Король Ричард Третий

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Король Ричард Третий (старая орфография)

Источник: Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1902.

"Трагедия о короле Ричарде Третьем, содержащая его предательские ковы против его брата Кларенса, жалости достойное убиение его невинных племянников, его тираннический захват престола, со всем течением его отвратительной жизни и вполне заслуженной его смертью. В том виде, как это было недавно представлено служителями почтеннейшого лорда канцлера".

"в Лондоне, y Валентина Симса, по заказу Эндрью Уайза, живущого в приходе св. Павла, под вывеской Ангела". Имя Вильяма Шекспира обозначено было только во втором издании, вышедшем в следующем, 1598 году, a равно и во всех дальнейших: 1602,1605, 1619 и 1622 г.; начиная с третьяго издания, перед именем Шекспира вставляются слова: "вновь дополнено"; но эта прибавка была не более, как книгопродавческой уловкой, потому что все указанные издания очень мало отличаются друг от друга. В значительной степени разнится от них текст пьесы в знаменитом первом in-folio 1623 г.: здесь недостает многих мест, находящихся в прежних изданиях, и прибавлены целые сцены, имеющия весьма важное значение и не существующия в первоначальном тексте. В настоящее время большинство ученых изследователей шекспировского текста держится того мнения, что издание 1623 г. следует признать самым достоверным и полным и что оно воспроизводит подлинный текст пьесы в том виде, как она написана была Шекспиром, между тем как все издания в 4-ку напечатаны не с этого подлинного текста, a с театральных списков, - почему предисловие к первому in-folio и называет их "воровскими и обманными".

Известно, что в то время, когда Шекспир начал свою деятельность драматического писателя, английский театр и драматическая литература стояли уже на довольно высокой ступени развития, и сценический репертуар был довольно богат, - особенно пьесами из национальной истории; но Шекспир в выборе сюжетов для своих драм мало заботился о том, был ли данный сюжет уже обработан каким-либо другим писателем, или нет. Царствование Ричарда III, - этот полный захватывающого драматического интереса последний акт войны двух Роз, еще задолго до появления шекспировской пьесы и затем в шекспировское время не раз служило предметом сценических представлений. Так, еще в 1579 г. кембриджскими студентами играна была латинская драма "Ричард Третий", сочиненная доктором Леджем; затем, почти одновременно с появлением шекспировской трагедии, в 1594 г., напечатана была "Подлинная трагедия о Ричарде Третьем... в том виде, как она была играна актерами её королевского величества". Эта пьеса не имеет с шекспировской ничего общого. Далее, мы имеем известие, что еще при жизни Шекспира, в 1602 г., труппа Генсло заказала Бен-Джонсону пьесу под заглавием: "Ричард-горбун"; неизвестно, был ли этот заказ действительно исполнен драматургом; но несомненно, что названная труппа еще раньше играла пьесу на тот же сюжет; да и вообще, с уверенностью можно утверждать, что в ту эпоху не было в Англии ни одной сколько-нибудь выдающейся актерской компании, которая не имела бы в своем репертуаре драмы на эту чрезвычайно популярную тему. Как известно, y Шекспира было в свое время немало соперников, и каждый из них имел свою публику и своих поклонников, не скупившихся на похвалы. Кроме драматических произведений, имеется еще много "поэм", также посвященных Ричарду III, из них некоторые были напечатаны еще при жизни Шекспира, но не заключают в себе никаких намеков на его трагедию и никаких следов пользования ею, как материалом.

Что касается времени сочинения шекспировской трагедии, то в этом отношении мы не имеем точно установленной даты; но большинство изследователей сходится в том, что "Ричард III" написан несколькими годами раньше первого появления его в печати, т.-е. - в первой половине 90-х годов XVI века. Фрэнсис Мирес, в своей книге "Palladis Tamina", вышедшей в 1598 г. и заключающей в себе, между прочим, перечень шекспировских пьес, ставит "Ричарда III" второю в ряду трагедий; тесная связь этой пьесы с двумя последними частями "Генриха VI" указывает на то, что "Ричард III" был написан непосредственно вслед за последней частью названной трилогии; между тем, в известном памфлете Грина: "Грош ума, купленный за миллион раскаяния", изданном в 1592 г., имеется очень ясный намек на эту последнюю часть; из этого можно заключать, что "Ричард III" написан скорее ближе к началу, чем к концу первого пятилетия 90-х годов.

Источником "Ричарда ИИИ", как и других исторических драм Шекспира, служила почти исключительно изданная в 1577 г. "Хроника" Голиншеда. Стиль этой хроники, очень живой и нередко переходящий в диалогическую форму, делает ее чрезвычайно удобным материалом для переработки в драму; с научной точки зрения она представляет старательно, но без всякой критики составленную компиляцию, часто даже дословное заимствование, из более ранних исторических сочинений, доступных составителю. Пользуясь без разбора разными источниками, Голиншед нередко в разных местах своей хроники различно передает одни и те же факты и сам себе противоречит в изображении характеров и в суждениях о том или ином событии, как будто даже не замечая этих противоречий и совсем не стараясь их разъяснять. Между тем, Шекспир вполне доверял этой хронике, - и не удивительно, стало быть, что она сделалась для него источником многих ошибок. Неверными и противоречивыми показаниями особенно изобилует та часть хроники Голиншеда, где говорится о Ричарде III. Изображение Ричарда y Голиншеда распадается на две части: первая часть основывается на показаниях Гукера, Стоу, Фэбьяна, Голла и других старинных хронистов; здесь Ричард, герцог Глостерский, является тем верным, храбрым и безкорыстным передовым борцом Иоркского дома, каким он сам изображает себя в словах, обращенных к королеве (д. I, явл. 3):

Здесь нет еще никаких даже намеков на честолюбивые замыслы Ричарда, на его стремление к престолу; его участие в преступных деяниях этого первого периода, именно - в убийстве принца Уэльского Эдуарда и короля Генриха VI - представляется, особенно если иметь в виду вообще жестокие нравы того времени, далеко не так значительным, чтобы на этом основании считать Ричарда выдающимся злодеем. Точно так же ничего не говорится и об его выдающемся физическом безобразии.

Но вот, после рассказа о смерти короля Эдуарда IV, Голиншед оставляет те источники, которыми до тех пор руководился, и обращается к новому, именно - к сочинению известного автора "Утопии" Томаса Мора (1480--1535). Это историческое обозрение царствований Эдуарда V и Ричарда III написано было на латинском языке приблизительно через 25 лет по смерти Ричарда III, причем главным источником для автора служили рассказы умершого в 1500 г. кардинала Мортона, епископа Элийского (являющагося одним из действующих лиц шекспировской трагедии); a этот последний был одним из самых сильных противников Ричарда и деятельно помогал его низвержению. Влиянием Мортона объясняется расположение Мора в пользу Ланкастерского дома и его резко порицательное отношение к Ричарду, в изображении которого он не жалеет черных красок. При этом Мор нередко удаляется от исторической истины также и ради занимательности рассказа, вставляя в него разные, нарочно для красоты слога сочиненные, разговоры и речи, и вообще относится к своему предмету очень свободно. Сочинение Мора, переведенное на английский язык с разными вставками и добавлениями от переводчика, почти дословно было переписано Голиншедом в его хронике. Таким образом, благодаря этому новому источнику, Ричард ИИИ, после смерти Эдуарда IV, и y Голиншеда является физическим уродом и нравственным чудовищем; ему приписываются коварные замыслы овладеть престолом и многия такия преступления, о которых раньше не было и речи. Из этих двух изображенных Голиншедом характеров Ричарда III Шекспир выбрал последний, т.-е. моровский, и таким образом поддался влиянию не вполне чистого исторического источника.

Партийная тенденциозность Мора сказывается не только в том, что он винит Ричарда в таких преступлениях, о которых не упоминает ни один из современных и позднейших писателей, но также и в том, что он совершенно молчит о тех обстоятельствах, которые показывают, что Ричард в первое время после смерти Эдуарда IV был еще далек от честолюбивых замыслов. Напротив, в настоящее время признается исторически доказанным, что Ричард вступил на этот путь только под влиянием образа действий королевы Елизаветы и её родственников, желавших устранить его от протекторства над малолетним Эдуардом V; арестом и казнью Риверса, Вогана и Грая он, таким образом, только предупредил своих противников, готовивших ему такую же судьбу. Преувеличенные обвинения Мора побудили некоторых позднейших английских историков предпринять оправдание несправедливо опороченного короля: Джордж Бек (1646) и Горас Вальполь (1767) старались если не вполне обелить Ричарда III, то, по крайней мере, найти извинения для многих его поступков, и при этом также удалились от исторической истины, - только в противоположную сторону.

Но Шекспир, конечно, не мог и подозревать, что пользуется для своей трагедии источником не вполне надежным. Все историческия открытия в пользу Ричарда III сделаны были уже в позднейшее время; во времена Шекспира изображенная им фигура злодея вполне оправдывалась как историческими сочинениями, так и народным преданием, которое рисовало его в самых мрачных красках. Ричард был ненавистен не только для династии Тюдоров, но и для английского народа, в памяти которого он представлялся не иначе, как извергом, - точно так же, как, с другой стороны, Генрих V являлся идеалом государя. Одна из причин огромной популярности, какою пользовалась трагедия Шекспира, несомненно, заключается в том, что он дал образ Ричарда III, вполне согласный с общераспространенными суждениями об этом короле.

построена на повествовании Голиншеда, но её отдельные эпизоды, точно так же, как и подробности характеров действующих лиц, являются результатом собственного творческого вдохновения Шекспира. В сравнении с последнею частью "Генриха VI", к которой, по времени написания, "Ричард III" непосредственно примыкает, эта последняя трагедия представляет чрезвычайный подъем поэтической энергии и, если ее разсматривать в целом, - смело может быть поставлена рядом с величайшими созданиями шекспировского гения как по замыслу, так и по исполнению. Недаром она так восхищала Шиллера, который писал о ней Гете: "Эта пьеса - одна из самых возвышенных трагедий, какие мне известны, и в настоящую минуту я не знаю, может ли какая-нибудь другая пьеса оспаривать y нея первое место. Великия перемены судьбы, намеченные в предыдущих исторических драмах Шекспира, здесь представлены поистине величественно и в духе самых возвышенных идей. Здесь все велико и сильно. Всей драмой руководит могучая Немезида, проявляющаяся во всевозможных формах; это впечатление господствует над читателем от начала до конца" {Замечательно, что Шиллер высказал это мнение в то время, когда он сам уже вступил на путь серьезных философских и исторических изучений, после написания "Дон-Карлоса".}.

"Ричард III" - первая из исторических драм Шекспира, в которой он, следуя примеру Марло, сосредоточил все действие на одной центральной фигуре героя, чего мы не видим в более ранних его драматических хрониках, по технике похожих больше на старинные английския "истории", или даже на мистерии, чем на драмы в строгом смысле этого слова. Так, напр., "Генрих VI" отличается совершенно эпическим характером: там нельзя выделить главного действующого лица, потому что на первом месте стоят не личности, a события, величественная картина которых медленно развертывается в ряде сцен, лишенных внутренней органической связи, и представление можно начать и окончить какой угодно из этих сцен, не нарушая драматического единства. В "Ричарде III" впервые является настоящий трагический пафос, воплощенный в героической личности с подробно и тщательно разработанным характером. Необходимо, однако, заметить, что в пору сочинения этой трагедии Шекспир еще не вполне овладел новыми для него приемами драматической техники и психологии, которые проявились y него во всем своем блеске только впоследствии: он нередко делает отступления, то эпическия, то лирическия, вводит в пьесу эпизоды, сами по себе прекрасные, но замедляющие развитие главного действия и даже не содействующие уяснению характеров тех или других лиц пьесы. Таков, напр., рассказ Тирреля о смерти детей Эдуарда, сон Кларенса, речь Бокингэма перед казнью. Некоторые места драмы написаны совершенно лирически: какое-нибудь чувство овладевает в одно и то же время двумя или тремя лицами, и они высказывают его или одновременно, или последовательно друг за другом, подобно тому, как музыкальный мотив повторяется оркестром или последовательно отдельными инструментами:

Елизавета. Мой милый муж! Эдвард мой повелитель!

Дети. О, бедный Кларенс, милый наш отец!

Герцогиня. О, сыновья мои, Эдвард и Кларенс!

Дети. На свете нет сирот, несчастней нас!

Герцогиня. Нет матери несчастнее меня!

(Д. II, явл. 2; ср. д. IV, явл. 4).

По этому поводу Дауден справедливо замечает, что в подобных местах правдоподобие подчинено эффекту симфонической оркестровки или скульптурной позы. "Какой-то ужас и красота заключаются в той сцене, где три женщины, - две королевы, и герцогиня Иоркская, - садятся рядом на землю и в скорби и отчаянии громко рыдают. Сначала мать двух королей, потом вдова Эдуарда и, наконец, грозная как Медуза королева Маргарита, одна после другой, принимают одну и ту же позу и высказывают одно и то же горе. Несчастие сделало их равнодушными ко всяким церемониям королевского сана и, на время, - к их частным раздорам; оне сидят, составляя неподвижную, но вместе с тем - страстную группу, во всем величии своей простой женственности и страшного бедствия..." .

менее, чем в остальных своих драматических хрониках, стесняется хронологическою точностью: ради концентрации действия и драматического эффекта он совершенно свободно переставляет события более ранния на место позднейших и наоборот, соединяет факты, исторически разделенные годами, в один день. Точно так же свободно развил он и характер своего героя, пользуясь историческими данными только как сырым материалом для создания этого демонически-могучого и страшного образа.

Личность Ричарда III наполняет собою всю трагедию и, приковывая к себе все внимание читателя, совершенно заслоняет всех прочих лиц, из которых каждое, однако, обрисовано со свойственною шекспировским характерам полнотою и выразительностью. По своему объему, "Ричард III", после "Гамлета", - самая обширная из пьес Шекспира: в ней 3603 стиха, из этого числа около трети (1128) приходится на роль героя. Уже одна эта цифровая справка свидетельствует о том, какое важное значение придано Шекспиром центральной фигуре трагедии. К этому надо еще прибавить, что характер Ричарда не развивается последовательно перед нашими глазами: он дан уже вполне готовым, окончательно сложившимся, - и мы с первого момента трагедии уже безошибочно знаем, каков её герой. Вообще, в трагедии очень мало взаимодействия, так как большинство жертв страшного тирана гибнет безпомощно и без сопротивления, пока он, наконец, не находит себе сильного противника в лице Ричмонда; здесь мы видим не столько сопоставление характеров, действующих в одном направлении и взаимно друг друга развивающих, сколько результат одного характера, действующого быстро и с неудержимой силой, для которого другия личности служат только пунктами его обнаружения и его проводниками.

Шекспир дает нам возможность проследить характер Ричарда гораздо ранее начала трагедии, так как этот четвертый сын герцога Ричарда Иоркского выводится на сцену уже во ИИ-ой и ИИИ-й частях "Генриха VI". Относительно степени участия Шекспира в сочинении трилогии о Генрихе VI существуют различные мнения; но сцены III-й части, касающияся Ричарда, несомненно написаны Шекспиром, так как находятся в теснейшей и непосредственной связи с "Ричардом III", принадлежность которого Шекспиру стоит вне всяких сомнений.

Будущий герцог Глостер и король Ричард III впервые появляется перед нами в конце ИИ-й части "Генриха VI", где он, вопреки истории, представлен участвующим в битве при Сент-Ольбансе, 23 мая 1455 г., между тем как на самом деле ему в это время шел еще только третий год от роду (он родился 2 октября 1452 г.). Это первое появление Ричарда на сцене совпадает, таким образом, с первым взрывом знаменитой войны двух Роз. Он храбро сражается за права своего отца, выручает Солсбери и убивает Сомерсета. Договор, заключенный после этой битвы герцогом Иоркским с Ланкастерами о том, что престол должен перейти к герцогу только по смерти короля Генриха VI, не по-сердцу сыновьям и сторонникам Иорка; Ричард ("Генр. VI, ч. 3, д. I, явл. 3) старается убедить отца нарушить данную клятву, и в его речи ясно обнаруживаются главные свойства его характера: пылкое честолюбие и хитрая казуистика.

Далее, мы встречаем Ричарда, вместе с его братом Эдуардом, в ту минуту, когда им приносят известие об ужасной гибели их отца и младшого брата Рутланда (исторически Рутланд был старшим, но Шекспир, ради драматического эффекта, представляет его самым младшим из членов Иоркской семьи). Эдуард изливает свое горе в малодушных жалобах и слезах, a Ричард старается снова воодушевить своих обезсиленных сторонников и становится душою борьбы за корону. В битве при Тоутоне (д. 2, явл. 3--6) войска Иорка одерживают победу; Эдуард вступает на престол и делает Ричарда герцогом Глостером.

Это последнее, однако, вначале еще не имеет своекорыстного, эгоистического оттенка: Ричард понимает, что прежде всего необходимо позаботиться об укреплении Иоркской династии, a потом уже можно мечтать и о власти для самого себя и выжидать удобной минуты для осуществления своей мечты.

Эта минута мало-по-малу приближается. Эдуард своим легкомысленным поведением все больше и больше возстановляет против себя братьев. За сценой сватовства Эдуарда к леди Грей (д. 3, явл. 2) следует монолог Ричарда, - первый в ряду тех знаменитых монологов, в которых Ричард раскрывает перед нами свое сердце: его властолюбие является результатом не случайного совпадения обстоятельств, как y Макбета, a целой системы, излагаемой им совершенно последовательно. Основой его служит - физическое безобразие Ричарда: природа, бросив его на свет уродом, отказала ему во всех наслаждениях жизни и оставила ему только одно утешение, - "жаждать власти, унижать, давить все, что прекрасно". Оттого-то королевский престол и является единственною целью всех его мыслей, всех его надежд. Но на пути к этой заветной цели стоить так много людей, облеченных гораздо большими правами на власть; и вот он решается всех их погубить, - "покончить с этой мукой, прорубив желанный путь кровавым топором". Этой цели он достигнет во что бы то ни стало.

Сделанное здесь самим Ричардом указание на свое физическое уродство настойчиво повторяется потом и в его собственных речах, и в речах других действующих лиц обеих пьес. Так, напр., королева Маргарита говорит ему (Генр. VI, ч. 3, д. 2, явл. 2):

Сам он, в только что указанном монологе, говорит, что одна рука y него "скорчена, как старый изсохший сук", на спине - горб, одна нога короче другой и все члены лишены соразмерности; то же самое повторяет он и во вступительном монологе "Ричарда III":

до известной степени преувеличены; a во вторых, - что во времена рыцарства и постоянных военных упражнений хилыми уродами считались люди, которые в наше время, может быть, показались бы красавцами. Из исторических источников нам известно только, что y Ричарда был низкий лоб (Голиншед называет его chort-faced, - "коротколицым"), одно плечо выше другого и одна нога короче другой; он был невысок ростом и, в задумчивости или в гневе, имел привычку закусывать нижнюю губу (черта, которою также воспользовался Шекспир в "Р. III", д. 4, явл. 2), и то вынимать кинжал до половины из ножен, то вкладывать его обратно. Вот и все историческия подробности, известные нам о внешности Ричарда. К этому надо еще прибавить, что он родился в 1452 году, а умер в 1484 г.; следовательно, в начале нашей трагедии он является еще очень молодым человеком, - ему не более 25-ти лет.

После небольшой сцены, в которой с особенною силою высказывается ненависть Ричарда к Елизавете Грэй, неожиданно ставшей супругою короля Эдуарда, Ричард все-таки решается остаться верным своему брату: "не для Эдварда хочу остаться я, a для короны".

Этими моментами в "Генрихе VI" исчерпывается свободное творчество Шекспира в характеристике Ричарда: дальше он уже почти дословно следует рассказу Голиншеда, лишь кое-где самостоятельно дополняя его. Уоррик (Варвик) берет короля Эдуарда в плен; Ричард освобождает его; король бежит в Бельгию, возвращается оттуда с войском и при деятельном участии Ричарда, одерживает над Ланкастерами решительную победу при Тьюксбери. Здесь, на поле сражения, Эдуард и его братья убивают юного наследника Ланкастерской династии, Эдуарда, принца Уэльского; в убийстве участвует и Ричард, который таким образом с этой минуты начинает "пробивать желанный путь кровавым топором". Исторически участие Ричарда в убийстве нельзя считать доказанным, так как о нем говорится только y Голиншеда, другие же источники, и даже Мор, ничего о нем не упоминают; и y Шекспира Ричард наносит принцу только второй удар, настоящим же убийцей является Эдуард, причем удар Ричарда вызван дерзким восклицанием принца: "Вы этого горбатого урода ушлите прочь!" Шекспир вообще в изображении Ричарда следует правилу постепенного наростания драматических эффектов, представляя первое его преступление в смягченном виде, a затем усиливая дальнейшее изображение его преступных деяний, - убийство короля, брата, жены, (маленьких принцев и т. д. Присутствие Маргариты при умерщвлении её сына и намерение Ричарда заколоть ее придуманы Шекспиром также только ради драматического эффекта.

Следующим в ряду преступлений Ричарда является убийство короля Генриха VI в Тоуэре, куда Ричард именно с этой целью и является ("Генр. VI", ч. 3, д. 5, явл. 6). Непосредственно за этим убийством следует второй монолог Ричарда, где он уже вполне определенно намечает дальнейшия жертвы на своем пути к престолу и прежде всего - острит меч на своего брата Кларенса, a вместе с тем слагает ответственность за свои преступления на природу, создавшую его безобразным:

Для того, чтобы дополнить эту уже достаточно яркую характеристику своего героя указанием еще на одну черту, получающую развитие только в следующей драме, Шекспир заставляет его показать на деле то искусство лицемерного притворства, которым он похваляется в предыдущих своих монологах. На сцену (д. 5, явл. 7) приносят новорожденного сына и наследника короля Эдуарда, - и Ричард целует этого ребенка, уверяя в своей любви к нему и тут же прибавляя про себя: "Так целовал Иуда учителя и Бога своего".

Таким образом, все элементы грозы, готовой разразиться над несчастной семьей Эдуарда и над близкими к нему людьми, уже на-лицо. Эта гроза и разражается в трагедии "Ричард III", к которой читатель уже подготовлен третьей частью хроники о Генрихе VI.

против короля и своего брата Георга Кларенса. Последняго уже ведут в тюрьму, и Ричард, притворно выражая ему свое участие и сожаление, a в душе замышляя сейчас же погубить его, вновь выказывает свой замечательный талант лицемерия. Начиная с этой первой сцены и до самого конца трагедии, Ричард постоянно является перед нами искусным актером, играющим то одну, то другую роль, сообразно с обстоятельствами; самим собою он становится только тогда, когда остается наедине и комментирует свои поступки, знакомя зрителей с своими замыслами; в этих беседах с самим собою он высказывается до конца, с полной, цинической откровенностью. В разговоре с Кларенсом, в присутствии тоуэрского коменданта Брэкенбери, Ричард, очевидно, уже обдумавший во всех подробностях план гибели брата, намеренно заводит речь о королеве и её злой родне, чтобы сложить на них вину этой гибели. Из этой сцены, как и из следующей - с Гэстингсом, мы узнаем, что король Эдуард болен, что королева, её братья и сын от первого брака все захватили в свои руки и угрожают всему государству. Зритель уже предчувствует, как распорядится Ричард с ненавистными ему людьми, когда Эдуарда не станет в живых.

него нравственного чувства. Лицемерие Ричарда не похоже, например, на лицемерие Тартюфа: последнее, так сказать, шито белыми нитками и с самого начала не вводит в заблуждение никого, кроме глупого Оргона и его выжившей из ума матери, между тем как Ричард ослепляет положительно всех, не исключая даже и своего хитрого сообщника Бокингэма, которого он же сам учит лгать и притворяться. Это неотразимое влияние Ричарда на всех его окружающих объясняется, конечно, тем, что он ни одним словом, ни одним движением не выдает своего настоящого чувства, что притворство стало для него уже второй натурой и уже не требует от него каких-либо особенных стараний или усилий.

Торжеством этого притворства является следующая за арестом Кларенса знаменитая сцена сватовства Ричарда к Анне, вдове убитого им принца Эдуарда, сына им же убитого Генриха VI {Вообще, в 1-м действии "Ричарда III" Шекспир пренебрегает, ради драматических целей, всякой хронологией: трагедия начинается в ту минуту, когда только что завершилась победа Иорков над Ланкастерами; a между тем, тут же говорится о болезни короля Эдуарда, наступившей гораздо позднее. Сватовство Ричарда связано с погребением Генриха VI, a на самом деле последовало только два года спустя. Точно так же и арест Кларенса относится к более позднему времени.}. Эту сцену большинство критиков считает в психологическом отношении совершенно невероятною и невозможною: перед телом, еще не похороненным своего свекра, вдова только что убитого Эдуарда видит убийцу обоих этих дорогих для нея людей; она проклинает злодея, призывает на него небесный гром, - a он нагло объясняется ей в своей пламенной любви, и этой наглостью достигает цели. Положение, в самом деле, с первого взгляда представляется слишком резко неправдоподобным, слишком возмущает наше нравственное чувство. Но при оценке этой сцены необходимо иметь в виду, во-первых, что Анна, не зная истинного характеера Ричарда (как и все прочия действующия лица трагедии), не имеет никакого основания сомневаться в искренности его объяснений, a во-вторых, - что Шекспир только сконцентрировал в одну сцену факты, действительно имевшие место в истории: ведь Анна и в самом деле вышла замуж за Ричарда, - хотя это и случилось только через два года после похорон Генриха VI и принца Эдуарда, - и в глазах Шекспира и современной ему публики Ричард представлялся несомненным убийцей короля Генриха и его сына. A с нравственной точки зрения Шекспира поступок Анны представляется одинаково легкомысленным, - все равно, прошло ли со смерти её свекра и мужа два года или два дня. Припомним, что говорит Гамлет о своей матери, которая "башмаков еще не износила, в которых шла, в слезах, как Ниобея, за гробом мужа", как успела уже сделаться женою другого (и тоже - убийцы, хотя она об этом и не знает). "Посмотрите, как весело глядит моя матушка, a ведь мой отец умер всего два часа тому назад", говорит Гамлет Офелии (д. Ш, явл, 2). - Нет, принц, - уже дважды два месяца. - "Так давно уже? Так пусть же сам сатана ходит в трауре, a я надену соболью мантию. Боже! уже два месяца, как умер, и еще не забыт!" и т. д. Притом, и фигура Анны представлена в тех же бледных очертаниях совершенно пассивного характера, какими обрисована в позднейшей трагедии фигура королевы Гертруды. Ричард прекрасно знает слабость этой женщины и вполне уверен в том, что своею смелостью и притворством он "без всякого заступника в мольбах" съумеет завоевать ее. Брак с нею для него необходим: сделавшись его женою, эта дочь знаменитого "делателя королей" Уоррика привлечет на его сторону всю старинную аристократию, недовольную браком Эдуарда с вдовой незнатного рыцаря Грэя; a это будет крупным козырем в игре Ричарда и важным шагом на его пути к престолу. Король Эдуард ненавидит старую аристократию, видя в ней главную причину всех междоусобий, и желает поставить на её место новую аристократию, возвышая родственников своей жены; её старший брат становится графом Риверсом, старший сын от первого брака получает титул маркиза Дорсета, младший - лорда Грэя. К этой родственной партии, тесным кольцом окружающей трон, примыкает в трагедии сэр Томас Воган, a противниками их являются группирующиеся около Ричарда Глостера Генри Стаффорд герцог Бокингэм, потомок младшей ветви Плантагенетов, затем - лорд Гастингс и граф Оксфорд. К ним же, до поры до времени, примыкает и лорд Томас Стэнли, который, после смерти Эдуарда, начинает выжидать удобной минуты для того, чтобы поддержать притязания на престол своего пасынка, Генриха Ричмонда,

являясь в минуту устроенного Эдуардом примирения между обеими партиями (д. II, явл. I), когда Бокингэм и Гэстингс обнимаются с родственниками Елизаветы, Ричард, только что получивший известие о том, что Кларенс зарезан подосланными им убийцами, говорит о своем незлобии и просит забыть всякую вражду. Королева хочет воспользоваться этой умилительной минутой, чтобы выпросить прощение Кларенсу; но Ричард, с утонченной жестокостью, выставляет эту просьбу насмешкой над несчастным братом, погибшим, как он старается внушить, по проискам Елизаветы и её родни. Ловко пущенная в удобную минуту клевета разрушает только что состоявшееся, хотя и без того ненадежное, примирение враждующих сторон и дает Ричарду возможность, тотчас после смерти короля, действовать быстро и решительно. Объявленный "протектором" малолетняго короля Эдуарда V, он, не теряя времени, захватывает, осуждает и казнит Риверса, Грэя и Вогана, как изменников, и овладевает маленьким королем и его братом Ричардом, герцогом Иоркским. Все эти факты взяты y Голиншеда, но мотивировка их принадлежит, большею частью, самому Шекспиру. В особенности надо это сказать о сцене "примирения": в действительности, Кларенс был убит за пять лет до смерти Эдуарда IV, a Ричард во время этой попытки примирения находился в Шотландии.

Покончив с главными врагами, Ричард принимается за друзей. Первое место между ними занимает герцог Бокингэм, представитель одного из знатнейших родов, которого Ричард постепенно привлекает на свою сторону то обещаниями наград, то лестью, называя его своей правой рукой, оракулом, пророком, добрым братом... Тщеславный, безхарактерный и алчный Бокингэм легко поддается на эту приманку и становится послушным орудием в руках ловкого лицемера. Ричард внушает ему свои мысли и в то же время делает вид, что только исполняет его советы, всегда выдвигает вперед Бокингэма, сам оставаясь в тени; как искусный режиссер, заставляет его подыгрывать себе в заранее разученной роли, a Бокингэм самодовольно хвалится своим актерским талантом и бьется из всех сил, чтобы доставить корону своему повелителю, пуская в ход всевозможные ораторские и театральные эффекты. A Ричард, получив корону, спешит отделаться от сообщника и одним жестким словом раскрывает ему глаза на истинный характер их отношений. Герцог скачет на берег моря, собирает ополчение и зовет на царство графа Ричмонда; но час возмездия еще не наступил: Ричард захватывает своего бывшого "брата и друга* и приказывает сейчас же казнить его. В последний раз мы встречаемся с Бокингэмом, когда его ведут на плаху. Его душа "пробита скорбью", его память хранит весь ряд ложных клятв, все жертвы, когда-то принесенные им своему кумиру; он бросает последний взгляд на свое позорное прошлое и без ропота принимает заслуженную кару.

сильный, влиятельный человек, но, на свою беду, преданный слуга короля Эдуарда и его детей. Когда Ричард казнит противников Гэстингса и посылает к нему с известием об этом своего послушного клеврета Кэтсби, Гэстингс выражает необузданную радость, смеется над врагами, хвастается своей победой перед людьми, которые еще недавно были свидетелями его немилости. Но когда Кэтсби хочет узнать от него, как он отнесся бы к венчанию Ричарда на царство, прямодушный лорд решительно говорит, что пока он жив, этому не бывать, - и, таким образом, сам решает свою гибель. Он идет на совет в Тоуэр, делая разные мелкия распоряжения на несколько дней вперед. Ричард приходит внезапно, в то самое время, когда Гэстингс, вполне уверенный в его расположении, уже собирается подать за него свой голос. Ричард уже подвел под него мину и ежеминутно может взорвать ее. Но в то же время y него есть другое дело, почти столь же важное: y епископа Элийского есть необыкновенно вкусная клубника, - надо непременно за ней послать. Ричард шутит, улыбается, - и вдруг, ни с того, ни с сего, заявляет собравшимся лордам, что королева Елизавета вместе с бывшей любовницей короля, мистрисс Шор, околдовали его. Уже самое соединение двух этих имен, совершенно несоединимых, указывает на вздорность обвинения; вполне естественно, что Гастингс замечает: "Когда оне действительно виновны в этом..." Именно такого условного оборота речи и ждал Ричард: он как зверь набрасывается на Гэстингса, обвиняет его в измене и требует его немедленной казни, предупреждая, таким образом, все дальнейшия попытки лордов завести речь о коронации маленького Эдуарда.

Выиграв, таким образом, время и избавившись от сильного противника, Ричард, с помощью Бокингэма, старается привлечь на свою сторону самого важного пособника - лондонский народ. Бокингэм разыгрывает в Гильдголле разученную им под руководством Ричарда, комедию, результат которой, однако, мало удовлетворяет Ричарда, так что ему приходится разыгрывать второй акт самому, в присутствии лорд-мэра и граждан, к которым он выходит с двумя епископами и с молитвенником в руках, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть разницу между собою и своим покойным легкомысленным братом, a с другой - угодить глубокой набожности городского совета. Личное участие первоклассного артиста в этой, заранее подготовленной сцене, конечно, обезпечивает её полный успех. Ричард Глостер становится королем.

Гэстингса (явл. 6).

Та заветная цель, к которой Ричард "прорубил себе дорогу кровавым топором", наконец достигнута, - и с этой минуты действие трагедии быстро идет к развязке. Начинается расплата за целый ряд кровавых деяний Ричарда. Последними его жертвами становятся двое детей покойного короля Эдуарда, задушенных в Тоуэре. Трогательный рассказ Тирреля о смерти этих малюток (д. IV, явл. 3) как бы указывает на то, что чаша небесного гнева уже переполнена. Старая 80-летняя герцогиня Иоркская, мать Ричарда, много видевшая горя и злодеяний на своем долгом веку, в ужасе от своего сына, призывает на него самые страшные проклятия; вдова Генриха VI, Маргарита, постоянно преследующая Ричарда и всех Иорков своей ненавистью, с злорадством говорит, что, наконец, она дождалась начала тяжких зол, и пророчит, что "конец, как и начало, будет дик и страшен". Даже и в то жестокое время, когда братья нередко губили друг друга в междоусобной войне. и когда человеческая кровь вообще не имела большой цены, - убийство детей считалось тяжким, зверским преступлением. И вот, с той минуты, как Ричард взял себе на душу это кровавое дело, он уже не знает покоя. "Он никогда не считал себя в безопасности", говорит Голиншед. "Когда он выезжал, он надевал прочную кольчугу, постоянно оглядывался вокруг себя, его рука всегда лежала на рукоятке кинжала, и вообще он был похож на человека, в любую минуту готового кого-нибудь убить. Ночи он проводил без сна, в полу-дремоте, мучился страшными призраками и иногда вскакивал с постели и бегал по комнате" и т. д. То же мы видим и y Шекспира. Ричард уже отбрасывает свое прежнее лицемерие; он попробовал прибегнуть к нему еще раз, повторив, в сцене с Елизаветой, приемы своего прежнего сватовства к Анне; но в этой сцене его красноречие, несмотря на силу и убедительность, уже лишено той энергичной страстности, которая решила судьбу Анны, - и для зрителя несомненно, что Ричард потерпел полную неудачу, хотя сам он пока еще убежден в противном. Сбросив с себя маску притворства, он становится крутым, жестоким, подозрительным деспотом, гордым и грубым в отношении даже преданных ему людей; он перестает владеть собою, и все больше и больше испытывает какое-то лихорадочное безпокойство и нетерпение. Весть о том, что Генрих Тюдор, граф Ричмонд, выступил претендентом на английский престол, идет с войском на Англию и привлекает к себе с каждым днем новых сторонников, - приводит Ричарда в изступление; он оскорбляет самых верных своих слуг, дает противоречивые приказания, повсюду шпионит, ищет утешения в презрительных отзывах о Ричмонде, о незначительности его военных сил, в яростной брани, которою он осыпает претендента и его "бретонскую сволочь". Его ум теряет свою прежнюю гибкость, и даже физическия силы изменяют ему; оружие становится для него слишком тяжелым; он нуждается в вине для возбуждения своего угнетенного духа...

Наконец, наступает ночь накануне решительной битвы на босвортском поле, 22 августа 1485 г. И вот, в душе Ричарда впервые за всю его жизнь поднимаются страшные угрызения совести, представленные поэтом в виде теней загубленных злодеем жертв, которые вопиют к небу об отомщении и призывают благословение на Ричмонда. Последний монолог Ричарда, после пробуждения от страшного сна, в котором он видел эти тени, является выражением полного отчаяния. Когда-то полный гордой уверенности в самом себе он говорит: "Я одинок, я сам по себе, y меня нет братьев, я не похож на братьев," - и в этом одиночестве видел свою силу: теперь сознание того же одиночества служит источником глубокой скорби: "Я - тот же я..." Он совсем одинок, и его никто не пожалеет, - даже и он сам. Он хотел бы смягчить свой приговор самому себе - ведь он так любит себя! - но проснувшаяся совесть "сотней языков" обвиняет его. Прежде он самодовольно хвастался тем, что "проклял наши праздные забавы и бросился в злодейския дела"; теперь он в отчаянии называет себя извергом...

"Это не призыв к славе, не поэтическая импровизация, это - циническая, возбуждающая речь властителя над людьми, не произносящого даром лишняго слова. Тут - все, что способно расшевелить душу сурового английского воина, готового лечь костьми за свой клочек поля и за свой семейный очаг; тут ругательства над неприятелем, до сих пор любимые британским солдатом; тут непристойные слова и, вместе с ними, безпредельная уверенность в победе, уверенность не фальшивая, a вырывающаяся из сердца и увлекающая самого шаткого из подчиненных. Ни в одной литературе мы не знаем образца военного красноречия, который хоть сколько нибудь приближался бы к последней речи короля Ричарда, когда в его груди "забились тысяча сердец"... (Дружинин). В бою он совершает сверхчеловеческия чудеса изступленной храбрости; он бьется, как затравленный лев, бьется не с мрачным отчаянием Макбета, заранее знающого, что он осужден на гибель, a с твердой верой в победу, до последняго удара, отнимающого y него корону вместе с жизнью.

черты сходства с другими шекспировскими злодеями - с Макбетом, Яго, Эдмундом; но в то же время Ричард и отличается от них многими вполне своеобразными и только ему одному присущими особенностями. Самое существенное отличие его от Макбета заключается в том, что Ричард является человеком с огромной энергией и полным властелином всех своих чувств и мыслей; он безусловно подавляет свою совесть и хладнокровно губит жертвы своего властолюбия; совесть пробуждается y него только после того, как он уже совершил целый ряд преступлений ради достижения своей цели. Между тем y Макбета вовсе нет сильной воли, направленной на злое дело: он становится преступником отчасти под влиянием таинственных злых сил, отчасти под влиянием своей честолюбивой жены, т. е. в силу только внешних обстоятельств, a не сущности своей натуры, которая, напротив, так возмущена преступлением, что голос совести, заявляющей о себе перед самым совершением убийства и непосредственно вслед за ним, доводит Макбета чуть не до сумасшествия. С самой минуты убийства мучительное сознание, что "Макбет зарезал сон" уже не покидает его, и дальнейшия свои преступления он совершает уже как бы машинально. Ричард, наоборот, идет к своей цели кровавым путем совершенно спокойно, сознательно и даже, можно сказать, весело, как бы любуясь эффектом своего искусства. В этом отношении он стоит ближе к Яго, чем к Макбету. Но Ричард - принц и полководец, который уже в силу своего положения окружен известным ореолом величия и при этом имеет в виду вполне определенную цель - завладеть престолом и удержать его в руках своих и своего потомства; Яго - просто мерзавец, который делает зло вовсе не ради достижения какой-либо цели, a только потому, что это доставляет ему удовольствие. Он не признает никаких нравственных правил, издевается над добродетелью и честью и, в сущности, вовсе ни к чему не стремится, кроме забавы над чужими страданиями. Зло для него - стихия, вне которой он не может жить. Эдмунд Глостер по своему характеру довольно близок к Ричарду: как последний решается стать злодеем под влиянием мысли о своем безобразии, которое, лишая его всех радостей жизни, оставляет ему одно только стремление к власти, так и Эдмунд задумывает и осуществляет свои коварные планы под влиянием мысли о своем жалком положении незаконного сына. Подобно Ричарду,он стремится выйти на широкую дорогу и безжалостно устраняет все и всех, что служит ему помехой, строит ков за ковом, пользуется слабостью влюбившихся в него герцогинь, и, опять-таки подобно Ричарду, является безстрашным бойцом и рыцарем в решительную минуту. Но y него вовсе нет того саркастического злорадства, того убийственного юмора, с каким относится к своим жертвам Ричард; он несравненно грубее, проще, искреннее.

Разработанный с удивительным искусством во всех подробностях характер Ричарда III делает его не по имени только, но на самом деле главным действующим лицом трагедии, приковывая к нему, от начала до конца, исключительное внимание читателя и зрителя. Можно сказать, что вся трагедия сосредоточена на нем одном, Мы сочувствуем несчастной судьбе маленьких принцев, жалеем о других многочисленных жертвах безпощадного властолюбия Ричарда; но все-таки больше всего интересует нас этот необыкновенный злодей, поражающий своею разносторонностью, дерзостью, решительностью и силой ума и, несмотря на все свои преступления, почти завоевывающий наше сочувствие. В нравственном отношении он является настоящим Протеем, - то пылким любовником, то дальновидным политиком, то великодушным и щедрым другом, то хитрым лицемером и святошей, то, наконец, безумно храбрым воином. Одаренный от природы в высокой степени драматическим темпераментом, Ричард - превосходный актер; он в состоянии изображать самые возвышенные чувства, самые сильные душевные движения с такой удивительной поверхностной правдивостью, что перед этим его искусством не устоит никто, не говоря уже о тех слабых женщинах или близоруких эгоистах, над которыми он практикует свои актерские приемы.

Центральная фигура трагедии совершенно заслоняет собою всех остальных действующих лиц, которые хотя и обрисованы (как мы всегда видим это y Шекспира) с достаточной полнотой и индивидуальностью, но играют в пьесе роль совершенно пассивную, служебную. Впрочем, в толпе этих лиц есть одна фигура, которая заслуживает особенного нашего внимания - Маргарита Анжуйская, вдова Генриха VI, "французская волчица", которую Шекспир, наперекор истории {В действительности Маргарита после непродолжительного заключения в Тоуэре, в 1478 г. была отпущена во Францию, где и умерла три года спустя, не возвращаясь в Англию.}, поместил в этой трагедии и сделал как бы олицетворением гневной Немезиды, придав ей черты какого-то сверхчеловеческого привидения. Радуясь всякому новому злодеянию, направленному против кого-либо из членов ненавистного ей Иоркского дома, издеваясь над каждым несчастьем и провозглашая его справедливым возмездием за бедствия Ланкастеров, примешивая к воплям других женщин свои проклятия, она является чем-то в роде зловещого хора эринний в трагедии Эсхила. Эта бывшая героиня (см. "Генрих VI", ч. 2 и 3), сама обремененная ужасными злодействами, "с сердцем тигра под оболочкой женщины", пережила кровавую гибель всех своих близких и теперь выступает с проклятиями, которыми она думает ускорить падение своих врагов. Сцена трех сетующих женщин, которые сошлись на ступенях дворца, чтобы выплакать свое горе (действие IV, явл. 4), принадлежит к числу наиболее потрясающих сцен всей трагедии. Образ Маргариты возвышается над другими: она ликует, она благодарит небо за злодейства Ричарда, радуясь тому, что "эта алчная собака не щадит и детей своей собственной матери". Старый Иорк некогда проклял эту жестокую женщину, когда она, издеваясь над ним, бросила ему платок, омоченный в крови его юноши-сына Рутланда ("Генрих VI", ч. 3, д. I, явл. 4); проклятие сбылось над ней: она лишилась трона, супруга и сына, которого заколол Ричард и при падении которого были участниками все эти Риверсы, Грэи, Гэстингсы и Бокингэмы. Но в этот день сила проклятия Иорка перешла на них. Полу-безумная изгнанница смело вторгается в круг своих врагов, вызывая своим появлением какой-то суеверный ужас, и громит их своими страшными проклятиями, которые действительно исполняются над всеми участниками гибели её мужа и сына: и над умирающим Эдуардом IV, и над Кларенсом, который клялся биться за Ланкастера, но нарушил свою клятву, и над Гэстингсом, и над Елизаветой, которая остается пустою тенью самой себя, лишившись братьев, мужа и почти всех своих детей, и более всего, конечно, над Ричардом, главным виновником и вдохновителем всех этих кровавых злодеяний междоусобной войны, в котором как бы соединяются все преступления, разделенные в предшествующих поколениях между многими лицами.

С гибелью Ричарда оканчивается длинный ряд ужасных бедствий и кровавых злодеяний, вызванных войною Алой и Белой Розы. Завершитель злополучного раздора, Генрих Ричмонд, является в трагедии светлым, идеальным образом благородного и простодушного рыцаря; его первое действие после победы - помилование, a не мщение. Мщение как бы истощено, кровавый поток изсяк, и на соединение двух Роз испрашивается благословение неба.

"Шекспир, говорит знаменитый немецкий историк, овладевает великими вопросами, по возможности близко следуя хронике и воспринимая от нея характерные черты; но при этом он каждому лицу дает роль, соответствующую своему собственному пониманию, и оживляет действие, вводя в него такие мотивы, которых история не нашла бы или не имела бы права принять. Характеры, близкие между собою по преданию и, вероятно, бывшие близкими и в действительности, y него являются различными, каждый с своими самостоятельными особенностями; естественные человеческия движения, замечаемые обыкновенно только в частной жизни, пробиваются сквозь политическия события и через это вдвойне достигают поэтической правды. Но если в отдельных подробностях и замечаются отступления от истории, то самый выбор событий, изображаемых на сцене, свидетельствует о возвышенном понимании великих исторических явлений. Мы видим здесь почти исключительно самые знаменательные, полные глубокой важности положения и сплетения обстоятельств, великие исторические моменты, имеющие символическое значение не для одной только Англии, но и для всех народов и их правителей"...

В русской литературе "Ричард III" является одною из первых пьес, по которым наши читатели могли познакомиться с Шекспиром. В 1787 г. в Спб. напечатана была "Жизнь и смерть Ричарда III, короля Аглинского, трагедия Г. Шакеспера, жившого в XVI веке, умершого в 1576 году (sic!). Переведена с французского языка в Нижнем Нове городе прозою в 1783 году". К этому переводу приложено было характерное "примечание французского переводчика", следующого содержания:

"Хотя сия трагедия переименована Жизнь и смерть Ричарда III, она однакож не содержит более, как только восемь лет последния жизни его, ибо начинается с заключения в темницу Герцога Кларенского в 1477 году, a оканчивается смертью Ричарда в баталию Босфорскую (sic!). Сия пьеса переведена литерально, сколько было возможно преложить на французский язык то, что в подлиннике есть смелого и отменного. Знающий язык Шакесперов не найдет конечно ничего безмерного в том образе, каким старание употреблено перенести его на Российский язык".

"Ричард III" и актером Брянским, в начале 30-х годов прошлого столетия. Этот перевод долго держался на нашей сцене, в особенности - благодаря Мочалову, в репертуаре которого роль Ричарда была одною из самых выдающихся.