Раб

Нина Петровская

Темнеет. На озере серые волны. Сосны почернели и шумят.

Я уезжаю. Уложены вещи, уплачены счета, порвались все нити, что два месяца связывали меня с маленькой летней комнатой; через час пустая, холодная, она безжизненно затихнет до будущей весны.

Последний раз стою у окна, и туда, в шумящий мрак, горько улыбаюсь соснам, гранитам и бледному небу, - голубоокой стране шлю печальную благодарность за отошедшие ясные дни.

Два месяца назад приехал я сюда, как беззаботный, летний гость. Тогда зацветала сирень, и на террасе чуть завивался нежно-зеленый, тонкий хмель.

Меня провожала жена. Усталая, грустная, в пыльном дорожном платье она сидела на постели и с горьким упреком смотрела мне в глаза. Обижалась, что я хотел остаться без неё, не понимала радости уединения.

Когда мы прощались, в глазах её стояли злые, упрямые слезы, а мне хотелось петь, смеяться, убежать от её вагона прямо в шумящий незнакомый лес. Целовать там розовые стволы тоненьких сосен, забыться в душистозеленом мраке, не помнить, не думать, не знать ничего.

В маленьком домике над тихим озером нас поселилось четверо - два финна с бронзовыми лицами, знающие, только свой непонятный и трудный язык, я и она, - та, которая ходит, сейчас по пустынному берегу, ломая тонкие пальцы.

Мы познакомились вечером первого дня.

Бледным золотом горела сапфирная вода. Золотые искры сверкали в черных волосах. Грустное лицо тихо розовело в бархатно-теплых лучах.

- Вы одна здесь?

"Одна".

- Можно посидеть около вас, на этом камне?

"Можно".

Улыбнулась просто, ясно, как ребенок.

Погас золотой пожар, похолодела, побледнела вода, воздушным серебром засияла вдали. В молитвенно-строгой тиши наступила белая, северная ночь.

В старой лодке, плотно врезанной в остывший песок, сидели мы двое.

Я слушал нежный, незнакомый голос, смотрел в непонятно дорогое лицо, и казалось мне, что ласковые, свежие пальцы тихо касаются моего темного сердца, никогда не знавшего счастья.

Разве жизнь моя с той, что десять, лет называлась моей женой, не была тяжелым подвигом, вечной тоской по ней, по незнакомой женщине с печальными глазами?

С тех пор прошло два месяца. Воплотилась мечта. После долгой муки мы нашли друг друга, мы были вместе, мы любили.

Я не помню, когда она приходила, я не знаю, как мы расставались, точно длилась одна бесконечная брачная ночь.

А маленькие серые конверты, надписанные ломающимся детским почерком, все с большим упорством ложились, по утрам у моей и у нашей постели.

И вот около сложенных вещей стою я, как вор. Через час в опустелой комнате она останется одна.

Может быть, задыхаясь от слез, она упадет на наши холодные подушки и здесь, как труп, пролежит до утра. Может быть, останется у черного окна, и в шелестящий мрак, с упорным отчаянием, с немым проклятием вонзятся острые, блестящие зрачки.

Я буду далеко.

Завтра ночью, вся теплая и розовая от сна, маленькая женщина спрыгнет, ликуя, с своей одинокой постели и привычно страстным поцелуем разожмет мои немые холодные губы. Увижу знакомые стены, строгие ряды книг на высоких полках, мой забытый письменный стол. Вся жизнь моя вновь сожмется роковым безысходным кольцом, но я не захочу ничего, кроме этой комнаты, что покидаю... Знаю, все знаю!..

Я бегаю от угла до угла, от угла до угла.

Закрываю глаза...

- Ты со мной навсегда?

- Навсегда, - отвечаю я чуть слышно.

- Я знала, знала, мы не можем расстаться, - говорит она, улыбаясь.

- Мы не можем расстаться, повторяю я тихо.

Маленькая женщина, с смешным, полудетским лицом, грубо встает между нами.

Десять лет я знаю это лицо, эти властные слабые руки. Во все минуты, когда я хотел быть собой, она приходила такая. Что-то привычно-теплое, сонное, качающее как колыбель, волнами движется от неё ко мне и медленно омрачает сознание.

Хочется лечь, задремать, странно жажду я её покоя и тепла.

...Она медленно входит в комнату.

Лицо у неё, в сумраке, белое, красивое, бездумное, как у мертвых. Стемнело совсем. За окнами черные сосны и мрак.

Сидим рядом на белой несмятой постели. У нас холодные, холодные руки. Я знаю, ей хочется плакать, дико и громко стонать, но говорит она просто, и голос её ясен, как всегда.

- Поцелуй меня, - говорит она. Свершается печальный и страшный обряд. В жуткий мрак, в глухую, безгрезную ночь увлекает покорное, страстное тело.

- Я твой, возьми мою жизнь, мою душу. Я твой навсегда.

Померкшие влажные глаза смотрят точно с далекого, тихого дна.

Мы двое рядом. За окнами черные сосны и мрак.

Нужно решить все, сейчас, немедленно. Кажется, так просто с беззаботным смехом вскочить с этой страшной постели, вместе раскрыть уродливые чемоданы, выбросить книги, вещи, белье, раскидать их везде, сказать ей только одно, одно слово, - а потом - взять белый лист и беззаботной рукой убить маленькую женщину с её ненужной десятилетней любовью.

Она встает, прямая, строгая, лицо у неё как белая каменная маска. Несколько мгновений смотрим друг на друга, мы - оба навсегда простившиеся с жизнью. Целую её руки. В глазах моих, как в зрачках убийцы, навсегда запечатлеются дрожащие белые пальцы.

Вдоль темных заборов я еду, как вор. Сосны шумят, плещут серые волны, камешки шуршат на берегу. Мне холодно, мне так холодно, точно вся грудь моя превратилась в кусок голубого прозрачного льда.

Ночь. Черные сосны качаются в мозгу.

Меня встречает жена.

Сидим мы близко, раздетые, в белых рубашках. Мне стыдно моего полуголого тела. Хотелось бы быть здесь в застегнутом черном сюртуке, в высоких колющих воротниках. Смотрю на близко склоненную полную шею жены, и тусклый, белый туман застилает глаза.

Медленно, медленно сдавить пальцами упругую белую шею, долго смотреть в помертвевшие от ужаса глаза, потом бросить ее, обезумевшую, дико захохотать, закружиться по комнате в белой, короткой рубашке и все хохотать, хохотать...

Она придвигается ближе, круглые, голые руки легли мне на плечи, в глазах знакомый пьяный призыв.

"Я не видала тебя два месяца", говорит она, значительно улыбаясь.

С открытыми глазами я глухо падаю в тьму.

- Прости меня, ты знаешь, я твой - шепчу я чуть слышно в немую, отошедшую даль.

Она не понимает и смеется последним бессмысленным смехом... Я кукла...

Первая публикация: "Перевал" No 2, 1906 г.