| Автор: | Вересаев В. В. |
| Категория: | Рассказ |
СТЕПАН СЕРГЕИЧ
(Пунктирный портрет)
Сутулый человек с большой головою. Серая кожа на лице висит крупными морщинистыми складками. Но ему нет еще сорока лет, Он был профессор и даже неглупый человек. Имел ряд научных работ по истории Византии. Его монография о византийском историке Никите Хониате была подробно реферирована в немецком историческом журнале. Но изумительно было в нем полное молчание голосов тела, глубокое отмирание инстинктов. В обычной городской жизни это не так замечалось, но, когда приходилось видеть его среди природы, жутко становилось за человека, и возникал вопрос: если не спохватиться вовремя, не обратится ли и вообще человек будущего в подобную уродину? Само тело ничего ему не говорило. Все он должен был узнавать от других людей, от термометра, барометра и прочих инструментов.
Проснется ночью и не знает - выспался или нет. Как будто выспался, пора вставать. Посмотрел на часы,-- всего шесть часов утра. Заснул опять. А часы, оказывается, остановились. Спал до одиннадцати часов.
Карманные часы остановились, стенные сломались. А дело было на даче. Трагедия; не знает, когда лечь спать, когда вставать, когда есть.
За обедом на третье подали сырники. Степан Сергеич ел. Дочка Таня сказала:
- Из манной крупы.
Степан Сергеич нахмурился и отодвинул тарелку. Пришла жена Елизавета Алексеевна, на минуту уходившая в кухню. Он сказал хмуро:
- Лиза! Ведь ты знаешь, что я терпеть не могу манной каши. Зачем же ты заказываешь сырники из нее?
Елизавета Алексеевна изумилась:
- Как из нее? Из творога сырники.
Степан Сергеич прикусил губу. Верно. Из творога. И с аппетитом стал есть.
- Что я - пил кофе или только хотел пить?
- Не пил.
Выпил два стакана с бутербродами. Жена и свояченица расхохотались. Свояченица воскликнула;
- Ведь вы пили уже!
Степан Сергеич потемнел и враждебно взглянул на жену.
- Какие глупые шутки!
Весь день ходил хмурый, с тяжестью в желудке.
Двенадцать лет назад, во время свадебной поездки по Германии и Швейцарии. Выйдет из отеля купить папирос,-- а через пять часов шуцман приводит его из загородного леса, куда забрел, сам не знает как: заблудился. Совершенно лишен способности к ориентировке.
До 15 мая ходит в зимней одежде, после пятнадцатого - в летней, и ее уж не снимает, как бы ни было холодно.
В жилетных карманах - часы, шагомер, на террасе дачи - термометр и гигрометр, в столовой - барометр. Вышел на террасу, смотрит на термометр.
- Стоит надевать пальто?
- Да разве ты так не чувствуешь?
- Четырнадцать с половиной - не стоит.
Посмотрел на термометр. Было 12 градусов. Тогда он почувствовал, что ему холодно.
- (Сердито.) Куда же идти, если барометр упал до семисот сорока. Удивляюсь, что ты идешь, да еще детей берешь с собой.
Стояла ласковая, томящая теплынь. Получилась чудесная прогулка. Он, конечно, остался дома. Дождь пошел только утром.
Не замечает, что молоко прокисло, что мясо несвежее. Простудился, лихорадит, колет в боку.
Свояченица:
- Ведь сквозняк, что вы тут сидите!
Он с жалкой, беспомощной улыбкой:
- Я этого ничего не чувствую.
Начало июля. На даче. В столовую вошел Степан Сергеич с лицом темным, как чугун. Стоял нахмуренный, сердитый и тяжелым взглядом следил за женой. Она штопала чулки Танюшки и не видела его взгляда.
В открытое окно подул ветерок и принес запах цветущей липы. Елизавета Алексеевна сказала:
- А, уж липы зацвели!
Степан Сергеич раздраженно отозвался:
- Что липы зацвели, это, конечно, хорошо. А вот что у нас опять кошки по всем комнатам нагадили,-- это черт знает что такое! Не продохнешь от вони!
Елизавета Алексеевна удивилась.
- Где тут кошками пахнет? Я ничего не чувствую.
- Ну конечно! А я, во всяком случае, чувствую совершенно ясно. И требую категорически,-- Лиза, слышишь? Я требую, чтобы никаких своих Пушков и Снежков ребята в комнаты не таскали! В воскресенье Димка весь день возился в столовой с кошками... Скажи Матрене, пусть сейчас же придет с тряпкою и подотрет.
Степан Сергеич ходил с Матреною по комнатам и искал, где нагадила кошка. Матрена заглядывала под диваны, отодвигала шкафы и посмеивалась под нос.
- Господь с вами, барин, какие тут кошки! Дух - лучше и быть нельзя!
- Вы тут все так принюхались ко всякой вони, что даже уже не слышите ничего!.. Танюшка, Димка, пойдите сюда! Если еще раз в комнатах я увижу кошку, то всех ваших Пушков и Снежков велю забросить в реку!.. Слышите? Запомните это!
Елизавета Алексеевна, с упрямыми и грустными глазами, сидела в столовой у стола и не помогала искать. Это особенно сердило Степана Сергеича, и он неутомимо двигал сундуки, комоды и шкафы. Однако ничего не нашли. Матрена, скрывая улыбку, ушла с тряпкою в кухню. Степан Сергеич позвал детей и еще раз строго подтвердил, чтобы не пускали кошек в комнаты.
После обеда Елизавета Алексеевна лежала в спальне; у нее болела голова. В дверь заглянул Степан Сергеич.
- Ты не спишь?
- Нет.
- Вот, Лизанька, грязная история!.. С кошками-то! Оказывается, это вовсе не кошки нагадили, а знаешь что?.. Я сейчас только сообразил: это... липы зацвели!
- Что?! - Елизавета Алексеевна, хоть была сердита, вскочила на постели и расхохоталась. - Ты шутишь?
Пристыженное лицо Степана Сергеича дрожало смеющимися морщинками.
дачи. А кошек там была гибель, постоянно так ими пахло, что не продохнешь. Вот оба эти запаха у меня и смешались, и я их уж не могу разъединить. После обеда сегодня вышел на геррасу,-- что такое? Опять кошками несет! Откуда? Из саду-то! Принюхиваюсь,-- смотрю, молодая липка у террасы вся в цвету. И тут я вдруг сообразил. Вот, Лизанька, какая история уродливая!
- Рассказать,-- никто не поверит! Ты уж прости меня.
Елизавета Алексеевна безнадежно смеялась.