Лиса Патрикеевна

М.Л. Михайлов Русские сказки для детей. Издание второе.

Издание книгопродавца Н.Г. Овсянникова.

Типография В.Н. Майкова, Санкт-Петербург, 1867 г.

Сговорилась Лиса-Патрикеевна с кумом волком по-дружески жить, что добудут пополам делить.

Стянет волк где барашка или теленочка, выбежит на горку - кума, иди! - закончить - и кума перед ним словно из земли вырастет.

- Уж какой ты, кум, ловкий да какой ты, кум, сильный, и добрее-то тебя зверя на свете не сыщется, начнет Лиса-Патрикеевна выхвалять волка. - Уж кабы мне твою силу, да ловкость, да смелость - я бы тебя, куманек ты мой милый, за одну зиму жирнее свиньи откормила. А то что я теперь? Дело мое женское, слабое, птица нынче стала такая всё бойкая, непокорная, даже куры уж против меня огрызаться начали, а с гусем или с индейским петухом лучше и не связывайся; заклюют, защиплют, да еще и на смех поднимут. Уж подлинно сказать, не будь тебя, куманек: давно бы с голоду околела! Мне, признаться, и совестно уж становится всё твою хлеб-соль есть, а самой ни разу тебя не подвивать, да уж нечего делать, попрошу до весны, до цыплят, подождать.

Так увещала Лиса-Патрикеевна кума волка, когда тот приглашал ее покушать своей добычи, сама же ни чем не делилась; а слухи носились, что не было ночи, когда бы лиса не очистила чьего-нибудь курятника.

Дошли эти слухи и до кума. Тот начал лису подозревать в лукавстве, поприсматривать за ней, и почаще к ней в нору понаведываться.

Раз как-то мужичек из деревни выехал на речку половить рыбки. Удача была хорошая: что не закинет блесенку, то или окунь золотой полосатенький или лещик пузатый или щучка зубастенькая.

Как эта рыбка прыгала на льду, замерзая кочерилась; как мужичек поклал рыбку в сани; как он поехал путем дорогой восвояси - всё это видела Лиса-Патрикеевна из лесу, сидючи на высоком дереве.

Больно захотелось лисоньке этой рыбки покушать. Переметнула она в уме, соскочила с дерева, забежала впереди мужичка и растянулась поперек дороги, прикинувшись мертвой.

Мужичек едет себе потихоньку, лошадку понукает, да кнутиком помахивает. Вдруг видит - посреди дороги лисица лежит. Остановил он лошадку, поднял лису, потрепал, погладил - шерсть пушистая, а лиса мертвая.

"Вот, думает, находка-то нечаянная! шкурку сдеру - на базаре продам, а на деньги жене сарафан сошью, да ребятишкам пряников накуплю."

Положил мужичек лису в сани, вместе с рыбой, да рогожей покрыл, а сам не сел на воз, а подле лошадки пошел.

Идет - песни попевает на радостях, кнутиком по снегу похлестывает, да смекает в уже, как бы подороже лисью шкурку продать, да кроме сарафана и пряников, себе шапку купить.

А лиса, как заметила, что мужичек не смотрит за ней - и давай в санях дырку прогрызать. Прогрызла дыру пребольшущую: рыбку вытаскала - сама выскочила; мужичек едет в город - а лиса рыбку в нору таскает.

Только что успела она перетаскать рыбку, сесть под окошечко, да у лещика головку отъесть - смотрит, кум к ней в гости идет.

- Здравствуй кумушка! Вот как ты нонича поживаешь: рыбку покушиваешь, а меня не поподчуешь.

- Ах, куманек ты мой милый! затараторила Лиса-Патрикеевна; - только что с ловли пришла, о первом о тебе вспомнила, хотела было пойти попросить тебя в гости, да замаялась больно, села вот отдохнуть, червячка заморить. Отведу, мол, душу маленько, да сейчас и за тобой сбегаю. Присядь, куманек, да покушай хоть щучки, да смотри осторожнее, а то косточкой подавишься.

"Где это, кума, удалось тебе таким кушаньем поживиться?"

- На речку ходила, сама наловила - хочешь тебя научу?

Волк согласился и они, дождавшись ночи, отправились на охоту.

Лиса привела волка к прорубке, посадила его на самый край, а хвост в воду опустить велела.

- Ты вот так посиди, куманек, подольше, так видимо-невидимо к тебе на хвост всякой рыбы намерзнет.

Волк сидит, а Лиса-Патрикеевна ходит вокруг прорубки да приговаривает: Ясни, ясни на небе, мерзни, мерзни волчий хвост.

- Ты что там, кума, приговариваешь? - спросил волк.

- Я говорю: ясни, ясни на небе. Липни рыбка к волчью хвосту.

Волк соскучился сидеть, захотел привстать, а хвост-то примерз, не пускает.

- Что-то уж очень тяжело, кума, - сказал он: - не пора ли вытаскивать? Чай, уж много налипло рыбы-то.

- Нет, куманек, еще рано. Посиди еще немножко - пусть уж сразу побольше налипнет - ответит Лиса-Патрикеевна, и сама опять начнет ходить да приговаривать: ясни, ясни на небе, мерзни, мерзни волчий хвост!

И досидел кум - когда уж светать начало; бабы из деревни пришли за водой к прорубке, увидели волка и давай его коромыслами бить.

Волк вертелся, вертелся, никак не мог вытащить хвоста из прорубки: примерз очень. Рванулся посильнее да и оторвал его, да так без хвоста и ушел.

Подбегает волк к лесу - видит лиса по снегу валяется, стонет да охает.

- Что ты, кума?

- Ох, куманек ты мой милый! Натерпелась я за тебя страху-то; с полчаса в обмороке пролежала. Что, думаю, наделала я, несчастная? Ну, как да они убьют его, голубчика - что я тогда буду делать одна?

Волк поверил, что кума от чистого сердца так убивается, сжалился над нею, положил на спину и понес на себе.

Несет он лису, а она лежит да приговаривает: битый небитого несет; битый небитого несет.

- Что ты там, кума, говоришь? - спросил волк.

- Ох, уж я и сама не знаю, что брежу. Голова так кругом и ходить, и в глазах туманится.

Так и донес волк лису до норы, положил на постель, а сам побежал к знакомому шубнику просить, чтобы хвост новый пришил: совестно было без хвоста-то ходить по лесу, смеяться все будут.

хотел.

Одним утром медведь только что глаза успел продрать - лежит да с боку на бок поворачивается, сны на память приводить да разгадывает, вдруг слышит кто-то стукнул в дверь. Отворил - лиса.

- С добрым утром, Михайло Иванович! - поздравила Лиса-Патрикеевна.

- Добро пожаловать, милая соседушка, приветил Михайло Иваныч. - Что так раненько пришла? видно дельце какое случилось?

- Просьбица есть у меня до вас всепокорнейшая, - заговорила Лиса-Патрикеевна, а сама залилась слезами. - Житья мне на свете не стало, сиротинушке. Обижают меня, беззащитную, всякие звери. Пусть бы уж крупные, а то мелочь-то всякая покою не дает. На что зайцы - и те надо мной потешаются. Вчера приходят ко мне два зайца - пьяным пьянехоньки еле на ногах стоят - нашумели, набуянили и из дому вон выгнали. Плакала, плакала да и придумала: пойду, мол, я к доброму соседушке милости просить. Квартира у него большая, так не пустит ли в уголок зиму дозимовать. А я бы ему прислуживать стала, одежоньку чинить, или на посылках бегать.

Мишенька обрадовался, что даровую прислугу нашел и пригласил лису переехать.

- Только не будет ли вам беспокойно со мной? - спросила лиса: - я ведь по здешнему лесу лекаркой состою, так по ночам часто приходят за мною, - стучаться будут.

- Это ничего, ответил медведь - если ночью помешают, так я и днем высплюсь.

В тот же день переехала лиса к медведю.

Ночью лиса легла спать на лавочку, а хвост опустила под лавочку. Полежала, полежала да и давай хвостом бить, будто кто со двора стучится.

- Кто там? спросила она.

- Здесь лекарка живет? - пропищала сама же, только не своим голосом.

- Здесь! сейчас выйду.

Вскочила и ушла.

Медведь слышал всё это и думал, что в самом деле к больному пошла, а она прямо туда, где спрятан был мед, Подсела к кадке и давай лакомиться.

Перед светом, когда возвратилась лиса, медведь спросил ее: ну, что, лисонька, как леченье твое идет?

- Хорошо; еще в начале только, ответила она.

Выходило так, что медведь спрашивал про больного, а лиса отвечала про мед.

На другую ночь лиса опять также сделала.

- Ну, что, лисонька, как леченье идет? - спросил медведь, когда возвратилась лиса.

- Хорошо, до половины дошло.

- Ну, что, лисонька, как леченье идет? - спросил опять медведь.

- Очень хорошо, покончила всё, ответила лиса.

Вскоре медведю захотелось посмотреть, цел ли у него мед. Заглянул он в кадку - а там и донышко видно.

- Эге! подумал Мишенька: - это, видно, лисьины штуки. Постой-ка, я допрошу.

Возвратился он в берлогу. - Лиса-Патрикеевна сидит, как ни в чем не бывало, и чулки медведю штопает.

- Это тебе и не стыдно, лисонька, медок-то весь скушать!? - сказал ей медведь.

- Про какой это вы медок говорите, Михайло Иванович? Я и знать ничего не знаю, ведать не ведаю, - начала оправдываться лиса.

Медведь взял ее за лапу, подвел к яме, где спрятан был мед, и указал на пустую кадку.

- А вот это чьи дела? спросил он лису: - У меня в доме, кроме тебя, никто не живет, стало и некому съесть.

- Может вы сами изволили скушать. Михайло Иваныч, когда-нибудь во хмелю пришедши, да и заспали, извернулась лиса: - А мне как это сделать, когда я и не знала, что у вас мед есть? Впрочем, ведь уж это такое дело, что укрыться не может ни как. Ведь сейчас узнать можно, кто поел мед.

- А как же это узнать?

- А вот как: затопим печку пожарче, да и ляжем перед огнем. Как только жаром начнет пропекать - мед и будет топиться из шкуры наружу.

Медведь согласился попробовать. Натаскал из лесу дров целый ворох, затопил печь и улегся с лисой перед огнем. Как только начало его пригревать - он и захрапел.

Лисе только того и надо было. Тотчас побежала она к кадке, соскребла со дна последышки да и вымазала медом-то всего медведя.

- Вставай, Михаил" Иванович! будила она его, когда кончила дело - теперь уж пора узнавать, кто съел мед.

Медведь встал, лизнул спросонья, лису - не сладко: значит не ела; лизнул себя - что за диковинка! точно в соту язык опустил. "Когда же это я съел? стал думать он: - Правда, хоть мне и частенько случалось домой под хмельком приходить, однако помню, что меду не трогал. Разве вот прошлый раз, когда с именин от соседа под руки привели - да и тогда кажется не трогал, а прямо спать повалился."

"Прощайте, Михайло Иваныч! завопила она, обливаясь слезами: - Крепко обидели вы меня, горемычную, что, не разобравши дела, клепать начали. Не хочу у вас ни минуты оставаться после того. Лучше уж буду мытарствовать по темному лесу, где день, а где ночь, чем такое оскорбление терпеть."

Мишенька подумал, что в самом деле понапрасну обидел лису, начал прощенья просить, уговаривать, чтобы осталась, но та и слушать не захотела - ушла.

Да и зачем уж ей было оставаться: мед съеден, а другого ничего у медведя в запасе не было, потому что он всю зиму только свою лапу сосет, да тем и питается.

Испугалась Лиса-Патрикеевна не на шутку. Начала голосить, куманьев на помощь сзывать - ан глядь, вместо кума мужичек к ней идет, тот самый, у которого она рыбу из воза повытаскала.

Лиса Патрикеевна начала метаться во все стороны, улещать мужичка да пощады просить, но мужичок не сжалился, перерезал ей ножом горлышко и шкурку содрал, да понес на базар продавать.

После набежал на лису волк, увидел что кума без шубки лежит - поплакал, потужил, да и скушал куму.

А медведь и теперь еще всё голову ломает, да не может припомнить, когда съел он свой мед?