Стихотворения

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Козлов И. И.
Категория:Стихотворение

И. И. Козлов



Сон ратника

Сельский субботний вечер в Шотландии. Вольное подражание Р. Борнсу

К полевой маргаритке, которую Роберт Борнс, обработывая свое поле, нечаянно срезал железом сохи в апреле 1786 г.

К тени Десдемоны

Из Байронова "Дон-Жуана". Вольное подражание

Явление Франчески (Из "Осады Коринфа" лорда Байрона)

К М. Шимановской

Романс Десдемоны (С английского)

Из Арностова "Orlando furioso"

Фиорина. Баллада (Из "Ильдегонды", поэмы Гросси)

Элегия ("Вчера в лесу я, грустью увлечен..."). Вольное подражание св. Григорию Назианэину

Высокопреосвященному Филарету

К певице Зонтаг

Умирающая Эрменгарда. Хор инокинь (Из трагедии "Адельгиз", соч. Манцони).

Воспоминание 14-го февраля

Сон

К Валтеру Скотту

Ревность

Обетованная земля. Вольное подражание

"Когда же, скоро ль, друг далекой...")

К И. А. Беку

Графу М. Виельгорскому

Графине Потоцкой

Княжне Абамелек

Графине Завадовской, урожденной Влодек

Не наяву и не во сне. Фантазия

Из трагедии Николини "Giovanni di Procida"

Из Данте

Беверлей (Шотландская баллада из Вальтера Скотта).

Вольное подражание

Нас семеро (Из Вордсворта)

Тоска по родине. Вольное подражание Шатобриану

Разбитый корабль. Вольное подражание

Озеро мертвой невесты. Баллада

Вольное подражание Андрею Шенье ("Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною...")

К Жуковскому

Жалоба

К печальной красавице

Мечтание

Моя молитва

Свежана и Руслан. Баллада

Бренда

Возвращение, крестоносца. Быль

Ночь. Элегия

Обманутое сердце

Стансы ("Меж дев волшебными красами..."). (Из Байрона)

Умирающий гейдук. Иллирийская баллада

Байрон в Колизее. Отрывок из 4-й песни "Чайльд-Гарольда"

К И. П. Мятлеву.

Стансы ("Настала тень осенней длинной ночи...")

К господину Александру

Два сонета. (Из Петрарки)

1. "Я к той был увлечен таинственной мечтою..."

2. "В какой стране небес, какими образцами..."

Государю наследнику Александру Николаевичу в день его тезоименитства

Тревожное раздумье

Невеста. Элегия. Вольное подражание Андрею Шенье

Мальвина

Тоска

Сонет ("Прелестный вечер тих, час тайны наступил...")

Вольное подражание Вордсворту

Элегия ("О ты, звезда любви, еще на небесах...")

Пловец

Сельская элегия

Ночь родительской субботы. Баллада

Отплытие витязя

Витязь

Тайна. Баллада

Дуб

Жнецы

Выбор. Фантазия

Поэт и буря (Из поэмы "Jocelyn" Ламартина)

Эрминия на берегах Иордана (Из "Освобожденного Иерусалима")

Еврейская мелодия ("Когда в нетленном мире том...") (Из Байрона)

Касатка (Из "Марко Висконти")

Сияна

Русская певица

Песнь о Марко Висконти

Первое свидание

Элегия ("Зачем весенний ветерок...")

Сельская жизнь. Стансы

"Глубоко в тишине, предав навек безмолвью...") (Из "Морского разбойника" лорда Байрона)

К Леопольду Мейеру

Милой дочери графини Фикельмон

Другу весны моей после долгой, долгой разлуки

К П. Ф. Балк-Полеву ("Надолго увлечен неверною судьбой...")

К*** ("Что я во цвете юных дней...")

Песня

Из Джияура (Подражательный перевод)

Встреча. Баллада

Идиллия (Из Андрея Шенье)

Стансы ("Вчера я, мраком окруженный...")

Княгине З. А. Волконской (В ответ на ее послание) ("Я арфа тревоги, ты - арфа любви...")

Графине Лаваль. В день ее рождения

Гимн Орфея

Молитва ("Прости мне, боже, прегрешенья...")

Легенда

СОН РАТНИКА

Подкопы взорваны - и башни вековые 
С их дерзкою луной погибель облегла; 
Пресекла в ужасе удары боевые 
Осенней ночи мгла. 
 
 
У ружей сомкнутых дымилися костры, 
Во тме бросая блеск багровыми струями 
На белые шатры.
 
В раздумье я смотрел на пламень красноватый; 
Мне раненых вдали был слышен тяжкий стон; 
Но, битвой утомясь, под буркою косматой 
Уснул - и вижу сон. 
 
Мне снилось, что, простясь с военного тревогой, 
От тех кровавых мест, где буйство протекло, 
Поспешно я иду знакомою дорогой 
В родимое село. 
 
Мне церковь сельская видна с горы высокой 
И Клязьмы светлый ток в тени ракит густых; 
И слышу песнь жнецов, и в стаде лай далекой 
Собак сторожевых.
 
Я к хижине сходил холмов с крутого ската, 
Разлуки тайный страх надеждой веселя, - 
И дряхлый мой отец, тотчас узнав солдата, 
Вскочил без костыля.
 
 
Мила, как в день венца, и сердцу и очам; 
Малютки резвые бегут ко мне за нею; 
Сосед пришел к друзьям. 
 
"Клянусь, - я говорил, склонен на то родными, - 
Теперь я к вам пришел на долгое житье!" 
И дети обвили цветками полевыми 
И штык мой и ружье. 
 
Я милых обнимал... но пушка вестовая 
Сон тихий прервала, и - в сечу мне лететь! 
И к Варне понеслась дружина удалая... 
Иль там мне умереть? 

<1828>

СЕЛЬСКИЙ СУББОТНИЙ ВЕЧЕР

В ШОТЛАНДИИ

Вольное подражание Р. Борнсу

Let not Ambition mock their useful toil,
Their homely joys, and destiny obscure;
Not Grandeur hear, with a disdainful smile,
The short and simple annals oi the poor.

{* Пусть Честолюбие не насмехается над их полезным трудом,
над их скромными радостями, незаметной судьбой, пусть
Величие не внимает с презрительной улыбкой кратким
и простым летописям жизни бедняков. Грей (англ.). - Ред.}

Ал. Ан. B...ковой

Была пора - луч ясный в ней сиял, 
Я сердцем жил, я радостью дышал, 
И жизнь моя играючи летела. 
Те дни прошли; одета черной мглой, 
В моих очах природа потемнела; 
Кругом гроза; но ты была со мной, 
Моя судьба душой твоей светлела; 
Мне заменил твой дружеский привет 
Обман надежд и блеск (веселых лет; 
Забылось всё. - Как пленники к неволе, 
Привыкнул я к моей угрюмой доле; 
Она - окажу ль - мне сделалась мила: 
Меня с тобой она, мой друг, свела, 
И, может быть, недаром мы узнали, 
 
Теперь с тобой надолго разлучен; 
Но дружбою, но памятью твоею 
Как воздухом душистым окружен; 
Я чувствовать и думать не умел, 
Чтоб чувств и дум с тобой не разделять. 
Стеснен ли дух от мрачных впечатлений, 
Горит ли он в порывах вдохновений - 
Могу ль тебя, могу ль не вспоминать? 
В уме моем ты мыслию высокой, 
Ты в нежности и тайной, и глубокой 
Душевных чувств, и ты ж в моих очах 
Как яркая звезда на темных небесах. 
Я ждал ее, я мчался к ней душою, 
Я для нее сквозь слезы песни пел, 
Я пел, - она... была уж не земною; 
Звук томных струн, он к ней не долетел; 
Тиха ее далекая могила; 
Душа светла в надзвездной стороне; 
Но сердце тех, кого она любила... 
 

1

Ноябрь шумит; в полях метель и вьюга; 
Ненастный день стал меркнуть за горой; 
Уж отпряжен усталый бык от плуга, 
И весь в пыли он тащится домой. 
Поселянин скорей спешит с работы; 
С неделею окончены заботы; 
Его соха, и лом, и борона, 
И сбруя вся в порядке убрана; 
Он веселит свое воображенье, 
Что радостно начнется воскресенье; 
И чрез лесок в уютный домик свой 
Идет к семье на отдых и покой. 

2

И на холме, дубами осененный, 
Уж видит он приют уединенный; 
Уже детьми он шумно окружен - 
Обнять отца бегут со всех сторон. 
Приветен вид его родимой сени; 
Манят к себе трескучий огонек; 
Как чисто всё, плита и очажок! 
 
К нему вскочил, и, с важностью скромна, 
Подсела к ним радушная жена; 
Кругом себя бросая взор веселый, 
Покоен, рад, забыл он труд тяжелый. 

3

Меж тем пошла забота у детей: 
Кто прячет плуг, кто стадо загоняет; 
Обдумав всё, один из них скорей 
В соседнее местечко посылает 
Тихонько весть - и Дженни к ним бежит, 
Надежда их, уж девушка большая, 
Мила, свежа, как роза полевая, 
У ней в очах любовь так и горит. 
Смеется мать, отец не наглядится; 
Как рада их к груди она прижать, 
И рада им наряд свой показать, 
И деньгами готова поделиться: 
У той швеи, к которой отдана, 
Своим трудом достала их она. 

4

Родные все друг о друге приветно 
 
Веселье мчит в беседах незаметно: 
То спор, то смех, и каждый свой рассказ 
О том, где был, что видел, начинает; 
Один начнет, другой перебивает; 
А муж с женой-с детей не сводят глаз, 
И речь начать, и дать совет готовы. 
Хозяйка-мать, взяв ножницы с иглой, 
Из лоскутков малюткам шьет обновы; 
Отец молчит, но, помня долг святой, 
Уж занят он их будущей судьбой. 
Что мать с отцом велят повиноваться, 
Радушно жить и помнить божий страх, 
От нужд искать убежища в трудах, 
И день и ночь порочных дум чуждаться, 
Правдиву быть на деле и в речах - 
Он вкоренял от детства в их умах; 
Он говорил: "К прекрасному дорога 
У всех одна - творца о всем молить, 
Не делать зла, добро всегда творить; 
". 

6

Но кто стучит тихонько у ворот? 
Дивятся все, а Дженни узнает; 
Дрожит как лист, едва промолвит слово: 
"То, верно, сын соседа городского; 
Его отец в село к нам посылал, 
И он меня чрез поле провожал". 
В раздумье мать; как делу быть, не знает, 
Глядит на дочь и молча замечает, 
Как вдруг любовь зажглась в ее глазах 
И вспыхнула румянцем на щеках; 
И мать спросить у дочери робеет, 
Кто новый гость; а та дохнуть не смеет. 
Но страх прошел; ответ был не худой: 
Не из бродяг сосед их молодой. 

7

И юноша красивый, статный входит, 
И взор родных на гостя устремлен, 
И Дженни к ним, стыдясь, его подводит, 
И любо ей, что дружно принят он. 
С ним речь завел хозяин говорливый, 
 
Надежды луч горит в младых сердцах; 
Но милый гость застенчив: торопливый, 
Не знает он, что делать, что сказать. 
Смекнула всё догадливая мать: 
Нет, видно, дочь себя не уронила; 
Девичью спесь, как должно, сохранила. 

8

Любовь, любовь! живой восторг сердец, 
Твой чистый жар всем радостям венец. 
Уже давно я, путник неизвестный, 
Чрез скучный мир печально прохожу; 
Но долг велит, и правду я скажу; 
В долине слез отрадою небесной 
Одна любовь; нет радости другой! 
Вот наших дней минуты золотые: 
Когда одни, вечернею порой, 
Стыдливые, любовники младые, 
В тени дерев, сидят рука с рукой; 
Их взор горит весельем и тоской, 
На их устах привет и ропот нежный; 
 
И тихо к ним склоняется кусток, 
И веет им душисты! ветерок. 

9

И где же, где найдется тот несчастный, 
Злодей без чувств, кто б Дженни изменил, 
В холодный яд обманом превратил 
Мечту души невинной и прекрасной! 
Как нарушать святое на земли, 
Любовь и мир доверчивой семьи! 
Взгляните там - вот жертва обольщенья: 
Она не ждет, не хочет утешенья; 
Таясь от всех, уныла и бледна, 
Во цвете лет рассудка лишена, 
Как меж могил огни осенней ночи, 
Так мрачные ее сверкают очи; 
Рыдает мать, зачем она в живых; 
Отец клянет позор власов седых... 

10

Но ужин ждет - похлебка, дичь готовы, 
Принесены творог и молоко, 
Обычный дар любимой их коровы, 
 
Пришла с двора - и голову с рогами 
Просунула тихонько меж досками, 
И сена клок заботливо жует. 
Хозяйка-мать то сядет, то уйдет, 
О юноше хлопочет прихотливо, 
И сочный сыр пред ним уже стоит, 
И пенится некупленное пиво; 
Он хвалит всё, за всё благодарит, 
Узнав о том с подробностью большою, 
Как делан сыр хозяйкою самою 
И что ему тогда лишь минет год, 
Как желтый лен в полях цвести начнет. 

11

Довольны все. От добрых слов вкуснее, 
Уже дошел их ужин до конца, 
И старец встал; кругом огня теснее 
Садятся все, но тише и важнее, 
И Библия покойного отца, 
Бесценное наследство родовое, 
Положена пред старцем на столе; 
 
И волосы, рядами на челе 
Приглажены к вискам его, белели; 
И те стихи заметил он в псалмах, 
Которые хотел, чтоб дети пели; 
Потом сказал с слезами на очах: 
"Помолимся подателю всех благ!" 

12

Они поют. Сердечные, простые, 
В один напев слилися голоса; 
И звуки те шотландских гор родные, 
И вера их несет на небеса. 
В святую брань так мученики пели, 
И, может быть, стремясь к высокой цели, 
Наш Джон Граам и смелый лорд Эльджин 
Слыхали их в рядах своих дружин, 
Когда сердца огнем небес горели, 
Когда, в руках молитвенник и меч, 
Их рать неслась грозой народных сеч 
И пряталась под бронею верига. 
Но снова вдруг возникла тишина; 
 
Разогнута божественная книга. 

13

Отец семьи, душой священник сам, 
Читает в ней паденье человека, 
Как богу был угоден Авраам, 
Как Моисей гнал племя Амалека, 
Иль страх и плач державного певца 
Под грозною десницею творца, 
Иль Иова и жалобы, и муки, 
Иль дивных арф пророческие звуки, 
Когда Исай, восторгами крушим, 
Пылал и пел, как тайный серафим. 

14

Иль чтенье то Евангелья святое, 
Как божий сын снисшел и жил меж нас, 
За грешных кровь безгрешного лилась, 
На небесах он имя нес второе, 
А на земле ему и места нет 
Главы склонить. Иль как его завет 
Меж градов, сел, народов отдаленных, 
Везде проник в посланьях вдохновенных, 
 
В Патмосе жил, и ангела с мечом 
Он в солнце зрел, внимая от Сиона 
И гнев, и суд на гибель Вавилона, 

15

Супруг, отец, угодник пред тобой, 
Небесный царь, колено преклоняет, 
И к небесам торжественно стрелой 
С надеждою молитва возлетает: 
"Да вместе их творец благословит, 
Да в жизни той опять соединит; 
И там, в лучах бессмертного сиянья, 
Не будет где ни слез, ни воздыханья, 
Друг другу мы час от часу милей, 
Мы станем петь хвалу любви твоей, 
А время течь своей стезею вечной 
Кругом миров под властью бесконечной!" 

16

Стремленье дум покорных и святых, 
Сей набожный восторг людей простых- 
Его не тмят обряд и блеск служенья, 
Ни тонкий вкус пленительного пенья: 
 
Равно царю и нищему внимает, 
Под бедный кров от пышных алтарей 
Он в хижину к молящим низлетает, 
И благодать по вере им дана, 
И вписаны на небе имена. 

17

Час тихий сна меж тем уж приближался 
И все идут на сладостный покой; 
Простясь, вздохнул счастливец молодой; 
Отец один с хозяйкою остался, 
И долго он еще наедине 
Молил творца в умильной тишине, 
Чтоб тот, кто птиц и греет и питает, 
Кто в нежный блеск лилею одевает, 
Чтоб он, господь, во всем с семьей его 
Всегда творил свою святую волю, 
Как хочет сам, благословил их долю; 
Лишь он просить дерзает одного, 
Чтоб все они закон его хранили, 
Всевышнего боялись и любили. 

18

 
Оставил нам семейное преданье. 
Цари творят богатых и князей, - 
Муж праведный есть лучшее созданье 
Творца миров; и память старины, 
Любовь семейств, отцовские уставы, 
Блаженство, честь той дикой стороны 
Еще хранят в ней доблестные нравы. 
О, как певцу Шотландия мила! 
Как молит он, чтоб родина цвела, 
Да благодать небес над нею льется, 
Сынов ее парок да не коснется, 
Да в их груди течет Валлиса кровь, 
И дух его, и к родине любовь 
Пылают в них, и ангелом незримым 
Да веет он над островом любимым!.. 

19

А я к тебе, к тебе взываю я, 
Святая Русь, о наша мать-земля! 
Цвети, цвети, страна моя родная! 
Меж царств земных, как пальма молодая, 
 
Счастлива будь, и счастье лей рекой! 
Страна сердец, и дум, и дел высоких! 
О, как гремят везде в краях далеких 
Твоих дружин и флотов чудеса 
И русских дев стыдливая краса! 
Верна царям и верою хранима, 
Врагу страшна, сама неустрашима, 
Да будут честь и нравов простота 
И совести народной чистота 
Всегда твоей и славой, и отрадой, 
И огненной кругом тебя оградой, 
И пред тобой исчезнет тень веков 
При звуке струн восторженных певцов! 

<1829>

К ПОЛЕВОЙ МАРГАРИТКЕ,

КОТОРУЮ РОБЕРТ БОРНС, ОБРАБОТЫВАЯ СВОЕ ПОЛЕ,

НЕЧАЯННО СРЕЗАЛ ЖЕЛЕЗОМ СОХИ

В АПРЕЛЕ 1786 г.

Цветок пунцовый, полевой! 
 
Не в добрый час: тебя в красе 
Подрезал я. 
Жемчуг долин, не можно мне 
Спасти тебя! 
 
Не пестрый, резвый мотылек 
Теперь твой нежный стебелек 
На дерн, увлаженный росой, 
Порхая, гнет; 
К тебе румяною зарей 
Он не прильнет. 
 
В холодном поле ветр шумел, 
И дождик лил, и гром гремел; 
Но туча мрачная прошла, 
Меж тем в глуши 
Ты нежно, тихо расцвела, 
Цветок любви. 
 
Сады дают цветам своим 
Приют и тень - и любо им; 
Но сироту, красу полян, 
 
От зноя туча, иль курган 
От непогод? 
 
Из-под травы едва видна, 
Цвела ты, прелести полна, 
И солнца луч с тобой играл; 
Но тайный рок 
Железо острое наслал - 
Погиб цветок... 
 
Таков удел, Мальвина, твой, 
Когда невинною душой 
Ты ловишь нежные мечты; 
Любовь страшна: 
Как мой цветок, увянешь ты 
В тоске, одна. 
 
Певцу удел такой же дан: 
Бушует жизни океан, 
Не видно звезд, а он плывет, 
Надежда мчит; 
Он прост душой, он счастья ждет... 
 
 
И добрый, злыми утеснен, 
Тому ж уделу обречен: 
Никто ничем не упрекнет, 
А жил в слезах; 
Приюта нет; он отдохнет... 
На небесах! 
 
И я горюю о цветке; 
А может быть, невдалеке 
Мой черный день; и как узнать, 
Что Бог велел? 
Не о себе ли горевать 
И мой удел?.. 

<1829>

К ТЕНИ ДЕСДЕМОНЫ

Hast thou prayed... {*}

{* Молилась ли ты... (англ.). - Ред.}

Десдемона, Десдемона! 
Далека тревог земли, 
К нам из тучи с небосклона 
 
 
Ты красу свою и младость 
Обрекла мечте святой; 
Но тебе мелькнула радость 
Под могильной пеленой. 
 
Кто небесным лишь дышала, 
Та цвести здесь не могла; 
В бурях неги ты искала, - 
Розу молния сожгла. 
 
И мольбе твоей и стону 
Африканец не внимал; 
В страсти буйной Десдемону 
Он для сердца оберегал. 
 
И любовник безнадежный, 
Звездный мир страша собой, 
Всё кометою мятежной 
Он стремится за тобой. 

<1829>

ИЗ БАЙРОНОВА "ДОН-ЖУАНА"

Вольное подражание

 
Адриатические волны 
Подернет зыбким серебром, 
И как пловец, звуча веслом, 
Стремит гондолы бег урочный 
И мчит волна напев полночный! 
И любо нам, как ветерок 
С листка порхает на листок, 
И сумрак тень свою наводит, 
Звезда вечерняя восходит 
Иль радуга в красе цветной, 
На лоно опершись морское, 
Огнистой, нежной полосой 
Обхватит небо голубое! 
И любо мне, спеша домой, 
Как ненаемный сторож мой, 
Собака добрая залает, - 
И знать о том, как любо мне, 
Что кто-то есть, кто в тишине 
Меня любовно ожидает, 
 
Что взор ее при мне светлей! 
И как под шум струи ленивой 
Мне любо тихо вдаться сну, 
И любо ласточкой игривой 
Быть на заре пробуждену; 
И любо слышать пчел жужжанье, 
И песни дев, и струн певцов 
Любимый звон, и лепетанье 
Детей, и прелесть первых слов! 

<1829>

ЯВЛЕНИЕ ФРАНЧЕСКИ

(Из "Осады Коринфа" лорда Байрона)

П. И. Полетике

Он у столба на камень сел, - 
И вдаль задумчиво глядел; 
На сердце налегла тоска, 
К лицу прижалася рука; 
Склонил он голову на грудь, 
Дрожал, кипел, не мог дохнуть, - 
 
Невольно бились о чело; 
Так по клавиру мы порой 
Бежим проворною рукой, 
Чтоб тем его одушевить 
И в струнах звучность пробудить, 
И в мрачной он сидел тоске. 
Вдруг - стон в полночном ветерке. 
Но ветерком ли занесен 
Меж камней тихий, нежный стон? 
Он голову поднял, на море глядит; 
Но сонные волны ничто не струит, 
Ничто не колышет прибрежной травой, 
И звук тихо веял не ветер ночной. 
Кусты цитерона едали перед ним, 
Знамена и флаги, их вид недвижим, 
И ветер не тронул ланиты его, 
А звук тихо веял; какой? от чего? - 
И он обернулся, он взор свой стремит: 
Краса молодая на камне сидит. 
 
 
Чем если б вдруг предстал злодей: 
"О боже! как! во тме ночей... 
Что это? кто? какой судьбой 
Ты здесь в тревоге боевой?" 
Перекреститься ищет сил; 
Но он святыне изменил, - 
Рука дрожит... хотел бы он... 
Но втайне совестью смущен. 
Узнал он, кто пред ним была, 
Кто так прекрасна, так мила. 
"Франческа! Ты ли?" Ах! она 
Его невестой быть должна. 
Те ж розы на щеках у ней, 
Но блеск румяный стал темней, 
И на устах улыбки нет, - 
Которой рдел их алый цвет; 
Не так синя лазурь в волнах, 
Как в темных у нее очах; 
Но и лазурь их, как волна, 
 
Блестит под легкой пеленой 
Вся прелесть груди молодой, 
И белых плеч, и рук нагих, 
И вьется кольцами по них 
Струя волос ее густых. 
Она не вдруг ответ дала, 
Но тихо руку подняла, - 
И мнилось, так рука нежна, 
Что светит сквозь нее луна. 
 
"Глубокий мой сон на то прекращен, 
Чтоб я была счастлива, ты был спасен. 
Чрез вражий стан и грозну рать 
Я шла во тме тебя искать. 
Нам слово тайное гласит: 
"От чистой девы лев бежит". 
Кто от зверей в глуши лесной 
Щитом правдивому душой, 
Тот меж сетей неверных сил 
Мой робкий путь благословил. 
 
То не видаться нам с тобой. 
Ты дело страшное свершил: 
Ты вере предков изменил. 
Сорви чалму, крестом святым 
Перекрестись, - и будь моим! 
Смой яд с души, - и завтра вновь 
Удел наш - вечная любовь!" 
 
- "Где ж пир нам свадебный готов? 
Где будет плач сих мертвецов - 
Постеля брачных с новым днем? 
Я поклялся: огнем, мечом 
Погибнут все, лишь ты одна, 
Ты будешь мною спасена, - 
И мы с тобой умчимся вдаль; 
В любви забудем мы печаль; 
Но я порок хочу сразить, 
Хочу Венеции отмстить; 
Заставлю гордую узнать, 
Кто я, кем смела презирать! 
 
На тех, чьей злобой я стеснен!" 
 
Тогда, печальна и бледна, 
Его чуть тронула она, 
Безмолвно, легкою рукой, - 
Но до костей проник струей 
Смертельный холод, сжалась грудь, - 
И силы нет ему вздохнуть; 
Она чуть держит, а нельзя 
Освободить ему себя. 
Как! той рука, кто так -мила, 
Такой вдруг ужас навела! 
И пальцы длинные у ней 
Так тонки, мрамора белей, - 
А вмерзли в кровь... и для чего 
В ту ночь так страшны для него? 
Остыл внезапно жар чела, 
И томность мутная нашла - 
И камнем на сердце лежит, 
Его и давит, и крушит; 
 
Как изменилася она! 
 
Души той не видно в унылой красе, 
Бывало, играющей в каждой черте, 
Как солнце весны в прозрачной волне; 
Уста недвижимы, их краска мертва; 
Из них без дыханья несутся слова; 
И персей дрожащих ничто не живит, 
И трепет по жилам у ней не бежит; 
Хоть очи сверкают, но взор устремлен 
И тускл неизменно, и дик, и смущен; 
Ужасно так смотрит лишь тот в тишине, 
Кто бродит испуган в томительном сне. 
Подобна тем ликам она перед ним, 
Которые часто на ткани мы зрим, 
Когда при лампаде, в дыму, чуть видна, 
Без жизни, но будто жива и страшна, 
Та ткань шевелится от бури ночной 
И чудные лики, одетые мглой, 
Со стен будто сходят, а ветер гудёт, 
 
 
"Сорви чалму, сорви скорей 
С преступной головы твоей! 
Клянись, что ты спасать готов 
Страны родимыя сынов! 
Не то - навек ты погублен, 
Навек ты будешь разлучен 
Не с этой жизнию земной, 
Уже утраченной тобой, 
Но с небесами и со мной! 
Смирись теперь! И хоть жесток 
Твой завтра неизбежный рок, - 
На промысл божий уповай! 
Вступить ты можешь в светлый рай. 
Но, ах, не медли! Знай, что тот, 
Кого гневишь, - он проклянет; 
Тогда на небо погляди, - 
И уж спасенья там не жди! 
Луну вот облако затмит 
И скоро, скоро пролетит. 
 
Покуда луч под дымной тмой; 
Когда ж проглянет свет луны - 
То бог и люди отмщены. 
Твой жребий страшен, но страшней 
Бессмертье гибели твоей!" 
 
И Альпо на небо глядит, - 
И видит, облако летит; 
Но сердце, полное враждой, 
Дышало гордостью одной; 
И страсть кичливая его, 
Как бурный ток, крушила всё. 
Чтоб он смиряться был готов, 
Страшился робкой девы слов? 
Чтоб он тех дерзостных спасал, 
Которым смерть он обрекал? 
"Нет! - в облаке несися том 
Хоть гибель мне, - пусть грянет гром!" 
Он долго, пристально смотрел, 
Как блеск луны в дыму темнел; 
 
Блестит над ним, светла, ясна; 
Тут молвил он: "Всё тот же я! 
Как хочет рок, гони меня! 
Тростник гроза, волнуя, гнет, 
Но сломит дуб, а не шатнет. 
Уж поздно, - участь решена; 
Всему Венеция вина, - 
И я во всем ее злодей, 
И ты одна мила мне в ней. 
Беги со мной! О, будь моей!" 
Глядит - ее уж нет, 
Сребрит лишь камни лунный свет. 
Что ж? В землю скрылася она 
Иль в тонкий пар обращена? 
И как что творится, зачем, для чего? 
Не видит, не знает; но нет никого! 

<1829>

К М. ШИМАНОВСКОЙ

Когда твой ропот вдохновенный 
 
И я, невольно изумленный, 
Пленяюсь дивною игрой, - 
Мой дух тогда с тобой летает 
В безвинный мрак тревожных дней 
И святок тайный развивает 
Судьбы взволнованной твоей. 
Не твой был жребий веселиться 
На светлой, радостной заре; 
Но пламень в облаке родится. 
И в сладостной твоей игре 
Не та б мелодия дышала, 
Не так бы чувством ты цвела, - 
Когда б ты слез не проливала, 
Печаль душой не обняла. 

<1829>

РОМАНС ДЕСДЕМОНЫ

(С английского)

В раздумье бедняжка под тенью густою 
Сидела, вздыхая, крушима тоскою: 
 
Она свою руку на грудь положила 
И голову тихо к коленям склонила: 
О ива ты, ива, зеленая ива! 
Студеные волны, шумя, там бежали, - 
И стон ее жалкий те волны роптали: 
О ива ты, ива, зеленая ива! 
Горючие слезы катились ручьями, 
И дикие камни смягчались слезами. 
О ива ты, ива, зеленая ива! 
Зеленая ива мне будет венком! 

<1830>

ИЗ АРИОСТОВА

"ORLANDO FURIOSO" {*}

{* "Неистовый Роланд" (итал.). - Ред.}

Цветы, поляна, бор зеленый, 
Пещера, ток волны студеной - 
Приюты счастья моего, 
Где Галафрона дочь младая, 
Других плененных презирая, 
 
Где с Ангеликою прелестной 
Я долго жил в тиши безвестной, 
Где обнаженная она 
В моих объятиях лежала 
И, неги сладостной полна, 
Медора к персям прижимала! 
Какую вам награду дать? 
Я, бедный, лишь могу желать, 
Чтобы любовники младые, 
Девицы, витязи лихие, 
От дальних стран, из ближних сел, 
Случайно, вольно кто б ни шел, 
Чтоб он поляну, бор зеленый, 
Пещеру, ток волны студеной, 
Цветы, блестящие красой, 
Благословя, молил душой: 
Да солнце их приветно греет, 
Да в темну ночь луна лелеет, 
И хор бы нимф не допускал, 
 

<1830>

ФИОРИНА

Баллада

(Из "Ильдегонды", поэмы Гросси)

На персях крест, задумчива, томна, 
Покинула дом царский Фиорина, - 
И с юношей возлюбленным она 
Там, где горит войною Палестина; 
Ударами ее устрашена, 
Бежит пред ней неверная дружина. 
Бесстрашно с ним она летала в бой, - 
И вместе с ним лежит в земле святой. 
 
Осенний день уж на небе блестит; 
Последний раз ей к битвам пробуждаться. 
"О Фиорина! - Свено говорит. - 
Ты не должна со мною в бой метаться; 
Кровавый пир ужасно закипит; 
Тебе нельзя, прекрасная, сражаться!" 
Напрасно всё! за ним помчалась в бой, - 
 
 
На поле том, где кровь рекой текла, 
Отыскана была чета святая; 
Младую жизнь любовь пережила; 
Она легла, друг друга обнимая. 
Теперь чета у господа нашла 
Покой душам в нетленной сени рая. 
И как она с ним вместе мчалась в бой, 
Так вместе с ним лежит в земле святой. 

<1830>

ЭЛЕГИЯ

Вольное подражание св. Григорию Назианзину

Князю А. Н. Голицыну

Вчера в лесу я, грустью увлечен, 
Сидел один и сердцем сокрушен. 
Когда мой дух волнуется тоской, 
Отрадно мне беседовать с душой. 
Везде кругом дремала тишина. 
Мне веяла душистая весна; 
Едва журчал ленивый ручеек, 
 
Хор нежный птиц, вечерний пламень дня 
И запах трав лелеяли меня. 
Но я на всё без радости смотрел, - 
Развеселить я горя не хотел; 
В смятеньи дум не тягостна печаль, 
Расстаться с ней душе как будто жаль. 
Мой дух кипел, я спрашивал себя: 
Что я теперь? что был? чем буду я? - 
Не знаю сам, и знать надежды нет. 
И где мудрец, кто б мог мне дать ответ? - 
В какой-то тме, без цели я лечу, 
И тени нет того, чего хочу. 
Мятежных чувств губительный обман 
Вкруг падших нас бросает свой туман, - 
И я кружусь, обманут ложным сном, 
В дыму сует, как в облаке густом. 
Как от меня далек вчерашний день! 
Промчался он - я с ним пропал, как тень... 
И если мне еще до утра жить, 
 
Уже тех волн мы в море не найдем, 
Которые в нем раз переплывем... 
И человек, лишь мы расстались с ним, 
Не тем, чем был, но встретит нас иным... 
И разум мой сомненье облегло; 
Лета сребрят усталое чело. 
А знаю ль я, зачем рожден на свет? 
Что жизнь моя? - Те дни, которых нет... 
Как бурный ток, пролетная вода, 
Теку - стремлюсь - исчезну навсегда. 
Удел мой - гроб; сегодня - человек, 
А завтра - прах. Ужели прах навек? 
Иль в смерти жизнь нам новая дана? 
Надежда льстит, но тайна мне страшна. 
 
О! кто же ты, бессмертием дыша, 
Откуда ты, нетленная душа? 
Ты божестве являешь мне в себе; 
Откинь порок - и верю я тебе. 
Кто чистый дух мот в тело заключить? 
 
Я сын греха - и божий образ я! 
Сними же цепь, влекущую меня; 
Услышать дай таинственный привет; 
Но тма теперь, - а завтра будет свет, 
И будешь ты сгораема огнем 
Иль в небесах пред богом и отцом, - 
И там сама, как ангел чистоты, 
Увидишь всё, и всё узнаешь ты... 
 
Я так мечтал, - и вдруг мой страх исчез. 
Настала ночь, и я оставил лес; 
И на пути в приют укромный мой 
То сам себе над здешней суетой 
Смеялся я, то вновь смущал мой ум 
Минувший мрак его тревожных дум. 

<1830>

ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННОМУ ФИЛАРЕТУ

Когда долг страшный, долг священный 
Наш царь так свято совершал, 
А ты, наш пастырь вдохновенный, 
 
 
Ему небес благоволенье 
Изрек ты именем творца, 
Пред ним да жизнь и воскресенье 
Текут и радуют сердца! 
 
Да вновь дни светлые проглянут, 
По вере пламенной даны; 
И полумертвые восстанут, 
Любовью царской спасены. 

<1830>

К ПЕВИЦЕ ЗОНТАГ

Il tuo canto n'el anima si sente. {*}

{* Твое пение отдается в душе (итал.). - Ред.}

Вчера ты пела, - голос нежный, 
Рассея мрак мой безнадежный, 
Небесной дышит чистотой; 
Он веет радость надо мной, 
Он веет сладкое томленье, - 
И сердцу он напомнил вновь 
Бесценное души волненье - 
 
Я изумлен... мой дух трепещет... 
Твой голос нежности привет; 
В нем что-то радужное блещет; 
В нем то, чему здесь имя нет. 
Как звуки дивные играют, 
Дробятся, льются, замирают 
На свежих, розовых устах! 
С какою силой выражают 
Всё, что горит в твоих очах! 
В тех звуках мир непостижимый, 
И нега чувств, и пыл страстей... 
Им быть навек мечтой любимой 
Плененной памяти моей! 

16 августа 1830

УМИРАЮЩАЯ ЭРМЕНГАРДА

ХОР ИНОКИНЬ

(Из трагедии "Адельгиз", соч. Манцони)

Графине З. И. Лепцельтерн

Разбросанные локоны 
 
И руки крестно сложены, 
И лик уж побледнелый, - 
Лежит она, страдалица, 
Взор к небу возведен. 
 
Замолкнул плач; все молятся, 
Возникла песнь святая, 
И, пеленой холодное 
Чело навек скрывая, 
Очей лазурных набожной 
Рукою взгляд смежен. 
 
О! не тоскуй, прекрасная! 
Забудь любовь земную! 
Дай в жертву страсть всевышнему 
И смерть прими святую! 
Не здесь - за жизнью долгому 
Терпенью жди конца! 
 
И, горю обреченная, 
Вседневно умоляла: 
Забыть о том, что, бедная, 
 
Теперь - свята мученьями, 
У бога и отца! 
 
Увы! в часы бессонные, 
В келейном заточеньи, 
Во время пенья инокинь, 
Пред алтарем в моленьи 
Всё память ей мечталася 
Тех невозвратных дней, 
 
Когда судьбы обманчивой 
Измен она не знала 
И в светлой франков области 
Так радостно дышала, 
Явясь всех жен салических 
Прекраснее, милей; 
 
Когда, златые локоны 
Усеяв жемчугами, 
Смотрела травлю шумную 
И как, над поводами 
Склонен, чрез поле чистое 
 
 
И пылко кони борзые 
Неслись, и гончих стая 
Металась, рассыпалася, 
В кустах едва мелькая, 
И бор кабан щетинистый 
Тревожно покидал; 
 
И кровью зверя дикого 
Долину обагряла 
Стрела царя, - и нежная 
К подругам обращала, 
Бледнея, взор: за милого 
Дрожит младая грудь... 
 
О ты, ключ теплый ахенский, 
О Мозы ток гремучий, 
Где, скинув броню тяжкую, 
Державный вождь могучий 
Любил, явясь из лагеря, 
Привольно отдохнуть! 
 
Как зноем опаленную 
 
И ствол зеленых стебелей 
Студит, - и зеленеет 
Опять трава, и весело 
Душистая цветет, - 
 
Так сердце, сокрушенное 
Огнем любви мятежной, 
В томленьях освежается 
Приветом дружбы нежной 
И к наслажденью тихому 
Как будто оживет. 
 
Но только солнце красное 
Взойдет, огнисто рдея, - 
И в неподвижном воздухе 
Зной дышит, пламенея, 
Опять трава расцветшая 
Им к долу прижжена; 
 
И скоро из минутного 
Забвенья возникает 
Опять любовь бессмертная, - 
 
Душа мечтами прежними 
Опять отравлена. 
 
О! не тоскуй, прекрасная! 
Забудь любовь земную! 
Дай в жертву страсть всевышнему 
И смерть прими святую 
В земле, в которой скроется 
Навек твой нежный прах! 
 
В ней спят тоской убитые 
Страдалицы другие, 
Меж жен, мечом развенчанных, 
Невесты молодые 
И матери проколотых 
Младенцев в их очах. 
 
И ты из притеснителей 
Враждебного семейства, 
Число которым - доблестью, 
Предлогом - их злодейства, 
И право - кровь, и славою - 
 
 
Ты промыслом несчастия 
Сама из притесненных, 
Оплаканной, спокойною 
Засни меж погубленных! 
Дерзнет ли кто, невинная, 
Твой пепел укорить? 
 
И будь твой лик бесчувственный 
Так ясен, как был прежде, 
Когда ты счастью верила 
И в радостной надежде 
Девичьи думы светлые 
Являлися на нем. 
 
Так солнце заходящее 
Из бурных туч выходит; 
Оно на запад пурпурный 
Дрожащий блеск наводит; 
И будет путник набожный 
Утешен светлым днем. 

<1831>

Сегодня год, далеко там, где веет 
Душистый пар от Средиземных волн, 
Где свежий мрак по их зыбям лелеет 
Любви младой дрожащий, легкий челн, 
И свод небес безоблачно синеет, 
И где эфир волшебной неги полн, 
Где Уголин во мгле вкруг башни бродит, 
Когда над ней полночный месяц всходит, - 
 
Далеко там она с себя сложила 
Судьбы земной печаль, ярмо и страх; 
Тяжелый крест прекрасная носила, 
Цветы любя, с улыбкой на устах; 
Прижав к груди, детей благословила 
И, может быть, вздохнула о друзьях, 
Невольно взор на Север устремляя, 
Где блещет ей звезда ее родная. 
 
И нет ее, - и над ее могилой 
Трава и дерн лишь смочены росой; 
Туда нейдет в раздумье друг унылый 
 
Бесценный прах и сердцу вечно милый 
Как бы один лежит в земле чужой, 
И плачу я, и дух мой сокрушенный 
Тоска влечет к могиле незабвенной. 
 
Мечта иль сон, но мне она предстала, 
Сама собой во тме озарена, 
И радостью небесною дышала, 
И на челе святая тишина; 
Она меня безмолвно утешала 
И облаком была унесена. 
О, сколько слов в немом ее привете! 
И нет такой улыбки в здешнем свете! 

Февраль 1830 или 1831

СОН

Графине Фикельмон

A change came o'er the spirit of my dream.

L. Byron {*}

{* Мое сновидение переменилось. Л<орд> Байрон (англ.). - Ред.}

В мое окно стучал мороз полночный, 
И ветер выл; а я пред камельком, 
 
Сидел, сопрет приветным огоньком. 
Я полон был глубоких впечатлений, 
Их мрачностью волнующих сердца, 
Стеснялся дух мечтаньями певца 
Подземных тайн и горестных видений; 
Я обмирал, но с ним стремил мой взгляд 
Сквозь тму веков на безнадежный ад. 
В томленьи чувств на лоне поздней ночи 
Внезапно сон сомкнул усталы очи; 
Но те мечты проникли душу мне, 
Ужасное мерещилось во сне, - 
И с Дантом я бродил в стране мученья, 
Сменялися одно другим явленья; 
Там плач и вопль летят в унылый слух, 
Мне жжет глаза, мелькая, злобный дух, - 
И в зареве греховной, душной сени 
Предстали мне страдальческие тени. 
То вижу я, испуган чудным сном, 
Как Фаринат, горя в гробу своем, 
 
На ужас мук, - мятежник горделивый! 
Его крушит не гроб его в огне - 
Крушит позор в родимой стороне. 
То новый страх - невольно дыбом волос - 
Я вижу кровь, я слышу муки голос, 
Преступник сам стеснен холодной мглой: 
Терзаемый и гневом и тоской, 
Вот Уголин злодея череп гложет; 
Но смерть детей отец забыть не может, 
Клянет и мстит, а сердцем слышит он 
Не вопль врага - своих младенцев стон. 
И вихрь шумит, как бездна в бурном море, 
И тени мчит, - и вихорь роковой 
Сливает в гул их ропот: "горе, горе!" 
И всё крушит, стремясь во мгле сырой. 
В слезах чета прекрасная, младая 
Несется с ним, друг друга обнимая: 
Погибло всё - и юность и краса, 
Утрачены Франческой небеса! 
 
И вижу я, твой милый друг с тобою! 
Но где и как, скажи, узнала ты 
Любви младой тревожные мечты? 
И был ответ: "О, нет мученья боле, 
Как вспоминать дни счастья в тяжкой доле! 
Без тайных дум, в привольной тишине, 
Случилось нам читать наедине, 
Как Ланцелот томился страстью нежной. 
Бледнели мы, встречался взгляд мятежный, 
Сердца увлек пленительный рассказ; 
Но, ах, одно, одно сгубило нас! 
Как мы прочли, когда любовник страстный 
Прелестные уста поцеловал, 
Тогда и он, товарищ мой несчастный, 
Но мой навек, к пруди меня прижал, 
И на моих его уста дрожали, - 
И мы тот день уж боле не читали". 
И снится мне другой чудесный сон: 
Светлеет мрак, замолкли вопль и стон, 
 
Вокруг меня всё блещет, всё горит, 
И музыка веселая гремит, 
И нежный хор красот младых резвился. 
Я был прельщен, но (всё мечталось мне 
То страшное, что видел в первом сне. 
Франческа! я грустил твоей тоскою. 
Но что ж, и здесь ужели ты со мною, 
И в виде том, как давнею порой 
Являлась ты пред жадною толпой, 
Не зная слез, цветя в земле родимой? 
Вот образ твой и твой наряд любимый! 
Но ты уж тень. Кого ж встречаю я? 
Кто вдруг тобой предстала пред меня? 
Свежее роз, прекрасна, как надежда, 
С огнем любви в пленительных очах, 
С улыбкою стыдливой на устах - 
И черная из (бархата одежда 
С богатою узорной бахромой 
Воздушный стан, рисуя, обнимает; 
 
И локоны, как бы гордясь собой, 
Бегут на грудь лилейную струями, 
Их мягкий шелк унизан жемчугами, 
Но грудь ее во блеске молодом 
Пленяет взор не светлым жемчугом: 
Небрежное из дымки покрывало 
За плеча к ней, как белоснег, упало. 
О, как она невинности полна! 
Оживлено лицо ее душою 
Сердечных дум, небесных чистотою... 
Прелестна ты, прелестнее она. 
 
И милому виденью я дивился, 
Узнал тебя, узнал - и пробудился... 
Мой страх исчез в забавах золотых 
Страны небес огнисто-голубых, 
Где всё цветет - и сердцу наслажденье, 
Где всё звучит бессмертных песнопенье. 
О, как молил я пламенно творца, 
Прекрасный друг безвестного певца, 
 
Чтоб и во сне туч грозных не видала! 
Счастливой быть прелестная должна. 
Будь жизнь твоя так радостна, нежна, 
Как чувство то, с каким, тебя лаская, 
Младенец-дочь смеется пред тобой, 
Как поцелуй, который, с ней играя, 
Дает любовь невинности святой! 

<1832>

К ВАЛТЕРУ СКОТТУ

...Could I wreak
Му thoughts upon expression, and thus throw
Soul, heart, mind...

L. Byron {*}

{* ...Если бы я мог заставить мысль воплотиться в слове
и таким образом открыть душу, сердце, разум...

Л<орд> Байрон (англ.). - Ред.}

Шотландский бард - певец любимый 
Прекрасной дикой стороны, 
Чей нам звучит напев родимый, 
 
Прости, что дерзостной рукою 
Я, очарованный тобою, 
Несу в венок блестящий твой 
Фиалки, ландыш полевой! 
Тогда, как горя звук унывный 
Мою всю душу бунтовал, 
Твой гений светлозарный, дивный 
Броженья сердца услаждал. 
Так - прежде всех певец природы, 
И волн шумящих, и свободы, 
В сияньи чудной красоты, 
Как бездна пламя и мечты, 
С своими буйными страстями, 
С печалью, с гордыми слезами, 
Любви в губительном огне 
Вдруг Чилд-Гарольд явился мне. 
Крушим душевною грозою, 
Мятежной омрачен тоскою, 
Он мне сердец страданья пел - 
 
А я дрожал, я пламенел, 
Внимал душою муки голос, - 
И слезы градом, дыбом волос; 
Я то кипел, то замирал, - 
Увы! я сам любил, страдал. 
Он пробудил мои мечтанья, 
Мне в грудь втеснил воспоминанья, 
И пыл его - моих страстей 
Тревожил дух во тме ночей. 
 
Но так, как после бури рьяной 
Зари вечерней луч румяный 
Лелеет взор и гонит страх, 
Надежду кажет в небесах, 
Так усладили мрак печали 
Твои отрадные скрижали 
Их романтической красой; 
А звуки арфы золотой 
Мне тихо душу волновали. 
Елена, Дуглас, Мармион, 
 
И паж несчастный и прелестный, 
Матильда... Но кто не пленен 
Твоими звонкими струнами? 
Волшебник, кто не удивлен, 
Когда, явясь меж мертвецами, 
Ты нам их кажешь в виде том, 
С тем чувством, как в быту земном 
Они в старинных замках жили, 
Мечтали, ссорились, любили, 
И как, платя пристрастью дань, 
За Джемсов возникала брань, 
И вера вару угнетала, 
И месть злодейства покупала? 
Ты рассказал нам, дивный бард, 
Как Сердце Львиное-Ричард 
Сражался, дел, и как томилась 
Лилея гор, звезда любви, 
Которой блеск потух в крови. 
Тобой от нас не утаилась 
 
Как ни дивит, как ни пленяет 
Меня бессмертный твой венец, 
Другое сердце восхищает: 
Ты миру доказать умел, 
Как радостен того удел, 
Кто любит- пламенной душою 
Всё то, что должен он любить, 
Кто хочет истиной святою, 
Наукой ум свой просветить. 
Взгляни, как ты семьею нежной 
Почтён, утешен и любим, 
Какой подпорою надежной, 
Как много ты на счастье им! 
Ты в родине твоей свободной 
Стал драгоценностью народной; 
Кто там ни встретится с тобой - 
Он друг тебе, он твой родной. 
 
Как часто я в мечтах веселых, 
От мыслей мрачных и тяжелых, 
 
С тобой, мой бард, пожить хочу, 
Хочу смиренно быть свидетель, 
Как небо любит добродетель! 
И что ж? и мечтании моем 
Уж я давно в саду твоем 
С тобой хожу и отдыхаю, 
Твоим рассказам я внимаю, - 
Со всех сторон передо мной 
Места, воспетые тобой: 
Вот там Мельросская обитель, 
Где часто бродит по ночам 
Убитый рыцарь Кольдингам; 
Вот мост Боцвеля, - он хранитель 
Преданий страшных; всё кругом - 
И крест холма, и дуб косматый, 
И пруд под башнею зубчатой - 
Оживлено твоим пером. 
 
Иль вдруг, вечернею порою, 
В приветном замке мы с тобою; 
 
Отрада милая твоя - 
Бегут, шумят, тебя встречая, 
И места нет почти друзьям, 
А дочь - хозяйка молодая - 
Янтарный чай готовит нам; 
Всё негой, радостью светлеет. 
Кто здесь с весельем не знаком? 
И ты, певец, пред камельком, 
Где уголь дымный жарко тлеет, 
В красе серебряных кудрей 
Сидишь с детьми твоих детей; 
То учишь их, то забавляешь, 
Им сказки, были поминаешь, 
То речь ведешь о мертвецах, 
О ведьмах, о ворожеях; 
Иль, в знак бесценной им награды, 
Поешь родимые баллады; 
Иль вдруг уже, не тратя слов, 
Резвиться с ними ты готов; 
 
Ты видишь счастье вкруг себя, - 
И блещут слезы на ресницах, 
Почтенный старец, у тебя; 
Но уж пред сном, в час тихой лени, 
К тебе взобравшись на колени, 
Младенцы начали дремать; 
Будь с ними божья благодать! 
Тогда беседуешь с друзьями, 
С приезжими; твой ум живой 
Дивит небрежной остротой, 
Пленяет сладкими речами. 
О, как благословен твой век, 
Великий... добрый человек! 
Ты озарил перед собою 
Твой путь душевной чистотою; 
Не до тебя коснется страх, 
Что думы слышны о небесах. 
 
Тебе подобно, бард, меж нами 
Еще недавнею порой, 
 
Жил муж, украшен добротой, 
Любовь и честь земли родной, 
Боготворим детьми, женою, 
Друг верный, нежный семьянин, 
Мудрец с младенческой душою, - 
То был наш светлый Карамзин, 
С глубоким чувством ум правдивый; 
Он жизнью тихой и счастливой 
Был наш высокий образец, 
Что счастье в чистоте сердец. 
 
Привет, быть может, дерзновенный 
Прости мне, старец вдохновенный! 
В живом восторге я хотел, 
Чтобы к тебе он долетел. 
Увы! в томленый вечной ночи 
Забыли свет печальны очи; 
Но сердце помнит, - я люблю 
Мечтать и думать, я пою. 
С моей женой, с детьми, с друзьями 
 
Утешен верою святой, 
Мой мир почти уж не земной, 
Но чувство истины со мною. 
Стремлюсь умом и сердцем жить 
И неостылою душою 
Везде прекрасное любить. 

<1832>

РЕВНОСТЬ

Полночный час ударил на кладбище. 
Мелькая из-за туч, 
На мертвецов безмолвном пепелище 
Бродил дрожащий луч. 
Под пеленой скрывая образ милый, 
Откинув тайный страх, 
Стоит одна над свежею могилой 
Прекрасная в слезах. 
И мрачных дум тревогою мятежной 
Невольно смущена, 
Склонясь на дерн, с тоскою безнадежной
"Несчастный друг!.. прости, тень молодая, 
Что, жизнь твою губя, 
Что, тяжкий долг мой свято выполняя, 
Чуждалась я тебя. 
Увы! с тобой жить в радости сердечной 
Творец мне не судил! 
Свершилось всё!.. но ты, ты будешь вечно, 
Как прежде, сердцу мил!" 
Ракитник вдруг тогда зашевелился... 
Не призрак меж гробов - 
Вадим жене как божий гнев явился, 
Бледнее мертвецов, 
И вне себя, вдаваясь грозной силе 
Мятежного огня: 
"Любим тобой злодей? он да в могиле 
Счастливее меня..?" 
И месть любовь горячую затмила, 
В руках блеснул кинжал - 
И кровь ее могилу оросила, 
 

<1832>

ОБЕТОВАННАЯ ЗЕМЛЯ

Вольное подражание

Графине А. Г. Лаваль

Тогда, как Моисей, в дни старости глубокой,
Своей кончины ожидал, 
То Саваоф ему вещал: 
"Взойди на верх горы высокой - 
И Ханаанская земля 
Вдали порадует тебя!" 
День тихий пламенел вечернею зарею, 
И западный, далекий океан 
Казался бледною, зеленой полосою; 
Но ближе волн морских, сквозь розовый туман, 
Являлися холмы и нивы золотые, 
  Леса и грады, и поля, 
И гор сторожевых вершины голубые. 
И то была она - та светлая земля 
И меда и млека, земля благословенья, 
 
Куда он целый век все думы устремлял, 
Чтоб оныя достичь; ни фараонов мщенья 
Не устрашился он, ни гибельных тревог; 
И жаркие пески, и волны превозмог, 
И буйность мятежа, и вялость нераденья, - 
В то время, как теперь, невежд без размышленья, 
 
Которых должно убедить, 
И против воли их добро для них творить. 
Увы! к ее холмам, чрез бездну роковую, 
Напрасно руки он стремился простирать, 
Он должен вдалеке узреть страну святую - 
И никогда в ее пределы не вступать. 
 
И приговор неотразимый, 
Пророк! оплакан был тобой; 
Твоей священною тоской, 
О, сколько смертных здесь крушимы! 
Удел твой искони веков - 
Удел героев, мудрецов, 
 
Всех тех, чей пылкий дух и разум возвышенный 
 
Кто, правдой мрак ночной ревнуя озарить, 
Ярмо невежества умели сокрушить 
И, жертвуя собой, людей вести хотели 
И к миру лучшему, и к благородной цели. 
 
Когда внизу, как мутный ток, 
Толпы народные беспечно протекали, - 
Они на высоте стояли, 
Они смотрели на восток; 
Земли другой они искали - 
Блаженства прочного страну. 
Ту землю угадал их гений. 
Они в ней видели, в пылу их вдохновений, 
Порядок, истину, согласье, тишину. 
Но мирные ее долины 
Для них не будут зеленеть; 
Им должно было лишь узреть 
Ее далекие вершины. 
 
О вы, кто давнею порой 
Надеждой, мужеством, высокою душой 
 
И мир тогдашний покоряли, 
Предтечи мудрые! откиньте мрак печали: 
У века каждого своя 
Обетованная земля, 
И он тревожно к ней несется; 
Но так, как Моисей, желанною страной 
Он только взор лелеет свой, - 
Она потомкам достается. 
 
Прелестной стороны мы также ищем ныне; 
При свете дня и в сумраке ночном 
Мы за надеждою стремимся, как в пустыне 
Израильская рать за огненным столпом, 
  Который путь ей пролагал, - 
  И вдруг то меркнул, то сиял. 
 
Для нас - кипучий зной и буйный ветр с грозами, 
И голод с жаждою, и торе, и труды, 
Пески без зелени, утесы без воды; 
Для них - поля в цветах, с проточными ручьями, 
И сень под пальмою, и неги под шатрами, 
   
Но их мечта те блага превзойдет, - 
И, недовольны тем, в чем зрели мы блаженство, 
Нам неизвестного, другого совершенства 
  Начнут они желать - 
Земли прекраснее в удел себе искать, - 
И дальний Ханаан, как мы, найти желая, 
В томленьи алчности им жить, подобно нам, 
И так же умереть, лишь руки простирая 
К его, всегда от нас бегущим, берегам. 
 
Но вечно ль нам без радости томиться, 
На дивный край всё издали смотреть, 
В его предел и день и ночь стремиться - 
И никогда к нему не долететь? 
  О нет! - и сердце тайну знает, 
  Нам быть обманутым нельзя: 
В небесной родине страдальцев ожидает 
  Обетованная земля! 

<1832>

К А. И. ТУРГЕНЕВУ

 
В родимый край примчишься ты? 
Как часто в скуке одинокой 
К тебе летят мои мечты! 
Как часто горе убеждает. 
Меня в той истине святой, 
Что дружбой бог благословляет 
На то, чтоб в доле роковой 
Сердца не вовсе унывали, 
Чтоб мы сквозь слезы уповали! 
О! где же ты? Когда печаль 
Наводит томно мрак угрюмый, - 
Забыв безжалостную даль, 
Тебя ищу обычной думой; 
Но, друг, обманута рука, - 
И лишь душа к тебе близка. 
Что ж делать в грусти? - Час веселый 
Вперед себе воображать, 
Петь песни с ношею тяжелой, 
Желаньем время обгонять. 
 
Мы будем жизнью жить одною; 
Наступит нам желанный срок. 
Из края в край судьбой носимый, 
Бесценный друг и гость любимый, 
Приедешь ты в мой уголок; 
Родными окружен сердцами, 
Найдешь ты с теми же друзьями 
Душистый чай и огонек; 
И наш Жуковский будет с нами. 
Друг, без него, ты знаешь сам, 
Полна ли жизнь обоим нам! 
И в час свиданья тень святая 
От звезд далеких к нам слетит 
И, тихо думы услаждая, 
Беседу нашу освятит. 
Всё так же жить, всё видеть то же 
Теперь в уделе, друг, моем, 
А ты - разлукою дороже; 
Ты нам расскажешь обо в<сем: 
 
Где всё и славно, и чудно, 
Где власть, законы и свобода 
Слились в великое одно; 
И как в ущельях ты скитался 
Той романтической земли, 
Где пламенный Дуглас сражался, 
Мария розою любви 
Цвела, резвилася, любила - 
И кровью плаху оросила. 
Но верный ум и блеск речей 
Как много б нас ни увлекали, - 
Священный жар твоей печали 
Проникнет в душу к нам скорей. 
Мой друг, не мешкай! Дань терпенью, 
Поверь, давно заплачена; 
Ценой - утрата наслажденью; 
Но радость часто неверна! 
Летучим прахом дни несутся; 
Ужасно сердцем обмануться! 
 
Что будет с нами и с тобой? 
Так, возвратятся в степь родную, 
Нашел аравитянин в ней 
И ключ, и пальму вековую, - 
Но прежних не нашел друзей. 

<1832>

К И. А. БЕКУ

Wage du, zu irren und zu traumen.

Schiller {*}

{* Дерзай блуждать и грезить. Шиллер (нем.). - Ред.}

Скажи! зачем, мечтатель юный, 
Зачем умолкли так давно 
Твои приманчивые струны? 
Ужель в порывах стеснено, 
Мой друг, твое воображенье? 
Огнем бессмертным зажжено 
В душах святое вдохновенье; 
Храни его! Сей дивный жар 
Творца доброт любимый дар. 
 
В приюте сельском и родном 
Ты, взор на волны устремляя, 
Сидишь на берегу морском; 
 
Когда безмолвно пред тобою 
Волна несется за волною 
Или, встревожена порой, 
То зашумит, то засверкает, - 
И невозвратно утекает, 
Как радость жизни молодой; 
Когда, явясь из тайной сени, 
Луна мерцает в небесах, 
И, может быть, усопших тени, 
Мелькая, вьются в облаках, 
И к нам от них эфирный шепот, 
Как будто веет томный ропот, - 
Ужели сердце не дрожит? 
Ужель младой певец молчит? 
 
Ты цвел душой, ты наслаждался, 
С утратой, с горем ты встречался; 
 
Неверной жизни идеал; 
Ты разлучен с сестрою милой, 
Так рано схваченной могилой. - 
Ее, мой друг, младая тень 
Еще мрачит твой светлый день; 
Так солнышко хотя сияет 
И тучи бурные прошли, 
Но молния видна вдали 
И о грозе напоминает. 
 
Увы! на радость кто глядел 
Сквозь слезы, - знай, того удел - 
Поэзия; в тиши безвестной, 
Она объемлет мир чудесный 
Прекрасных дел, злодейств, страстей; 
Она сердечной жизни повесть, 
Минувших и грядущих дней 
Урок, таинственная совесть. 
Будь озарен ее красой, 
Воспоминай, люби и пой! 

<1832>

ГРАФУ М. ВИЕЛЬГОРСКОМУ

Когда ж в приют уединенный 
Тебя к нам дружба заведет 
И мне смычок твой вдохновенный 
На сердце радость наведет? 
Когда же вьёлончель твой дивный, 
То полный неги, то унывный, 
Пробудит силою своей 
Те звуки тайные страстей, 
Которые в душе, крушимой 
Упорной, долгою тоской, 
Как томный стон волны дробимой, 
Как ветра шум в глуши степной? 
В них странные очарованья, - 
 
Но им, поверь, им нет названья; 
Их ропот, сердцу дорогой, 
Таит от нас язык земной. 
И как прелестною игрою 
Ты, овладев моей душою, 
 
По звонким струнам ты бежишь, - 
А я печали забываю, 
Я в невозвратное летаю, 
И наслаждаюсь, и терплю, 
Я вновь мечтаю, я люблю; 
Мелькает память дней бесценных, 
Весельем, -горем незабвенных, - 
И под напев волшебный твой, 
Откинув саван гробовой, 
В могилу раннюю влекомый, 
Полумертвец, душе знакомый, 
Вдруг предстает перед меня - 
Былая молодость моя. 
 
О неизменная, родная, 
Минувших дней мечта святая! 
Опять, как прежнею порой, 
Явилась ты, - побудь со мной! 
Ты есть, была, ты будешь вечно 
Моей отрадою сердечной, 
 
Звездой приманчивой моей. 
Стеснен мятежною судьбою, 
Не расставался я с тобою, 
Небесный жар умел хранить, 
Умел я пламенной душою 
Одно желать, одно любить, 
Страданий век не ужасаться, 
Идти вперед, не возвращаться, 
Стрелой за призраком лететь, 
По сердцу жить иль умереть. 
 
Тогда, как буря бушевала, 
Когда надежда исчезала, - 
На бездну смело я глядел; 
Спастись кой-как я не хотел; 
Я не молил, волной носимый, 
Чтоб дал пощаду бурный ток, - 
Но чтобы дерзкий мой челнок 
Разбился об утес любимый. 
 
И мрак пловца не погубил; 
 
И сердце радостью забилось, 
И я любовь благословил. 
 
Приди ж скорей, очарователь, 
Чудесных струн дай слышать звон, - 
Приди - и горестный мечтатель 
Откинет дум тревожный сон! 
Душа внимать тебе готова; 
Моя печаль исчезнет снова, 
Приди - и светлою струей 
Воспоминаний рой летучий, 
Как радуга над черной тучей, 
Опять заблещет надо мной. 

<1832>

ГРАФИНЕ ПОТОЦКОЙ

Я не видал твоих очей, 
Я не слыхал твоих речей; 
Но звезды ночи помню я 
И помню песни соловья. 
 
Я знаю, ты мила, ясна, 
 
В речах ты прелести полна, 
Умом и чувством пламенея. 
 
И я знаком моей мечтой 
С твоей пленительной красой, 
И голос нежный знаю я; 
Он слышен в сердце у меня. 
 
Так узник в мрачной тишине 
Мечтает о красах природы, 
О солнце ярком, о луне, 
О том, что видел в дни свободы. 
 
Уснет ли он - в его очах 
Леса, река, поля в цветах, 
И, пробудясь, вздыхает он, 
Благословляя светлый сон. 

<1832>

КНЯЖНЕ АБАМЕЛЕК

В душистой тме ночных часов 
От звезд далеких к нам слетая, 
Меж волн сребристых облаков 
 
 
И песнь любви она поет, - 
И нам мила той песни сладость, 
И в грудь она невольно льет 
Тревогу чувств, тоску и радость. 
 
Подобно ей, явилась ты 
С ее небесными мечтами, 
И в блеске той же красоты, 
С ее улыбкой и слезами. 
 
Восток горит в твоих очах, 
Во взорах нега упоенья, 
Напевы сердца на устах, 
А в сердце пламень вдохновенья. 

<1832>

ГРАФИНЕ ЗАВАДОВСК0Й,

УРОЖДЕННОЙ ВЛОДЕК

Твоя красою блещет младость; 
Ты на любовь сердцам дана, 
Светла, пленительна, как радость, 
И, как задумчивость, нежна; 
 
Нам веет музыкой небесной, 
И сладкой томностью своей 
Любимой песни он милей. 
 
Но что так сильно увлекает? 
Что выше дивной красоты? 
Ах! тайна в том: она пленяет 
Каким-то чувством доброты. 
В лице прекрасном, белоснежном 
И в алых розах на щеках - 
Везде всё дышит сердцем нежным; 
Оно и в голубых очах, 
Оно в улыбке на устах; 
И, как румяною зарею 
Блеск солнца пламенной струею 
Бросает жизнь на небеса, - 
Так чистой, ангельской душою 
Оживлена твоя краса. 
 
И часто, о тебе мечтая, 
Тебя я вижу на пирах, 
 
У всех и в думах, и сердцах. 
Я вижу взор очей огнистых, 
И волны локонов душистых 
На беломраморных плечах; 
Иль вдруг стремлюсь я за тобою 
К зеленым невским островам, 
Брожу в раздумье по садам, 
Смотрю, как ты, порой ночною, 
По зыбкой, дремлющей реке, 
Осеребренной уж луною, 
Летишь в уютном челноке, - 
И твой челнок волна лелеет, 
 
И ветерок приветно веет, 
И светит радостней луна - 
Тобой любуется она. 
Но знай, любимое мечтанье, 
Моей души очарованье, 
Тебя в тот час воображать, 
Как, всё забыв, младая мать, 
 
Его ты к сердцу прижимаешь; 
А он, невинностью цветя, 
Смеется, милое дитя, - 
И у тебя взор нежный блещет 
Сквозь слезы радостью живой, 
И грудь лилейная трепещет 
Любовью тихой и святой. 

<1832>

НЕ НАЯВУ И НЕ ВО СНЕ

Фантазия

Князю П. Г. Гагарину

And song that said a thousand things; {*}

{* Как много было в песне той! <Перевод В. А. Жуковского.>}

Откинув думой жизнь земную, 
Смотрю я робко в темну даль; 
Не знаю сам, о чем тоскую, 
Не знаю сам, чего мне жаль. 
 
Волной, меж камнями дробимой, 
Лучом серебряной луны, 
 
Внезапно чувства смущены. 
 
Надежда, страх, воспоминанья 
Теснятся тихо вкруг меня; 
Души невольного мечтанья 
В словах мне выразить нельзя. 
 
Какой-то мрачностью унылой 
Темнеет ясность прежних дней; 
Манит, мелькает призрак милой, 
Пленяя взор во тме ночей. 
 
И мнится мне: я слышу пенье 
Из-под туманных облаков... 
И тайное мое волненье 
Лелеять сердцем л готов. 

<1832>

ИЗ ТРАГЕДИИ НИКОЛИНИ

"GIOVANNI DI PROCIDA" {*}

{* "Джованни ди Прочида" (итал.). - Ред.}

Хор певцов

Уж не холодный ветер веет, 
 
Зачем так пышно зеленеет 
Земля измученных рабов? 
 
Поля, где кровь текла рекою, 
Где тлеют кости сыновей, 
Одеты жатвой золотою - 
Твоей добычею, злодей! 
 
Затмись, Италии прекрасной 
Лазурный свод, - покройся мглой! 
О, не свети так солнце ясно 
Над притесненною страной! 
 
Весна природу оживляет, 
Но не пробудит мертвецов: 
Их страшен сон, их попирает 
Стопа надменных пришлецов. 

Певец

Как Этна, погибель во мраке свершая, 
Готовит не пламень, который блестит, 
И к небу стремится, ужасно сверкая, 
И в бездну родную обратно летит, 
Но лаву, текущую с грозной вершины 
 
Где всё сокрушает в порыве немом 
И губит беспечных внезапным огнем, - 
Так гнев справедливый, готовясь на мщенье, 
За край наш родимый мы станем таить, 
Чтоб видом спокойным в сердцах подозренье 
У буйных злодеев скорей усыпить. 

Хор

И девы сицильянские, 
Скрываясь от врагов, 
Венками не украшены! 
Из горестных цветов, 
Взлелеянных тем воздухом, 
Которым Франк дышал, 
И в той земле рожденными, 
Где он, наглец, ступал; 
Но кудри свои черные 
Фиалками увьют, 
Когда они в кровавый день 
К свободе расцветут. 

<1832>

Ударил час, когда готово измениться 
Желание пловца, крушимого таской, 
В тот день, как с милыми друзьями он простится. 
И любит он нежней, и пальмник молодой, 
Услыша дальний звон, который будто плачет 
О дни минующем, стремится к ним душой. 

<1832>

БЕВЕРЛЕЙ

(Шотландская баллада из Валтера Скотта)

Вольное подражание

С младым Беверлеем кто равен красой?.. 
Стрелою несется с ним конь вороной, 
Он скачет бесстрашно, он скачет один, 
С ним только меч острый - надежда дружин; 
В любви всех вернее, а в битвах смелей, 
Меж витязей славен младый Беверлей. 
 
В лесу нет преграды, утес невысок, 
Бушует ли буря - он вплавь чрез моток; 
Но в Нетерби витязь на горе скакал: 
 
Соперник бездушный с Матильдой твоей 
Идет уж венчаться, младый Беверлей! 
 
Он в замке, он видит: пирует семья, 
Шумят, веселятся родные, друзья; 
Жених торопливый, бледнея, молчит; 
За меч ухватяся, отец говорит: 
"У нас ты на свадьбе как друг иль злодей? 
На брань иль на танцы, младый Беверлей?" 
 
- "От вас мне награда в любви не дана; 
Любовь рекой льется, кипит, как волна; 
Мила мне Матильда, - но с вами равно 
Готов я на танцы, готов на вино; 
Есть много пригожих; невесту нежней, 
Быть может, достанет младый Беверлей". 
 
Бокал с поцелуем у девы он взял, 
Вино выпил разом - и бросил бокал. 
Невеста вздохнула, огонь на щеках, 
Улыбки искала, а слезы в очах; 
И мать хоть сердилась, - взяв руку у ней, 
 
 
И вое любовались прелестной четой: 
Его ловким станом, ее красотой; 
Родные же смотрят с досадой на них, - 
С пером своей шляпы играет жених; 
И шепчут подруга: "О, если бы ей 
Прекрасный был мужем младый Беверлей!" 
 
Он жмет ее руку, он что-то оказал, - 
И вдруг оба вышли, а конь поджидал. 
Проворно он с нею вскочил на коня: 
"Теперь не догонят злодеи меня! 
Матильда, друг милый, навек ты моей!" - 
И вихрем помчался младый Беверлей. 
 
В погоню гналися по рвам, по холмам 
И Мюсгрев, и Форстер, и Фенвик, и Грамм; 
Скакали, искали вблизи и вдали - 
Пропадшей невесты нигде не нашли. 
В любви всех вернее, а в битвах смелей - 
Таков был отважный младый Беверлей! 

<1832>

(Из Вордсворта)

А. В. В.

Радушное дитя, 
Легко привыкшее дышать, 
Здоровьем, жизнию цветя, 
Как может смерть понять? 
 
Навстречу девочка мне шла. 
Лет восемь было ей, 
Ее головку облегла 
Струя густых кудрей; 
 
И дик был вид ее степной, 
И дик простой наряд, 
И радовал меня красой 
Малютки милой взгляд. 
 
"Всех сколько вас? - ей молвил я, - 
И братьев и сестер?" 
- "Всего нас семь", - и на меня, 
Дивясь, бросает взор. 
 
"А где ж они?" - "Нас семь всего. - 
 
Нас двое жить пошли в село, 
И два на корабле, 
 
И на кладбище брат с сестрой 
Лежат из семерых, 
А за кладбищем я с родной, - 
Живем мы подле них". 
 
- "Как? двое жить в село пошли, 
Пустились двое плыть, - 
А всё вас семь! Дружок, скажи, 
Как это может быть?" 
 
- "Нас семь, нас семь, -она тотчас 
Опять сказала мне, - 
Здесь на кладбище двое нас, 
Под ивою в земле". 
 
- "Ты бегаешь вокруг нее, 
Ты, видно, что жива; 
Но вас лишь пять, дитя мое, 
Когда под ивой два". 
 
- "На их гробах земля в цветах, 
 
Нет от дверей родной моей 
До милых нам гробов; 
 
Я часто здесь чулки вяжу, 
  Платок мой здесь рублю, 
И подле их могил сижу 
  И песни ям пою; 
 
И если позднею порой 
Светло горит заря, 
То, взяв мой сыр и хлеб с собой, 
Здесь ужинаю я. 
 
Малютка Дженни день и ночь 
Томилася больна, 
Но бог ей не забыл помочь, - 
И спряталась она; 
 
Когда ж ее мы погребли 
И расцвела земля, 
К ней на могилу мы пришли 
Резвиться - Джон и я; 
 
Но только дождалась зимой 
 
Ушел и Джон, братишка мой, 
И лег он рядом с ней". 
 
- "Так сколько ж вас?" - был мой ответ. 
- "На небе двое, верь!" 
- "Вас только пять". - "О барин, нет, 
Сочти, - нас семь теперь". 
 
- "Да нет уж двух, - они в земле, 
А души в небесах!" 
Но был ли прок в моих словах? 
Всё девочка твердила мне: 
"О нет, нас семь, нас семь!" 

<1832>

ТОСКА ПО РОДИНЕ

Вольное подражание Шатобриану

С любовью вечною, святой 
Я помню о стране родной, 
Где жизнь цвела; 
Она мне видится во сне. 
Земля родная, будь ты мне 
 
 
Бывало, мы пред огоньком 
Сидим с родимой вечерком - 
Сестра и я, 
Поем, смеемся, - полночь бьет - 
И к сердцу нас она прижмет, 
Благословя. 
 
Я вижу тихий, синий пруд, 
Как ивы с тростником растут 
На берегах; 
И лебедь вдоль него летит, 
И солнце вечера торит 
В его волнах. 
 
И нижу я: невдалеке 
Зубчатый замок на реке 
В тиши стоит 
С высокой башней, и на ней 
Я слышу, мнится, в тме ночей, 
Как медь гудит. 
 
И как я помню, как люблю 
 
О! где ж она? 
Бывало, в лес со мной пойдет, 
Цветов, клубники наберет... 
Мила, нежна! 
 
Когда ж опять увижу 
Мою Сияну, лес, поля 
И над рекой 
 
Тот сельский домик, оде я жил?.. 
О, будь, всегда будь сердцу мил, 
Мой край родной! 

<1832>

РАЗБИТЫЙ КОРАБЛЬ

Вольное подражание

Графине С. И. Лаваль

День гаснул в зареве румяном, - 
И я, в смятеньи дум моих, 
Бродил на береге песчаном, 
Внимая ропот волн морских. 
 
И я увидел меж песками 
 
Он в бурю шумными волнами 
На дикий берег занесен, - 
 
И влага мхом давно одела 
Глубоких скважин пустоты; 
Уже трава в них зеленела, 
Уже являл моя цветы. 
 
Стремим грозой в утес прибрежный, 
Откуда я куда он плыл? 
Кто с ним в час бури безнадежной 
Его ирушенье разделил? 
 
Утес и волны, всё молчало, 
Всё мрак в уделе роковом, - 
Лишь солнце вечера играло 
Над ним, забытым мертвецом. 
 
И на карме его сидела 
Жена младая рыбака, 
Смотрела вдаль и песни пела 
Под томный ропот ветерка. 
 
С кудрявой русой головою 
 
Над звучной дрыгал он волною, 
А ветер кудри развевал. 
 
Он нежные цветы срывает, 
Лелея детские мечты. 
Младенец радостный не знает, 
Что он на гробе рвет цветы. 

<1832>

ОЗЕРО МЕРТВОЙ НЕВЕСТЫ

Баллада

Il etait assis, pale et defait, les
cheveux en desordre, le regard
terne, mais egare, on voyait qu'un
coeur brise avait aliene sa raison. {*}

{* Он сидел, бледный и изнеможенный,
с всклоченными волосами, с тусклым,
но блуждающим взглядом; видно было,
что несчастная любовь помутила его рассудок (франц.). - Ред.}

"Она так пламенно любила, 
Теперь меж волн погребена. 
 
Могиле влажной предана. 
 
И между волн, могилы хладной 
Узнав весь ужас в мертвом' сне, 
Она унылой, безотрадной 
Вдруг ожила в их глубине. 
 
Во тме, вдоль озера мелькает 
Из тростника ее челнок, 
И, как фонарь, в руке сверкает 
Летучий синий огонек. 
 
И вижу я - лишь... ночь настанет, - 
Как в белом вся она плывет, 
И слышу - сердце не обманет, - 
Я слышу, как она поет. 
 
Но я челнок построю прочный, 
Возьму весло, фонарь зажгу, 
И к ней навстречу в чае полночный 
На тайный брак я поплыву. 
 
Там воет бездна, буря свищет, 
Туман окружный ядовит, 
 
Змея клубится к шипит. 
 
Но вместе на песок зыбучий 
Мы с ней украдкою пройдем! 
И проберемся в лес дремучий, - 
В глуши приют себе найдем", 
 
И он вдоль озера пустился, 
Зажег фонарь, веслом звучал; 
Но уж назад не возвратился - 
Безумный без вести пропал. 
 
И ночью всё меж волн мелькает 
Из тростника ее челнок, 
Белеет призрак, - и сверкает 
Летучий синий огонек. 

<1832>

ВОЛЬНОЕ ПОДРАЖАНИЕ

АНДРЕЮ ШЕНЬЕ

Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною; 
Любим, а я равна Диане красотою; 
И так же я бела, и так же я стройна, 
 
И в час вечерний дня, с поникшими очами, 
Долиной темною, теряясь меж кустами, 
Как мимо пастухов я тихо прохожу 
И, дева робкая, на дерзких не гляжу, - 
Тогда кажусь я им не смертною простою: 
"О, как прелестна ты! - несется вслед за мною. - 
Неера, берегись вверять себя волнам! 
Ты новым божеством покажешься пловцам - 
И будут умолять от бури неизбежной 
Богиню светлых вод с Неерой белоснежной". 

<1832>

К ЖУКОВСКОМУ

Уже бьет полночь - Новый год, - 
И я тревожною душою 
Молю подателя щедрот, 
Чтоб он хранил меня с женою, 
С детьми моими - и с тобою, 
Чтоб мне в тиши мой век прожить, 
Всё тех же, так же всё любить. 
 
 
В печали твердость с умиленьем, 
Чтобы молитва, чтоб любовь 
Всегда мне были утешеньем, 
Чтоб я встречался с вдохновеньем, 
Чтоб сердцем я не остывал, 
Чтоб думал, чувствовал, мечтал. 
 
Молю, чтоб светлый гений твой, 
Певец, всегда тебя лелеял, 
И чтоб ты сад прекрасный свой 
Цветами новыми усеял, 
Чтоб аромат от них мне веял, 
Как летом свежий ветерок, 
Отраду в темный уголок. 
 
О друг! Прелестен божий свет 
С любовью, дружбою, мечтами; 
При теплой вере горя нет; 
Она дружит нас с небесами. 
В страданьях, в радости он с нами, 
Во всем печать его щедрот: 
 

1 января 1832

ЖАЛОБА

Plaisir, pourquoi m'a tu trompe? {*}

{* Радость, почему ты меня обманула? (франц.). - Ред.}

О, дайте сердцу тосковать! 
Оно мечтать, любить устало. 
Хочу я слезы проливать; 
В душе лишь горе не увяло. 
Уже давно оделись тмой 
Мои все радости былые; 
Сдружится я с моей тоской; 
Но слышны жалобы чужие. 
 
И что ж! везде кругом меня 
Надежда тмится, льются слезы; 
И кипарис встречаю я 
Там, где цвели младые розы. 
Обман пленительной мечте, 
Обман святому вдохновенью, 
Обман любви и красоте, 
 
 
Давно ли - жизнь семьи родной - 
Являлся юноша {*} меж нами 
{* Э. С. Дорогомыжский.} 
С высокой, пылкою душой, 
С одушевленными струнами, - 
И вдруг от нас сокрылся он! 
Умолк напев, мечтанью милый, 
Лишь веет в полночь дивный огон 
Над тихою его могилой... 
 
С молитвой тайной на устах, 
Друг в друге счастье обнимая, 
С мечтой небесною в сердцах 
Идет к венцу чета {*} младая; 
{* В. А. Корсакова.} 
Но в храм счастливцы не вошли; 
Их в нем не встретил хор венчальный; 
Не факел радостной любви - 
Зажегся факел погребальный... 
 
А твой сбылся волшебный сон, 
 
{* Графиня Витгенштейн, урожденная княжна Радзивил.} 
Всё то, чем смертный восхищен, - 
Богатством, знатностью светлела, 
Пленяла милою красой, 
И друга по сердцу сыскала, 
И тихо, с нежностью святой 
Младенца в персях прижимала; 
 
И вянешь ты во блеске дней, 
Л идея, сердцу дорогая!.. 
Увы!.. Как рано перед ней 
Открылась тайна гробовая!.. 
Любовью, радостью дышать... 
И в сень подземную скрываться! 
Ей страшно было умирать - 
Еще страшнее расставаться... 
 
Когда б убитые сердца 
Взор томный к небу не бросали 
И нам, по благости творца, 
Бессмертьем звезды не сияли, - 
 
Кто б не был сокрушен тоскою? 
Но сердце с сердцем будет жить, 
Сольется вновь душа с душою! 

19 июля 1832

С.-Петербург

К ПЕЧАЛЬНОЙ КРАСАВИЦЕ

С крутых муравчатых холмов 
В долину ручеек стремится, 
Играет, плещет меж кустов, 
Светлее зеркала струится; 
Но вскоре бурною зимой 
Морозов звонких ужаснется, 
И, уж окованный волной, 
Блестящий ток не шевельнется. 
 
И роза юная в полях 
Царевной гордою светлеет, 
Вот вплетена она в венках, 
Вот на труди огнем: алеет; 
Но, видно, грусть знакома ей: 
 
Она час от часу томней, - 
И вот увял цветок любимый. 
 
На тихий дол, на темный лес 
Луна свой (блеск бросает нежно, 
Краса полуночных небес 
Плывет по звездам безмятежно, 
И на нее любовь глядит. 
Она ясней воспоминанья! - 
Но туча вслед за ней летит, 
И меркнет милое сиянье. 
 
Так гонит всё враждебный рок - 
Волна замрет и не струится; 
И вянет радостный цветок, 
И ясный луч внезапно тмится; 
Но, грустно голову склони, 
Сидишь ты - слезы в томном взоре... 
О ты, о ком мечтаю я, 
Окажи: ужель ты знаешь горе? 

28 декабря 1832

МЕЧТАНИЕ

Бросая на державы гром, 
Он, не страшась судьбы удара, 
Исчез в бореньи роковом, 
Как дым московского пожара; 
Но прежних бита победный шум, 
Быть может, - дерзость тайных дум, 
Им удивленные, скрижали 
Неслись чрез дальний океан 
К нему на гробовой курган - 
И тень колосса утешали; 
Теперь он безотраден стал, 
Теперь в могиле он узнал, 
Как бедный сын его увял, 
Как молвил он, стеснен тоскою, 
Потомство ведя пред собою: 
"Увы! лишь скажут про меня, 
Что родился - что умер я!" {*} 

1832

{* Je ne laisserai a l'histoire que ma naissance et ma mort. Последние слова герцога Рейхштадтского.}

А. Н. М.

Течет прозрачная река, 
Шумит, блестит меж берегами. 
По той реке два челнока 
Несутся быстрыми волнами; 
Различен вид двух челноков, 
Различна песня двух пловцов. 
 
Одни челнок был весь в цветах, 
И белый парус тихо веял, 
Мелькал на светлых он волнах, 
И ветерок его лелеял; 
Собой любуясь, он летит, - 
Младая прелесть в нем сидит. 
 
Другой челнок едва нырял, 
Свершая тяжко бег упорный; 
С трудом он волны рассекал, 
На нем вздымался парус черный; 
И гибель вкруг него шумит, - 
Страдалец бледный в нем сидит. 
 
 
"Как мне отрадно плыть рекою!.. 
На берегах весна цветет, 
Душистый воздух надо мною, 
И солнце страх мой гонит прочь, 
А месяц светит в темну ночь. 
 
И мне легко на свете жить!.. 
Сбылись мечты мои младые, 
И сладко с милым мне делить 
Все чувства, сердцу дорогие! 
И с каждым днем счастливей я, 
И пламенней любовь моя! 
 
Цвету душой!.. но вдалеке 
Одно меня тревожит горе: 
Есть бездна мрачная в реке, 
Там, где она впадает в море!.. 
И как мне жизнью ни играть, - 
Но бездны той не миновать!.." 
 
И слышен был страдальца стон: 
"Как мне ужасно плыть рекою!.. 
 
Угрюмый бор передо мною, 
И солнце в тучах тмится днем, 
А ночью мша и страх кругом. 
 
И тяжко мне на свете жить, 
Где облилося сердце кровью, 
Где, бедный, я, стремясь любить, 
Обманут дружбой и любовью, 
Где навсегда убит (Грозой 
Моих надежд любимых рой. 
 
И предан я навлек тоске!.. 
Лишь мне одно отрадно в горе: 
Есть бездна мрачная в реке, 
Там, где она впадает в море!.. 
Не страшно мне о там мечтать, 
Что бездны нам не миновать!" 
 
И челноки в далекий край 
Реки стремленье направляет, - 
И вдруг, как будто невзначай, 
Их бездна мрачная встречает; 
 
Пропали оба челнока. 
 
И свет давно забыл пловцов; 
Но весть надеждой озарила, 
Что бездна робких челноков 
Во тме своей не погубила 
И что таинственнным путем 
Они в том море голубом, 
 
Где нас уж буря не страшит, 
Где негу льет эфир душистый 
И свод безоблачный шарит 
Сияньем радуги огнистой; 
Где всё блестит в красе младой, 
Всё дышит радостью святой. 
 
И та, чью жизнь лелеял свет, 
Счастливей думою сердечной, 
Что там уже разлуки нет, 
Что жар любви пылает вечно, 
Что бережет надежный ток 
Ее пленительный челнок. 
 
 
Узнал страдалец жизни сладость; 
Он памятью печальных дней 
Теснее обнимает радость; 
Цветет, отрадою дыша, 
Его бессмертная душа. 

<1833>

МОЯ МОЛИТВА

О ты, кого хвалить не смею, 
Творец всего, спаситель мой; 
Ню ты, к кому я пламенею 
Моим всем сердцем, всей душой! 
Кто, по своей небесной воле, 
Грехи любовью превозмог, 
Приник страдальцев к бедной доле, 
Как друг и брат, отец и бог; 
 
Кто солнца яркими лучами 
Сияет мне в красе денной 
И огнезвездными зарями 
Всегда горит в тиши ночной; 
 
Кто нас спасает от сетей 
И ставит против тмы греховной 
Всю бездну благости своей! - 
 
Услышь, Христос, мое моленье, 
Мой дух собою озари 
И сердца бурного волненье, 
Как зыбь морскую, усмири; 
Прими меня в свою обитель, - 
Я блудный сын, - ты отче мой; 
И, как над Лазарем, спаситель, 
О, прослезися надо мной! 
 
Меня не крест мой ужасает, - 
Страданье верою цветет, 
Сам бог кресты нам посылает, 
А крест наш бога нам дает; 
Тебе вослед идти готовый, 
Молю, чтоб дух мой подкрепил, 
Хочу носить венец терновый, - 
Ты сам, Христос, его носил. 
 
 
Хоть я без ног и без очей, - 
Еще горит в убитом теле 
Пожар бунтующих страстей; 
В тебе одном моя надежда, 
Ты радость, свет и тишина; 
Да будет брачная одежда 
Рабу строптивому дана. 
 
Тревожной совести угрозы, 
О милосердый, успокой; 
Ты видишь покаянья слезы, - 
Молю, не выйди в суд со мной. 
Ты всемогущ, а я бессильный, 
Ты царь миров, а я убог, 
Бессмертен ты - я прах могильный, 
Я быстрый миг - ты вечный бог! 
 
О, дай, чтоб верою святою 
Рассеял я туман страстей 
И чтоб безоблачной душою 
Прощал врагам, любил друзей; 
 
Всегда мне в сердце проникал, 
Чтоб помнил я благодеяния, 
Чтоб оскорбленья забывал! 
 
И на тебя я уповаю; 
Как сладко мне любить тебя! 
Твоей я благости вверяю 
Жену, детей, всего себя! 
О, искупя невинной кровью 
Виновный, грешный мир земной, - 
Пребудь божественной любовью 
Везде, всегда, во мне, со мной! 

<1833>

СВЕЖАНА И РУСЛАН

Баллада

"О, какой судьбой ужасной, 
Грозный мой отец, 
Наказал ты пламень страстный 
Наших двух сердец! 
Год, как здесь, во тме унылой, 
 
И не знает друг мой милый, 
Где найти меня!" 
 
Так, из башни одинокой 
Над Днепром-рекой, 
Слышен был в ночи глубокой 
Плач красы младой. 
Кто же узница младая, 
Смутных дум полна? 
Дочь надменного Рогдая, 
Ленская княжна. 
 
Ах! Свежана всех милее 
Меж княжен цвела, 
И не так бела лился, 
Как она бела; 
Очи томные горели 
Голубым огнем, 
Кудри мягкие темнели 
На челе младом. 
 
И князья к отцу съезжались 
 
Все прекрасною пленялись. 
Но ни царский сан, 
Ни князь Пронский, ни князь Вельский 
И весь сонм князей - 
Всё ничто! Руслан Гомельский 
Был по сердцу ей. 
 
Он отважен, юн прелестен, 
Он был честь дружин, - 
Но убог и неизвестен, 
Не боярский сын. 
И родитель раздраженный 
Гонит жалость прочь: 
Тайно в башне отдаленной 
Заключил он дочь. 
 
И сквозь ставни роковые 
Не проходит день, 
Все там призраки ночные, 
Всё немая тень; 
Лишь порой она внимает, 
 
Пташка робкая порхает 
И тростник шумит. 
 
И вот к башне той высокой 
В челноке рыбак 
Путь стремит свой одинокой, 
Лишь настанет мрак; 
В волны невод он бросает, 
К башне взор стремя, 
И прохожих уверяет, 
Что тут рыбы тьма. 
 
Но не в пользу труд упорный: 
Мало рыб бежит; 
И он часто, с думой черной, 
Вкруг себя глядит, 
На лице следы печали 
И в очах туман... 
Вы давно все отгадали, 
Что рыбак - Руслан. 
 
И он сторожа ласкает, 
 
Сладким медом угощает, - 
Только сам не пьет. 
И случись: после раздолья 
Бедный сторож спал, - 
Он ключи из подголовья 
У хмельного взял. 
 
Бьется сердце у Руслана, 
К башне он стрелой: 
"Друг мой милый, о Свежана! 
Я опять с тобой; 
Ах, не медли! над холмами 
Лишь заря блеснет, 
В церковь сельскую с венцами 
Духовник придет". 
 
И она то замирает, 
То в ней кровь кипит, 
И венец святой сияет, 
И любовь манит. 
Как же быть! перекрестилась 
 
Уж на пристани явилась, 
Где челнок готов. 
 
И невинная Свежана 
От препон нежней, 
Видит небо и Руслана - 
Всё, что мило ей. 
Дерзко волны рассекая, 
Стал нырять челнок, - 
Но ужасна мгла ночная 
И шумящий ток. 
 
И вот молния блеснула, 
С треском грянул гром, 
Роща сонная вздрогнула 
Над рекой Днепром; 
Вихри бурные несутся, 
И ревет волна, - 
Ах! иль звезды не зажгутся, 
Не взойдет луна? 
 
И страшней грозы тревога 
 
Друг за друга молят бога; 
Но судил творец 
Им, обманутым мечтою, 
Светлых дней не знать 
И с молитвой начатою 
В небеса предстать. 
 
Где каменья угрожали 
И разбился челн, 
Там страдальцев отыскали 
У прибрежных волн. 
И священник поседелый 
К ним пришел с зарей, 
Но удел их - саван белый, 
Не венец златой; 
 
Сокрушенный сам бедами, 
Он их прах любил, 
Панихиду со слезами 
Каждый день служил. 
И быть в башне одинокой 
 
И читать рассказ жестокой 
На ее стене. 
 
И над тихою могилой 
Я не раз мечтал, 
И в тумане призрак милый 
Надо мной летал; 
Непонятное волненье 
Мне теснило грудь, - 
Видя чудное явленье, 
Я не смел дохнуть. 

<1833>

БРЕНДА

В стране, где мрачные туманы 
Дымятся вкруг высоких гор; 
Где скалы, озера, курганы 
Дивят и увлекают взор; 
Где, стены замков обтекая, 
Шумит, ревет волна морская 
И плещет пеною своей 
 
 
Там между скал, укрыт лесами, 
Таится дерзостный народ, 
Кипит он буйными страстями, 
Как грозный ток нагорных вод. 
Но милы там прелестны девы, 
Как сладкие любви напевы; 
Их нежный блеск в красе младой 
Свежее розы полевой. 
 
Уж был зажжен порой ночною 
В горах сторожевой огонь; 
Тропинкой узкой и крутою 
Стремится, скачет борзый конь. 
В ущельях звонких раздается, 
Как скачет конь, - но кто несется 
При бледной, трепетной луне, 
Как вихрь, на вороном коне? 
 
Через ручьи, через овраги 
Он быстро гонит, он летит, 
Он полон бешеной отваги, 
 
Или от гибели он мчится? 
Иль сам побить кого стремится? 
С ним скачет смерть, за ним вослед 
Несется ужас мрачных бед. 
 
Промчался он, но думой черной 
Мою он душу отравил; 
Он рьяностью своей упорной 
Дремотный сумрак возмутил, - 
Его чело темнее ночи, 
Краснее угля рдеют очи... 
О! страшен ты, ездок ночной, 
Как призрак вещий, роковой. 
 
Но что в полночной тме мерцает? 
Клубится дым под небеса, - 
Внезапно пламень одаряет 
Утесы, замки и леса; 
Сверкнув багровыми струями, 
Он льет огонь меж облаками 
И вьется яркою змеей 
 
 
Пожара признак неизбежный - 
Заря кровавая легла; 
Несется вопль и шум мятежный, 
Звонят, гудят колокола; 
Объемлет пламень-истребитель, 
Святую инокинь обитель: 
Их церковь, кельи - всё горит, 
И крест в дыму уж не блестит. 
 
Увы! невольно покидает 
Тот мир, где прелестью цвела, 
Навек там Бренда молодая 
Себя томленью обрекла; 
Уж очи темно-голубые 
Не встретят радости земные, 
И, русых кудрей лишена, 
Теперь под ежимою она. 
 
Была молва, что вождь нагорный 
Младую Бренду полюбил 
И что он страстью непритворной 
 
Но, сын тревог, в нем дух кичливый 
Страшил отца невесты милой; 
Его огнем кипела кровь, 
Была грозой его любовь. 
 
И вдруг меж горными вождями 
Возникла брань, и в шумный бой 
Отважно с верными друзьями 
Помчался витязь удалой; 
Но с ним уж Бренде не венчаться, 
Ее удел - в тиши спасаться: 
Угрюмый, горестный отец 
Расторгнул узы двух сердец. 
 
Вкруг башни и стеньг зубчатой 
Струями пламень пробегал, 
Сквозь зелень блеск он красноватый 
На скалы дикие бросал; 
Волнуясь, зарево пылало, 
В потоках, в озере дрожало; 
Чрез дым мелькая по торам, 
 
 
И вот тропинкою крутою 
Он, призрак тмы, ездок ночной, 
Не скачет, но летит стрелою, 
И к сердцу жадною "рукой 
Младую деву прижимает; 
Любовью буйный взор сверкает... 
О Бренда! Бренда! иль злодей 
Святой невинности милей? 
 
Поганя скачет; он, губитель, 
В безумном бешенстве своем 
Святую инокинь обитель 
И кровью облил, и огнем. 
Страшись! как туча громовая, 
Летит погоня роковая, - 
Неумолимою грозой 
Гнев божий грянет над тобой. 
 
Близка погоня, и от мщенья, 
Преступник, не ускачет он; 
Почти настигли, нет спасенья! 
 
И Бренда нежная, робея, 
Приникнула к груди злодея; 
У ней я в сердце, и в> очах 
Любовь, раскаянье и страх. 
 
Но подле, с шумной быстротою 
Стремясь с горы, кипит поток; 
С конем и с Брендой молодою 
В его гремучий бурный ток 
Уж он слетел, отваги полный: 
Он переплыть мечтает волны 
И совершить опасный путь, - 
Но можно ль небо обмануть? 
 
И с Брендой хочет он, безумный, 
В порывах буйного огня, 
Нестися вплавь волною шумной; 
Сскочив с усталого коня, 
Он Бренду обхватил - но сила 
Надежде пылкой изменила: 
Он встретил тайный страшный рок, 
 
 
И дважды, Бренда, ты всплывала, 
В руках с блестящим тем крестом, 
С которым ты, увы! стояла 
Еще вчера пред алтарем; 
В минуту смерти неизбежной 
Ты, сняв его с пруди мятежной, 
Прижала к сердцу, - а творец 
Всё видит в глубине сердец! 
 
Есть слух: в обители сгорелой 
Бывает в полночь чудный звон, 
А на волнах - в одежде белой 
Мелькает тень и слышен стон; 
И вдруг - откуда ни возьмется - 
Ездок ночной чрез ток несется 
При бледной, трепетной луне, 
Как вихрь, на вороном коне. 

<1834>

ВОЗВРАЩЕНИЕ КРЕСТОНОСЦА

Быль {*}

apres une absence de plusieurs annees, assigna par son testament 24 livres de rentes a ce couvent. Chateaubriand avait sans doute suivi Saint-Louis a la Croisade, en 1248.

Перевод: Даже через сто лет после того, как был основан Меллерейский монастырь, он обращал на себя внимание своей бедностью. В 1262 г. сеньор Жоффруа де Шатобриан, жена которого скончалась от радости, вновь увидя его после многолетней разлуки, назначил этому монастырю по завещанию 24 ливра ренты. Шатобриан, несомненно, сопровождал Святого Людовика в крестовом походе 1248 г. (франц.). - Ред.}

Младой Готфрид Шатобриан 
Жил в замке над рекою 
Меж гор и добрых поселян 
С прелестною женою. 
 
Их ночь тиха, их ясен день, 
В их сердце дышит радость, 
Бежит от них печали тень, 
В любви цветет их младость. 
 
Вдруг раздался священный зов, - 
И звук тревоги бранной 
Влечет туда, где гроб Христов 
В земле обетованной. 
 
Восстали все: и стар и млад - 
Везде кипят дружины, 
Не страшен им ни зной, ни хлад, 
Ни степи, ни пучины. 
 
И витязь смотрит на коня. 
"О милый край отчизны, 
 
И нега мирной жизни! 
 
Проститься с вами должен я. 
А ты, мой друг прелестный, 
Не унывай, и за меня 
Молись в тиши безвестной!" 
 
И взял он меч и крест святой, 
И собрал он дружину, 
Простился с милою женой, 
Готовый в Палестину. 
 
Помчался он, -но всё глядит 
На замок свой родимый 
И слезы на железный щит 
Ронял, тоской крушимый. 
 
В далекий край он долетел, 
Где бой кипит кровавый, 
И в блеске там отважных дел 
Покрылся новой славой. 
 
Меж тем, печальна и мрачна, 
Жена его младая 
 
О витязе мечтая. 
 
И память с ним веселых дней 
Слилась с душевной мукой, 
И мнится, витязь стал милей 
Несносною разлукой. 
 
Тепла в ней вера, но крушит 
Жестоких битв тревога. 
"Нет, он не ранен, не убит, 
Мой милый, ратник бога". 
 
О, как любовь младую грудь 
Томит мечтой своею! 
И как вздохнуть, куда взглянуть, 
Чтоб не был он пред нею! 
 
Несется ль свежий ветерок 
И солнце догорает, - 
На пасмурный она восток 
Взор томный устремляет; 
 
Взойдут ли звезды и луна 
Над сонными волнами, - 
 
С луною и звездами. 
 
Страшит ее в тиши ночей 
Между гробниц заветных 
Вид фантастических теней 
При стеклах разноцветных. 
 
Об нем там молится она 
И мнит, какой-то силой 
Невольно втайне смущена, 
Что видит образ милый, 
 
Что он мелькнул и вдруг исчез 
Меж дымными столбами, 
Как на лазурной тме небес 
Звезда меж облаками. 
 
Но время вечною стрелой 
Летит, летит; дружины 
Идут, одна вслед за другой, 
Назад из Палестины. 
 
И у прекрасной день и ночь 
Надеждой сердце бьется; 
 
Всё ждет и не дождется. 
 
Однажды вечер пламенел, 
И горем дух стеснялся: 
Ей никогда ее удел 
Мрачнее не казался. 
 
Волнуясь вещею тоской 
И страшными мечтами, 
К иконе девы пресвятой 
Идет она с слезами.
 
И вдруг знакомый рог трубит, 
И мост упал подъемный, 
И вне себя она бежит, 
Стремясь к аллее темной, 
 
Где витязь шлем булатный свой, 
С сточив с коня, бросает, 
А паж - наездник молодой - 
С седла копье снимает. 
 
Не верит взору своему, 
Летит - и муж пред нею, 
 
Без памяти на шею. 
 
И витязь страстно обнимал 
Жену свою младую; 
Счастливец! он благословлял 
Любовь ее святую. 
 
Уста дрожали на устах, 
Об сердце сердце билось; 
Вдруг - чудный блеск в ее очах, 
Дыханье прекратилось. 
 
В груди стесненной жизни нет: 
Творец! убила радость 
Всё то, чем мил нам божий свет, - 
Любовь, красу и младость! 
 
И страшен, как жилец могил, 
Был витязь овдовелый, 
И месяц трепетно светил 
На лик оцепенелый. 
 
Сражен таинственной судьбой, 
От всех несчастный скрылся, 
 
Надеждой он простился. 
 
Обитель иноков стоит 
Близ замка; там в молитвах, 
В посте, в слезах он жизнь таит, 
Прославленную в битвах. 
 
Но час настал - и с нею вновь 
Забыл он сердца муки 
В том светлом мире, где любовь 
Не знает уж разлуки. 

<1834>

НОЧЬ

Элегия

Корабль наш рассекал стекло морских равнин, 
И сеял искрами бездонный мрак пучин. 
Уж месяц пламенел, вздымался пар душистый, 
И сноп серебряный дрожал в лазури чистой 
Дремотных волн, и звезд лелеяла краса 
И волны, и эфир, и мрак, и небеса. 
На палубе сидел, накинув плащ широкий, 
Влюбленный юноша, красивый, черноокий; 
 
Где брак с прекрасною счастливца ожидал. 
Гитары трепетной со звонкими струнами 
Сливал он песнь любви наш, тихими волнами; 
Он пел, воспламенен девичьей красотой, 
И встречу первую с невестой молодой, 
И взгляды робкие, и лепет торопливый, 
И буйный пламень свой, и жар ее стыдливый, 
И грудь лилейную, и шелк ее кудрей, 
И алые уста, и томный блеск очей. 
Он пел, - а сердце в нем от неги замирало, 
Одной невестою, одною ей дышало. 
И мнилось: для нее, для их святой любви 
Часы полночные так сладостно текли, 
Для них вкруг корабля вздымался пар душистый, 
И сноп серебряный дрожал в лазури чистой 
Дремотных волн, и звезд лелеяла краса 
И волны, и эфир, и мрак, и небеса. 

<1834>

ОБМАНУТОЕ СЕРДЦЕ

 
Ночь ты лунная, ночь морозная, 
Как тревожишь ты сердце томное, 
Сердце томное - безнадежное! 
Страшно мне: мой уголок, 
Как могила, вкруг чернеет; 
 
Разведу я огонек - 
Дуб трещит и пламенеет, 
Свет багровый на стенах 
Чудно зыблется в очах; 
И дохнуть не смею я, - 
Тени бродят вкруг меня. 
 
О, зачем я рождена 
Вянуть бедной сиротою! 
Жизнь моя отравлена 
Неотступною тоскою; 
Светлый призрак в тяжком сне 
На беду являлся мне; 
Даль мою затмил туман - 
Сердцу был во всем обман. 
 
 
Голубка я приучила, 
Он был друг невиннык дней. 
О, как я его любила! 
Снегом белым он сиял, 
Томно, нежно ворковал; 
Но, как легкий ветерок, 
Улетел мой голубок. 
 
В бедном садике моем 
Рдела роза полевая. 
Любовалась я цветком; 
Часто, горе забывая, 
К розе с свежею волной 
Я бежала в летний зной. 
Туча бурная нашла - 
Розу молния сожгла. 
 
Был друг милый у меня!.. 
Ночь, ты знаешь, ты видала, 
Как в пылу безумном я 
Друга к сердцу прижимала; 
 
Мне клялся, что будет мой. - 
Но тень бродит... страшно мне! 
Не душней в могильном сне. 
О ты, ночь моя, ноченька,
Ночь ты лунная, ночь морозная, 
Как тревожишь ты сердце томное, 
Сердце томное - безнадежное! 

<1834>

СТАНСЫ

(Из лорда Байрона)

Меж дев волшебными красами 
Пленяя взор, ты дух тревожишь мой, 
И, нежней музыки над синими волнами, 
Мне мил, прелестен голое твой. 
  Лишь дивный звук возникнет, - 
  Вдруг океан утихнет; 
  Прельщен безмолвный ток, 
  Не вьется ветерок, 
  И месяц полуночный 
   
  И томная струя 
  Лениво зыбь колышет 
  И, чуть вздымаясь, дышит, 
  Как сонное дитя. 
 
Так сладостный восторг с сердечным умиленьем 
Тобой, прекрасная, душе плененной дан, 
И в той же полноте и с тихим тем волненьем, 
С какими в летний жар струится океан. 

<1834>

УМИРАЮЩИЙ ГЕЙДУК

Иллирийская баллада

"Орел ты мой белый! спустися на дол, 
Слети с поднебесья, мой белый орел! 
Взгляни: я, Заремба, в крови пред тобой. 
Бывало, ты помнишь, в боях удалой, 
Телами пандуров тебя я кормил; 
Прошу, чтобы службу ты мне сослужил. 
Потом пусть добычей орлятам твоим 
С кровавым, с отважным я сердцем моим. 
 
 
И к брату Рамейке скорее лети. 
Двенадцать зарядов с собой я носил, 
Двенадцать пандуров я ими убил. 
Но с ними таился Бенаки-злодей; 
Бездушный, боялся он сабли моей, - 
Булат неизменный лишь выхватил я, 
Он сзади кинжалом ударил меня. 
 
Лети, - и родимый за брата отмстит. 
И вот еще перстень - в нем яхонт горит - 
И шитый узорно платок мой цветной, 
Отдай их вернее Милене младой; 
И станет мой перстень она целовать, 
А слезы узорным платком отирать". 
И мчит орел белый в безмолвьи ночном 
Лядунку и перстень с узорным платком. 
 
И к брату Рамейке орел прилетел; 
Рамейко с друзьями в похмелье сидел, 
О брате убитом едва потужил, 
Пустую лядунку откинул, и пил. 
 
И деву младую он в церкви нашел; 
И к ней он явился с заветным кольцом, - 
Милена с Бенаки стоит под венцом. 

<1834>

БАЙРОН В КОЛИЗЕЕ

ОТРЫВОК ИЗ 4-й ПЕСНИ "ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА"

Лунная ночь. Лорд Байрон бродит один по развалинам Колизея;

бьет полночь

О время, мертвых украшатель, 
Целитель страждущих сердец, 
Развалинам красот податель, - 
Прямой, единственный мудрец! 
Решает суд твой неизбежный 
Неправый толк судей мирских. 
Лишь ты порукою надежной 
Всех тайных чувств сердец людских, 
Любви и верности, тобою 
Я свету истину явлю, 
Тебя и взором и душою, 
 
 
В развалинах, где ты священный 
Для жертв себе воздвигло храм, 
Младой, но горем сокрушенный, 
Твоею жертвою - я сам. 
Не внемли, если, быв счастливым, 
Надменность знал; но если я 
Лишь против злобы горделивым, 
И ей не погубить меня, - 
Тогда в судьбе моей ужасной, 
Не дай, не дай свинцу лежать 
На сердце у меня напрасно! 
Иль также им не горевать?.. 
 
О Немезида! чьи скрижали 
Хранят злодейства, в чьих весах 
Века измены не видали, 
Чье царство здесь внушало страх; 
О ты, которая с змеями 
Из ада фурий созвала 
И, строго суд творя над нами, 
 
Восстань опять из бездны вечной! 
Явись, правдива и грозна! 
Явись! услышь мой вопль сердечный! 
Восстать ты можешь - и должна. 
 
Быть может, что моей виною 
Удар мне данный заслужен; 
И если б он другой рукою, 
Мечом был праведным свершен, - 
То пусть бы кровь моя хлестала!.. 
Теперь я гибнуть ей не дам. 
Молю, чтоб на злодеев пала 
Та месть, которую я сам 
Оставил из любви!.. Ни слова 
О том теперь, - но ты отмстишь! 
Я сплю, но ты уже готова, 
Уж ты восстала - ты не спишь! 
 
И вопль летит не от стесненья, - 
И я не ужасаюсь бед; 
Где тот, кто зрел мои волненья 
 
Но я хочу, и стих мой смеет - 
Нести потомству правды глас; 
Умру, но ветер не развеет 
Мои слова. Настанет час!.. 
Стихов пророческих он скажет 
Весь тайный смысл, - и от него 
На голове виновных ляжет 
Гора проклятья моего! 
 
Тому проклятью - быть прощеньем! 
Внимай мне, родина моя! 
О небо! ведай, как мученьем 
Душа истерзана моя! 
Неправды омрачен туманом, 
Лишен надежд, убит тоской; 
И жизни жизнь была обманом 
Разлучена, увы, со мной! 
И только тем от злой судьбины 
Не вовсе сокрушился я, 
Что не из той презренной глины, 
 
 
Обиду, низкие измены, 
Злословья громкий; дерзкий вой, 
И яд его шумящей лены, 
И лютость подлости немой 
Изведал я; я слышал ропот 
Невежд, и ложный толк людей, 
Змеиный лицемерия шепот, 
Лукавство ябедных речей; 
Я видел, как уловка злая 
Готова вздохом очернить 
И как, плечами пожимая, 
Молчаньем хочет уязвить. 
 
Но что ж? я жил, и жил недаром! 
От горя может дух страдать, 
И кровь кипеть не прежним жаром, 
И разум силу потерять, - 
Но овладею я страданьем! 
Настанет время! надо мной, 
С последним сердца трепетаньем, 
 
И томный звук осиротелый 
Разбитой лиры тихо вновь 
В труди, теперь -окаменелой, 
Пробудит совесть и любовь! 

<1834>

К И. П. МЯТЛЕВУ

На мшистом берегу морском 
Один, вечернею зарею, 
Сидишь ты в сумраке ночном, 
Сидишь - и пылкою душою 
Стремишься вдаль: на свод небес, 
Мерцающий в тени сребристой, 
На взморье, на прибрежный лес 
С его поляною душистой, 
На своенравных облаков 
Летящий хоровод эфирный, 
На дымные ряды холмов 
И на луну во тме сапфирной - 
Задумчиво бросаешь взгляд. 
 
Безмолвные красы творенья! 
Как их пленительны виденья, 
Одушевленные мечтой! 
Они таинственного полны. 
О дивном шепчет бор густой, 
Шумят о неизвестном волны; 
Надежду, радость, горе, страх, 
Тоску о невозвратных днях, 
Невольный ужас мрачной бездны, 
Влеченья сердца в мир надзвездный 
От них, сливаяся с душой, 
Несет нам голос неземной. 
И тихо в думу погруженный, 
Ты взор обводишь вкруг себя, 
Ты полон жизни вдохновенной, 
Мечтая, чувствуя, любя. 
С тобою в дни твои младые 
Сбылись, сбылись мечты снятые; 
Благословляя твой удел, 
 
Но так, как буря с синим морем, 
Так сердце неразлучно с горем; 
И, может быть, творцом оно 
Душе светильником дано. 
Ты счастлив друг, а долетали 
И до тебя уже печали; 
И тех давно теперь уж нет, 
С кем зеленел твой юный цвет. 
Но кто здесь встретился с тоскою 
И кто порою слезы льет, 
Тот озаренною душою 
Теснее радость обоймет. 
Но уж пора, и меж дренами - 
Ты видишь - блещет огонек; 
Ты встал и скорыми шагами 
Идешь в родимый уголок; 
Твое отрадно сердце бьется, 
Оно в груди твоей смеется: 
Там ждет тебя и друг, и мать, 
 
Любви семейной благодать, 
О, что равняется с тобою! 
 
Так часто я к тебе лечу, 
Себя обманывая снами, 
И тихо, тихо между вами 
Пожить я в Знаменском хочу. 
Влекомый легкостью природной, 
Знакомкой резвой юных дней, 
Почти забыл я, сумасбродный, 
Что я без ног и без очей; 
Но их, подругою заветной, 
Моей мечтою я сберег... 
 
Уж я иду в твой сад приветный, 
Брожу и вдоль и поперек, 
На божий храм золотоглавый 
Стремлю я с умиленьем взгляд; 
Приятен вид мне величавый 
Боярских каменных палат; 
Чрез поле, рощи и долины 
 
На взморья зыбкие равнины, 
На бег неверный корабля 
И как, надеждою маня, 
Играет им волна морская. 
Но, томно берег озаряя, 
Уж месяц встал - унылых мест 
Давно друзья, в твое жилище 
Идем чрез сельское кладбище; 
Там вижу вновь зеленый крест, - 
И вспомнил я твою балладу... 
Ты дал усопшему отраду: 
Подземный горестный жилен. 
Уж боле страха не наводит, 
И в белом саване мертвец 
В полночной тме теперь не бродит. 
Но я, мой друг, жалеть готов, 
Что твой покойник меж гробов 
Надолго перестал скитаться: 
Я с ним хотел бы повстречаться; 
 
Что он уснул в земле сырой. 
 
Быть может, что, летя мечтами 
Туда, где быть не суждено, 
Я усыпил тебя струнами. 
Итак, прости... Скажу одно: 
О! счастлив тот, кто жизни цену 
В младые дни уразумел 
И после бурь нашел в замену 
Блаженный по сердцу удел; 
Кто без святого упоенья 
Очей не взводит к небесам, 
Лелея мир воображенья, 
Знакомый, пламенным сердцам; 
Кто знает, что в житейской доле 
Любовь - прекрасному венец, 
И каждый день кто любит боле, 
Как сын, как муж и как отец. 

<1834>

СТАНСЫ

 
Крушился я, страданьем утомлен, 
Искали сна мои печальны очи, 
Но их давно покинул сладкий сон. 
 
И я летал в дали, душою зримой: 
Младые дни мелькали предо мной 
В своей красе невозвратимой 
И с мрачной их внезапною грозой. 
 
Но сердце вдруг мечтою возвышенной 
В груди моей кипит, оживлено, 
С тревогой дум, надеждой примиренной, 
Подумал я: несчастье... что оно? 
 
Оно - гигант, кругом себя бросая 
Повсюду страх, и ноги из свинца, 
Но ярче звезд горит глава златая 
И дивный блеск от светлого лица. 
 
Подавлен тот свинцовыми ногами, 
Пред грозным кто от ужаса падет, 
Но, озарен, блестит его огнями, 
Кто смело взор на призрак возведет. 
 
 
Забытый гость счастливцами земли 
Душой поймет священной дружбы цену 
И жар святой, таинственной любви. 
 
Его удел - живые впечатленья, 
Житейским сном уж грудь не стеснена, 
В слезах своих найдет он наслажденья, - 
Страдальца жизнь высокого полна. 
 
Так пыл мечты в прозе красу вам кажет, 
Быстрее путь в час бури по волнам, - 
И сколько тайн прекрасных горе окажет 
Тому, чей дух стремится к небесам! 
 
В его душе звук совести яснее, 
Луч правды чист и бледен страх людской: 
Он думает, он чувствует сильнее, - 
Не узником он прихоти мирской. 
 
Летучий вихрь равно в полях разносит 
Ковыль-траву и розовый листок, 
И якоря, увы! никто не бросит 
В сияющий, но бурный жизни ток. 
 
 
Тому, кто здесь молился и страдал, 
Кто, против бед стремя душевны силы, 
Не смел роптать, любил и уповал. 

<1834>

К ГОСПОДИНУ АЛЕКСАНДРУ

Весь мир дивит твой дар чудесный, 
И чародея мне ль хвалить? 
Но я могу ли позабыть, 
Как ты, явясь в приют мой тесный, 
Меня радушно веселил, 
И хоть от мрака вечной ночи 
Тебя мои не зрели очи, 
Ты слух внимательный дивил: 
Как два охотника кричали, 
Собаки лаяли, визжали, 
Как, мужем вдруг пробуждена, 
Шумела сонная жена 
И как младенец их единый 
Заплакал на груди родимой. 
 
За то хвалить не в силах я. 
Но как, беседуя со мною, 
Ты часто увлекал меня 
Высокой, ясною душою, 
С каким приветом каждый раз 
Твои глубокие познанья, 
Забавный, умный твой рассказ 
Мои лелеяли мечтания 
Бесценной дружбою твоей, - 
Пребудет в памяти моей. 

<1834>

ДВА СОНЕТА

(Из Петрарка)

1

Я к той был увлечен таинственной мечтою, 
Которую ищу напрасно на земле, 
И там, где горний мир, она предстала мне 
Не столь жестокою, еще светлей красою. 
 
И молвила она, держа меня рукою: 
"Хочу, чтоб был со мной в надзвездной ты стране; 
 
И прежде вечера мой день был кончен мною. 
 
Блаженству дивному как быть изъяснену! 
Тебя жду одного и чем тебя пленяла - 
Мою прекрасную земную пелену". 
 
Увы! зачем она речей не продолжала 
И руку отняла! - мне, ими прельщену, 
Уж мнилось, что душа на небе обитала. 

2

В какой стране небес, какими образцами 
Природа, оживясь, умела нам создать 
Прелестный образ тот, которым доказать 
Свою хотела власть и в небе, и меж нами? 
 
Богиня где в лесах иль нимфа над волнами, 
Чьи локоны могли б так золотом блистать? 
Чье сердце добротой так может удивлять, 
Хотя мой век оно усеяло бедами? 
 
Мечтатель, пламенный еще, не встретясь с ней, 
Божественных красот всей прелести не знает, 
Ни томного огня пленительных очей; 
 
Не знает, как любовь крушит и исцеляет, - 
 
Не зная, как она смеется и вздыхает. 

<1834>

ГОСУДАРЮ НАСЛЕДНИКУ

АЛЕКСАНДРУ НИКОЛАЕВИЧУ

В ДЕНЬ ЕГО ТЕЗОИМЕНИТСТВА

Надежда русского народа, 
Звезда полночный страны, 
Потомок доблестного рода, 
Под чьей державой свершены 
Деянья славы! - В день блаженный, 
В сей день их памяти святой, 
Наш Невский, наш благословенный 
Блестят, наследник, пред тобой. 
 
И с торжеством возникло пенье, 
Стремится вера в светлый храм, 
Царя и русских умиленье 
Возносит ангел к небесам. 
Предстал владетель полумира, 
Кипит блистающая рать, 
 
Века, народы удивлять. 
 
И гром на суше раздается, 
И гром бросают корабли, 
Пылает кровь, и сердце бьется 
На славу, в честь родной земли. 
И в их надзвездной горней сени 
Земную родину любя, - 
Взгляни! - двух Александров тени 
С небес взирают на тебя. 
 
Владея подданных сердцами, 
Как благодать их жизнь цвела: 
Да будут вечно образцами 
Двух предков славные дела 
Тебе! Им вслед стремиться должно, - 
И вслед державного отца 
Умножь еще, когда возможно, 
Сиянье русского венца. 
 
Один - вождем на бранном поле, 
В орде народных прав щитом, 
 
Смирялся духом пред крестом; 
Он был противников грозою, 
На светлых невских берегах 
Венчался славою земною - 
Нетленной славой в небесах. 
 
Другой - как ангел утешенья, 
На радость взору и сердцам, 
Был послан небом на спасенье 
Земле родной, чужим странам; 
Не устрашен пришельцев тьмою, 
Спасая край родимый свой, 
Он спас высокою душою 
Законы истины святой. 
 
Пред ним пал вождь непобедимый, 
Париж надменный свержен в прах, - 
И наш орел неотразимый 
Уж веет на его стенах; 
Вступил - враждебному народу 
Блаженство с миром возвратил, 
 
Пожар московский озарил. 
 
Но, преселясь, по царстве славном 
От нас в удел бессмертный свой, 
Он ожил в брате нам державном 
И в той красе, и с той душой. 
И дух вождя и гражданина 
Сияет нам в царе младом, 
И жар священный семьянина, 
Под светлым благостью венцом. 
 
Война вдруг праведно пылает, 
И новый край России дан, 
И дерзкий блеск луна теряет, 
И перейден уже Балкан, 
И пред Стамбулом он явился, 
Как божий гнев, с огнем, мечом; 
Но, милосерд, остановился 
И удержал в деснице гром. 
 
О! славен тот, кто в ратном поле 
Мечом побед войну пресек, - 
 
И мудрый царь, и человек, 
Кто льет щедротой дни златые 
И в сердце кто хранить возмог 
Те добродетели святые, 
Который образом сам бог! 
 
И я, колени преклоняя, 
Я чувства родины делю, 
За венценосца Николая 
Всех благ подателя молю; 
И за царицу, нашу радость, 
Любовь его бесценных дней, 
И за твою святую младость - 
Весны и радуги ясней. 
 
И сердце русское трепещет, 
Народной славою кипит, - 
Она, как солнце, всюду блещет, 
Везде и всем благотворит. 
Творец всего, услышь моленье! 
Храни и царство, и царя, 
 
О! с нами бог!.. ура, ура! 

30 августа 1834

ТРЕВОЖНОЕ РАЗДУМЬЕ

Море синее, море бурное, 
Ветер воющий, необузданный, 
Ты, звезда моя полуночная, - 
Ах, отдайте мне друга милого! 
Где он? где? скажи мне, море; 
Чем в далекой стороне 
Он свое лелеет горе? 
 
Всё ли помнит обо мне? 
Днем меня ли ищут очи, 
Я ль одна в его мечтах, 
И меня ль во мраке ночи 
Видит он в тревожных снах? 
 
Ты, всегда везде летая, 
Ветер, ветер, знаешь всё: 
Заставил ты, как, вздыхая, 
Шепчет имя он мое? 
 
Жадный взор стремит к волнам 
И мой локон, дар прощальный, 
Жмет к пылающим устам? 
 
Светлый друг тоски мятежной, 
Полуночная звезда! 
Будь вожатою надежной, 
Нашей радостью всегда; 
Ты пред ним святой красою 
Знаком будь любви моей... 
Если ж он пленен другою, 
О звезда! затмись скорей! 
 
Скоро год уже промчится, 
Как со мной расстался он, 
А в разлуке часто снится 
Поневоле страшный сон. 
Дух сомненье сокрушило: 
Мне ль измену пережить? - 
Лучше то, что сердцу мило, 
Потерять, а не делить. 
 
 
Что я с ним соединюсь, 
Я волненье дум стесняю, - 
Я измены не боюсь; 
Чуть коснется страх случайный - 
Я маню надежду вновь... 
Есть у сердца вестник тайный: 
Не обманет он любовь! 
 
Море синее, море бурное, 
Ветер воющий, необузданный, 
Ты, звезда моя полуночная, - 
Ах, отдайте мне друга милого! 

<1835>

НЕВЕСТА

Элегия

Вольное подражание Андрею Шенье

О, что сбылось с тобой, невеста молодая? 
Увы! погибла ты, о радости мечтая! 
Она уже в тог край несется кораблем, 
Где ждет ее любовь с ей милым женихом; 
 
Он встретил бы ее пленительные взоры. 
Заботливой рукой под ключ положено 
В узорных кружевах ночное полотно, 
И дивный аромат дли локонов небрежных, 
И радужный жемчуг для персей белоснежных. 
В раздумье сладостном и негой смущена, 
Прелестная стоит на палубе одна, 
Пленяясь ярких волн блестящей синевою 
И полуночных звезд таинственной красою; 
Но вихрь вдруг налетел и, вьяся в пеленах, 
Схватил ее, помчал, - она уже в волнах! 
Она уже в волнах, невеста молодая! 
Уж над прекрасною шумит волна морская! 
Один лишь тихий стон был вестью роковой 
О жалкой участи любви ее земной; 
И волны подняли, клубяся, вой унылый 
Над раннею ее холодною могилой. 
Увы! желанных дней прекрасной не видать! 
Невеста!.. жениху тебя уж не встречать! 
 
Не наряжалась ты во брачную одежду, 
Не билась грудь твоя под светлым жемчугом, 
И - не украсила ты локоны венцом. 

<1835>

МАЛЬВИНА

Цвела лилея полевая, 
Как яркий снег бела, нежна, 
Красой душистою пленяя, 
Цветком любви наречена. 
 
Долина ею любовалась, 
Журчал приветно светлый ток, 
Пчела к цветку не прикасалась, 
Ее лелеял ветерок; 
 
Но буря вдруг, вдали чернея, 
Одела мраком небеса, - 
И с корнем вырвана лилея, 
Поляны милая краса. 
 
Веселье взоров миновалось, 
Уже лил ей не видать! 
 
Ее удел нам рассказать! 
 
Цвела Мальвина молодая 
Ясней лилеи полевой, 
В красе воздушной девы рая - 
Любви пленительной звездой. 
 
В прелестном образе светлело 
Душе понятное в мечтах, 
И сердце нежное горело 
В ее задумчивых очах. 
 
Но тщетно витязи искали 
Соединиться с ней венцом: 
Какой-то дивный мрак печали 
Таился в сердце молодом. 
 
Она, как будто жить не смея, 
Простяся с радостью земной, - 
Сама прекрасная лилея, 
Уже встревожена прозой. 
 
Иль грудь предчувствием теснима? 
Бедой ли призрак ей грозил? 
 
Но светлый ум в ней страх затмил. 
 
И ей ужасна тень ночная, 
Она забыла сладкий сон, 
И всё, тоскуя и мечтая, 
Глядит на лунный небосклон. 
 
И бедную тоска убила! 
И уж прелестной девы нет! 
Взяла холодная могила 
Младого сердца нежный цвет. 
 
И что безмолвный гроб скрывает, 
Чем жизнь была отравлена, - 
Увы, быть может, только знает 
Одна полночная луна! 

<1835>

К НЕВЕРНОЙ

Когда прощался я с тобою 
И твой корабль стремимся в путь, - 
Какой ужасною тоскою 
Моя тогда стеснялась грудь! 
 
Души цветущей бытие, 
И мне, безумному, хотелось 
Всё сердце выплакать мое. 
 
Кто б мне сказал, что роковая 
Пора минует и что мне 
Тужить, об ней воспоминая 
Как о прекрасном, милом сне? 
И то сбылось - и ты явилась, 
Опять пленительна красой; 
Но уж любовь не возвратилась, 
Ни радость жизни молодой. 
 
Когда опять взыграли волны 
С назад плывущим кораблем 
И прибежал я, неги полный; 
В восторге сладостном моем 
Когда душа моя кипела, 
Бледнел, дрожал, смущался я, - 
Ты не краснела, не бледнела, 
Взглянула просто на меня. 
 
 
Смотрю в слезах на божий свет; 
За ночью ночь и день за днями 
Текут, текут, - а жизни нет. 
Одно лишь в памяти унылой - 
Как наша молодость цвела, 
Когда прелестною, счастливой 
Ты для меня и мной жила. 
 
Бывало, пылкою душою 
Я всё, что свято, обнимал, 
И, быв твоим, любим тобою, 
Я сам себе цены не знал; 
Но розлил взгляд твой безнадежный 
Могильный холод вкруг меня, - 
Он оправил в груди мятежной 
Весь жар небесного огня. 
 
И мрачной томностью крушимый, 
Не знаю я, как с серящем быть, 
И образ, так давно любимый, 
Боюсь и помнить, я забыть. 
 
Почти без чувств скитаюсь я, 
Как будто вышел из могилы, 
Как будто мир не для меня. 
 
Хочу, лишен всего, что мило, 
Страшась сердечной пустоты, - 
Чтоб мне хоть горе заменило 
Всё то, чем мне бывала ты, 
Чтоб об утраченной надежде 
Душой взбунтованной тужил; 
Хоть нет того, что было прежде, 
Но я б по-прежнему любил. 

<1835>

ТОСКА

Rotta e l'alta Colonna. {*}

{* Высокая колонна пала (итал.). - Ред.}

Прекрасная колонна пала, 
И лавр зеленый мой увял; 
А лишь об них душа мечтала, 
И я, томясь, отрады ждал! 
 
Их не найду, в моем я горе, 
 
Ни в бурном африканском море, 
Ни в светлых Индии волнах. 
 
Надежд моих уж я лишился, 
И смерть без жалости веяла 
И то, чем в жизни я гордился, 
И то, чем жизнь моя цвела. 
 
Обширной областью земною, 
Блестящим княжеским венцом, 
Несметной золота ценою, 
Восточным ярким жемчугом - 
 
Нигде, ничем тоске не можно 
Утраты сердца заменить; 
В уделе горестном лишь должно 
Всю жизнь страдать и слезы лить. 
 
О, наша жизнь, которой сладость 
Манит обманчивой красой! 
В чем столько лет мы зрели радость, - 
Минутой рушится одной. 

<1835>

СОНЕТ

Прелестный вечер тих, час тайны наступил; 
Молитву солнце льет, горя святой красою. 
Такой окружена сидела тишиною 
Мария, как пред ней явился Гавриил. 
 
Блестящий свод небес уж волны озарил! 
Всевышний восстает, - внимайте! бесконечный, 
Подобный грому, звук гремит хвалою вечной 
Тому, кто светлый мир так дивно сотворил. 
 
О милое дитя! о по сердцу родная! 
Ты думой набожной хотя не смущена, 
Со мной гуляя здесь, - но святости полна; 
 
Невинностью своей живешь в блаженстве ран, 
Ты в горний тайный храм всегда летишь душой, 
И бог, незрим для нас, беседует с тобой. 

<1835>

ЭЛЕГИЯ

О ты, звезда любви, еще на небесах, 
Диана, не блестишь в пленительных лучах! 
В долины под холмом, где ток шумит игривый, 
 
Нейду я похищать чужое в тме ночной 
Иль путника губить преступною рукой, 
Но я люблю, любим, мое одно желанье - 
С прелестной нимфою в тиши найти свиданье; 
Она прекрасных всех прекраснее, милей, 
Как ты полночных звезд красою всех светлей. 

<1835>

ПЛОВЕЦ

В груди моей стесняя горе, 
Разбитый бурею пловец, 
На синее смотрю я море, 
Как бы на жизнь смотрел мертвец; 
Но поневоле, думы полный, 
Внезапной страшною грозой, 
Когда мой челн губили волны, 
Влекомый яркою звездой. 
 
Увы! не мой один волнами 
Челнок надежды погублен, 
И в даль неверную звездами 
 
И кто тревогой не смущался, 
Желанной цели достигал, 
С мечтой любимой не прощался, 
Кто слез долину миновал? 
 
Когда бы ты из волн сердитых, 
О море! выкинуть могло 
Всё то, что в кораблях разбитых 
Высоких дум и чувств легло; 
Когда б из бездны кто явился, 
Погибших повесть рассказал, - 
То б мир, быть может, изумился 
О том, чего никто не зная. 
 
Как много в участи мятежной, 
Быв жертвой неизбежных бед, 
Тоской увяли безнадежной, 
И уж давно пропал их след! 
О, много, много перл огнистых 
На дне морском погребено, 
И много веяний душистых 
 
 
И сколько светлых упований, 
Оторванных налетом гроз, 
И сердца радостных мечтаний, 
Истлевших от горючих слез! 
И тайны чудного условья 
Меж дум небесных и страстей - 
Одно лишь знает изголовье 
И мрак томительных ночей. 

<1835>

СЕЛЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ

В тиши села уединенной 
Младой страдалец грустно жил, 
И, долгой мукой утомленный, 
Он добрым людям говорил: 
"Уж в церковь нашего селенья 
Вас призывают на моленья, 
В вечерний колокол звоня; 
Молитесь богу за меня. 
 
Когда ж начнет дубрава тмиться, 
 
Тогда скажите: "Не томится 
Теперь страдалец молодой". 
Но вы меня не забывайте, 
В унывных песнях поминайте 
 
И, слыша звон с кончиной дня, 
Молитесь богу за меня. 
Пред хитрой, злобной клеветою 
Я дам всю жизнь мою в ответ, 
И с непорочною душою 
Без страха я покину свет. 
Не долог был мой путь унылый, - 
В моей весне уж над могилой 
Стою в слезах; к ней взор склоня, 
Молитесь богу за меня. 
 
Мой милый друг, мой друг прекрасный! 
Я думал долго жить с тобой; 
Но, жертвою мечты напрасной, 
Мой век минутой был одной. 
О! сердца нежного тревогу 
 
Услыша звон в мерцанье дня, 
И за нее, и за меня". 

<1835>

НОЧЬ РОДИТЕЛЬСКОЙ СУББОТЫ

Баллада

Не чудное и ложное мечтанье 
И не молва пустая разнеслась, 
Но верное, ужасное преданье 
В Украйне есть у нас: 
 
Что если кто, откинув все заботы, 
С молитвою держа трехдневный пост, 
Приходит в ночь родительской субботы 
К усопшим на погост, - 
 
Там узрит он тех жалобные тени, 
Обречено кому уже судьбой 
Быть жертвами в тот год подземной сени 
И кельи гробовой.
 
Младой Избран с прекрасною Людмилой 
И перстнем был и сердцем обручен; 
 
Что наша радость - сон. 
 
И вещий страх с тоской неотразимой, 
Волнуя дух, к нему теснится в грудь, 
И в книгу он судьбы непостижимой 
Мечтает заглянуть; 
 
И, отложив мирские все заботы, 
С молитвою держа трехдневный пост, 
Идет он в ночь родительской субботы 
К усопшим на погост. 
 
Повсюду мрак, и ветер выл, и тмилась 
Меж дымных туч осенняя луна; 
Казалось, ночь сама страшилась, 
Ужасных тайн полна. 
 
И уж давно Избран под темной ивой 
Сидел один на камне гробовом; 
Хладела кровь, но взор нетерпеливый 
Во мгле бродил кругом. 
 
И в полночь вдруг он слышит в церкви стоны, 
И настежь дверь, затворами звуча, 
 
По воздуху свеча; 
 
И свой полет мелькающей струею 
К гробам она таинственно стремит, 
И мертвецов вожатой роковою 
В воздушной тме горит. 
 
И мертвые в гробах зашевелились, 
Проснулись вновь подземные жильцы, 
И свежие могилы расступились - 
И встали мертвецы. 
 
И видит он тех жалобные тени, 
Обречено кому уже судьбой 
Быть жертвами в тот год подземной сени 
И кельи гробовой;
 
Их мрачен лик, и видно, что с слезами 
Смежен их взор навеки смертным сном... 
Ужель они увядшими сердцами 
Тоскуют о земном? 
 
Но в божий храм предтечей роковою 
Воздушная свеча уж их ведет, 
 
Невесту узнает; 
 
И тень ее, эфирная, младая, 
Еще красой и в саване цвела, 
И, к жениху печальный взор склоняя, 
Вздохнула и прошла. 
 
И всё сбылось. Безумец сокрушенный 
С того часа лишен душевных сил, 
Без чувств, без слез он бродят изумленный, 
Как призрак, меж могил, 
 
И тихий гроб невесты обнимает 
И шепчет ей: "Пойдем, отойдем к венцу..." 
И ветр ночной лишь воем отвечает 
Живому мертвецу. 

<1835>

ОТПЛЫТИЕ ВИТЯЗЯ

На каменной горе святая 
Обитель инокинь стоит; 
Под той горой волна морская, 
Клубяся, бурная шумит. 
 
 
Мелькая робко в облаках, 
Луна взошла, и блеск унылый 
Дрожит на башнях и крестах. 
 
И над полночными волнами, 
Рассеяв страх в их грозном сне, 
Она жемчужными снопами 
Ложится в зыбкой глубине. 
 
Корабль меж волн, одетых мраком, 
Был виден, бурям обречен. 
И уж фонарь отплытья знаком 
Был на корме его зажжен. 
 
Там бездны тайной роковою 
Судьба пловцов отравлена, 
А здесь небесной тишиною 
Обитель инокинь полна. 
 
Пловец крушится, обнимая 
Весь ужас бед, - надежды тень; 
А здесь отшельница святая 
Всю жизнь узнала в первый день. 
 
 
Еще любви земной обман; 
Сердца, волнуемы страстями, 
Страшней, чем бурный океан! 
 
На камне пред стеной угрюмой, 
Один в безмолвии ночном, 
Встревожен кто-то мрачной думой 
Сидит, таяся под плащом. 
 
Он молод, но следы печали, 
Тоска и память черных дней 
На бледном лике начертали 
Клеймо губительных страстей. 
 
И вдруг лампада пламенеет 
В убогой келье на окне, 
И за решеткою белеет 
Подобье тени при огне. - 
 
И долго... Но уж миновала 
Ночная мгла, и в небесах 
Румяная заря сияла, - 
Исчезли призраки и страх. 
 
 
Корабль, и вдаль он путь стремил, 
И уж пловца младого горе 
Лишь воздух влажный разносил. 

<1835>

ВИТЯЗЬ

Му good, my guilt, my well, my woe,
Му hope on high, my all below.

Byron {*}

{* Мое добро, моя вина, мое благо, моя скорбь,
моя надежда на небесах, моя вся жизнь на земле.

Байрон (англ.). - Ред.}

Скажи мне, витязь, что твой лик 
Весною дней темнее ночи? 
Ты вне себя, главой поник, 
Твои тревожно блещут очи, 
Твой пылкий дух мрачит тоска. 
Откуда ты? - "Издалека". 
 
О, вижу я, младая кровь 
Кипит, волнуема отравой; 
 
Вражда ль изменою лукавой? 
Черна бедами жизнь твоя? 
Кто твой злодей? - "Злодей мой - я". 
 
И дико витязь кинул взор 
На тмой покрытую долину; 
Мятежной совести укор 
Стеснял душу его кручиной; 
Он изумлялся; мнилось, он 
Какой-то видит грозный сон. 
 
И вдруг он молвил: "В небесах 
Страшнее волн клубятся тучи, 
И с мертвецами в облаках 
Ужасно воет вихрь летучий; 
Как сердце с язвою любви - 
Взгляни - меж них луна в крови! 
 
И буря носит дальний звон 
И веет мне напев унылый. 
Склонись к траве: подземный стон, 
Увы, не заглушён могилой! 
 
Летит под белой пеленой. 
 
О Вамба! ты была моей, 
Цвела в любви, краса младая, 
Но буйный пыл, но яд страстей, 
Но жизни тайна роковая, 
Ревнивый мой, безумный жар - 
Свершили пагубный удар. 
 
И с ней не разлучаюсь я. 
Недавно мчался я горою, 
Где замок, колыбель моя, 
С своей зубчатою стеною... 
Он освещен, она в окне, 
Она рукой манила мне. 
 
Вчера я, грешный, в божий храм 
Вошел, ищу в тоске отрады. 
И близ иконы вижу там 
При тусклом зареве лампады: 
Она, колена преклоня, 
Стоит и молит за меня. 
 
 
Хочу не славы - покаянья! 
Я с ней в нетленных небесах 
Хочу последнего свиданья. 
Она простит..." И свой кинжал 
К устам он в бешенстве прижал. 
 
Он шлем надел, схватил он щит, 
На борзого коня садится, 
И чудный взор к звездам стремит, 
И вдаль на бой кровавый мчится; 
Но с боя из земли святой 
Не возвратился в край родной. 

<1836>

ТАЙНА

Баллада

В лесу прибит на дубе вековом 
Булатный щит, свидетель грозных сеч; 
На том щите видна звезда с крестом, 
А близ щита сверкает острый меч. 
 
И свежую могилу осеняет 
Тенистый дуб, и тайны роковой 
 
Кто погребен в лесу при тме ночной. 
 
Промчался день, опять порой урочной 
Ночь темная дубраву облегла; 
Безмолвно всё, и медь уж час полночный 
На башне бьет соседнего села. 
 
И никогда страшнее не темнела 
Осення ночь: она сырою мглой 
Дремучий лес, реку и холм одела - 
Везде покров чернеет гробовой. 
 
Но меж дерев багровый блеск мелькает, 
И хрупкий лист шумит невдалеке, 
И факел уж вблизи дуб озаряет: 
Его чернец в дрожащей нес руке. 
 
К могиле шел отшельник престарелый, 
И вместе с ним безвестно кто, в слезах, 
Идет, бледней своей одежды белой; 
Печаль любви горит в ее очах. 
 
И пел чернец по мертвом панихиду, 
Но кто он был - чернец не поминал; 
 
Но факел всё в тени густой мерцал. 
 
На свежий дерн прекрасная упала 
И, белую откинув пелену, 
Потоки слез по мертвом проливала, 
Могильную тревожа тишину; 
 
И, вне себя, вдруг очи голубые 
На щит она внезапно подняла 
И, локоны отрезав золотые, 
Кровавый меч их шелком обвила; 
 
Безумья яд зажегся в мутном взоре, 
Сердечный вопль немеет на устах. 
Она ушла, и лишь в дремучем боре 
Таинственный один остался страх; 
 
И меж дерев уж факел не мерцает, 
Не шепчет лист, и тайны роковой 
Ужасен мрак: никто, никто не знает, 
Кто погребен в лесу при тме ночной. 

<1836>

ДУБ

Краса родной горы, с тенистыми ветвями, 
 
Зеленые кусты с душистыми цветами 
Кругом его растут. 
 
Игривый ручеек отрадной свежей влагой, 
Струяся близ него, приветливо шумел, 
И мощный сын дубрав с какою-то отвагой 
Чрез поле вдаль смотрел. 
 
И, младостью цветя, грозы он не боялся - 
От гроз живей весна, меж туч ясней лазурь 
Сверканьем молнии и громом любовался, 
Дышал под свистом бурь. 
 
Любили юноши и сельские девицы 
Под тень его ходить; и сладко там певал 
Полночный соловей, и алый блеск денницы 
Их в неге заставал. 
 
И, видя вкруг себя во всем красу природы, 
Он думал, что ему она не изменит, 
И дерзостно мечтал, что ветер непогоды 
К нему не долетит. 
 
Но вдруг небесный свод оделся черной тучей, 
 
Клубяся, налетел, взвивая прах летучий, 
И дол покрыл туман. 
 
Зеленые кусты с душистыми цветами 
Он с корнем вырывал, и светлый ручеек 
Закидан был землей, каменьями и пнями, - 
Исчез отрадный ток.
 
Гром грянул, молния дуб крепкий опалила; 
Дуб треснул, но грозой он не был сокрушен: 
Еще осталась в нем стесненной жизни сила, 
Хоть вянуть обречен.
 
Отрадной влаги нет, и нет земли родимой, 
Где буйно вырос он, красуясь меж долин; 
На голой уж горе теперь, судьбой гонимый, 
Остался он один.
 
Увы, надежды нет, и стрелы роковые 
Бедой отравлены, всё рушат и мертвят; 
Одни лишь небеса, как прежде голубые, 
Над гибнущим блестят. 
 
И начал сохнуть дуб; но, к долу не склоненный, 
 
Как будто бы своей вершиной опаленной 
Стремился к небесам. 

<1836>

ЖНЕЦЫ

Однажды вечерел прекрасный летний день, 
Дышала негою зеленых рощей тень. 
Я там бродил один, где синими волнами 
От Кунцевских холмов, струяся под Филями, 
Шумит Москва-река; и дух пленялся мой 
Занятья сельского священной простотой, 
Богатой жатвою в душистом тихом поле 
И песнями жнецов, счастливых в бедной доле. 
Их острые серпы меж нив везде блестят, 
Колосья желтые под ними вкруг лежат, 
И, собраны жнецов женами молодыми, 
Они уж связаны снопами золотыми; 
И труд полезный всем, далекий от тревог, 
Улыбкою отца благословляет бог. 
 
Уж солнце гаснуло, багровый блеск бросая; 
На жниве кончилась работа полевая, 
 
Один, во цвете лет, стоял передо мной. 
Его жена мой взор красою удивляла; 
С младенцем радостным счастливая играла 
И в кудри темные вплетала васильки, 
Колосья желтые и алые цветки. 
А жнец на них смотрел, и вид его веселый 
Являл, что жар любви живит удел тяжелый; 
В отрадный свой приют уже обирался он... 
С кладбища сельского летит вечерний звон, - 
И к тихим небесам взор пылкий устремился: 
Отец и муж, душой за милых он молился, 
Колена преклонив. Дум набожных полна, 
Младенца ясного взяла его жена, 
Ручонки на груди крестом ему сложила, 
И, мнилось, благодать их свыше осенила. 
 
Но дремлет всё кругом; серебряный туман 
Таинственной луной рассыпан по снопам, 
Горит небесный свод нетленными звездами, - 
Час тайный на полях, час тайный над волнами. 
 
И думал: в жатве той я видел райский сон. 
И много с той поры, лет много миновало, 
Затмилась жизнь моя, - но чувство не увяло. 
Томленьем сокрушен, в суровой тме ночей, 
То поле, те жнецы - всегда в душе моей; 
И я, лишенный ног, и я, покинут зреньем, - 
Я сердцем к ним стремлюсь, лечу воображеньем, 
Моленье слышу их, - и сельская чета 
Раздумья моего любимая мечта. 

<1836>

ВЫБОР

Фантазия

Кн. П. Г. Гагарину

У девы милой и прелестной, 
Невинной радости ясней, 
Морей восточных перл чудесный 
Блестит один среди кудрей; 
Всех роз свежее, роза нежно 
Припала к груди белоснежной; 
И, чистою пленен красой, 
 
Чело увенчано звездами, - 
Хранитель ангел предстоял 
И тихо белыми крылами 
Младую деву осенял. 
"Когда с непостижимой силой, - 
Мне молвила она, - о милый! 
Ты мог бы сделаться другим 
Восточным перлом, розой алой 
Иль светлым ангелом моим; 
Но, полон всё любви бывалой, 
В чьем виде, избранном тобой, 
Явился б ты передо мной?" 
 
- "Я был бы ангел твой хранитель! 
Но, может быть, небесный житель 
За негу чувств, за нрав живой 
С тобою ссорится порой, - 
То пусть я розою душистой, 
Пока цветку не увядать; 
Потом хочу как перл огнистый 
 
О, будь лишь мне дано судьбою 
Всё быть твоим, всё быть с тобою!" 
 
Но вдруг той нет, с кем сердцем жил, - 
Красу и счастье гроб схватил. 
Мой дух крушим, убит мученьем, 
Безумье мрачное зажглось, 
Затмились думы искушеньем: 
Увы, что с ней теперь сбылось?.. 
И слезы с пламенной мольбою 
Я лил денной, ночной порою. 
И раз, едва алел восток, 
Явился белый голубок; 
За ним от радужного мира 
Летит ко мне струя эфира, - 
И сердцу весть была дана, 
Что выше звезд уже она. 
О ты, страдающих спаситель, 
Возьми меня, возьми скорей! 
Подруги радостной моей 
 
Святи любовь младых сердец 
В любви твоей, любви творец! 

<1836>

ПОЭТ И БУРЯ

(Из поэмы "Jocelyn" {*} Ламартина)

{* "Жослен" (франц.). - Ред.}

О дивный Оссиан! мечтая о туманах, 
Об Инисторовых таинственных курганах, 
И песнь твоя в душе, и с арфою в руках 
Когда зимой бродил в дремучих я лесах, 
Где буря и метель, бушуя, слух страшили 
И, словно мертвецы, в поляне темной выли; 
Где, волосы мои вздымая, вихрь шумел, 
Над бездной водопад от ужаса ревел 
И, сверженный с небес над длинными скалами, 
Бил пеной мне чело и вопль бросал струями; 
Где сосны, сыпля снег, дрожали, как тростник, 
И ворон подымал над их снегами крик, 
И мерзлый где туман с утеса веял мглою, 
 
Там, если молния разрежет вдруг туман 
Иль солнце мне блеснет украдкой меж полян 
И влажный луч его, в усильях исчезая, 
Откроет ужас мне, пространство озаряя, - 
То, им оживлена, и дикостью степной, 
И свежим воздухом, и святостью ночной, 
И сокрушенных сосн глухим под бурю треском, 
И на главе моей мороза снежным блеском, - 
Органа звонкого душа была звучней. 
И было всё восторг и упоенье в ней; 
И сердце, сжатое в груди для чувства тесной, 
Дрожало вновь, и слез источник был небесный. 
И робко слушал я, и руки простирал, 
И, как безумный, я бор темный пробегал, 
Мечтая вне себя, во тме грозы летучей, 
Что сам Иегова несется в бурной туче, 
Что слышу глас его в тревоге громовой, 
Который мчит в хаос грозы протяжный вой. 
Я облит радостью, любовью пламенею 
 
Я душу новую, я чувств хочу других 
Для новой прелести восторгов неземных! 

<1836>

ЭРМИНИЯ НА БЕРЕГАХ ИОРДАНА

(Из "Освобожденного Иерусалима")

Эрминия под тень густую 
В дремучий бор стремилась на коне; 
Он мчал ее едва полуживую, 
Уж править им нет сил в ее руке: 
То в сторону, то вдруг опять в другую 
Метался с ней он в мрачной тишине. 
И наконец из глаз она сокрылась, 
И тщетная погоня прекратилась. 
 
Как, травлею измучась, стая псов 
Идет назад, смутна и задыхаясь, 
Тогда как зверь с поляны и лугов 
Сокрылся вдруг, в дубраву удаляясь, - 
Так ехали обратно меж шатров 
И витязи, стыдом своим смущаясь. 
 
У трепетной взглянуть отваги нет. 
 
Она всю ночь, она весь день скакала, 
Теряяся одна в глуши лесной, 
И только то, как плакала, стенала, 
Там слышала и зрела в тме ночной; 
Но в час, когда заря уже мерцала 
И солнца луч тонул в глуби морской, 
Сошла с коня на отдых меж кустами, 
Где Иордан в красе блестит волнами. 
 
В смущеньи дум ей пища не нужна, - 
Лишь слезы лить несчастная желает; 
Но сладкий сон, которому дана 
Над горем власть, - кто смертных услаждает 
Забвеньем бед, как грудь ни стеснена, 
Уже крыла над нею простирает; 
Но и во сне любовь своей мечтой 
Тревожит сон страдалицы младой. 
 
Пробуждена была она зарею, 
Как пташки петь уж стали на древах, 
 
А ветерок резвиться на цветах; 
Проснулася - и томный взор с тоскою 
Бродил кругом на сельских шалашах, 
И голоса сквозь зелень к ней несутся 
С журчаньем волн, - и снова слезы льются. 
 
Но их поток внезапный звук рожка 
Остановил: пастушескому пенью 
Подобное летит издалека. 
Вот, следуя невольному влеченью, 
Она идет, задумчива, робка, 
И старца зрит близ стада, он под тенью 
Заботится вязанием сетей, 
И слушает он пенье трех детей. 
 
Увидя вдруг доспехи боевые, 
Они бегут к их диким шалашам; 
Но нежный взор и кудри золотые 
Прекрасная являет их очам 
И молвила: "О вы, сердца простые! 
Ваш труд и вы приятны небесам; 
 
Их тишины, ни сладостного пенья". 

<1836>

ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ

(Из Байрона)

Когда в нетленном мире том, 
Который блещет нам звездами, 
Сердца горят любви огнем 
И взор не сокрушен слезами, - 
Тогда - сфер тайных край святой! - 
Нам в радость жизни скоротечность; 
Утратить сладко мрак земной 
И страх: в твоем сияньи - вечность! 
 
И будет так! Робеем мы 
Не за себя перед могилой, 
Стремясь над бездной грозной тмы 
Еще к бытью с истлевшей силой. 
О, там - пребудем в вере той - 
Уже сердцам не разлучаться 
И, где бессмертья ток живой, 
 

<1836>

КАСАТКА

(Из "Марко Висконти")

Касатка из земли чужой! 
Что ты, румяною зарею 
Взлетая здесь на терем мой, 
Что в пеане, полною тоскою, 
Томясь в далекой стороне, - 
Что ты поешь, касатка, мне? 
 
В разлуке с тем, кто мил тебе, 
Одна, залетною, забвенной, 
Ты плачешь о моей судьбе, 
Сама сироткой сокрушенной; 
Тоскуй со мной наедине, 
Тужи, касатка, обо мне! 
 
Но ты в уделе роковом 
Меня счастливей, - ты летаешь 
Вдоль озера и над холмом 
И воздух воплем наполняешь; 
 
Касатка, - друга своего! 
 
О, если б мне!.. но для меня 
Преградой свод, угрюмый, тесный, 
Где не блеснет сиянье дня, 
Не оживит эфир небесный! 
Едва твой голос в тишине, 
Моя касатка, слышен мне! 
 
Уж дни метелям преданы, 
И ты меня покинешь вскоре, 
Увидишь дальние страны, - 
И горы новые, и море 
Поздравишь песнию живой, 
Касатка, друг залетный мой! 
 
А я... я с каждою зарей 
На токи слез открою очи, 
Мечтая слышать голос твой 
И в снежном дне и о мраке ночи, - 
Что в песнях ты на вышине, 
Касатка, плачешь обо мне! 
 
 
В пределах мне родного края; 
Касатка! под вечер на нем, 
Воздушный путь остановляя, 
Скажи мне песнию святой, 
Скажи, касатка: "Мир с тобой!" 

<1836>

СИЯНА

Сияна! есть одна лишь радость, - 
И радость та в любви одной; 
Она печальной жизни сладость, 
Хотя крушит сердец покой; 
Она лелеет нашу младость 
Надежды светлою мечтой. 
 
Как солнце яркими лучами, 
Так ты блестишь красой своей, 
Но чувства жар был небесами 
В отраду дан судьбе моей; 
Ты рождена играть сердцами, 
А я любить. - Мой дар святей! 
 
Гордяся тишиной беспечной, 
 
Моя - тревогою сердечной 
Бывает часто смущена; 
Но вслед за бурей скоротечной 
Душа надеждою ясна. 
 
Без чувства ты бросаешь взоры 
На милый край страны родной, 
А я в нем вижу рощи, горы, 
Где жду, встречаюся с тобой; 
Стеснив в груди моей укоры, - 
Мне сладко жить, где ты со мной. 
 
В тени, вечернею порою, 
Ты любишь трели соловья; 
Пленяет песнь его тоскою, 
То песнь любви - она моя. 
Но как холодною душою 
Найти в ней то, что слышу я? 
 
На пляску ль хоровод сберется - 
Смеешься ты, и взор твой жив, 
И дух забавам предается; 
 
Я подле той, кем сердце бьется! 
Ты весела - а я счастлив! 
 
И ночь моя полна Сияной; 
Мой сон мечтами осеня, 
Заря чуть блещет над поляной, - 
Любовь к тебе манит меня. 
Но ты скажи: в заре румяной 
Что видишь ты? - Начало дня! 

<1836>

РУССКАЯ ПЕВИЦА

Когда ты нежностью своей 
Лелеяла мое томленье 
И слушал я душой моей 
Твое пленительное пенье, - 
О! как всё то, чем жизнь цвела, 
Чем юность бурная мила, 
В груди кипело и теснилось! 
Но вдруг мечтанье изменилось, - 
И ты в мир тайный увлекла 
 
В чудесный мир, душою зримый. 
 
Я в неге счастья, я в слезах, 
Мое упорно сердце бьется 
И, сжатое земным, несется 
Дышать любовью в небесах. 
С какою ты волшебной силой 
Играешь пламенной душой, 
Когда любви напев унылый 
Пленяет сладкою тоской! 
Как может быть прекрасней море 
В тревоге мрачных синих волн, - 
Так наша жизнь звучнее в горе; 
Хотя кружится бедный челн, - 
Пловец смеется над грозою, 
Ведом мелькающей звездою; 
Печаль росит душевный цвет, 
Не будь ее - надежды нет! 
 
Но томное любви роптанье 
Уже не слышно; голос твой 
 
Напевом радости живой. 
Он веет светлыми мечтами, 
Подругами веселых дней, 
И обольстительными снами 
Невольно милых нам страстей; 
И веет тайной дум высоких, 
И упоеньем чувств младых, 
И прелестью певиц далеких, 
И песнями долин родных; 
Он дивной, зыбкою стрелою 
Летит сквозь радужный эфир, 
Небесною блестит красою. 
В нем жизнь сердец - в нем целый мир. 

16 февраля 1836

ПЕСНЬ О МАРКО ВИСКОНТИ

Посвящена другу Жуковскому

Кровь! кровь! Чей с башнею зубчатой 
Я вижу замок? Мрачный вход 
В струях крови еще дымится; 
 
Кипит на площади народ. 
 
Несчастные! Иль заблужденье?.. 
О нет! - На шлеме, на щитах 
Вот змей, - он знак любви народной; 
Мне вид знаком ваш благородный, 
Миланцы... Что за вопль и страх? 
 
Толпа, волнуясь, раздается. 
Мне ратник молча указал, 
Закрыв лицо в тревожном страхе, 
Что воин полумертвый в прахе, 
Весь облит кровью, трепетал. 
 
То Марко, в битвах громовержец, 
Ум светлый, - он, кто гвельфов кровь, 
От бед Италию спасая, 
Так часто лил; звезда родная, 
Ломбардов слава и любовь. 
 
О, плачьте! тмится яркий пламень 
Во взоре гаснущих очей, 
Как солнце тмится в мраке тучи; 
 
Его погибших славных дней. 
 
Стыд вечный!.. Повесть роковая 
Звучит злодейством вкруг меня: 
Сын брата, ближние восстали; 
Измену тайну ухищряли 
С его убийцами родня... 
 
Ты, друг его! открой мне тайну: 
То правда ль, что в нем гордый дух, 
Невольно увлечен красою, 
Пленен был девой молодою, 
Как здесь носился чудный слух? 
 
И ратник из толпы выходит; 
На одного коня со мной 
В слезах безмолвно он садится, 
И конь дремучим бором мчится - 
И видим замок пред собой. 
 
Ворота настежь, мост подъемный 
Дрожит, нагнулся и падет, 
Скрыпят колеса с их цепями, - 
 
Но встретить нас никто нейдет. 
 
Ни на дворе, ни в переходах, 
Ни в цветниках - нигде кругом 
Не видно тени, всё томится; 
Нет в замке жизни, даже мнится, 
Что воздух без движенья в нем. 
 
Сиянье томное 
В час вечера блещет 
И, в стеклах раскрашенных 
Мелькая, трепещет, 
За дымными сводами 
Теряясь вдали. 
 
И блеск тот от факела 
Гробницы безвестной, 
Где тихо покоится 
Прах девы прелестной, - 
Сиянье, незримое 
Жильцами земли. 
 
Склонясь к изголовию 
 
Она, роза белая, 
Лежит в гробе тесном, 
Почти оживленная 
Любовью святой. 
 
На перси лилейные 
Спадая волною, 
Ее как шелк волосы 
Всё тело собою 
Одели и кажутся - 
Покров золотой. 
 
Улыбка небесная 
От уст ее веет; 
Фиялка стыдливая 
Так в поле светлеет 
Росою жемчужного, 
Дрожащей на ней. 
 
И взор ее девственный 
Смежен тенью мирной, 
Как взор сонных ангелов 
 
И как бы желающий 
Опять прежних дней. 
 
О! если, дух избранный, 
Слетишь ты из рая 
В свое тело нежное, 
Любовью пылая, 
. . . . . . . . . 
. . . . . . . . . 
Но что за томный звук летит 
Печального, святого пенья 
И, вея к нам из отдаленья, 
В унылом воздухе дрожит? 
 
Всё ближе, ближе; ходят, ждут 
Уже пришельцы под стенами, 
Уж мост звучит под их стопами, - 
Всё ближе, вот! идут, идут! 
 
При тусклом факелов огне, 
В их клобуках, в одежде черной, 
Рядами и походкой ровной 
 
 
За ними в эпанчах златых 
Вот шесть вельмож, несущих тело 
Вождя, чье имя так гремело, - 
И мертвый в латах боевых. 
 
В безмолвии они несли 
Вождя под мрачный свод могильный; 
Она прекрасная, он сильный - 
Навеки в гроб один легли. 
 
Забрало подняли, и он 
Как будто ожил дивной силой, 
И лик могучего близ милой 
Был вдруг улыбкой озарен. 

22 декабря 1836

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Ты вдруг блеснула мне звездой, 
Ко мне влетела вдохновеньем, 
Пленила пламенной душой, 
Зажгла мне сердце сладким пеньем; 
Сказала мне, что будешь ты 
 
И тихо светлые мечты 
Уж веют над певцом унылым. 
Привет надежд в твоих речах; 
Исчезнет в радужных струях 
Томленье мрачного тумана, - 
В душевных звуках нет обмана! 
 
О! мне известно: небеса 
Любовью дышат над тобою, 
Взлелеяна твоя краса 
Весельем, негой золотою; 
И прелесть роз, и блеск лил ей - 
Подруги младости твоей; 
И ты, блаженства зная сладость, 
Всегда, везде встречаешь радость. 
Но, к чувствам бед душой близка, 
Сердечною святою думой 
Ты заглянула в бор угрюмый, 
Где бродят горе и тоска. 
 
Недавний друг, но сердцу милый! 
 
И есть две тайны, коих силой 
Цветет страданье на земле, 
Обняв душою упованье. 
Одна из них - в любви святой: 
Любить, чем мил нам мир земной, 
Для сердца райское мечтанье. 
Другая тайна гонит страх: 
Терпенье - благодать в бедах; 
Она сменяет в жизни новой 
Венком из роз венец терновый; 
Светла нетленною красой, 
Небесный вестник - ангел нежный - 
Утешил ею дух мятежный; 
И ангел мне - предстал тобой. 

<1837>

ЭЛЕГИЯ

Зачем весенний ветерок 
Так надо мной любовно веет, 
Шумит игривый ручеек 
 
Душа тревогам предана, - 
Не уловить мне наслажденья: 
В чаду томительного сна 
Мне радость - будет искушенье! 
 
Смотреть, в уделе роковом. 
На мир, красой одушевленный, 
И знать, что я уж в мире том 
Жилец напрасный и забвенный - 
О нет! без веры, в тме страстей, 
Душа невольно бы молила, 
Чтоб расступилася скорей 
Моя холодная могила! 
 
Дрожу ль я, оживлен мечтой, - 
Но правда дух мертвит бедами; 
Хочу ль я петь - но голос мой 
Внезапно подавлен слезами. 
И жизнь, объемлющая тень, 
Везде, во всем страшней, страшнее; 
Как черен был вчерашний день!.. 
 
 
Но вдруг из туч мне блещет свет, 
Душе какой-то слышен голос; 
Он в те минуты мне привет, 
Когда от страха дыбом волос! 
И мнится: он небесный звук, 
И на устах замрет роптанье, 
И мило мне томленье мук, - 
В них есть свое очарованье! 
 
О, сердца пылкого любовь! 
Отрада ты моя святая!.. 
И если б жизнь я начал вновь, 
То снова, крест мой обнимая, 
Благословясь, пошел бы я, 
Не устрашен былой тревогой, 
Долиной той и той дорогой, 
Где горе встретило меня! 

<1837>

СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ

Стансы

 
В заветном прадедов селе 
И от проезжих только знает 
О белокаменной Москве. 
 
Не вдаль стремится он мечтою, 
Не к морю мысль его летит, - 
Доволен речкой небольшою: 
Она светла, она шумит. 
 
Не изменяясь в тихой доле, 
Благословляя небеса, 
Он всё на то же смотрит поле, 
На те же нивы и леса. 
 
Он сердцем чист, он прав душою; 
Без дум высоких он умел 
Одной вседневной добротою 
Украсить бедный свой удел. 
 
Ему страстей волненья чужды, 
Не прерван ими сладкий сон, 
Живет без прихотей, без нужды, - 
И черных дней не знает он. 
 
 
В тени берез вот божий храм, 
И вот погост с его крестами, 
Где меж родных он ляжет сам. 
 
И жив священник тот безвестный, 
Который здесь его крестил, 
Венцом с подругою прелестной 
На радость жить благословил. 
 
И радость с ними, - и всечасно 
Она ему милей, милей, 
И жизнь он тратит не напрасно 
В земном раю семьи своей. 
 
Привычка наслаждений мирных, 
Веселые заботы дня, 
Забавный страх рассказов дивных 
Кругом вечернего огня, - 
 
О вы, обычаи святые! 
Любовь домашнего быту! 
Отрады ваши золотые 
Лелеют жизни суету. 
 
 
Душе пленительно хранить, 
Блаженства сердцу нет другого, 
Как жить одним, одно любить. 

<1837>

СТАНСЫ

(Из "Морского разбойника" лорда Байрона)

Глубоко в тишине, предав навек безмолвью, 
Я тайну нежную храню в груди моей, 
И сердце томное, к тебе дрожа любовью, 
Вверяет лишь ее одной любви твоей. 
 
Под сводом тихая лампада гробовая 
Бросает вечный свой никем не зримый свет, 
Не тмит ее тоска, во мраке унывая, 
Хотя напрасен блеск, как будто вовсе нет. 
 
О, не забудь меня и близ моей могилы! 
Увы, когда пройдешь, то вспомни милый прах; 
Один удар убьет мои душевны силы, - 
Забвенья твоего ужасен сердцу страх. 
 
Будь тронут пламенной, нежнейшею мольбою 
 
Обрадуй тень мою сердечною слезою - 
Наградой за любовь, последнею, одной. 

<1837>

К ЛЕОПОЛЬДУ МЕЙЕРУ

Когда задумал, друг мой милый, 
Заботясь нежностью живой, 
Развеселить мой дух унылый 
Твоей волшебною игрой; 
И ты внезапным вдохновеньем 
В фантазьях дивных запылал 
И романтизма упоеньем 
Тревожил сердце и пленял, - 
Казалось мне, что слышу пенье 
Небесных дев - эдемских роз, 
Иль моря бурного волненье 
И треск и свист шумящих гроз. 
То сердца, облитого кровью, 
Ко мне носился томный звук, 
То - услажденного любовью, 
 
О! ты чудесною игрою 
Умел меня очаровать, 
Ты овладел моей душою: 
Нельзя ей радость забывать. 
И, вдаль стремленьем чувств летая, 
Твоей игрой утешусь я. 
Так в зимний мрак, весну мечтая, 
Нам мнится: слышим соловья. 

21 апреля 1837

МИЛОЙ ДОЧЕРИ ГРАФИНИ ФИКЕЛЬМОН

Цвети, лилея молодая, 
И прелесть будь родной земли, 
Сияй, невинностью пленяя, 
Звездой надежды и любви. 
О! будь твоя святая младость 
Семьи благословенной радость; 
Обворожай у всех сердца, 
Блистая чистотой небесной. 
Но не забудь того певца, 
 
Чья песнь и днем, и в тме ночей 
Летает пламенной мольбою: 
Чтоб ты была красой-душою 
Подобна матери твоей! 
О! знаю я: для душ высоких 
Отрада есть добро творить 
И в чувствах нежных и глубоких 
Блаженство жизни находить. 
Но быть печальных упованье, 
Не изменяясь никогда; 
Сиять на мрачное страданье, 
Как беззакатная звезда; 
Сживаться с ними в тяжкой доле, 
Их услаждать день каждый боле, 
Лелеять скорбь, и не устать 
Как божество лить благодать; 
Всегда быть набожно готовой 
Им облегчить венец терновый, - 
Вот сердце той... Но, как она, 
 
Когда ты в наш приют унылый 
Слетишь ко мне, мой ангел милый, 
То детскою рукой сильней 
От сердца руку мне сжимаешь, 
И робкий голос твой нежней, 
Когда страдальца ты ласкаешь. 
О! будь, любимое дитя, 
Твоя благословенна младость, 
И будь, невинностью цветя, 
Родным, друзьям, чужим на радость! 
Да сбудется любви моей 
Молитва вечная с тобою, 
И будешь ты красой-душою 
Подобна матери твоей! 

23 апреля 1837

ДРУГУ ВЕСНЫ МОЕЙ

ПОСЛЕ ДОЛГОЙ, ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ

О, удались!.. полуживого 
В томленьи горестном забудь; 
 
Зажгла встревоженную грудь. 
Оставь меня!.. О нет... побудь, 
Побудь со мною, друг бесценный, 
Пожми, как прежде, руку мне, 
И сердца жизнью незабвенной 
Лелей меня в печальном сне. 
Уж речь твоя мой дух крушимый 
Живит мечтами юных дней, - 
Родимых песен звук любимый 
В чужбине дикой не милей; 
И рой знакомых впечатлений, 
Тоску любовью осеня, 
Как мир таинственных видений, 
Мелькает, вьется вкруг меня. 
Привет надежд, судьбы угрозы, 
Волненье чувств, веселье, слезы, 
Сердечной бездны глубина, 
Всё то, чем жизнь мрачна, ясна 
И не сказать чего словами, 
 
Тревоги, нега, пыл страстей - 
Воскресло всё в душе моей. 
 
И мнится, снова видят взоры 
Прелестный край, где начал жить, 
Дербент и Воробьевы горы, 
Где часто я любил бродить, 
Обворожало где раздумье 
Мое сердечное безумье, 
Где жизнь лишь тем хотел ценить, 
Чтоб быть любиму и любить. 
Москва-река, моя родная! 
Ты помнишь, в час вечерний дня, 
Бывало, мир в одно сливая, 
Сижу, к тебе мой взор склоня; 
 
Люблю, любить хочу я боле. 
Но звон несется к небесам, 
И я стремлюся в божий храм; 
И чувство нежное, святое, 
 
Пред ликом девы пресвятой 
Молитва пламенной душой 
В небесном упованьи льется; 
И уж отрадней сердце бьется, - 
 
Сбылись, сбылись мечты младые, - 
И мне мелькнули дни златые, 
И радость мне была дана!.. 
 
О ты, мне верная в печали, 
 
Всегда ли дни твои сияли 
Влияньем светлой тишины? 
Ты кудри темные венчала 
Всегда ль венком из алых роз? 
 
Во тме ночей потоки слез? 
Сама не зная дум мятежных, 
Ты знала в цвете ранних дней 
Очарованье взглядов нежных 
 
В груди, мечтами упоенной, 
Недолго счастью обитать; 
Но дум высоких жар священный - 
Поверь - святая благодать! 
 
 
Который жизнь мою затмил, 
Тебя страшит, -но тайной силой 
Мою он душу озарил. 
Не вовсе я убит судьбою, - 
 
Мне мил печальный мой удел, 
Поладить с горем я умел; 
Страданье чувство освятило, - 
Его бедам не отравить. 
 
Всё так же, тем же хочет жить, 
И необманчивой надежде 
Оно вверяется, как прежде. 
Любовь вдали земных тревог - 
 

<1838>

К П. Ф. БАЛК-ПОЛЕВУ

Надолго увлечен неверною судьбой, 
Быть может навсегда расстался ты со мной; 
 
Поверь, бесценный друг, тебя я не забуду. 
Мне часто вспоминать о наших вечерах, 
Когда глубокий ум ты в пламенных речах 
Обильно изливал душою непритворной, 
 
С улыбкой слушал ты, и дружно руку жал, 
Когда, встревоженный, о том я тосковал, 
Чего давно уж нет, навек что миновало 
И только у меня лишь в сердце не увяло. 
 
Где светлою стезей летела жизнь твоя, - 
Блестящий тот Париж, где вскоре над тобой 
Завьется, зашумит воспоминаний рой, 
Со всею полнотой бессмертных впечатлений, 
 
В раздумье, может быть, опять ты бросишь взгляд 
На тот дворец тревог, на тот веселый сад, 
Где часто сравнивал в прогулках одиноких 
Столицу чувств живых с столицей дум глубоких. 
 
Внезапной мрачностью невольно дух стеснит; 
 
Ты будешь окружен заветными местами, - 
Но встретишься ли в них ты с прежними друзьями? 
Увы! о скольких ты сердечно воздохнешь 
 
Где та волшебница, чьей пламенной душою 
Был обнят тайный мир, чьей милой остротою 
Пленялись, чье перо, чей вдохновенный дар 
Прекрасного в сердца вливал священный жар? 
 
Престол, законы чтить - и дух хранить свободный; 
Он витязь прежних дней был нашею порой, 
И жизнь свою венчал кончиною свитой. 
Но ту, с кем их сердца все думы разделяли, 
 
Ее увидишь ты, - в убежище своем 
Прелестная цветет и сердцем, и умом. 
 
Но полно горевать; и я от дум тяжелых 
Отраду нахожу в рассказах тех веселых. 
 
На твой блистательный, разнообразный круг: 
Там речь ведет Saint-Pierre, а здесь поет Грассини, 
Мечтает Benjamin, танцует Биготини; 
Я вижу, как идут на лакомый обед 
 
Мятежник Манлий где? - Простяся с здешним миром, 
Быть может, он теперь беседует с Шекспирам 
Иль спорит с Гарриком. Но знай, ни Альбион, 
Который мудрою свободой просвещен, 
 
Под небам голубым твои встречали шоры - 
Священных древностей чудесная земля, 
Край песен и любви, - не так манят меня, 
Как дарданедльские пленительные волны. 
 
И веет музыка с стамбульских берегов, 
Роскошной Азии ты слышишь соловьев; 
С кинжалами, в чалмах вот турки удалые, 
Вот пляшут сладостно гречанки молодые, 
 
Ночною прелестью сама удивлена. 
Еще люблю мечтать, как, путь оконча трудный, 
Пленялся ты красой Бразильи изумрудной, 
Где вечной радугой играет свод небес 
 
Огнистый ананас в открытом поле рдеет 
И пальма над волной, как радость, зеленеет; 
Из дерева ее корабль сооружен, 
Из листьев паруса, и в путь он нагружен 
 
Так дружба твердостью, советами, делами 
От бед спасает нас, в опасности хранит 
И нежной ласкою нам душу веселит. 
 
Из детства обречен и вьюгам и туману; 
 
Мой друг, я не плывал. - Но что ж? В Руси святой 
Мне сладостен и мил дым хижины родной: 
Я взрос, я цвел душой, любил, страдал в отчизне, 
И в ней хочу я ждать конца мятежной жизни. 
 
Тогда, как будешь ты в цедимой стороне, 
Тень друга навести вечернею зарею: 
У храма сельского, под ивою густою, 
В кустах шиповника, дубовый крест простой 
 
И там я буду спать до вечного свиданья 
В безоблачном краю любви и упованья. 

<1838>

К ***

Что я во цвете юных дней 
 
В том дива нет: огонь страстей 
Своим губительным дыханьем 
Меня крушил, меня он жег 
В мечтах, в тоске, в пылу тревог. 
 
Внезапно схвачен был грозою; 
Что опален надежды цвет, 
Истлела жизнь, - в том дива нет. 
Но ты, прекрасная, чья младость 
 
Кто взору и сердцам на радость 
Улыбкою небес дана, - 
О милый друг! какой судьбою 
Страданье встретилось с тобою 
 
С эфирным ангелом любви? 
Иль ждет нас всех печаль и горе, 
Как ждет пловца ветр буйный в море? 
Ужели та должна страдать, 
 
Но не страшись: опять день ясный 
Проглянет после тмы ненастной! 
Ах, об тебе и день, и ночь 
В молитве муж, и мать, и дочь! 
 
Не есть беда, но искушенье! 
И мрак, летящий над тобой, 
Нам веет тайною святой. 
Тебя лелеет искупитель! - 
 
Твоя душа - его обитель, 
Везде, всегда с тобою он! 

<1838>

ПЕСНЯ

Солнце красное, о прекрасное, 
 
Месяц, дум святых полунощный друг, 
Что играешь ты над пучиною? 
 
Ах! уж нет того, чем душа цвела, 
Миновало всё - всё тоска взяла! 
 
Росы свежие - полевым цветам, 
Горе тайное - сердцу бедному! 
 
Песни слышу я удалых жнецов, 
Невеселые, всё унывные; 
 
Со слезой в очах улыбаются. 
И у всех у нас что-то дух крушит 
И тоска свинцом на сердцах лежит. 
 
Ветры буйные - морю синему, 
 
Горе тайное - сердцу бедному! 
 
Загорелась вдруг в небе звездочка, - 
Тихо веет нам весть родимая. 
Вот в той звездочке - радость светлая: 
 
Но святой красы в небесах полна, 
Между волн во тме здесь дрожит она. 
 
Ветры буйные - морю синему, 
Росы свежие - полевым цветам, 
 

<1838>

ИЗ ДЖИЯУРА

(Подражательный перевод)

Блестя на пурпурных крылах, 
 
Дыша восточною весной, 
Царевной воздуха живой, 
Подруга мотылька летит, 
Младенца за собой манит, 
 
И, вдруг теряясь в облаках, 
Мелькая, вьется; утомлен, 
Почти в слезах вздыхает он, - 
Так юношу краса манит, 
 
Надежду в нем тревожит страх, 
Безумье кончит он в слезах. 
Удастся ль, - горе и тоска 
Ждут и красу, и мотылька: 
 
Они бедам обречены: 
Один - младенческой игрой, 
А та - любовью роковой. 
Едва желанное сбылось 
 
Достать пленительный 
предмет, -
Уж в нем очарованья нет: 
Прикосновеньем каждым он 
 
И цвет, и прелесть потерял, 
Забыт и брошен - и увял. 
Без крыльев и томясь тоской, 
Двум жертвам где найти покой? 
 
С тюльпана к розе не летит! 
Красе, которой нежный цвет 
Увянет вмиг, - блаженства нет. 
Где мотылек полуживой? 
 
И те, кто их милей, - и те 
Без чувств к виновной красоте; 
И, всякой тронуты бедой, - 
Подруге не простят одной. 

<1838>

ВСТРЕЧА

Баллада

"Ты знаешь над Днепром-рекой 
Утес, где вся в цветах 
 
От сердца гонит страх?" 
 
- "Видал я над рекой Днепром 
Тот сумрачный утес, 
И мать Спасителя на нем 
". 
 
- "Скажи скорей, видал ли ты, 
Как раннею зарей 
Людмила, ангел красоты, 
Туда идет с тоской? 
 
 
Сребрит лазурный свод, 
Как пред иконою она 
О друге слезы льет? 
 
И как огонь любви младой 
 
О, скоро ль нас венец святой 
Навек соединит!" 
 
- "В полночный час вчера Днепром 
К утесу путь стремя, 
 
Одну лишь видел я". 

<1838>

ИДИЛЛИЯ

(Из Андрея Шенье)

 
И много от сестры отстала я годами. 
Душистый ли цветок мне юноша дарит, 
Он мне его дает, а на сестру глядит; 
Любуется ль моей младенческой красою, 
 
Увы! двенадцать раз лишь мне весна цвела; 
Мне в песнях не поют, что я сердцам мила, 
Что я плененных мной изменой убиваю. 
Но что же, подождем, - мою красу я знаю; 
 
Есть алые уста с их ровным жемчугом, 
И розы на щеках, и кудри золотые, 
Ресницы черные, и очи голубые... 

<1838>

Вчера я, мраком окруженный, 
На ложе, сон забыв, мечтал; 
Безмолвно жар, мне вдохновенный, 
В груди стихами уж пылал. 
 
 
Гроза, - из туч сверкнул огонь, 
И молния струей промчалась, 
Как буйный бледно-гривый конь. 
 
И треск воздушной колесницы 
 
И звери прятались, и птицы, 
Дрожа в берлогах и гнездах. 
 
А я... мой дух к творцу летает, 
Пылая молнии огнем, 
 
Вольней, когда ударит гром. 
 
Восторгом оживлен небесным, 
Я был не раб земных оков, - 
Органом звонким и чудесным 
 
 
И бог сильней вещает мною 
И в думах пламенных моих, 
Чем вкруг шумящею грозою 
И в дивных ужасах ночных. 

<1838>

КНЯГИНЕ З. А. ВОЛКОНСКОЙ

(В ОТВЕТ НА ЕЕ ПОСЛАНИЕ)

Я арфа тревоги, ты - арфа любви 
И радости мирной, небесной; 
 
Мил сердцу твой голос чудесный. 
 
Я здесь омрачаюсь земною судьбой, 
Мечтами страстей сокрушенный, - 
А ты горишь в небе прекрасной звездой, 
 

<1838>

ГРАФИНЕ ЛАВАЛЬ

В ДЕНЬ ЕЕ РОЖДЕНИЯ

Полночная редеет тень, 
 
Уже летит прекрасный день 
Семье, друзьям на утешенье. 
 
Твое рожденье - праздник тех, 
Кто любит и живет душою, 
 
Кто в жизни встретился с тобою. 
 
Как дружбы пламенной твоей 
Верна безоблачная святость! 
С тобой всегда в сердцах друзей 
 
 
И жарко я, поверь, молю 
Того, чье царство над звездами, 
Чтобы во всем он жизнь твою 
Осыпал райскими цветами; 
 
 
Отрадно сердце сохраняло 
И чтобы всё, что любишь ты, 
Твою любовь благословляло. 

<1839>

Когда целуете прелестные уста 
И сердце тает негой наслажденья, 
Вам шепчутся и ласки и моленья, 
И безгранично своевольствует мечта... 
 
Вы слушаете страстный гимн Орфея. 
 
Когда душа тоскою сражена, 
Нет слез от полноты томленья, 
И меркнет свет, и мысли без движенья, 
 
Тогда, от горя каменея, 
Вам чудится плачевный гимн Орфея. 
 
Когда к творцу миров возносите мольбы 
И тонет взор в безбрежности творенья, 
 
Вы доверяетесь влечению судьбы... 
Тогда, вам благодатью вея, 
Весь мир гремит священный гимн Орфея 
 
Когда поэт на языке земном 
 
Таинственные вдохновенья 
И осветлит души свиданья 
Поэзии огнем, - 
Венчает мир, наполнен удивленья, 
 

<1839>

МОЛИТВА

Прости мне, боже, прегрешенья 
И дух мой томный обнови, 
 
В надежде, вере и любви. 
 
Не страшны мне мои страданья: 
Они залог любви святой; 
Но дай, чтоб пламенной душой 
 
 
Взгляни на сердца нищету, 
Дай Магдалины жар священный, 
Дай Иоанна чистоту; 
 
Дай мне донесть венец мой тленный 
 
К ногам Спасителя Христа. 

3 декабря 1839

ЛЕГЕНДА

Обители тихой игумен святой 
 
Отшельников прежних он образ живой, 
Ко всем был радушен, но строг сам к себе. 
И нищ он был духом, и чист сердцем был, 
Любил страстно бога и ближних любит, 
 
И заповедь божью, и волю Христа. 
 
Один инок бедный меж иноков всех, 
Божественной верой сгорая, 
Был всех их моложе, усерднее всех: 
 
Зари луч огнистый едва заблестит, 
А он уж в пустыню молитвой летит, 
И, в Фивы стремяся в порыве святом, - 
Он Павел Фивейский в цвету молодом. 
 
 
И бедные братья смутились, - 
Так был им по сердцу их тихий удел, 
Они в нем измены страшились. 
Один португалец весенней порой 
 
О, может лишь сердце одно обуздать, 
Одно, что не наше, - его благодать! 
 
И только что инок Инесу узрел, 
В нем дух взбунтовался и сердце кипит; 
 
И пагубной страстью безумец горит; 
Ее похищает, в Дамасский предел 
С собою увозит, где скрыться хотел; 
И веру забыл он, и, в пагубной тме, 
 
 
Семь лет миновало, - уж совесть не спит; 
Спешит он к евангельской сени, 
В раскаянья сердца к игумну бежит 
И пал перед ним на колени. 
"Толь страшным грехам 
Простить не могу я; но плачь, молись сам: 
Как грех ни ужасен, но огнь роковой 
Раскаянье тушит одною слезой! 
 
А я сберу братьев, и в храм мы пойдем 
 
Быть может, прощенье у бога найдем - 
Спасителя воля явится". 
И молятся братья; их слезы текли 
За грешного брата в святой их любви. 
 
Христос не являет им воли своей! 
 
И братьев усталых отец распустил, 
И в прахе один пред престолом 
Он плакал, молился и в грудь себе бил, 
 
"Прости, милосердый отец мой, прости! 
Кто может безгрешно крест тяжкий нести! 
Да праведный гнев твой падет на меня, 
Да буду я жертвой, - один, один я!" 
 
 
Чудесно престол озарился, 
И волю святую спаситель явил - 
В лучах милосердый явился. 
"О старец! молитва святая твоя 
 
И ею подобен ты мне самому, - 
Любовью твоею прощаю ему!" 

Конец декабря 1839 - начало января 1840

ПРИМЕЧАНИЯ

Все произведения Козлова были записаны его близкими с голоса, но эти записи, за малыми исключениями, яе сохранились.

Первый прижизненный сборник ("Стихотворения Ивана Козлова". СПб., 1828) состоит из 48 стихотворений, подавляющее большинство которых было опубликовано в журналах и альманахах. Стремление Козлова подытожить и собрать воедино свое литературное наследие выразилось в издании сборника 1833 г.: "Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2". СПб., 1833. Сюда вошло почти все, что было опубликовано и заново написано к середине 1832 г. (цензурное разрешение - 4 октября 1832). В 1834 г. вышло второе издание этого сборника, в которое автор не внес никаких изменений.

Первое посмертное издание было подготовлено В. А. Жуковским ("Собрание стихотворений Ивана Козлова". Чч. 1 и 2. Третье издание. СПб., 1840). Извещая читателей о предстоящем выходе в свет сочинений Козлова, Жуковский писал, что поэт поручил ему осуществление этого издания. "Приступая к совершению воли его с твердою надеждою на помощь моих соотечественников, я собрал все стихотворения Козлова" ("Современник", 1840, т. 18, стр. 87). Действительно, издание 1840 г., по сравнению с предыдущим, пополнилось 48 стихотворениями, часть которых была обнаружена в архиве Козлова и напечатана впервые. Публикуя тексты, извлеченные из журналов, Жуковский во многих случаях подвергал их стилистической правке. Так, он внес незначительные редакционные изменения в стихотворения "К печальной красавице", "Невеста", "Пловец", "Сельская элегия", "Отплытие витязя", "Витязь", "Русская певица", "Эрминия на берегах Иордана", "Первое свидание". В четырех стихотворениях Жуковский счел необходимым сделать большие купюры. Целиком изъята пятая строфа из стихотворения "Бренда", изменено заглавие и изъята вторая строфа из стихотворения "Байрон в Колизее", изъяты первые четыре строфы из стихотворения "Дуб", две строки из стихотворения "Другу весны моей после долгой, долгой разлуки". Издание 1840 г., вопреки предположению Жуковского, оказалось далеко не полным. Только в 1892 г. вышло "Полное собрание сочинений И. И. Козлова", под редакцией Арс. И. Введенского. СПб., издание А. Ф. Маркса. В его основу, по словам редактора, было положено "издание 1840 года, с любовью и знанием дела исполненное под руководством В. А. Жуковского". Это означает, что А. И. Введенским были также приняты те редакционные изменения текстов, которые произвел Жуковский. Издание 1892 г. пополнилось 26 стихотворениями, обнаруженными "в старых журналах и альманахах", оно снабжено биографическим очерком и краткими примечаниями, в которых дана библиография произведений Козлова, не свободная от отдельных ошибок, но представляющая собой несомненную ценность.

В советское время избранные произведения Козлова трижды - в 1936, 1948 и 1956 гг. - издавались в Малой серии "Библиотеки поэта".

Настоящее издание является полным собранием оригинальных и переводных произведений Козлова. Источниками текста для него послужили: сборник 1833 г., прижизненные журнальные публикации, не вошедшие в указанный сборник, издание 1840 г., имеющее для некоторых стихотворений значение первоисточника, и другие публикации, не включенные ни в один из сборников Козлова. К таковым относятся три стихотворения: "К А. И. Тургеневу" ("Моим стихам смеешься ты..."), "К Филону", "К господину Александру".

"И. Козлов", которые, однако, не принадлежат перу автора "Вечернего звона". Так, например, в No 3 журнала "Вестник Европы" за 1820 г. напечатаны стихотворения "В альбом N. N." и "К дитяти", с пометой: "Тотьма", в No 9 журнала "Благонамеренный" за 1823 г. - стихотворение "В альбом Л... Н... Пожарской", помеченное городом Леденгском. В "Енисейском альманахе на 1828 год" напечатаны за той же подписью стихотворения "Кольцо" и "Могила", языковые и стилистические особенности которых резко отличаются от художественной манеры И. И. Козлова.

Книга делится на два основных раздела-стихотворения и поэмы (переводные произведения не выделяются). В каждом из разделов теисты располагаются в хронологическом порядке. В конце книги публикуются приложения, куда включены стихи, написанные Козловым на французском, итальянском и английском языках, вместе с русскими их переводами, а также переводы, приписываемые Козлову.

Подавляющее большинство произведений не датировалось самим поэтом, поэтому за основу датировки, как правило, взяты даты первых публикаций и цензурных разрешений. Когда представлялась возможность, хронология уточнялась по дневниковым записям Козлова, письмам его друзей и знакомых и другим документам. Небольшую группу стихотворений пришлось оставить без датировки, ввиду отсутствия каких бы то ни было сведений о времени их написания. Эти стихотворения помещены в конце первого раздела.

Дата в угловых скобках означает год, не позднее которого, по тем или иным сведениям, написано данное произведение, в том числе и год первой публикации. Предположительные даты сопровождаются вопросительным знаком.

Ссылка на первую публикацию стихотворения без дальнейших указаний на

* * *

Подпись или ее отсутствие в первой публикации указываются во всех случаях, кроме тех, когда стихотворение подписано полным именем Козлова.

Орфография и пунктуация приближены к современным нормам, однако сохранены особенности правописания, имеющие произносительное, стилистическое или смысловое значение.

Условные сокращения, принятые в примечаниях

БдЧ - журнал "Библиотека для чтения".

Изд. 1828 г. - Стихотворения Ивана Козлова. СПб., 1828.

Изд. 1833 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб., 1833.

Изд. 1834 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб.. 1834.

Изд. 1840 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб., 1840.

"Литературные прибавления к Русскому инвалиду".

НА - "Невский альманах".

НЛ - журнал "Новости литературы".

ОА- Остафьевокий архив князей Вяземских. СПб., 1899.

ПД - Пушкинский дом (Институт русской литературы) Академии наук СССР. Рукописный отдел.

СЦ - альманах "Северные цветы".

СТИХОТВОРЕНИЯ

Сон ратника. Переложение стихотворения английского поэта Томаса Кэмпбелла (1777-1844) "The soldier's dream" (сообщено Ю. Д. Левиным). Впервые - изд. 1828 г., стр. 80-82. Стихотворение посвящено событиям русско-турецкой войны, начавшейся в апреле 1828 г. ...башни вековые С их дерзкою луной погибель облегла. Имеются в виду турецкие крепости, осажденные русскими войсками. Луна (полумесяц) - символ магометанства. И к Варне понеслась дружина удалая. Турецкая крепость Варна была взята русскими войсками в конце сентября 1828 г.

Сельский субботний вечер в Шотландии. Впервые - отдельное издание: "Сельский субботний вечер в Шотландии. Вольное подражание Р. Борнсу И. Козлова". СПб., 1829. Стихотворение Роберта Бернса называется "The cotter's saturday night". Эпиграф взят из "Элегии, написанной на сельском кладбище" английского поэта Томаса Грея (1716-1771). Ал. Ан. В... к. вой - Александре Андреевне Воейковой (см. о ней на стр. 443). Она была уж не земною. А. А. Воейкова скончалась 14(26) февраля 1829 г. в Пизе. Далекая могила. А. А. Воейкова похоронена в Ливорно. Авраам - по библейскому преданию, прародитель и патриарх еврейского народа. Моисей гнал племя Амалека. Имеются в виду библейские сказания о борьбе, которую вели древние евреи во главе с Моисеем против кочевого племени амалекитян, наименование которого якобы происходит от его родоначальника Амалека. Державный певец - Давид, царь израильский, которому приписывается создание религиозных песен - псалмов. Иова и жалобы, и муки. Иов - праведник, подвергнутый для испытания веры страшным бедствиям и мучениям. Исай - библейский пророк, безбоязненно говоривший правду царям. Патмос - скалистый остров, куда, по евангельскому рассказу, был сослан апостол Иоанн, имевший там "откровение", которое составило содержание Апокалипсиса. Сионгора, на которой была расположена крепость древнего Иерусалима. Гибель Вавилона. По библейскому преданию, древний город Вавилон был разрушен в наказание за грехи его жителей. Валлиса кровь. Имеется в виду Вильям Уоллес (1270-1305) - национальный шотландский герой, боровшийся за независимость родины.

"То a mountain daisy". Впервые - вместе с "Сельским субботним вечером в Шотландии", СПб., 1829, стр. 33-37.

К тени Десдемоны. Впервые - СЦ на 1830 год, стр. 104-105, с заглавием: "К тени ее". (Цензурное разрешение - 20 декабря 1829 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 200-201. Эпиграф взят из трагедии Шекспира "Отелло" (акт 5, сцена 2).

Из Байронова "Дон-Жуана". Вольный перевод 122123-й строф 1-й песни поэмы Байрона "Дон-Жуан". Впервые - там же, стр. 106-107.

Явление Франчески. Вольный перевод строф 19-21 поэмы Байрона "Осада Коринфа". Впервые - НА на 1830 год, стр. 157-165. (Цензурное разрешение - 17 сентября 1829 г.) Печ. по изд. 1833 г. ч. 2, стр. 209-217, с исправлением опечаток по НА. Полетика Петр Иванович (1778-1849) - дипломат и сенатор; в молодости состоял в "Арзамасе", был близок к литераторам-карамзинистам. Он святыне изменил. Герой поэмы - венецианец Альп - ренегат, изменивший родине, христианской вере и перешедший на сторону Турции, воевавшей с Венецией.

К М. Шимановской. Впервые - "Радуга - литературный и музыкальный альманах на 1830 год", стр. 167, с заглавием: "К..." (Цензурное разрешение - 10 декабря 1829 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 274. Шимановская Мария-Агата (1789-1831) - польская пианистка и композитор, гастролировавшая в 1822 г. в России; в 1828 г. поселилась в Петербурге, где сблизилась с М. И. Глинкой, Адамом Мицкевичем, Пушкиным, Жуковским, Вяземским, Козловым. Пушкин вписал в ее альбом стихи из 2-й сцены "Каменного гостя". Шимановская часто навещала Козлова - страстного любителя музыки и играла для него. Жуковский сообщает Козлову: "Если можно будет, привезу Вяземского и Шимановскую, чтобы попотчевать тебя музыкою. Вели приготовить фортепьяно, если только хочешь, чтоб они у тебя были" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 181). Вяземский в письме Козлову от 2 января 1828 г. сообщает: "Шимановская пишет мне, что бывает у вас довольно часто и всегда с новым удовольствием" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 183).

"Отелло" (акт 4, сцена 3). Впервые - СЦ на 1831 год, стр. 23, с заглавием: "Песня Десдемоны". (Цензурное разрешение - 18 декабря 1830 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 275.

Из Ариостова "Orlando furioso". Вольный перевод 108-109-й строф 23-й песни эпической поэмы итальянского поэта Лодовико Ариосто (1474-1533) "Orlando furioso" <"Неистовый Роланд"> Впервые - "Литературная газета", 1830, No 18, 27 марта. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 258-259. Отрывок поэмы представляет собой надпись, сделанную сарацинским воином Медором о своей любви к Анджелике; эту надпись читает Роланд. Строфы 100-112 из 23-й песни поэмы Ариосто были также переведены Пушкиным ("Пред рыцарем блестит водами..."). Галафрона дочь. Имеется в виду Анджелика, дочь царя Катая (Северного Китая) - Галафрона.

Фиорина. Вольный перевод 22-24-й строф 2-й части поэмы итальянского поэта и романиста Томазо Гросси (1790-1853) "Ildegonda". Впервые - альм. "Сиротка" на 1831 год, стр. 83-84, с подзаголовком: "Баллада из итальянской поэмы "Ильдегонда"". (Цензурное разрешение - 11 января 1831 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 252-253. В поэме Гросси изображаются эпизоды из эпохи крестовых походов.

Элегия ("Вчера в лесу я, грустью увлечен..."). Впервые - там же, стр. 112-116. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 177-179. Св. Григорий Назианзин (328-390) - архиепископ константинопольский, богослов, публицист и поэт. Его стихотворение, в подражание которому написана "Элегия" Козлова, называется "Perites antropines physeos". Голицын Александр Николаевич (1773-1844) - реакционный государственный деятель, министр духовных дел и народного просвещения при Александре I.

Высокопреосвященному Филарету. Впервые - "Литературная газета", 1830, No 65, 17 ноября. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 180. Филарет (Дроздов) - митрополит московский. Долг страшный. Вероятно, имеется в виду подавление Николаем I декабрьского восстания. С крестом в руках его встречал. Имеется в виду встреча Николая I, прибывшего в Москву для коронации 26 июля 1826 г. Полумертвые восстанут. Вероятно, имеются в виду сосланные в Сибирь декабристы.

"Северная пчела", 1830, No 111, 16 сентября. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 227-228. Зонтаг Генриетта (1806-1854) - немецкая певица, гастролировавшая летом и осенью 1830 г. в России. Ее концерты прошли с огромным успехом и вызвали восторженные отклики в прессе. 15 августа Козлов посетил концерт Зонтаг и записал в своем дневнике: "Мы с женой и детьми были в концерте m-lle Зонтаг в Малом театре... Какое наслаждение мне доставило ее прекрасное пение: свежесть, грация, законченность, невыразимая прелесть! Я всю жизнь буду помнить это наслаждение" (СиН, стр. 49). На следующий день Козлов написал стихотворение "К певице Зонтаг".

Умирающая Эрменгарда. Перевод хора из трагедии "Adelchi" (акт 4, сцена 1) итальянского поэта, драматурга и романиста Алессандро Мандзони (1785-1873). Впервые - "Литературная газета", 1831, No 11, 25 февраля. Написано, по-видимому, не позже января 1831 г. А. Г. Лаваль писала Козлову 10 февраля 1831 г.: "Очень желала бы послушать ваш перевод "Эрменгарды" Манцони" ("Русский архив", 1886, No 3, стр. 317). Актуальная для передовой итальянской литературы двадцатых годов тема борьбы с чужеземным игом легла в основу исторической трагедии Мандзони о покорении в 774 г. независимого Лангобардского королевства Карлом Великим. Тирану и деспоту, каким изображен завоеватель Карл, противопоставлены Адельгиз - сын последнего лангобардского короля, которому приданы черты романтического героя, и его сестра - кроткая и покорная Эрменгарда. Козлов глубоко почитал Мандзони как писателя и человека. Он послал ему книгу своих стихотворений. Об этом напоминает Жуковский в письме к Козлову из Венеции от 16 ноября 1838 г.: "Я... рассказал Манцони о тебе; а он мне сказал, что знает тебя и подал мне экземпляр твоих стихов с твоей подписью, поручив при свидании нашем сказать от него тебе поклон" ("Русский архив", 1867, No 5-6, стр. 841). Перевод Козлова снабжен следующим примечанием редакции "Литературной газеты": "Эрменгарда, или Дезидерата, была дочерью Дезидерия, князя ломбардов, и первою супругою Карла Великого. Быв отверженною по неизвестным причинам (иные утверждают, будто бы за бесплодие), она скончалась в монастыре. Вот обстоятельство, к коему относится помещаемый здесь хор. Трагедия "Адельгиз" (Adelchi), блистающая необыкновенными красотами, переводится вполне почтенным нашим поэтом И. И. Козловым, которого живое воображение ясно видит светлый мир поэзии. Превосходный перевод сего хора служит верным ручательством, что и целая трагедия будет переведена в совершенстве. В хоре сем прелагатель должен был бороться с трудностями стихотворной меры, никем еще не испытанной на нашем языке, и расположения строфы итальянской, также доныне у нас не употреблявшейся. В ней все стихи (кроме последнего) с женскими окончаниями; первый, третий и пятый стихи не имеют рифм; второй рифмует с четвертым, а последний (мужской) служит всегда рифмою последнему же стиху следующей строфы. Это правило постоянно было соблюдаемо и переводчиком, который счастливо избежал помянутые трудности; и при всем том перевод его весьма близок (иногда почти слово в слово с подлинником), и в стихах его удержаны приятность и благозвучие итальянского поэта. В доказательство сего выписываем третью строфу хора из трагедии Манцони". Дальше следует итальянский текст третьей строфы. Графиня З. И. Лепцельтерн - см. стр. 455. Франков области. Имеется в виду Франция; муж Эрменгарды (Дезидераты) Карл Великий был франкским королем. Жены салические - женщины франкского государства. Власистый царь. "Так называли Карла" (примеч. "Литературной газеты"). Моза - "древнее название реки Маас" (примеч. "Литературной газеты"). И матери проколотых младенцев. Имеется в виду жестокая расправа воинов Карла Великого с населением покоренного Лангобардского королевства.

Воспоминание 14-го февраля. Впервые - "Литературная газета", 1831, No 17, 22 марта, с заглавием: "Воспоминание". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 262-263. Стихотворение посвящено памяти А. А. Воейковой (см. о ней на стр. 443), скончавшейся в Италии 14(26) февраля 1829 г. Датируется февралем 1830 или 1831 г., поскольку слово "год" здесь можно рассматривать и как синоним "годовщины". Уголин - см. примеч. к следующему стихотворению.

Сон. Впервые - "С.-Петербургский вестник", 1831, No 16, стр. 50-53, с подзаголовком: "Отрывок из большого стихотворения", без 20 заключительных строк. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 202-206. Эпиграф взят из стихотворения Байрона "Сон". Помимо отсутствия 20 заключительных строк, в журнальной редакции имеются и другие отличия: первые четыре строки 3-й строфы читаются:

Бушует ветр, и в бурной тме кружится, 
 
Ни холод мглы, ни пламень гробовой 
Не так страшат, как вихорь роковой. 

В строфе 5 отсутствуют строки 7 и 8. В строфе 6 строки 13 и 14 читаются:

Как снег бело, из дымки покрывало 
 

На этом журнальный текст заканчивается. В стихотворении воспроизводятся отдельные эпизоды из "Божественной комедии" Данте. Фикельмон Дарья Федоровна (1804-1863) - жена австрийского посланника в Петербурге, внучка М. И. Кутузова. В ее салоне собирались писатели, поэты, художники и музыканты. Фаринат. Имеется в виду Фарината дельи Уберти (ум. 1264) - глава флорентийской партии гибеллинов (сторонников империи), с которым Данте встречается в шестом круге ада (песнь 10). Фарината изображен Данте надменным, гордым и властным бойцом, вспоминающим своя подвиги в борьбе за Флоренцию. Вот Уголин злодея череп гложет; Но смерть детей отец забыть не может. В девятом круге ада (песни 32 и 33) Данте встречает Уголино делла Герардеска, вождя гвельфов (сторонников папы) Пизы. Потерпев поражение от гибеллинов, во главе которых стоял архиепископ Руджиери дельи Убальдини, Уголино был заточен вместе с детьми и внуками в башню Гваланди. В аду Уголино оказался соседом своего врага Руджиери дельи Убальдини, череп которого он гложет. Чета прекрасная, младая. Имеются в виду Франческа да Римини и ее возлюбленный Паоло, убитые мужем Франчески. Как Ланцелот томился страстью нежной. Имеется в виду роман французского поэта XII в. Кретьена де Труа о рыцаре Ланселоте и о его любви к королеве Дженеврежене короля Артура.

К Валтеру Скотту. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 181-188. Написано не позже января 1832 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись от 29 января 1832 г.: "Я прочел мое послание к Вальтеру Скотту Виельгорскому. Графиня Лепцельтерн по какому-то необыкновенному совпадению сообщила мне, что Вальтер Скотт желает иметь мою поэзию" (СиН, стр. 51). Повидимому, Вальтер Скотт заинтересовался судьбой поэта-слепца через посредство А. И. Тургенева, который был знаком с шотландским романистом. Эпиграф взят из 97-й строфы 3-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Певец природы, И волн шумящих, и свободы - Байрон. Елена. Возможно, имеется в виду Элен Мак Грегор, жена Роб Роя, героя одноименного романа В. Скотта. Дуглас - старинный шотландский род, к которому принадлежат многие герои романов В. Скотта. Мармион - герой одноименной поэмы В. Скотта. Паж несчастный - персонаж из баллады "Иванова ночь". Матильда - героиня поэмы "Мармион". За Джемсов возникала брань. Имеются в виду короли Шотландии Яков I (Джемс I, 1406-1437) и Яков V (1513-1542), в царствование которых возникали феодальные смуты, изображенные в романах В. Скотта. Сердце Львиное - Ричард - Ричард I Львиное Сердце, английский король (1189-1199), изображенный в романе "Айвенго". Лилея гор, звезда любви, Которой блеск потух в крови. Вероятно, речь идет о шотландской королеве Марии Стюарт (см. примеч. к стихотворению "К А. И. Тургеневу", стр. 468). Идеализированный образ Марии Стюарт нарисован в романе "Аббат". Аббодс-форд (Абботс-форд) - поместье В. Скотта. Мельросская обитель, Где часто бродит по ночам Убитый рыцарь Кольдингам. Имеется в виду эпизод из баллады "Иванова ночь". Мост Боцвеля - Босуэлский мост, место битвы во время пуританского восстания 1679 г., описанной в романе "Пуритане".

Ревность. Впервые - "Русский альманах на 1832 и 1833 годы", стр. 221-222, с заглавием: "Ревнивый". (Цензурное разрешение - 20 августа 1832 г.) Печ. по журналу БдЧ, 1836, т. 19, стр. 11-12, где стихотворение опубликовано вторично с незначительными исправлениями.

Обетованная земля. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 247-251. Обетованная земля - библейское наименование Палестины, "страны Ханаанской". В переносном смысле - свободная, счастливая страна. Лаваль Александра Григорьевна (1772-1850) - теща декабриста князя С. П. Трубецкого. Моисей - по библейскому преданию, вождь и законодатель еврейского народа. Израильская рать за огненным столпом. По библейскому сказанию, бог под видом огненного столпа вел евреев по пустыне Синайской.

"Когда же, скоро ль, друг далекой..."). Впервые - там же, стр. 193-195. А. И. Тургенев - см. стр. 444. Из края в край судьбой носимый. После поражения декабрьского восстания, когда Николай Иванович Тургенев был заочно присужден к смертной казни, Александр Иванович отправился к брату, жившему в качестве политического изгнанника в Англии и затем во Франции. Тень святая. Вероятно, имеется в виду покойный H. M. Карамзин, который был одним из близких друзей А. И. Тургенева. И как ты жил среди народа и т. д. Имеется в виду Англия. Дуглас - прославленный герой средневековых шотландских баллад. Мария - Мария Стюарт (1542-1587) - шотландская королева, казненная по приказу королевы Англии Елизаветы. Священный жар твоей печали. А. И. Тургенев с горячей любовью относился к брату Николаю и тяжело переживал изгнание его из России.

К И. А. Беку. Впервые - там же, стр. 266-268. Бек Иван Александрович (1807-1842) - поэт-элегик и переводчик; состоял на дипломатической службе. Козлов познакомился с ним в конце двадцатых годов через посредство А. И. Тургенева, который отнесся с большой симпатией к первым опытам молодого поэта. Эпиграф взят из стихотворения Ф. Шиллера "Тэкла".

Графу М. Виельгорскому. Впервые - там же, стр. 189-192. Виельгорский Матвей Юрьевич (1794-1866) - виолончелист и музыкальный деятель.

Графине Потоцкой. Впервые - там же, стр. 256-257. Потоцкая Мария Александровна (1806-1845) - жена церемониймейстера гр. Б. С. Потоцкого, певица-дилетантка. Личное знакомство с ней Козлова относится к 1837 г. См. примеч. к стихотворению "Первое свидание", стр. 475.

Княжне Абамелек. Впервые - там же, стр. 273. Абамелек Анна Давыдовна (1816-1889) - фрейлина, поэтесса-переводчица, впоследствии жена И. А. Баратынского (брата поэта). В пятнадцатилетнем возрасте перевела на французский язык "Чернеца" Козлова. В 1832 г. Пушкин посвятил ей стихотворение "Когда-то (помню с умиленьем)...". Пери - см. стр. 454.

Не наяву и не во сне. Впервые - там же, стр. 291-292. Гагарин Павел Гаврилович (1777-1850) - генерал-адъютант и дипломат. В молодости печатал стихи в "Вестнике Европы", издававшемся Жуковским. Эпиграф взят из 10-й строфы поэмы Байрона "Шильонский узник".

Из трагедии Николини "Giovanni di Procida". Вольный перевод 4-го явления 5-го акта пьесы итальянского поэта и драматурга Джованни-Батиста Никколини (1782-1861) "Giovanni da Procida". Впервые - там же, стр. 221-223. Трагедия Никколини, посвященная героическому восстанию сицилийцев против французского владычества, известному под названием "Сицилийская вечерня" (1282), была поставлена во Флоренции в 1830 г. и прошла с огромным успехом. В период нарастания национально-освободительного движения старинный сюжет приобрел злободневную остроту. Итальянская публика услышала в романтической трагедии Никколини призыв к борьбе против чужеземного австрийского гнета. Франк - француз.

Из Данте. Перевод первых двух терцин из 8-й песни "Чистилища" ("Божественная комедия") Данте. Впервые - там же, стр. 290. Пальмник - паломник, странник.

Беверлей. Вольный перевод 12-й строфы 5-й песни поэмы Вальтера Скотта "Мармион". Впервые - там же, стр. 276-278. Строфа 12, носящая у Вальтера Скотта заглавие "Лохинвар", выдержана в форме баллады.

"We are seven". Впервые - там же, стр. 283-286. Вордсворт Вильям (1770-1850) - английский поэт-романтик реакционного направления. Первый период его творчества, относящийся к концу восьмидесятых - началу девяностых годов XVIII в., отмечен мотивами вольнолюбия, сочувствием к обездоленному народу Англии. Кому посвящен перевод Козлова, установить не удалось.

Тоска по родине. Вольный перевод романса Лотрека из довести Франсуа-Рене де Шатобриана "История последнего из Абенсераджей". Впервые - там же, стр. 224-226. Шатобриан ФрансуаРене (1768-1848)-французский писатель-романтик, реакционный политический деятель.

Разбитый корабль. Впервые - там же, стр. 254-255. Л аваль Софья Ивановна (1809-1871), в замужестве графиня Борх - приятельница Жуковского и Козлова.

Озеро мертвой невесты. Впервые - там же, стр. 280282.

Вольное подражание Андрею Шенье ("Ко мне, стрелок младой, спеши! любим ты мною..."). Вольный перевод фрагментов двух идиллий Андре Шенье: "Accours, jeune chromis, je t'aime, et je suis belle..." и "Neere, ne va plus te confier aux flots...". Впервые - альм. "Комета Белы" на 1833 год, стр. 153. (Цензурное разрешение - 30 октября 1832 г.) Шенье Андре (1762-1794) - французский поэт; примкнув во время революции 1789 г. к лагерю умеренных, выступал против якобинцев; был казнен по обвинению в контрреволюционном заговоре. Лирика Шенье, созданная в основном до революции 1789 г., проникнута антифеодальными освободительными идеями, языческим культом красоты. Она оказала большое влияние на поэзию французских романтиков.

Жалоба. Впервые - там же, стр. 269-272. Графиня Витгенштейн - см. стр. 452.

К печальной красавице. Впервые - БдЧ, 1834, т. 3, стр. 239-240, с эпиграфом: "The poor soul sat sighing" <Бедняжка сидела, вздыхая>. Печ. по БдЧ, 1836, т. 15, стр. 229, где стихотворение вторично опубликовано с незначительными изменениями.

Мечтание. Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 279. Написано в 1832 г., так как в стихотворении упоминается о смерти сына Наполеона I (Бедный сын) - Франсуа-Шарля-Жозефа Бонапарта (герцога Рейхштадтского), последовавшей в 1832 г. (род. 1811).

Два челнока. Впервые - сб. "Новоселье", 1833, стр. 437442. А. Н. М. - Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), поэт и религиозный писатель, автор трагедии из времен крестовых походов "Битва при Тивериаде", отрывки из которой были напечатаны Пушкиным в "Современнике". А. Н. Муравьев, по свидетельству Козлова, часто рассказывал ему церковные легенды и притчи.

Лазаря из селения Вифания. Когда Лазарь умер, Христос пролил над его могилой слезы и воскресил его из мертвых.

Свежана и Руслан. Впервые - там же, стр. 18-22.

Бренда. Впервые - сб. "Новоселье", 1834, ч. 2, стр. 237-243.

Возвращение крестоносца. Впервые - там же, стр. 363-368. Стихотворение было переведено Козловым на французский язык и послано в Париж Франсуа-Рене Шатобриану (см. о нем стр. 469), которого поэт считал далеким потомком героя стихотворения - крестоносца Жоффруа (Готфрида) Шатобриана. 17 декабря 1835 г. Шатобриан обратился к Козлову с благодарственным письмом, в котором писал: "Приношу вам тысячу извинений в том, что не мог ранее поблагодарить вас за письмо, которым вы меня почтили, и за прекрасные стихи, которые вам угодно было мне прислать..." ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 194). Шатобриан без тени сомнений подтверждает, что жена крестоносца Жоффруа якобы действительно умерла от радости при встрече с мужем, возвратившимся из крестового похода. Святой Людовик - французский Король Людовик IX (1215-1270), возглавивший крестовый поход 1248-1254 гг., окончившийся неудачей.

Ночь. Впервые - БдЧ, 1834, т. 2, стр. 101.

"Обманутое сердце" является подражанием стихотворению немецкого поэта Иоганна Георга Якоби (1740-1814) "Nach einem alten Liede", переведенному Жуковским под названием "Песня" ("Где фиалка, мой цветок..."), причем Козлов, вероятно, подражал не Якоби, а Жуковскому ("И. Козлов, А. Подолинский". Л., 1936, стр. 241-242).

Стансы ("Меж дев волшебными красами..."). Вольный перевод "Стансов для музыки" "There be none of Beauty's daughters..." Байрона. Впервые - там же, стр. 25.

Умирающий гейдук. Впервые - БдЧ, 1834, т. 4, стр. 123-124. Сюжет стихотворения заимствован из книги французского писателя Проспера Мериме (1803-1870) "Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине". Пушкин, как известно, поверивший в подлинность этих песен, создал на их основе "Песни западных славян". Козлов обработал песню Мериме "Умирающий гайдук". Гайдуки - южнославянские партизаны, ведшие вооруженную борьбу против турецких завоевателей в XVII-XIX вв. Иллирийская. Иллирия - древняя область на северо-западе Балканского полуострова, получившая название по имени обитавших в ней иллирийских племен. Пандусы - вооруженные наемники. Лядунка - сумка для патронов.

Байрон в Колизее. Вольный перевод 130-137-й строф 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - БдЧ, 1834, т. 7, стр. 120-123. Заглавие и ремарка сочинены Козловым по мотивам 128-й строфы байроновской поэмы. Немезида (греч. миф.) - богиня возмездия. Фурии (римск. миф.) - богини мщения; изображались в виде безобразных старух со змеями в волосах. Ореста мукам предала. " Орест, сын предводителя греков в Троянской войне, Агамемнона, был, по древнегреческим мифам, наказан богинями мщения за убийство матери.

К И. П. Mятлеву. Впервые - "Сборник на 1838 год", стр. 21-24. Написано не позже июня 1834 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись Козлова, датированная июнем (без числа) 1834 г.: "Иван Мятлев, довольный моим посланием" (СиН, стр. 53). Мятлев Иван Петрович (1796-1844) - поэт, автор шуточной поэмы "Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границею, дан л'Этранже". Знаменское - поместье И. П. Мятлева....зеленый крест, И вспомнил я твою балладу. Имеется в виду стихотворение Мятлева "Артамоныч"; в нем говорится о покойнике, вышедшем из могилы и просящем починить разбитый бурею зеленый крест.

"Настала тень осенней длинной ночи..."). Впервые - ЛП на 1838 год, No 22, 28 мая. Написано не позже июня 1834 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись Козлова, датированная июнем (без числа) 1834 г.: "Я ему <Мятлеву> сказал наизусть свои стансы "На несчастье"". (СиН, стр. 53). И. П. Мятлев, услышав эти "Стансы", вскоре обратился с письмом к Козлову (от 18 июня 1834 г.) с просьбой прислать ему это стихотворение: "Я опьянен и восхищен вашими великолепными стансами "О несчастье"; я влюбился в них. Ради бога, не заставляйте меня томиться в ожидании этих стихов" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 191; оригинал по-французски).

К господину Александру. Впервые - "Северная пчела", 1834, No 171, 3I июля. Написано в июне или июле 1834 г. Обращено к Александру Ваттемару, французскому драматическому актеру, трансформатору и миму, гастролировавшему в Петербурге. Пушкин вписал в его альбом стихотворение "Подражание древним" ("Чистый лоснится пол, стеклянные чаши блистают..."). В письме к M. H. Загоскину - тогдашнему директору московских императорских театров - Пушкин 9 июля 1834 г. рекомендовал пригласить Ваттемара ("очень замечательное лицо") в Москву для бенефисного спектакля. Весной и летом 1834 г. Александр Ваттемар посещал Козлова, показывая ему "отдельные сценки из своего репертуара. "Северная пчела", публикуя стихотворение "К господину Александру", предварила его заметкой, в которой сказано: "Почтенный поэт наш Иван Иванович Козлов, лишенный удовольствия видеть знаменитого мимика, просил г. Александра, играющего вообще только на театрах, сделать для него исключение и представить у него в комнате несколько опытов своего голосоизменения, называемого ошибочно чревовещанием. Г-н Александр охотно исполнил желание слепца-поэта, и в награду был почтен следующими его стихами". Как два охотника кричали. Эту сценку Александр Ваттемар показывал Козлову в присутствии Жуковского 31 мая 1834 г. Об этом сказано в дневниковой записи: "Охотник ищет другого охотника, этот будит свою жену, плачет ребенок. Превосходно слышатся отчетливые голоса четырех человек и лай собак" (Известия отделения русского языка и словесности Академии наук, 1904, кн. 2, стр. 80-81).

Два сонета. Впервые - БдЧ, 1835, т. 8, стр. 159-160. (Цензурное разрешение - 28 декабря 1834 г.)

1. "Я к той был увлечен таинственной мечтою..." Перевод 34-го сонета из цикла "После смерти мадонны Лауры" итальянского поэта Франческо Петрарки (1304-1374).

2. "В какой стране небес, какими образцами..." Перевод 126-го сонета Петрарки из цикла "При жизни мадонны Лауры".

"Александр" было дано по святцам в честь Александра Невского (1220-1263). Двух Александров тени. Имеются в виду Александр Невский и Александр I. Вождь непобедимый - Наполеон. Он ожил в брате. Имеется в виду Николай I. Война вдруг праведно пылает. Речь идет о русско-турецкой войне 1828-1829 гг.

Тревожное раздумье. Впервые - БдЧ, 1835, т. 9, стр. 120-122.

Невеста. Вольный перевод стихотворения Андре Шенье "La jeune tarentine". Впервые - там же, стр. 126. Это стихотворение Шенье послужило также источником стихотворения Н. И. Гнедича "Тарентинская дева", напечатанного в "Полярной звезде" на 1823 год.

Мальвина. Впервые -БдЧ, 1835, т. 10, стр. 172-173.

К неверной. Впервые - БдЧ, 1835, т. 11, стр. 15-16.

"После смерти мадонны Лауры" Франческо Петрарки. Впервые - там же, стр. 94-95. Этот сонет Петрарки послужил источником стихотворения К. Н. Батюшкова "На смерть Лауры". Эпиграф взят из первой строки 2-го сонета Петрарки. Прекрасная колонна пала, И лавр зеленый мой увял. В подлиннике игра слов, обозначающая гибель двух человек, которые были близки и дороги Петрарке: Колонна - кардинал Стефано Колонна, друг и покровитель поэта, убитый в Риме в 1347 г.; лавр (lauro) - Лаура, возлюбленная поэта, скончавшаяся, по словам Петрарки, в 1348 г.

Сонет ("Прелестный вечер тих, час тайны наступил..."). Вольный перевод 30-го сонета из никла "Различные сонеты" (ч. 1) Вордсворта (см. о нем на стр. 469). Впервые - там же, стр. 96.

Элегия ("О ты, звезда любви, еще на небесах..."). Перевод XIII элегии Андре Шенье "Bel astre de Venus, de son front delicat...". Впервые - БдЧ, 1835, т. 12, стр. 19. Диана - здесь в значении: луна.

Пловец. Впервые - там же, стр. 89-90.

Сельская элегия. Вольный перевод романса Мильвуа (см. о нем на стр. 447) "Priez pour moi". Впервые - БдЧ, 1835, т. 13, стр. 6-7.

"Баллада", заглавие "Ночь родительской субботы", имеющееся в оглавлении, видимо, пропущено по ошибке. (Цензурное разрешение - 31 декабря 1835 г.)

Отплытие витязя. Впервые - там же, стр. 70-71.

Витязь ("Скажи мне, витязь, что твой лик..."). Впервые - БдЧ, 1836, т. 16, стр. 12-14. Эпиграф взят из поэмы Байрона "Гяур".

Тайна. Впервые - там же, стр. 169-170.

Дуб. Впервые - БдЧ, 1836, т. 17, стр. 194-195. Денница - см. стр. 461.

Выбор. Впервые -БдЧ, 1836, т. 19, стр. 10-11. П. Г. Гагарин - см. стр. 468.

Поэт и буря. Впервые - там же, стр. 13-14. Ламартин Альфонс (1791-1869) - французский поэт-романтик реакционного направления. Два тома его "Поэтических размышлений" (18201823) являются крупнейшим памятником раннего французского романтизма. Поэма "Жослен" (1836) пронизана идеей самоотречения и слияния с природой. Оссиан - легендарный кельтский поэт. Под его именем Макферсон издал в 1760-х годах свои шотландские песни. Инисторовы курганы, Морвен - местности в северо-западной Шотландии, где происходит действие поэм Оссиана.

Эрминия на берегах Иордана. Вольный перевод 1-7-й строф 7-й песни поэмы Торквато Тассо "Освобожденный Иерусалим". Впервые - там же, стр. 14-15. Эрминия - сарацинская дева-воительница, влюбленная в христианского рыцаря Танкреда. В 7-й песне поэмы Тассо рисуется история бегства Эрминии, находящей приют у пастухов.

Еврейская мелодия ("Когда в нетленном мире том..."). Перевод стихотворения Байрона "If that high world..." из цикла "Еврейские мелодии" (см. примеч. к стихотворению "К Филону", стр. 455). Впервые - там же, стр. 16.

"Rondinella pellegrina" из романа Томазо Гросси "Марко Висконти". Впервые - там же, стр. 96-97. Роман Гросси (см. о Гросси стр. 464), опубликованный в Италии в 1834 г., привлек к себе внимание русских литераторов. В 1835 г. в журнале "Московский наблюдатель" были напечатаны отрывки из "Марко Висконти" в переводе С. П. Шевырева. Висконти Марко - один из вождей миланской партии гибеллинов (сторонников императорской власти), боровшейся в начале XIV в. с гвельфами (сторонниками папы Римского).

Сияна. Впервые - БдЧ, 1837, т. 20, стр. 34-35. (Цензурное разрешение - 29 декабря 1836 г.)

Русская певица. Впервые - БдЧ, 1836, т. 17, стр. 193-194. В посмертном издании 1840 г. Жуковский озаглавил это стихотворение "П. А. Бартеневой", которой оно посвящено. По свидетельству А. Сиверса, опубликовавшего в 9-м томе сб. "Звенья" несколько писем Козлова, оригинал стихотворения "Русская певица" находится в альбоме П. А. Бартеневой и датирован "16 февраля 1836". В сопроводительном письме, помеченном 16 февраля <1836>, Козлов писал Бартеневой: "Примите, сударыня, это слабое выражение высокого наслаждения, доставленного мне вашим восхитительным пением, сладкая мелодия которого звучит и будет всегда находить отзвук в моем сердце. Как был бы я счастлив услыхать еще раз ваш звучный и в то же время такой нежный голос, от которого душа ощущает невыразимое, но полное прелести волнение" ("Звенья", т. 9. М., 1951, стр. 485. Оригинал по-французски). Бартенева Прасковья Арсеньевна (1811-1872) - фрейлина; певица-любительница, которую современники называли "московским соловьем". Ее высоко ценили М. И. Глинка и композитор А. Е. Варламов. В 1831 г. Лермонтов посвятил ей стихотворение "Скажи мне: где переняла...".

Песнь о Марко Висконти. Перевод стихотворения "In morte di Marco Visconti" из романа Томазо Гросси "Марко Висконти". Впервые - "Современник", 1837, т. 5, стр. 240-246. Стихотворение посвящено смерти героя и написано в форме сирвентес - лирико-драматическом жанре поэзии трубадуров. Марко Висконти - см. примеч. к стихотворению "Касатка", стр. 474. Гвельфы - партия в Италии, отстаивавшая светскую власть папы (XII-XIV вв.). Эпанча (епанча) -старинный плащ.

Первое свидание. Впервые - БдЧ, 1837, т. 21, стр. 4748. В изд. 1840 г. Жуковским дан подзаголовок: "Графине М. А. Потоцкой" (см. о ней на стр. 468). Написано, вероятно, в январе 1837 г. О посещении М. А. Потоцкой Козлова говорится в его дневниковой записи от 12 января 1837 г.: "Была у меня графиня Потоцкая. Я был в восхищении от нее. Она будет также звездою для моего сердца... Она спела мне чудную арию Pignatelli и романс "Любила я твои глаза"" (СиН, стр. 56).

"Зачем весенний ветерок..."). Впервые - ЛП на 1837 год, No 44, 30 октября.

Сельская жизнь. Впервые - "Альманах на 1838 год, изданный В. Владиславлевым", стр. 181-183. (Цензурное разрешение - 17 декабря 1837 г.)

Стансы ("Глубоко в тишине, предав навек безмолвью..."). Перевод 2-5-й строф из 14-й главы поэмы Байрона "Корсар". Впервые - там же, стр. 291.

К Леопольду Мейеру. Впервые - ЛП на 1837 год, No 31, 31 июля. Мейер Леопольд (1816-1883) - австрийский пианист и композитор, гастролировавший в России. Познакомившись с Козловым, Мейер навещал его и специально играл для него.

Милой дочери графини Фикельмон. Впервые - ЛП на 1837 год, No 52, 25 декабря. Фикельмон - см. стр. 466.

годы юности. Дербент - см. примеч. Козлова на стр. 67.

К П. Ф. Балк-Полеву ("Надолго увлечен неверною судьбой..."). Впервые - "Сборник на 1838 год", стр. 21-24. Написано, по-видимому, в начале 1838 г. (Цензурное разрешение - 8 марта 1838 г.) Балк-Полев - см. стр. 458. Столица чувств живых, столица дум глубоких. Подразумеваются Париж и Петербург. Где та волшебница и т. д. Имеется в виду французская писательница Анна-Луиза-Жермен де Сталь (1766-1817). Монморанси - герцог Моиморанси Матье-Фелисите (1767-1826), французский государственный деятель. И жизнь свою венчал кончиною святой. Намек на внезапную смерть герцога Монморанси в церкви во время молитвы. Но ту, с кем их сердца все думы разделяли. Речь идет о Жюли Рекамье (1777-1849), чей салон был модным политическим и литературным центром Парижа. Герцог Монморанси был одним из верных поклонников Рекамье. Saint-Pierre - французский писатель Бернарден де Сен-Пьер Жак-Анри (1737-1814). Грассини Жозефина (1773-1850) - итальянская певица, гастролировавшая в Париже в царствование Наполеона I. Benjamin - французский политический деятель и писатель Бенжамен Констан (1767-1830). Биготини Эмилия (ум. 1858) - французская танцовщица. Мерсье Луи-Себастиан (1740-1814) - французский романист и драматург. L'abbe Boulogne-аббат Булонь Этьен-Антуан (1747-1825), французский церковник, капеллан Наполеона I. Бешеный Гамлет, мятежник Манлий. Имеется в виду французский трагический актер Франсуа-Жозеф Тальма (1763-1826), прославившийся в частности в ролях шекспировского Гамлета и Манлия из одноименной трагедии французского драматурга Антуана Лафосса (ок. 1653-1708). Гаррик Давид (1717-1779) - английский актер, прославившийся в ролях шекспировского репертуара. Страна, где огненные горы - Италия. Пленялся ты красой Бразильи изумрудной. Балк-Полев был русским посланником в Бразилии.

К*** ("Что я во цвете юных дней..."). Впервые - ЛП на 1838 год, No 15, 9 апреля. Посвящено графине Дарье Федоровне Фикельмон (см. о ней стр. 466). В изд. 1840 г. Жуковским озаглавлено: "Графине Фикельмон".

Песня. Впервые - ЛП на 1838 год, No 20, 14 мая.

Из Джияура. Вольный перевод из поэмы Байрона "Гяур" (от стиха: "As rising on its purple wing..." до "Except an erring sister's shame..." включительно). Впервые - ЛП на 1838 год, No24, 11 июня.

Идиллия ("Стремятся не ко мне с любовью и хвалами..."). Перевод идиллии Андре Шенье "Ah! ce n'est point a moi qu'on s'occupe de plaire...". Впервые - альм. "Утренняя заря" на 1839 год, стр. 51. (Цензурное разрешение - 15 ноября 1838 г.) В изд. 1840 г. стихотворение озаглавлено: "Фанни". Белинский, говоря о переводческом мастерстве Козлова, выписывает три его стихотворения: "Новые стансы", "Вольное подражание сонету Мицкевича", "Фанни" "как доказательство, что он мог усвоивать русской литературе драгоценнейшие перлы иностранных литератур". О стихотворении "Фанни" он пишет следующее: "Последняя пьеса, отличающаяся в подлиннике пластическою художественностию в выражении, и переведена пластически художественно. Так переводить могут только истинные таланты, которых немного бывает во всякой литературе" (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 77).

Стансы ("Вчера я, мраком окруженный..."). Впервые - там же, стр. 70-71.

Княгине З. А. Волконской ("Я арфа тревоги, ты - арфа любви..."). Впервые - там же, стр. 194. Написано в ответ на стихотворное послание З. А. Волконской, опубликованное в этом же альманахе, стр. 193:

И. И. КОЗЛОВУ

 
Ты арфа терпенья - 
Ты арфа с душой. 
 
Твой дух, твои струны 
Поют хор мученья; 
 
 
Терпи, моя арфа! 
Звучишь ты надеждой, 
Пророчишь ты рай! 
 
И ангел скорбящих 
 
И встретит тебя. 

З. А. Волконская - см. стр. 454.

Графине Лаваль. Впервые - "Отечественные записки", 1839, т. 6, стр. 145. А. Г. Лаваль - см. стр. 467.

Гимн Орфея. Впервые - БдЧ, 1839, т. 34, стр. 174. Орфей - легендарный древнегреческий певец, своими песнями приводивший в движение деревья и скалы, укрощавший диких зверей. В образе Орфея воплощена идея всемогущества музыки, поэзии, искусства.

"Прости мне, боже, прегрешенья..."). Впервые - "Современник", 1840, т. 18, стр. 86. Написано 3 декабря 1839 г., как об этом сообщает Козлов в дневниковой записи от 3 декабря: "Около 12 час. ночи нашло на меня вдохновение, и я сочинил молитву в виде сонета" (СиН, стр. 62). Жуковский, опубликовав это стихотворение в своей статье "О стихотворениях И. И. Козлова", замечает: "Следующая молитва написана им весьма незадолго до смерти; это последний звук его арфы". Магдалина. По евангельской легенде, Мария из Магдалы вела развратный образ жизни, но под влиянием Христа обратилась к его вере и стала восторженной ее проповедницей. Иоанн - апостол и евангелист, называемый Богословом.

Легенда. Впервые - изд. 1840 г., ч. 2, стр. 363-366. Написана в конце декабря 1839 г. - начале января 1840 г. В дневниковой записи от 28 декабря 1839 г. сказано: "Г-жа Вейдемейер. Я с ней занялся своей легендой" (СиН, стр. 64). 18 января 1840 г., за 12 дней до смерти, Козлов читал свою "Легенду" княгине А. И. Голицыной. "Моя легенда ее шокировала..." (СиН, стр. 66) - пишет с явным огорчением Козлов. По всей вероятности, любовный мотив, введенный в церковную легенду, "шокировал" святошу и ханжу А. И. Голицыну. Фивы - древнегреческое название древнеегипетского города Уасет, расположенного по обоим берегам Нила и в древности славившегося своей красотой и богатством. В I в. до н. э. город был разрушен. Впоследствии в его развалинах поселялись христианские отшельники. Он Павел Фивейский в цвету молодом. Герой стихотворения уподобляется первому по времени христианскому монаху Павлу Фивейскому (ум. 341), который жил в Фиваиде, питаясь плодами пальмы и одеваясь ее листьями.