Стихотворения

София Парнок

Стихотворения

* * *

Опять, как раненая птица,

Забилась на струнах рука.

Нам надо допьяна напиться,

Моя тоска!

Ах, разве этот ангел черный

Нам, бесприютным, не сестра?

Я слышу в песне ветр упорный

И дым костра.

Пылают облака над степью,

Кочевья движутся вдали

По грустному великолепью

Пустой земли.

Томи, терзай, цыганский голос,

И песней до смерти запой, -

Не надо, чтоб душа боролась

Сама с собой!

1916

* * *

Еще не дух, почти не плоть,

И мнится: палец уколоть, -

Не кровь, а капнет капля неба.

Но есть часы: стакан налью

Вином до края - и не полон,

И хлеб мой добела солю,

А он губам моим не солон.

И душные мне шепчут сны,

Что я еще от тела буду,

Как от беременной жены,

Терпеть причуду за причудой.

О, темный, темный, темный путь,

Зачем так темен ты и долог?

О, приоткрывшийся чуть-чуть,

Чтоб снова запахнуться, полог!

Себя до Бога донести,

Чтоб снова в ночь упасть, как камень,

И ждать, покуда до кости

Тебя прожжет ленивый пламень!

* * *

Краснеть за посвященный стих

Священен дар и независим

От рук кощунственных твоих!

Что возвращать мне? На, лови

Тетрадь исписанной бумаги,

Но не вернуть огня, и влаги,

И ветра ропотов любви.

Не ими ль ночь моя черна,

Пустынен взгляд и нежен голос,

Но знаю ли, который колос

Из твоего взошел зерна?

* * *

Жизнь моя, ломоть мой пресный,

Бесчудесный подвиг мой!

Вот я - с телом бестелесным,

С Музою глухонемой.

Стоило ли столько зерен

Огненных перемолоть,

Чтобы так убого-черен

Был насущный мой ломоть?

Господи, какое счастье

Променять вино причастья

На Кастальскую струю!

* * *

В полночь рыть выходят клады,

Я иду средь бела дня,

Я к душе твоей не крадусь, -

Слышишь издали меня.

Вор идет с отмычкой, с ломом,

Я же, друг, - не утаю -

Я не с ломом, я со словом

Вышла по душу твою.

Все замки и скрепы рушит

Дивная разрыв-трава:

Из души и прямо в душу

Обращенные слова.

26 января 1926

ПЕСНЯ

Дремлет старая сосна

И шумит со сна.

Я к шершавому стволу,

Прислонясь, стою.

Передай мне силу!

Я не девять месяцев, -

Сорок лет носила,

Сорок лет вынашивала,

Сорок лет выпрашивала,

Вымолила, выпросила,

Выносила

Душу.

28-29 января 1926

* * *

Ты уютом меня не приваживай,

Не заманивай в душный плен,

Не замуровывай заживо

Меж четырех стен.

Нет палаты такой, на какую

Променял бы бездомность поэт, -

Оттого-то кукушка кукует,

Что гнезда у нее нет.

17 февраля 1927

* * *

Об одной лошаденке чалой

С подтянутым, точно у гончей,

Вогнутым животом.

О душе ее одичалой,

О глазах ее слишком добрых,

И о том, что жизнь ее кончена,

И о том, как хлещут кнутом.

О том, как седеют за ночь

От смертельного одиночества,

И еще - о великой жалости

К казнимому и палачу...

А ты, Иван Иваныч,

- Или как тебя по имени, по отчеству -

Ты уж стерпи, пожалуйста:

И о тебе хлопочу.

4-6 октября 1927?

* * *

Я гляжу на ворох желтых листьев...

Вот и вся тут, золота-казна!

На богатство глаз мой не завистлив, -

Богатей, кто не боится зла.

Я не знаю, что во сне, что наяву,

И в шестнадцатиаршинном рае

На большом приволье я живу.

Где еще закат так безнадежен?

Где еще так упоителен закат?..

Я счастливей, брат мой зарубежный,

Я тебя счастливей, блудный брат!

Я не верю, что за той межою

Вольный воздух, райское житье:

За морем веселье, да чужое,

А у нас и горе, да свое.

27 октября 1927

ГОЛОСА

А дорога... дорога-то большая, прямая,
светлая, хрустальная, и солнце в конце ее.

Достоевский

Голос

Огромный город. Ветер. Вечер.

Во мраке треплются огни,

И ты, безумец, в первом встречном

Смирись, поэт, и не юродствуй,

Привыкни к своему сиротству

И окриком не тормоши

Тебе не внемлющей души.

Поэт

Прохожий, проходящий мимо!

Не радуясь и не скорбя,

Куда спешишь ты, одержимый,

Беглец от самого себя?

Кто б ни был ты, хотя бы недруг,

В душе своей, в дремучих недрах, -

Мычаньем, если ты немой,

Ответь, ответь на голос мой!

Голоса

Мы грохотом оглушены,

И в этом городе огромном

Грозней, пронзительнее грома

Нам дуновенье тишины.

Тебе не по дороге с нами,

Ты нас опутываешь снами,

Ты нас стреножишь тишиной.

Что даже от себя таим,

Ты вслух произносить дерзаешь.

На сверстничество притязаешь

Ты с веком бешеным твоим,

Но ты не этих дней ровесник:

Другие дни - другие песни.

Не время, путник, в час такой

Нас околдовывать тоской!

Поэт

Какая скорбь, удар, увечье

Должны сразить вас в этот час,

Чтоб стало слово человечье

Понятно каждому из вас?

Ну что же, юность, разглагольствуй,

Потешь свое самодовольство...

Но ты, кто прячешься в тени,

Но ты мне руку протяни!

. . . . . . . . . . . . .

Поэт

Не узнаешь? Поэт? Собрат мой!

Поэт

Поэт

Поэт

Поэт

Разодранное в клочья небо,

И эта взвихренная тьма...

И это небо - тоже немо,

И все вокруг сошло с ума!

Не надвигайтесь, злые тени,

Отхлынь, ужасное смятенье!

В последний раз кричу, шепчу:

Поймите...

январь-февраль 1928

В ФОРТОЧКУ

И в форточку - раскрытый, рыбий рот!

Вздохнуть... вздохнуть...

Так тянет кислород

Из серого мешка еще живой покойник,

И сердце в нем стучит: пора, пора!

И небо давит землю грузным сводом,

И ночь белесоватая сера,

Как серая подушка с кислородом...

Но я не умираю. Я еще

Упорствую. Я думаю. И снова

Над жизнию моею горячо

Колдует требовательное слово.

И высунувши в форточку лицо,

Я вверх гляжу на звездное убранство,

На рыжее вокруг луны кольцо -

И говорю - так, никому, в пространство:

- Как в бане испаренья грязных тел,

Над миром испаренья темных мыслей,

Гниющих тайн, непоправимых дел

Что, даже настежь распахнув окно,

Дышать душе отчаявшейся - нечем!..

Не странно ли? Мы все болезни лечим:

Саркому, и склероз, и старость... Но

На свете нет еще таких лечебниц,

Где лечатся от стрептококков зла...

Вот так бы, на коленях, поползла

По выбоинам мостовой, по щебню

Глухих дорог. - Куда? Бог весть куда! -

В какой-нибудь дремучий скит забытый,

Чтобы молить прощенья и защиты -

И выплакать, и вымолить...

Когда б

Я знала, где они, - заступники, Зосимы,

И не угас ли свет неугасимый?..

Светает. В сумраке оголены

И так задумчивы дома. И скупо

Над крышами поблескивает купол

И крест Неопалимой Купины...

В Турине, в Гамбурге - не все ль равно? -

Вот так же высунувшись в душное окно,

Дыша такой же ядовитой жижей

И силясь из последних сил вздохнуть,

Стоит, и думает, и плачет кто-нибудь-

Не белый, и не красный, и не черный,

Не гражданин, а просто человек,

Как я, быть может, слишком непроворно

И грустно доживающий свой век.

февраль 1928

* * *

Трудно, трудно, брат, трехмерной тенью

В тесноте влачить свою судьбу!

На Канатчиковой - переуплотненье,

И на кладбище уж не в гробу,

Не в просторных погребах-хоромах, -

В жестяной кастрюльке прах хоронят.

Мир совсем не так уже обширен,

Поубавился и вширь и ввысь...

Хочешь умереть? - Ступай за ширму

Скромно, никого не беспокоя,

Без истерик, - время не такое!

А умрешь, - вокруг неукротимо

Вновь "младая будет жизнь играть":

День и ночь шуметь охрипший примус,

Пьяный мать, рыгая, поминать...

Так-то! Был сосед за ширмой, был да выбыл...

Не убили, - и за то спасибо!

февраль 1929

* * *

Марине Баранович

Ты молодая, длинноногая! С таким

На диво слаженным, крылатым телом!

Как трудно ты влачишь и неумело

Свой дух, оторопелый от тоски!

О, мне знакома эта поступь духа

Сквозь вихри ночи и провалы льдин,

И этот голос, восходящий глухо

Бог знает, из каких живых глубин.

Я помню мрак таких же светлых глаз.

Когда она, безумствуя стихами,

Своим беспамятством воспламеняла нас.

Как странно мне ее напоминаешь ты!

Такая ж розоватость, золотистость,

И перламутровость лица, и шелковистость,

Такое же биенье теплоты.

И тот же холод хитрости змеиной

И скользкости... Но я простила ей!

И я люблю тебя, и сквозь тебя, Марина,

Виденье соименницы твоей.

осень 1929

* * *

И вправду, угадать хитро,

Кто твой читатель в мире целом:

Ведь пущенное вдаль ядро

Не знает своего прицела.

Ну, что же, - в темень, в пустоту,

- А проще: в стол, в заветный ящик -

Лети, мой стих животворящий,

Кем я дышу и в ком живу!

Жестокий век. Но мы не ропщем, -

Пусть так! А все-таки, а в общем

Прекрасен этот страшный век!

И пусть ему не до стихов,

И пусть не до имен и отчеств,

Не до отдельных одиночеств, -

Он месит месиво веков!

29 октября 1931

* * *

Бог весть, из чего вы сотканы,

Вам этот век под стать.

Воители!.. А все-таки,

А все-таки, будут отроки,

Как встарь, при луне мечтать.

И вздрагивать от музыки, -

От знойных наплывов тьмы,

И тайно водиться с музами,

И бредить, как бредили мы.

Для них-то, для этих правнуков, -

Для тех, с кем не встречусь я,

Бесприютная песня моя!

19 ноября 1931

* * *

Седая голова. И облик юный.

И профиль Данта. И крылатый взгляд, -

Ах, и люблю я нынче невпопад!

Но ты полюбопытствуй, ты послушай,

Как сходят вдруг на склоне лет с ума...

Да, я хотела б быть покрепче и посуше,

Чтоб время испарило эту сладость!

Довольно мне. Я не хочу хотеть!..

Счастливы те, кто успевают смладу

Доискриться, допениться, допеть...

Пустеет зала. Не антракт, - конец.

Лишь там, чем безнадежнее, тем пуще,

В райке еще безумствует глупец.

10 марта 1932

* * *

"Будем счастливы во что бы то ни стало..."

Да, мой друг, мне счастье стало в жизнь!

Вот уже смертельная усталость

И глаза, и душу мне смежит.

Вот уж, не бунтуя, не противясь,

Я слабею, и слабеет привязь,

Крепко нас вязавшая с тобой.

Вот уж ветер вольно веет выше, выше,

Все в цвету, и тихо все вокруг.

Я с тобой прощаюсь, дальний друг!

31 июля 1933 Каринское