Песни о родине

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Минский Н. М., год: 1882
Категория:Стихотворение

Песни о родине.

ПЕСНЯ ПЕРВАЯ.

ПРОЩАНІЕ.

I.

  Не ждалъ меня корабль на лоне синилъ водъ,
  Не плакалъ горько пажъ любимый,
  И верный песъ не вылъ предъ завомъ, у воротъ,
  Когда "прости" стране родимой
  Печально я шепталъ. - Висело надъ землей
  Тумановъ серыхъ покрывало.
  То было вешнимъ днемъ и дождичекъ гнилой
  Чуть моросилъ бездушно, вяло.
  Все въ мутное пятно сливалося вдали,
  Чуть брежжилъ светъ межъ тучъ серевшихъ",
  Сочилась грязь кругомъ изъ неба и земли,
  Какъ будто гной изъ язвъ назревшихъ.
  Я засмеялся вслухъ, припомнивъ, что весной
  Зовемъ мы этотъ адъ суровый.
  Весна, весна!... Увы, въ моей стране родной
  Звучитъ насмешкой это слово.
 
  Ни у людей, ни у природы.
  Я, глядя на тоску рыдающаго дня,
  Невольно детства вспомнишь годы...

II.

  Я у окна стоялъ... Кругомъ сгущалась тьма
  И подъ покровомъ тьмы кромешной,
  Какъ люди мрачные, тяну лися дома,
  Какъ тени, люди шли поспешно.
  Я думалъ: вотъ прошло пять летъ, пять лучшихъ летъ,
  Въ чаду надеждъ, въ чаду сомненiй.
  Но где священный прахъ, где въ сердце тайный следъ
  Отъ техъ восторговъ и томленiй?
  Зачемъ съ отчизною проститься мне не жаль,
  Зачемъ и небеса чужбины,
  Какъ прежде, не влекутъ въ таинственную даль?
  Увы, дрожащiй листъ осины
  Сильнее прикрепленъ къ родной земле, чемъ я;
  Я - листъ, оторванный грозою.
  И я-ль одинъ?... Васъ всехъ, товарищи-друзья,
  Сорвало бурею одною.
 
  Мы-ль жертвъ не жаждали?... Нетъ края,
  Такого въ мiре нетъ угла, где-бъ молодежь,
  Все блага жизни презирая,
  Такъ честно, какъ у насъ, такъ рано обрекла
  Себя служенью правде строгой.
  Жизнь чуть ли не детьми насъ прямо повела
  Тернистой подвиговъ дорогой.
  Намъ сжалъ впервые грудь не женскихъ ласкъ восторгъ,
  Не сладкiй трелей" страсти новой,
  И первую слезу изъ детскихъ глазъ исторгъ
  Не взглядъ красавицы суровой.
  Надъ скорбной родиной скорбевшiя уста
  Шептали первыя признанья;
  Надъ прахомъ дорогимъ товарища-бойца
  Звучали первыя рыданья.
  Взаменъ безпечныхъ словъ беседы молодой
  Мы совесть раскрывали нашу;
  Взаменъ живой струи изъ чаши круговой
  Мы испытанiй пили чашу.
 
  Нашъ пламень грелъ, кому онъ светитъ?
  Нетъ насъ честней и нетъ злосчастней никого...
  Но почему?.". О, кто ответитъ!?..

III.

  Напрасно надъ тобой, родимая страна,
  Промчался правды светлый генiй.
  Напрасно сеялъ онъ живыя семена
  Высокихъ думъ, святыхъ стремленiй,
  Напрасно онъ сердца дремавшiя будилъ,
  Росой надежды окропляя.
  Напрасно молодость на зло онъ ополчилъ
  И въ битву велъ, благословляя.
  Во следъ за генiемъ желаннымъ надъ тобой
  Другой промчался мрачный генiй.
  Какъ вихорь, посланный завистливой судьбой,
  Онъ все губилъ въ своемъ стремленьи;
  И тамъ, где падали живыя семена,
  Кропилъ онъ мертвою водою;
  И тамъ, где молодость цвела, надеждъ полна,
  Чертилъ онъ гробъ своей клюкою;
 
  Шепталъ проклятья онъ сурово,
  Чтобъ кровь безцельная багрила братскiй мечъ,
  Чтобы безплодно было слово...
  Сбылись проклятiя!... Порывы и мечты
  Изъела ржавчина безсилья;
  Тоскливо жаждетъ грудь добра и красоты;
  Не поднимая, бьются крылья...

IV.

  О, въ этотъ грустный часъ, когда прощальный взглядъ
  На край родимый я бросаю,
  Когда и словъ, и дедъ, и лицъ нестройный рядъ
  Тревожной мыслью воскрешаю,--
  Какая скорбь и желчь мне заливаютъ грудь!...
  Какъ страшно вдругъ обнять мечтою,
  Что виделъ я въ пять летъ и что, сбираясь въ путь,
  Я покидаю за собою. . . . . . . . . . . . . .
  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  Детей толпу, - больныхъ, озлобленныхъ детей,
  Или мятущихся безцельно,
  Иль тихо гибнущихъ безъ воли и страстей,
 
  И старцевъ робкiй сонмъ... Запуганы давно,
  Безъ добродетелей, безъ веры,
  Собою лишь живя, они всемъ льстятъ равно,
  Гражданской немощи примеры.
  А тамъ, вдали - его, титана, что къ земле
  Прикованъ мстительной судьбою
  И, вместо коршуновъ, снедаемъ въ сонной мгле
  Невежествомъ и нищетою.
  Кто знаетъ, можетъ-быть уже давно титанъ
  Забылъ свое происхожденье,
  И жалобы забылъ и, ослабевъ отъ ранъ,
  Дряхлеетъ молча въ заточеньи...
  Но нетъ, о скорбное перо, остановись,
  И сердце, въ грусти безъисходной,
  Предъ тайной высшею смиренно преклонись,
  Когда безсиленъ умъ холодный. . . .
  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

V.

  Прощай, прощай, страна невыплаканныхъ слезъ,
  Страна порывовъ неоглядныхъ,
 
  Страна загадокъ неразгадныхъ:
  Страна безмолвiя и шумной болтовни,
  Страна испуга и задора,
  Страна терпенiя и детской хлопотни,
  Страна неволи и простора;
  Страна безсонницы и вековаго сна,
  Стремленья къ свету и потемокъ,
  Могучей веры и безверiя страна;
  Страна могилъ, страна пеленокъ,
  Страна больныхъ детей, безпечныхъ стариковъ,
  Загубленныхъ безъ нужды жизней,
  Ненужныхъ слезъ и жертвъ, и. . . . . . . . . .
  Прощай, о сфинксъ! Прощай, отчизна!...

ПЕСНЯ ВТОРАЯ.

УКОРИЗНЫ.

I.

На Рейне.

1.

  Холмы за холмами теснятся кругомъ;
  Въ туманахъ синеютъ вершины;
  Вдали, за рекой, на утесе крутомъ,
 
  Извилистый Рейнъ подъ цветущей стеной,
  Какъ озеро, тихо струится
  И въ берегъ отзывчивый мутной волной
  Съ задумчивой ленью стучится.
  И долго надъ Рейномъ седымъ я сижу
  Въ объятiяхъ сладкой истомы.
  Вдругъ кто-то мелькнулъ... Я невольно дрожу,--
  Мне слышится голосъ знакомый.
  Не берегъ то шепчется съ сонной рекой,
  Не ветеръ кустами играетъ:
  Я внемлю - и смутной, и жгучей тоской
  Объята душа замираетъ...
  "Быстро река многоводная
  Въ крае полночномъ течетъ,
  Волны лазурно-холодныя
  Въ море чужое несетъ.
  "На берега оживленные
  Мрачно твердыня глядитъ;
  Плещутся волны студеныя
 
  "А за стеной неприступною,
  Внемля журчанью валовъ,
  Скованы цепью преступною
  Генiй, и трудъ, и любовь.
  "Скованъ языкъ негодующiй,
  Скованы крылья мечты...
  Что же, о странникъ тоскующiй,
  Тамъ не томишься и ты?..."

2.

  Въ туманы закутавшись, дремлютъ холмы.
  Играетъ светъ месяца съ тучкою белой.
  Въ сосновую рощу, въ объятiя тьмы,
  Вхожу я стопою несмелой.
  Высокiя сосны безмолвно грустятъ.
  О чемъ? - можетъ, месяцъ проведалъ украдкой.
  Какiя-то тени кругомъ шелестятъ.
  И тихо, и жутко, и сладко...
  Иду - замираютъ шаги. Впереди -
  Чу! - шорохъ знакомый: лепечутъ березы.
  Иду и молчу. Накипаютъ въ груди
 
  Но образъ мелькнулъ - и исчезли мечты...
  Не ветеръ играетъ съ вершиной высокой:
  Вновь голосъ знакомый съ глухой высоты
  Мне жгучiе шепчетъ упреки:
  "Близко отъ моря холоднаго
  Городъ-кладбище лежитъ.
  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  Пахарей поля безплоднаго
  Въ избахъ-гробахъ онъ хранитъ.
  "Волны, снегами покрытыя,
  Сномъ очарованнымъ спятъ.
  Мечутся вьюги сердитыя,
  Стелются тундры открытыя,
  Мрачные боры шумятъ.
  "Дни, словно тучи безцветныя,
  Тянутся въ снежной глуши...
  Где вы, мечтанья приветныя,
  Где вы, друзья беззаветные,
  Где вы, о силы души?--
  "Стынутъ мечты животворныя,
  Дремлетъ душа... А друзья?--
  Спятъ по гробамъ, непокорные;
  А малодушно - притворные
  Рейнъ воспеваютъ, грустя..."

II.

На Севере.

  Стройно колышутся тополи нежные,
  Радостно плещутся волны прибрежныя,
  Горы, какъ грёзы, мелькаютъ вдали.
  Словно дыханье красавицы сонное,
  Ветеръ струится волной благовонною,
  Страстное небо лежитъ раскаленное
  Въ сильныхъ объятьяхъ цветущей земли.
  На берегу, подъ горою лесистою,
  Я отыскалъ себе место тенистое,--
  Кущей раскинулся яворъ большой.
  Молча гляжу я на воды пустынныя.
  Что-то съ утра мне тоской безпричинною
  Сердце щемитъ, - вереницею длинною
  Тихiя думы плывутъ надъ душой...
 
  Въ памяти всталъ одинъ образъ тоскующiй...
  Ахъ, отчего ты, мой другъ, не со мной?
  Ты-бъ такъ любилъ эти горы цветущiя,
  Светлое небо и волны поющiя...
  Какъ переносишь ты муки гнетущiя,
  Муки изгнанья. . . . . . . . . . . . . .
  Вижу: идешь ты равниной безбрежною,
  Небо горитъ надъ пустынею снежною,
  Грудь твоя впала, во взоре - недугъ.
  Тихо парятъ надъ тобой вспоминанiя...
  Веры святой не убили страданiя...
  Совесть спокойна, горятъ упованiя...
  Ахъ, отчего не съ тобой я, мой другъ?...

III.

  Страшный день сегодня... Тамъ, въ душе смущенной,
  Раздаются звуки песни похоронной.
  Кто-то безпощадный приговоръ читаетъ...
  Кто-то плачетъ тихо... Кто то умираетъ...
  Самъ ли виноватъ я, ровъ ли такъ сложился,
  Но клянусь, что къ правде я всю жизнь стремился.
 
  О, прости, товарищъ - ты, свой долгъ свершившiй!
  Страшный день сегодня... Тамъ, въ душе смущенной,
  Раздаются звуки песни похоронной.
  Знаю, это совесть приговоръ читаетъ...
  Плачетъ моя юность, счастье умираетъ...

ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ.

МЕЧТЫ.

I.

ВЪ PИМЕ.

(Монологъ.)

  Я целый день бродилъ среди руинъ,
  Читалъ вековъ истертыя страницы,
  Смотрелъ въ глаза слепой, безмолвной смерти
  И въ нихъ искалъ разгадку прошлой жизни.
  И всякiй разъ, какъ легкiй ветерокъ
  Усталаго лица касался нежно,
  Казалось мне, что слышу я дыханье
  Исторiи, подкравшейся незримо.
  Я съ камнями беседовалъ. Клянусь,
  Что ни одинъ арабъ подвижно-пылкiй,
 
  Не ведаетъ такъ много сказокъ страшныхъ.
  Взволнованный, усталый, подошелъ
  Я подъ-вечеръ въ руинамъ Колизея,
  Въ лучахъ зари приветно трепетавшихъ.
  Въ его стенахъ, въ забытомъ переходе
  Я легъ въ траву и, головой склонившись
  На капитель поверженной колонны,
  О виденномъ задумался глубоко.
  И чуткiй сонъ ко мне подкрался тихо,--
  Тотъ чуткiй сонъ, когда душа порхаетъ
  Межъ двухъ мiровъ, однимъ крыломъ объемля
  Мiръ смутныхъ грёзъ, действительность - другимъ,
  Сливая ихъ въ гармонiи чудесной.
  И виделъ я: печальный, бледный призракъ
  Изъ глубины развалинъ показался
  И, надо мной склонясь, промолвилъ тихо:
  "Въ моихъ чертахъ, ты видишь, скорбь разлита.
  Какъ не скорбеть! Я - духъ развалилъ этихъ.
  И тамъ, где ты нашелъ обломки камней -
 
  Тамъ виделъ я свободу, блескъ и силу.
  Вотъ, посмотри, у статуи безрукой
  Разбитый ликъ какъ черезъ и уродливъ!
  Богиней былъ обломовъ этотъ. Виделъ
  Я дивныя черты ея, когда
  Оне, еще не воплотившись въ мраморъ,
  Лишь реяли предъ взоромъ ослепленнымъ
  Художника, рыдавшаго отъ счастья.
  Въ тотъ мигъ я самъ въ его безсмертье верилъ...
  Здесь виделъ я по мраморнымъ ступенямъ,
  Которыхъ следъ исчезъ, какъ разливались
  Народа волны шумно. Кто-бъ сказалъ,
  Что навсегда оне изсякнуть могутъ?...
  Мой взоръ всегда въ былому обращенъ.
  Оно прошло и - не вернется снова,
  Какъ въ душу старца первой страсти трепетъ,
  Какъ на мои уста улыбка счастья...
  "Но ты, скажи, о чемъ и ты скорбишь?
  Зачемъ вдали отъ родины блуждаешь?
 
  Где ты нашелъ въ своей стране родимой
  Развалины минувшаго величья,
  Гробницы силъ изжитыхъ, думъ потухшихъ,
  Священный прахъ свободы умерщвленной,
  Иль красоты, иль славы отгремевшей?...
  Въ минувшему-ль ты взоръ свой обращаешь?
  Иль ты-бъ хотелъ, чтобъ прошлое вернулось?...
  Не первый ли его ты-бъ. испугался,
  Какъ мертвеца, возставшаго изъ гроба?...
  "Когда гроза весенняя порвала
  Желаннымъ громомъ зимнюю дремоту
  И весело взыгралъ, ломая сучья
  И старый прахъ взметая, буйный вихорь,--
  Ты оробелъ, цветовъ не видя тотчасъ...
  Иль ты-бъ желалъ сковать венецъ грядущiй
  Безъ молота, безъ пламени, безъ стука,
  И новый храмъ построить безъ деревьевъ
  Поверженныхъ, безъ топоровъ, безъ камней?
  "Ты устрашенъ, разочарованъ - въ чемъ?
 
  Ты приносилъ отвергнутыя жертвы?
  Въ какой борьбе боролся ты напрасно?
  Это обманулъ доверчиваго агнца
  Твоихъ надеждъ, запечатленныхъ кровью?
  "Смешна, жалка мне скорбь твоя пустая,
  Какъ старику на ложе смерти жалокъ
  Ребенка плачъ, разбившаго игрушку...
  О, нетъ, сперва облей кровавымъ потомъ
  Родной страны чуть вспаханную ниву.
  Пускай затемъ твой сынъ, и внукъ, и правнукъ
  Надъ нивой той священной потрудятся;
  Пускай она заколосится пышно
  И целый мiръ накормитъ новымъ хлебомъ;
  Пусть наконецъ мертвящее дыханье
  Вековъ ее въ пустыню превратитъ:
  Тогда, тогда, коль твой потомокъ дальнiй
  Придетъ подъ сень моихъ развалинъ тихихъ,
  Чтобы скорбеть о томъ, чего ужь нетъ,--
  Его приму я ласково въ объятья
 
  И вместе съ нимъ тихонько буду плакать..."
  И призракъ смолкъ, и вздохъ его пронесся
  Надъ спящими руинами чуть слышно,
  Потомъ, опять склонившись надо мною,
  Онъ прошепталъ безкровными устами:
  "Какъ счастливъ ты! Какъ скорбь твоя завидна!
  Вечернему подобная туману,
  Моя печаль сгущается, чернея;
  Твоя же грусть и грусть твоей отчизны,
  Какъ легкiй дымъ въ лучахъ пурпурныхъ утра,
  Разсеется безследно. Ты иль сынъ твой
  Великое увидите. Но внемли:
  Ужь въ грудь твою ликующей волною
  Врывается весны живящiй лепетъ
  И бодрый гость живыхъ надеждъ стучится.
  Онъ лишь того, кто молодъ, посещаетъ,
  И никогда старикъ не слышитъ въ сердце
  Его призывъ стыдливый и кипучiй.
  Проснись душой! Не ты одинъ проснешься,--
 
  И боль родовъ, и пуни агонiи..."
  И я вскочилъ, виденьемъ пораженный.
  Лобзанья солнца быстро угасали
  На каменныхъ развалинахъ, и ветеръ
  Заботливо изъ сумерекъ покровъ
  Набрасывалъ на дрогнущую землю;
  На небесахъ темневшихъ проступали
  Узоры звездъ все ярче и лучистей,
  Какъ въ старости, сквозь тьму могилы близкой,
  Все ярче и отчетливее светятъ
  О прожитыхъ годахъ воспоминанья.
  Стрелою ночь летела мне на встречу.
  А у меня въ душе всходило солнце...

II.

Въ Париже.

  Вторую весну я встречалъ на чужбине.
  Былъ ласковый вечеръ. Веселой толпой
  Кипела, какъ моря далекiй прибой,
  Столица Европы. По пестрой картине
  Скользилъ грустный взоръ уходящаго дня,
 
  Какъ пурпуръ, дрожа, облекала громады
  Изъ сераго камня. Весенней прохлады,
  Со всеми целуясь, порхала струя...
  И было такъ странно въ душе у меня,
  И былъ я душой такъ далеко, далеко
  Отъ всехъ этихъ статуй, дворцовъ, площадей,
  И вывесокъ пестрыхъ, и пестрыхъ людей...
  Ужь я не завидовалъ съ грустью глубокой,
  Какъ прежде, привольности жизни чужой
  И шумному счастью толпы не дивился,--
  Иное подъ нимъ я читать научился.
  И было такъ странно мне... Тихой толпой
  Стыдливыя грезы мне въ душу глядели,
  Заветныя струны въ ней нежно звенели,
  Слезою невольной смыкались глаза.
  Мне было какъ после болезни тяжелой,
  И чувствовалъ сердца я дрожью веселой,
  Что вдаль надъ душой пролетела гроза,
  Что силы вернулись, что молодъ я снова,
 
  Что жажду я жертвы и дела живого,
  Что въ родину верю, что верю въ себя...
  Какъ будто орлы надъ скалой обнаженной,
  Слетелись, шумя, надъ душой примиренной
  Высокiя думы. Ее озарилъ
  Таинственный светъ. И вскричалъ я: ужели
  Такъ долго я сонный въ потемкахъ бродилъ
  И нылъ безполезно, и плакалъ безъ цели?...
  Ужели такъ трудно встряхнуться душой,
  Сказать: коль на выборъ дано мне судьбой
  Иль счастье небесъ, иль скитанье въ пустыне,--
  Такъ буду же счастливъ отныне?...
  И, сердцемъ отдавшись наплывшимъ мечтамъ,
  Задумчиво шелъ я по улицамъ длиннымъ.
  Толкутся, бегутъ... Вотъ съ колоннами храмъ.
  Вхожу. Полусумракъ. По сводамъ пустыннымъ
  Разносится пенье незримыхъ певицъ
  Въ ответъ на молитвенный рокотъ органа.
  Светъ падаетъ сверху. Какъ въ дымке тумана,
 
  Колышутся чепчиковъ белыя пятна,
  Да мраморъ блеститъ въ углубленiи нишъ.
  Вотъ замеръ органъ. Воцарилася тишь,--
  Вошелъ проповедникъ. Ясна и понятна,
  Искусная проповедь плавно течетъ
  О Боге, создавшемъ весь мiръ такъ чудесно,
  О правде земной, о награде небесной,
  О рае, где души живутъ безъ хлопотъ.
  Потомъ во грехамъ перешелъ онъ и въ аду...
  Я вышелъ, охваченный мутной волной:
  Ужель еще небо имъ нужно въ награду
  За радость небесную правды земной?...
  Шумнее, чемъ днемъ, волновалась столица.
  Мигая, огни потянулися въ рядъ.
  Кареты гремели. Голодный развратъ
  Искалъ пресыщенiя. Наглыя лица
  Смотрели, смеясь, и былъ каждый ихъ взоръ -
  Хула противъ Бога и людяхъ укоръ.
 
  Упала съ толпы. Загорались сильней,
  Какъ ночью мельканья болотныхъ огней,
  Желанья и страсти...
  И шелъ я, мечтая,
  И ширилось сердце... Толпой увлеченъ,
  Въ дворцу подошелъ я. Стоялъ Аполлонъ
  На крыше его, позолотой блистая.
  Горелъ ослепительнымъ блескомъ порталъ.
  Вверху отливали изъ яшмы колонны,
  И мраморъ невинный, людьми развращенный,
  Внизу сладострастною группой блисталъ.
  Спеша, устремлялась толпа на ступени
  Подъ светлыя арки. Такъ всякiй спешилъ
  Скорее забыться въ чаду развлеченiй,
  Что, глядя на нихъ, я невольно спросилъ:
  Что еслибы вдругъ тамъ, где группа блистаетъ,
  Явился теперь вдохновенный пророкъ
  И въ образы вечные правду облекъ,--
  Ту новую правду, что въ мiре витаетъ
 
  Что, былъ бы ли онъ окруженъ здесь толпой,
  Иль мимо шмыгнула-бъ она безучастно?
  Что верхъ одержало-бъ: врожденная-ль страсть
  Пророковъ осмеивать, - страхъ ли попасть
  На зрелище поздно?...
  И съ верою страстной
  Шепталъ я: о, нетъ, не отсюда придетъ,
  Кто съ дремлющихъ душъ позолоту сотретъ,
  А съ лицъ полинявшихъ - печать отверженья,
  Кто глухо закрытую дверь примиренья
  Всемъ настежъ откроетъ, разсеявши мракъ.
  Онъ былъ бы не выслушанъ - скучный чудакъ -
  Не понятъ, осмеянъ...
  И съ верою страстной
 
  Где верить еще не спешно, ни рыдать
  Слезами восторга, ни къ правде взывать
  Съ молитвой...
  И въ это мгновенье, блистая,
 
  Катилась по небу, на темномъ пути
  Блестящiя искры роняя...

III.

Возвращенiе.

  Надъ моремъ голубымъ прекрасная весна
 
  Печалью взоръ ея туманился. Она
  Устами бледными шептала:
  "Пора! Мне душно здесь. Все разцвело кругомъ
  Самодовольною, безстыдной красотою:
 
  Оделись кактусы бронею.
  "Вонъ жирныхъ маслинъ спятъ ленивая семья;
  Вонъ померанцевъ лесъ зарделся горделиво...
  Я - лишняя средь нихъ. На что теперь имъ я
 
  "Съ моими чарами безплотными, какъ сонъ,
  Съ моими грёзами воздушными, какъ тени?
  Что въ тайнахъ призрачныхъ тому, кто опьяненъ
  Восторгомъ знойныхъ наслажденiй?
  "Пора! Манитъ меня иная сторона.
  Подъ белымъ пологомъ лежитъ она стыдливо
  И первой ласки ждетъ, и грудь ея полна
  Любви тоской нетерпеливой...
  "Пройдусь я по снегамъ, - растаетъ гладь снеговъ;
 
  И дремлющiй ручей на ласковый мой зовъ
  Очнется съ ласкою приветной.
  "Пора! Тамъ ждутъ меня... Повсюду притаясь,
  Трепещутъ юныя, зиждительныя силы..."
 
  На северъ дремлющiй и милый.

Н. Минскiй.

"Русская Мысль", No 10, 1882