Письмо К. С. Аксакову

В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Том XI

Письма 1829-1840

М., Издательство Академии Наук СССР, 1956

<В. Г. Белинский:>

Не вслух.

<И. И. Панаев:>

Много кое о чем, любезнейший Константин Сергеевич, надобно нам поговорить с Вами. Если бы какая-нибудь благодетельная фея могла в сию минуту перенести Вас в кабинет мой, - боже мой! я бы часа четыре говорил с Вами без умолку...¹ Прежде всего - это письмо между нами, ибо я высказать хочу вам разные такие вощи, кои я очень немногим могу высказать. Вы знаете, что я человек галантерейного обращения,² повидимому никогда ничем не возмущающийся, со всеми соглашающийся и редко входящий в споры. Я сознал, что такого рода объективность вещь очень полезная в сем мире. - Итак, прежде всего позвольте мне крепко-накрепко пожать Вашу руку: Вы Н<иколая> Ф<илипповича>³ как повествователя разнюхали гораздо прежде меня, и никогда не забуду я Ваших разговоров о нем у Вас в саду... В первых двух повестях его, в "Именинах" и в "Ятагане", было много одушевления и жизни... Это были задушевные, субъективные произведения автора - и это одушевление и жизнь, совершенно случайные, сбили меня с толку, - в двух последних повестях Н<иколай> Ф<илиппович> (которого впрочем я очень уважаю и люблю, как человека) обнаружил себя вполне - и решительно заставил говорить о себе но в свою пользу. "Демон" по натянутости содержания должен был и высказаться наинатянутейшим образом, обнаружив при этом самый неприятный взгляд автора на жизнь... "Миллион", но об этой повести или говорить много, или не сказать ничего, за недостатком места я не скажу;- Вам ничего, замечу только вскользь, что она произвела на меня самое неприятное впечатление. Вся эта повесть состоит из мыльных пузырей, которые надуваются, надуваются - и <в> ту же минуту лопаются. Содержание этой повести, по моему мнению, фарс и фарс оскорбительный... Но довольно. Мне, хотя и третьестепенному повествователю, не следовало бы так искренно высказывать свое мнение о первостатейных, - но ведь я это говорю с Вами, а Вы, верно, не подумаете, что зависть и неудовлетворенное самолюбие заставляют меня говорить так. Вообще успех повестей Н<иколая> Ф<илипповича> сомнителен и в массе. Отзывы людей и с смыслом и без смысла об них невыгодны. Впрочем некоторые аристократки ими восхищаются. {Статья в "Отечественных записках", между нами, нелепа и возмутительна.⁴}

Когда мы отправились вдаль из второй станции Черной Грязи в Подсолнечную,⁵ родного и близкого мне, будто ехал в незнакомый город. Странное и неприятное впечатление произвел на меня Петербург, - опять эти вечные лицы Невского проспекта, которые к счастию уже начинали изглаживаться из моей памяти - и мне так захотелось в Москву, что если бы не обстоятельства - сейчас бы вон из благочинного и чиновного города, в котором только те и люди, что имеют чин действительного статского советника, тайных и генерал-майоров и т. д.

Дик показался мне Петербург, так дик, что я и не ожидал этого.. Свиньи в апельсинах знают более, нежели здешние господа чиновники в искусстве... О сем Вам засвидетельствует Сергий Тимофеевич.⁶

Титир Иванович (дяденька)⁷ говорит такие прелести, что и пересказать невозможно. Между прочим изъявляет свое удивление, как Сергий Тимофеевич не обратит внимание на то, что Вы губите себя, занимаясь немецкой философией, а то, что Вы занимаетесь таким непотребством, он заметил из статьи Вашей о грамматике Белинского, которую он прочел!!⁸

Белинский здесь в сильном ходу. Краевский от него в восторге, кн. Одоев<ский> за ним ухаживает... Я вожу его всем показывать - и беру со всех за это чем и хочу составить себе состояние. В 12 книжке его статья о Ф. Н. Глинке - прелесть! Уведомьте, какое она произведет впечатление на Вас.⁹ Да пишите нам чаще, подувайте на нас Москвой, а то мы совсем здесь сделаемся действительными статскими советниками.

Гоголя хотя и редко, но я видал. Один раз мы втроем (я, Белинский и он) обедали у князя.¹⁰ Князь совсем из ума выживает и пишет такую гадость, что читать тошно¹¹ <адиславлева> на 1840 г. и "Отечественные записки" 10 No). Низко поклонитесь от меня Москве, и поровну ее любезнейшим людям: Н. Ф. Павлову с супругой (к нему я с первой почтой буду писать, да не сердится он на меня); Верстовскому; M. H. Загоскину, {Досадно мне, что в "Отечественных записках" напечатано об его романе с такою усмешкою...¹² Уж я кричал и с редактором и с сочинителем статьи, - да с этими упрямыми и тупыми башками нечего делать.} которого ласки и расположения ко мне я всегда буду ценить; Ф. Н. Глинке, А<вдотье> П<авловне>, Ивану Ермолаевичу (о подвигах которого всё знаю).¹³ Достолюбезнейший из людей!.. Щепкиным

Краевский убедительно просит меня, чтобы Вы прислали в "Отечественные записки" "Песнь радости" из Шиллера и другие пиесы, а я Вам тоже о сем низко кланяюсь. Засвидетельствуйте мое и жены моей глубокое почтение Ольге Семеновне - и напомните ей о существовании людей, которые в ее доме проводили приятнейшие минуты. Всем Вашим поклон. Ради бога, чуть было не забыл, пришлите мне о ноздренном дыхании господа нашего Иисуса Христа.¹⁴ <оевский> теперь с ума сходит и умоляет меня просить Вас о присылке ему этой книги.

<В. Г. Белинский:>

Я говорю тебе, что Панаев глуп, как сивый мерин.