегодня слышал ~ Стеречь друг друга в час ночной... "зимней поэмы" "Сапсан" (с. 11, 12).

3 Мы проводили солнце ~ -- наш Коран! -- Из стихотворения "Пастухи" ("Тонет солнце, рдяным углем тонет...") (с. 178--179).

4 ...-- Ср. наблюдение Ф. Д. Батюшкова в рецензии на этот же сборник стихотворений: "Г. Бунин понимает все целомудрие истинного чувства, которое стыдится слишком пространных выражений душевных эффектов и охотно прячется за какой-нибудь прозаической подробностью будничной обстановки. Это напоминает приемы творчества Чехова" (Современный мир, 1906, No 12, отд. 2, с. 80).

А. В. Лавров



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница