Об Эйфелевой башне

Об Эйфелевой башне

Бедная, беззащитная Эйфелева башня! Как осквернена, обесчещена она, — сколько всяческой мерзости уже приняла она из московского прекрасного далека! И вот опять: радио Горького о голоде…

— «Плодородные равнины России поражены неурожаем из-за засухи…»

Только ли «из-за засухи», советский псалмовец? А сотни тысяч десятин незапаханных, незасеянных? А ваш пресловутый «революционный порядок», ваши «комбеды», ваше «советское опытное хозяйство», ваши «отобрания излишков», ваши «реквизиции», из-за коих мужики сгноили в земле миллионы пудов зерна, ваше натравливание «бедняков на кулаков»?

«третьего интернационала», а величайшее в мире ограбление, вами произведенное в России «на цели» этого самого «интернационала», с которым, как поете вы, «воскреснет род людской»?

А то, что сказочные богатства русского народа и несметные частные имущества, вами украденные, все в лоск ухлопаны вами на ваших наемных убийц, на чекистов, на провокаторов, на рекламу, на пропаганду и вообще на всяческий подкуп, подкуп и подкуп?

А то, что миллионы самых крепких, молодых сил употребили вы, как пушечное мясо, как «вооруженные силы» все того же интернационала?

А то, что у сотен тысяч мужиков не осталось, благодаря вам, ни самой паршивенькой лошаденки, ни самой завалящей сохи, ни обрывка веревки, ни обломка железа?

А то, что вы дотла разрушили все мосты и дороги, все паровозы и вагоны, сохранив из них только царские — для катанья господ Троцких на фронты, и всяких Иоффе — с дипломатическими поручениями в качестве представителей «рабоче-крестьянской власти», да на европейские курорты для поправления здоровья?

— «Это бедствие угрожает голодной смертью миллионам населения…»

Какой, подумаешь, жалостливый! («Ужал, ел волк кобылу — оставил хвост да гриву!»). А миллионы смертей в голодных, холодных, вшивых, коростовых, тифозных городах и местечках, смертей, уже совершившихся на ваших глазах опять-таки во славу «Третьего интернационала», — что же это-то «бедствие» не трогало вас?

Ведь это вы писали прошлым летом в своем акафисте Ленину буквально следующее:

«Был момент, когда естественная жалость к народу России заставила меня считать большевизм почти преступлением. Но теперь, когда я вижу, что этот народ умеет гораздо лучше терпеливо страдать, чем сознательно и честно работать, — я снова пою славу священному безумству храбрых/»

«естественную жалость к народу России» — или же надежду, что кормежка Европой этого народа «отдалит от коммунистической шеи давно заслуженную веревку», как выразился на днях А. А. Яблоновский?

— «Русский народ уже и без того сильно истощен последствиями войны…»

— конечно, «проклятой», «капиталистической», — которая для русского народа, по вашим стараниям, кончилась уже три года тому назад «похабным миром», или той, что, конечно, «да здравствует во веки веков!» — т. е. войны «гражданской, классовой», проще же сказать, подлейшей из войн.

— «Для народа Льва Толстого, Достоевского, Менделеева и других великих людей наступили тяжелые дни…»

«Наступили»! Ну, а те-то дни, что длились четыре года «во славу безумства храбрых», те были, значит, ничего себе, дай Бог всякому? Вероятно так, ибо ведь недаром острили ваши друзья Троцкие, Ленины и Дзержинские: «Это что за голод! Вот когда 20 человек будут драться из-за одной дохлой крысы — вот это будет голод!» Что же до Толстого и Достоевского, то вам, певцу этих остряков, лучше бы и совсем не заикаться: разве вы не помните, как честили вы и Толстого и Достоевского «пошляками» и «мещанами» (буквально так!) осенью 1905 г. в своих статьях «О мещанстве» в «Новой жизни» Ленина, под редакцией поэта Н. Минского.

— тем более довольно, что дальше этот певец самого грубейшего из всех человеческих учений и самого гнусного, самого бесчестного и самого подлого строя из всех существовавших на земле, осмеливается говорить о «гуманитарных идеях», о низости «безжалостного поведения победителей к побежденному», о «честности» и даже громить «культ золота и глупости» (очевидно только потому, что в коммунистическом «культе» осталась теперь одна глупость, а золото уже все ушло на подкупы и растащено). Я, право, хотел сказать только одно: бедная, беззащитная Эйфелева башня, когда же кончится ее публичный позор, когда наконец перестанут растекаться по всему миру, при ее невольном посредстве, все эти ужасы России и тот моральный гной, которым весь мир отравляют ее «рабоче-крестьянские» правители?

Примечания

Общее дело. — 1921. — 21 июля (№ 369). — С. 2. — Статья написана по поводу принятой радиостанцией Эйфелевой башни телеграммы из Москвы, подписанной М. Горьким, следующего содержания:

«Плодородные равнины юго-востока России поражены неурожаем из-за засухи. Это бедствие угрожает голодной смертью миллионам населения. Я напоминаю, что русский народ уже и до того был сильно истощен последствиями войны и революции, и что степень его сопротивляемости бедствию и его физическая закаленность весьма чувствительно ослаблены.

Для народа Льва Толстого, Достоевского, Менделеева и других великих людей, которых оценил весь мир, наступили тяжелые дни и я позволяю себе думать, что культурные классы Европы и Америки, уяснившие себе трагедию того положения, в котором очутился русский народ, отправят ему без замедления помощь хлебом и медикаментами. Если гуманитарные идеи и чувства, вера в которые была так глубоко подорвана проклятой войной и безжалостным поведением победителей по отношению к побежденным, если — говорю я — вера в творческую мощь этих идей и этих чувств должна и может быть восстановлена, — то несчастие, которое поразило Россию, представляет превосходный случай защитникам гуманности доказать жизненность их идей.

влияние прекрасных идей, выработанных человечеством с такими усилиями и так легко убитых культом золота и глупости.

Люди, которые чувствуют болезненные конвульсии страданий мира, простят мне невольную горечь моих слов. Я прошу всех честных людей прийти немедленно на помощь населению голодающих губерний и организовать посылку помощи в Россию» (Последние новости. — 1921. — 19 июля (№ 384). — С. 1).

Иоффе –1927) — государственный, партийный деятель. В 1918 г. председатель, затем консультант советской делегации на переговорах в Брест-Литовске, отказался подписать Брестский мир, с апреля 1918 г. — полпред в Германии, 6 ноября выслан из Германии, в 1920–1921 гг. председатель советских делегаций на мирных переговорах с Эстонией, Литвой, Латвией, Польшей.

«Был момент, когда естественная жалость…» — цитата из статьи А. М. Горького «Владимир Ильич Ленин» (Коммунистический интернационал. — 1920. — № 12 (20 июля). — Стб. 1927–1936). Вместо слова «большевизм» у Горького — «безумие».

–1934) — журналист, литературный критик, фельетонист, мемуарист. С 1918 г. жил в Ростове, сотрудничал в периодических изданиях Юга России. В 1919 г. из Новороссийска эмигрировал в Египет, затем жил в Берлине. В декабре 1920 г. переехал в Париж. С 1928 г. председатель совета объединенного Зарубежного союза русских писателей и журналистов. Имеется в виду статья А. Яблоновского «На колесах» (Общее дело. — 1921. — 20 июля (№ 368). — С. 2), в которой автор, в частности, писал: «Целые уезды и даже губернии живут нынче „на колесах“ <…> все бежит от бесплодной засохшей земли, обещающей только смерть… Так, под державной рукой коммунистов кончился на Руси быт земледельческий и начался снова быт кочевой… За время мировой войны погибло во всех воевавших странах около 15 миллионов человек. Теперь в одной только России на краю могилы стоит 25 миллионов». Далее он пишет, что помощь в Россию должна поступать под жестким контролем Европы и Америки, и что он не допускает мысли об отказе нынешних властителей от этого контроля. «Они его примут потому, что в их положении люди все примут, ибо каждый кусок хлеба, привезенный сейчас в Россию, отдаляет от коммунистической шеи давно заслуженную веревку».

…в своих статьях «О мещанстве»… — Горький A. M. Заметки о мещанстве // Новая жизнь. — 1905. — 27 октября (№ 1); 30 октября (№ 4); 13 ноября (№ 12); 20 ноября (№ 18). В одной из этих заметок Горький писал: «Толстой и Достоевский — два величайших гения, силою своих талантов они потрясли весь мир <…>». Но в их «проповеди терпения и непротивления злу есть что-то подавляюще-уродливое и постыдное, есть что-то близкое злой насмешке. <…> Этот тяжелый пример наиболее ярко освещает истинный характер отношения русской литературы к народу. Вся наша литература — настойчивое учение о пассивном отношении к жизни, апология пассивности. И это естественно.

Иной не может быть литература мещан, даже и тогда, когда мещанин-художник гениален.

— раболепие, рабье преклонение перед авторитетами. <…> Писатель-мещанин всегда более или менее лакей своего читателя, — человеку приятно быть идолом. <…>

Я не занимаюсь критикой произведений этих великих художников, я только открываю мещан. Я не знаю более злых врагов жизни, чем они». (Новая жизнь. — 1905. - 13 нояб. (№ 12). — С. 4–9).

Минский Н. (наст. фам. Виленкин Николай Максимович; 1855–1937) — поэт, драматург, переводчик, литературный критик, публицист, мемуарист. Благодаря наличию у Минского разрешения на издание газеты, большевики пригласили его в октябре 1905 г. в качестве формального редактора газеты «Новая жизнь». Газета издавалась в Петербурге под непосредственным руководством Ленина и фактически являлась органом РСДРП. Однако Минский начал выступать против большевистского ядра редакции, что привело к разрыву. Газета неоднократно подвергалась гонениям правительства и в декабре 1905 г. была закрыта. С 1906 г. Минский в эмиграции в Париже, затем в сентябре 1913 г. возвращается в Россию, осенью 1914 г. вновь уезжает в Париж. С конца 1921 г. — в Берлине, член берлинского Союза русских писателей и журналистов. В 1922–1923 гг. председатель берлинского Дома искусств. С февраля 1923 г. председатель Профессионального союза русских переводчиков в Германии.