Кентавры

КЕНТАВРЫ

В святки у нас на посиделках в карты играют, в монахи. Поздно расходятся. Нам страшно возвращаться. Мы, бывало, все отца просим:

- Папашенька, приди за нами. Барских собак боимся.

- Я и так устал, а еще за вами ходи.

Однако заходил, только рано, часов в двенадцать.

Под Новый год гадают. Ходят с чашкой к проруби, оттуда воду черпают и в чашку кольца бросают. С каждой песней вынимают по кольцу. Чье кольцо, тому то будет, что в песне поется.

- Папашка! Ты не знаешь, когда гадать станут. Лучше ты сегодня за нами не приходи. Мы сами придем.

Пели, играли. Стало поздно. Видим, ребята меж собой шушукаются. А ребята у нас - не дай бог, озорные. Ночью девка им не попадайся на улице.

Я говорю Дашке, сестре:

- Дашка, как бы чего не вышло! Уйдем потихоньку, нас и не заметят.

Вышли да прямо огородами, целиной, побежали к дому. Добежали до нашего одонья, спрятались туда, откуда батя старновку таскал, как крышу перекрывал.

- Давай, говорим, тут сидеть, поглядим, что на улице будет.

Вдруг толпа парней в проулок завернула, остановилась у Степановой избы. Василий Михайлин говорит:

- Вот что, ребята! Не мешать! Либо кузнецовскую Ульяшку, либо Параньку барскую, либо Наташку Федосьину поймаю и поймаю. Одна из них моя будет. Не хотят за меня замуж идти, а тогда сами проситься станут.

Дашка меня локтем в бок: - Слышишь, Ульяна?

- Поймает! Вот она, я-то!

- А я - Дашку Кузнецову,-- Федька Федосьин говорит.

А Дашка мне в ухо смеется:

- Как же! Так я тебе и далась! Как шибану, так с ног и слетишь!

А Федька Федосьин на ноги слаб. Прошка Серегин сказал:

Алешка Баландин Ваське Михайлину говорит:

- Ты девку Кузнецову (это меня, значит) не трожь. Она за тебя не хочет идти, а за меня, может, пойдет.

- Вот чертюка! Да ты с нею не справишься, она тебя заколотит! Ты себе Феньку лови, она тебе пара.

- Все одно! Хошь ты ее и поймаешь, она за тебя не пойдет. Я ее возьму.

- Врешь, тогда не возьмешь: людей стыдно будет.

- Чего стыдно? И ей я скажу: знаю, мол, что тебя силом взяли, и твоей вины тут нет. Все, как было, ей и расскажу.

А Сашка Чапельник говорит:

- Ребята, ведь за такие дела и в Сибирь засылают!

- Хо-хо! - Все засмеялись.

- Дура была девка на саму себя показывать!

Тут они пошли на улицу и стали с девками заигрывать. Какие девки посмекалистей, сейчас же стали по избам расходиться. Василий Михайлин видит, что девок уж немного осталось,-- давай Параньку ловить. А Паранька - резвая на ноги: как пустится к барскому дому! Он за ней, да никак схватить не может. А нам все из нашего одонья видно,-- хоть за тучками месяц, а тучки-то светят. У ворот стал он ее настигать: девка в снегу вязнуть стала. Вдруг из ворот батя мой; он тогда у барина в рабочих старостах служил и отчет ему сдавал. Васька и повернул назад. Паранька стоит, никак отдыхаться не может. Батя потом рассказывал,-- говорит ему:

- Дядя Илья, уж стыдно мне до чего, что ты видал, как ребята за мной гнались!

А он ей:

- Ты благодари бога, что повстречалась со мной.

А на улицу поглядеть,-- вихрь! Девки мчатся кто куда, парни за ними. Васька от барских ворот вернулся да за Наташкой припустил. Та - шасть в первые сени.

- Тетка Прасковья, дай попить! Что это пить захотелось. - А сама дрожит вся. - Как холодно! Озябла! - Бледная.

Прасковья домекнулась.

- Ты разденься, говорит, погрейся, я тебя потом провожу до двора.

Наташка потом сказывала:

- Уж я рада как была, что Прасковья меня приголубила!

- Кричи, кричи,-- себя же срамишь! Все знать будут. А мне не стыдно, я мальчик.

Она на ласку перекинулась:

- Прошенька, миленький, не губи ты меня!

- Говори у меня!

И потащил ее в проулок, к Степановым ометам. Что делать? Выскочить, на помощь кликать - самих же нас парни поймают. Лежим в соломе, дрожим и потихоньку плачем. На улице тихо стало, собрались мы вылезать. Вдруг слышим в проулке говор. Прошка с Катькой идут от ометов. Уж она-то плачет, заливается. А он ей:

- Чего плачешь? Как приду из солдат, сватать тебя стану.

Вот пришла весна. Пошли мы к мельнику на работу, плотину прудить. Мы с Катькой копаем землю. Понемножку из ямы, где землю копали, на луг выбрались, отошли от людей. Я Катьке и говорю:

- А вышла ты, Катька, всех девок розеватей!

- Чем я розеватая?

- Уж говори там. Небось мы все видели, знаем.

- Что вы знаете?

- А то! Говорили все: Катька Коломенская всех провористее, а вышла она всех девок розеватее.

- Да что вы видели? Спрятались где?

- Тогда, святками еще, на улице.

- Уу-у!.. Девушки! Неужели видели? Где ж вы были?

- В одонье нашем спрятались.

- Девушки, не сказывайте никому!

- Кабы сказывали, все бы уж знали. Ты видела, все девки расходиться стали. И тебе бы тогда идти нужно.

- Я нешто хотела. Уж как я плакала, как плакала тогда! А он божится, что, как из солдат придет, женится на мне.

- То ли женится, то ли нет.

У самой слезы на глазах.

А Прошке осенью жребий в солдаты не выпал, он домой и воротился.

- Что ж, говорит, дом мой бедный, а у Катьки всего много напасено: и одежи и обужи. Буду ее сватать.

Сосватал и женился. Счастье ее, что много себе приданого припасла. А то бы нипочем он на ней не женился.