Стихотворения

И. И. Козлов

И. И. Козлов. Полное собрание стихотворений

Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание

Л., "Советский писатель", 1960

Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Д. Гликмана

СОДЕРЖАНИЕ

К Светлане

К А. И. Тургеневу ("Моим стихам смеешься ты...")

Ночь на реке (Из Ламартина)

К другу В<асилию> А<кдреевичу> Ж<уковскому>. По возвращении его из путешествия

В альбом***

К Эмме (Из Шиллера)

Пленный грек в темнице

На рождение Андрюши В<оейкова> (16 июля 1822)

Фея Моргана к Оливьеру

Романс

Сельская сиротка. Элегия

Молодой певец. Ирландская мелодия

Прости. Элегия лорда Байрона (Перевод с английского)

Добрая ночь

Сон невесты. Баллада

Киев

Ирландская мелодия ("Луч ясный играет на светлых водах...")

К княгине М. А. Голицыной

Бейрон

Венецианская ночь. Фантазия

Два отрывка из "Освобожденного Иерусалима":

1. Смерть Клоринды

2. Видение Танкреда

Княжне С. Д. Радзивил

К Н. И. Гнедичу. Стансы на Кавказ и Крым

Еврейская мелодия ("Бессонного солнце, в тумане луна!..")

На погребение английского генерала сира Джона Мура

На отъезд

К Италии

Княгине З. А. Волконской ("Мне говорят: "Она поет...")

Разбойник. Баллада

Плач Ярославны

Молодая узница

Новые стансы

Венгерский лес. Баллада

К Филону

Вечерний звон

"Над темным заливом, вдоль звучных зыбей..."

Обворожение

Бессонница

Ночь в замке Лары

"Давно, прелестная графиня..."

Подражание сонету Мицкевича ("Увы! несчастлив тот, кто любит безнадежно...")

Заря погасла

Безумная ("Меня жестокие бранят..."). Романс

К морю.

Ирландская мелодия ("Когда пробьет печальный час...")

Португальская песня

К А. А. Олениной (При посылке элегии к Тирзе)

К Тизре ("К чему вам, струны, радость петь?..")

К Тирзе ("Решусь - пора освободиться...")

При гробнице Цецилии M.

"Не на земле ты обитаешь..."

Песнь попугая

Утро и вечер

К Альпам

Ночной ездок. Баллада

Сонет святой Терезы

П. Ф. Балк-Полеву ("Друг, ты прав; хотя порой...")

К СВЕТЛАНЕ

Как вводишь радость ты с собой,

То сердце будто рассмеется;

В нем и а приветный голос твой

Родное что-то отзовется;

Подвластна грусть моя тебе,

Ее ты услаждать умеешь;

Но ты, Светлана, обо мне

Ты слишком много сожалеешь.

То правда, жизнь отравлена,

Мое напрасно сердце билось,

Мне рано отцвела весна,

И солнце в полдень закатилось;

Обременил меня тоскою

И мой беспарусный челнок

Разбит свирепою волною;

Хотя мне мрачность суждена

И мне поля не зеленеют,

Не серебрит поток луна

И розы боле не алеют, -

Но что же делать? В жизни сей

Я не совсем всего лишился,

И в пламенной груди моей

Еще жар чувства сохранился.

Пускай печаль крушит меня

И слезы часто проливаю -

Но, ах! не вовсе отжил я,

Еще люблю, еще мечтаю,

Моей жены, моих детей

Душа умеет дознаваться,

И мне не надобно очей,

Чтоб ими сердцем любоваться.

И в будущем меня стращает, -

Увы! что сердцу милых ждет?

И что им рок приготовляет?

Как (вспомню, что моих детей

Судьба жестокая пустила

По грозной прихоти морей

Без кормчего и без ветрила, -

Как за корабль бесценный мой

Невольно чувства замирают!

Туда я возношусь душой,

Откуда звезды нам сияют:

Да милосердый наш отец

Вонмет несчастного моленье

И за терновый мой венец

Невинным даст благословенье! -

И скоро исчезает страх,

Молитва сердце согревает,

И вдруг на радужных лучах"

Надежда с верою слетает.

Рассеешься, пройдут туманы, -

И расцветет мой ясный день,

День светлый, как душа Светланы.

И в оный час, как у него

Прощенья книга разогнется, -

Быть может, благостью его,

В ней имя и мое найдется, -

И я соединю в одно

Всё то, что столько сердцу мило,

Все чувства вместе, чем оно

Страдало, радовалось, жило.

С какою сладостью тогда

Мы насладимся счастьем вечным!

И ты, Светлана, навсегда

Там будешь другом мне сердечным!

<1821>

К А. И. ТУРГЕНЕВУ

Моим стихам смеешься ты,

Тебя я забавляю

От сердца посвящаю.

Вот стансы, в коих толку нет:

Вводи ты правду в белый свет,

Гони порок в изгнанье,

Быть добрым, милым продолжай,

Надеждой будь Совета;

Стихи мои хоть в печь бросай,

Но другом будь поэта.

<1821>

НОЧЬ НА РЕКЕ

(Из Ламартина)

Посвящается А. И. Тургеневу

And other day came back to me
With recollected music...

Lord Byron {*}

{* И знакомый мотив напомнил мне былое...

Лорд Байрон (англ.). - Ред.}

Носимы бурею - в тумане край прибрежный -

Мы в мрачность вечную стремимся навсегда

Не бросим никогда!

Река! и год один успел лишь миноваться,

А та, с которой я здесь сиживал вдвоем,

Уж боле не придет тобою любоваться

На берегу крутом.

Ты так же и тогда шумела под скалами,

Волнами грозными плескала в берег сей,

И ветер бушевал, и брызги жемчугами

Летели прямо к ней.

Припомни: раз мы с ней вечернею порою

Здесь плыли; смолкло всё, и ветерок не дул,

От весел лишь гребцов над звучною волною

Носился ровный гул.

Вдруг голос ангельский и берег, изумляя,

И волны сонные заставил слух иметь,

И милая моя, мне руку пожимая,

В раздумье стала петь:

"О время, не спеши! летишь ты, и с собою

Мчишь радость жизни сей;

Любви прелестных дней.

Несчастных много здесь, склонись на их моленья -

Для них и пролетай,

С их днями уноси сердец их огорченья;

Счастливцев - забывай!

Но жалобам моим ты мчишься, не внимая:

Летит стрелою день;

Помедлить ночь прошу, - денница ж золотая

Ночную гонит тень.

Ах! будем же любить: дни счастья скоротечны,

Как дым их легкий след!

Без пристани мы здесь, а время бесконечно

Течет - и нас уж нет..."

Минуты радости, где с милою мечтою,

Как полная струя, нам счастие лилось,

Что мчитесь вы от нас с такой же быстротою,

Как дни тоски и слез?

И вот уже для нас и след их исчезает,

И нет уж их совсем, и нет их навсегда!

Нам больше никогда.

О, вечность страшная, о, таинства творенья!

Куда ж деваются минувши наши дни,

И душ святой восторг, и сердца упоенья? -

Воротятся ль они?..

Река, пещера, холм, и мрак в тени древесной,

Которых рок щадит иль может оживлять! -

Старайтесь ночь сию, старайся, мир прелестный,

Во всем напоминать!

Ревешь ли бурею или течешь лениво, -

Пусть память всё об ней, река, в тебе живет,

И в камнях, и в дубах, смотрящихся спесиво

В лазури светлых вод!

Вей ею, ветерок, украдкой пролетая;

Волна, шуми о ней, плескайся в брегах;

О ней грусти, луна, свой лик изображая

В серебряных струях!

Тростник ли стал роптать, иль вихорь завывает,

Иль лег душистый пар над влажностью твоей, -

Любовь минувших дней!

<1821>

К ДРУГУ В<АСИЛИЮ> А<НДРЕЕВИЧУ>

Ж<УКОВСКОМУ>

ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ЕГО ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ

Опять ты здесь! опять судьбою

Дано мне вместе быть с тобою!

И взор хотя потухший мой

Уж взоров друга не встречает,

Но сердцу внятный голос твой

Глубоко в душу проникает.

О, долго в дальней стороне

Ты зажился, наш путник милый!

И сей разлуки год унылый,

Мой друг, был черным годом мне!

Но я любить не разучился,

Друзей моих не забывал,

От них нигде не отставал

И часто мысленно носился

В стране, где посреди снегов

Весна роскошно зеленеет,

Где виноград душистый рдеет,

Дубровы мирные шумят,

Луга красуются цветами

И вековые льды горят

Небесной радуги огнями.

И часто, часто я с тобой

Альпийских ветров слушал вой,

И мрачных сосн суровый ропот,

И тайный их полночный шепот;

Смотрел, как с гор поток там бьет

И грохот в рощах раздается;

Здесь, рухнув, лавина падет,

Чрез села страшный путь берет

И лавой снежною несется.

Но вид угрюмой красоты

От сердца гонит прочь мечты -

И нас в священный трепет вводит.

Когда уж месяц над рекой,

Что друг вечернею порой

В раздумье по долинам бродит,

Плывет по тихим озерам

И, к синим их склонен струям,

В часы сердечного мечтанья,

Чужим передает волнам

Родимых волн воспоминанья

И дальних милых тех полей,

Где он в беспечности своей

Жизнь встретил, счастью доверяясь,

Когда надежда, улыбаясь,

Тропинкой призраков вела:

Там он лелеял грусть и радость,

И в вдохновеньях там цвела

Его задумчивая младость.

И кто ж весну свою забыл?

Кто не живет воспоминаньем?

И я его очарованьем

Улыбку иногда встречаю

И, весь в минувшем, забываю,

Как в непреклонности своей

Судьба карать меня умеет, -

И память прежних светлых дней

Тоской отрадною мне веет

И я, мой друг, и я мечтал!

Я видел сон любви и счастья,

Я свято сердцем уповал,

Что нет под небом им ненастья;

С зарей, ты знаешь, юных дней,

Пленен любимою мечтою,

Стремился я за ней одною,

И без нее мне белый свет

Казался степью лишь пустою;

С душой, наполненной огнем,

Я волн и бурь не устрашился, -

И в легком челноке моем

Отважно по морю пустился.

И, как роза ни бунтовала,

Мне из-за гневных, черных туч

Звезда приветная сияла, -

Что сердцу снилось, всё сбылось!

Ах, для чего же, молодое,

Мое ты счастье золотое,

Так быстро, быстро пронеслось!

Иль, видно, друг, сказать с тобою:

Не у меня ему гостить!

Так мы слыхали, что порою

Случайно птичка залетит

От южных островов прекрасных

В страну дней мрачных и ненастных,

Где дикий дол и темный лес

Не зрели голубых небес,

И там эфирною красою

И пенья нежностью простою

Угрюмый бор развеселит,

Минутной негой подарит!..

Ей не родная сторона,

И, лишь залетная, она

Мелькнет, прельстит и улетает.

Пять раз зеленые поля

Весна цветами обновляла,

С тех пор как, друг, она меня

В тенистых рощах не видала.

Пять целых лет, в борьбе страстей,

В страданьях, горем я томился,

Окован злой судьбой моей,

Во цвете лет уж я лишился

Всего, что в мире нас манит,

Всего, что радость нам сулит.

Могу ли усыпать цветами

Жизнь той, кем жизнь моя цвела,

Которая в груди зажгла

Пыл страстный райскими мечтами

И в даль туманную со мной

Шла радостно рука с рукой!..

Душою быть семьи своей,

Щитом, отрадой, упованьем

Подруги милой и детей,

Уже дружился я с тоскою,

Забыл себя, стал ими жить,

Умел их окружить собою,

В одно мои все чувства слить,

Любовью счастье заменить.,.

Но что ж!.. и божий свет скрываться

Вдруг тачал от моих очей!

И я... я должен был расстаться

С последней радостью моей.

Напрасно для меня, напрасно

И солнце мир животворит,

И негой дышит месяц ясный

И зыбь потоков серебрит!

Не буду зреть полей зеленых,

Лазури светлой чистых вод,

Ни дня торжественных красот,

Но, друг, тогда, как надо мной

Рок свирепел и вечной мглой

И безотрадными годами

Мою он душу ужаснул,

Я, день и ночь встречав слезами,

На поле, рощи не взглянул,

Забыл проститься с небесами:

Ах, на жену и на детей

Хотело сердце насмотреться!..

Хотел я, чтоб в душе моей

Уже вовек не мог стереться

Очам незримый образ их!..

"О! - думал я, - в бедах твоих

Одно лишь счастье оставалось,

Чтоб тех, кто сердцу милы, зреть,

И сердце ими любовалось,

И мог ты радости иметь.

Смотри на них! уж наступает

Тот грозный мрак, в котором ты

Ты знаешь, время изменяет,

С годами новый вид дает;

Страшись же: вид сей изменится,

И будет образ их не тот,

Который в сердце сохранится!"

И я с отчаянной тоской

На них стремил взор тусклый мой,

На миг покинуть их боялся,

К моей груди их прижимал,

От горя думать забывал,

Смотрел на них... но уж скрывался

Мне милый вид в какой-то тме:

Он исчезал, сливался с мглою,

И то, что есть, казалось мне

Давно минувшею мечтою.

Угас, угас луч светлый дня,

И сердце кровью обливалось,

И всё в грядущем для меня

Как бездна гибели являлось.

Любовь, жизнь, счастье, всё - за мной!

К нему же мне души волненье?

К чему мне чувства жар святой?

О радость! ты не жребий мой!

Мне нет сердечных упоений;

Я буду тлеть без услаждений!..

Так догорает, одинок,

Забытый в поле огонек;

Он никого не согревает,

Ничьих не радует он глаз;

Его в полночный путник час

С каким-то страхом убегает.

О друг! поверь, единый бог,

В судьбах своих непостижимый,

Лишь он, всесильный, мне помог

Стерпеть удар сей нестерпимый!

Уже я духом упадал,

Уже в отчаяньи томился;

Хотя роптать и не дерзал,

Уже в печали дикой сей

Мои все мысли затмевались:

И жизнь и смерть в судьбе моей

Равно ужасными казались.

Но вдруг... хвала тебе, творец!

Ты не забыл свое творенье!

Ты видишь глубину сердец,

Ты слышишь тайное моленье.

Хвала тебе, мой страх исчез!

Как ангел мирный, благодатный,

Как вестник милости небес,

Незримый, тайный, но понятный,

Носилось что-то надо мной,

Душа отрадный глас ловила -

И вера огненной струей

Страдальцу сердце оживила.

Мне мниться стало, что и я

Еще дышать любовью смею,

Что тяжкой участью моею

Дает мне способ с умиленьем

Его о детях умолять

И им купить моим терпеньем

Его святую благодать!

И с сей надеждою бесценной

Мне сила крест нести дана;

И с ней в душе моей смятенной

Опять родилась тишина.

Но как навек всего лишиться?

Как мир прелестный позабыть?

Как не желать, как не тужить?

Живому с жизнью как проститься?..

Тогда в священной красоте

Внезапно дружба мне предстала:

Она так радостно сияла!

В ее нашел я чистоте

Утеху, нежность, сожаленье,

И ею жизнь озарена.

Ты правду нам сказал: она

Светлана добрая твоя

Мою судьбу переменила,

Как ангел божий низлетя,

Обитель горя посетила -

И безутешного меня

Отрадой первой подарила.

Случалось ли когда, что вдруг,

Невольной угнетен тоскою,

Я слезы лил, - тогда, мой друг,

Светлана плакала со мною;

В надеждах веры устремлять

Все чувства на детей искала,

И чем мне сердце услаждать,

Своим то сердцем отгадала;

И вслед за ней явились мне

Те добродетели святые,

Всегда, везде ко всем благие,

И лишь могущие одне

Печаль и горести земные

А там с улыбкой прилетел

И новый ангел-утешитель,

И сердца милый ободритель,

Прекрасный друг тоски моей:

Небесной кротостью своей

И силой нежных увещаний

Она мне сладость в душу льет,

Ласкает, радует, поет, -

И рой моих воспоминаний,

С цветами жизни молодой,

Как в блеске радужных сияний,

Летает снова надо мной.

Еще, мой друг, два утешенья

Остались мне: то легких снов

И призраков ночных явленья,

И вас, возвышенных певцов,

Божественные песнопенья.

Так, снов пленительный обман

В замену истины мне дан;

О том, с чем я навек расстался,

Правдивую дает мне весть;

Опять мне кажет мир приветный,

Разнообразный, разноцветный,

Почти таким, каков он есть;

Он мне любимое являет

Мечтой отрадною своей

И завесу с моих очей

Волшебной силою снимает.

Ах! удается часто мне

Смотреть на божий свет во сне,

Пленять мой жадный взор лесами,

Рекою, нивами, полями

И всей знакомой красотой

Тех мест, где прежнею порой

Я часто ею любовался!

Как ты, мой друг, я не скитался

В чужих далеких сторонах:

Всё родина в моих мечтах.

Обманчивым, но сладким сном:

И вдруг далеко очутился

Один на берегу крутом,

Там, у родной Москвы. {*} День знойный,

{* Здесь описывается Васильевское,

загородный дом князя Юсупова,

близ Воробьевых гор.}

Мне снилось, ярко догорал,

И вечер пламенно спокойный

Во всей красе своей блистал;

Внизу Москва-река сверкала,

Игриво рощу обтекала;

В дали гористой под селом

Был виден лес, желтели нивы,

А близ Дербента, {*} над прудом

{* Сад графини Пушкиной.}

Тенистые дремали ивы,

И зеленело за рекой

Девичье поле пред глазами,

С горящими, как жар, крестами;

От стен к приманчивым струям

Долинка ясная пестрела;

Тут домик сельский; в липах там

Часовня спрятаться хотела;

На всех соседственных холмах

Сады и дачи красовались

И в ярких вечера огнях

Струей багряной освещались;

И зелень рощей и полян

Сливалась с твердью голубою,

И стлался золотой туман

Над белокаменной Москвою.

Не знаю, друг, но вряд ли где

Подобный вид тебе являлся!

Опять однажды, всё во сне,

Я ночью по Неве катался,

Между роскошных островов

Летел прозрачною рекою;

Дач, рощей, просек и садов,

Осеребряемых луною,

И озаренный божий храм,

И царский дом, и мост чрез волны,

Легко так брошенный, - всё там

Пленяет взор. Но вздох невольный

От сердца тяжко вылетал.

Ты часто, милый край, видал

Меня близ вод твоих струистых

На изумрудных берегах,

И в цветниках твоих душистых,

И в темных рощах, и в садах:

До поздней ночи там с тоскою

Сижу, бывало, над Невою;

И часто ранняя заря

Меня в раздумье заставала.

Но, ах, уж радость для меня

Давно с зарей не расцветала!

Еще ж случается, что я

Я вижу вас, мои друзья,

Мою жену, детей ласкаю.

О, для чего ж в столь сладком сне

Нельзя мне вечно позабыться!

И для чего же должно мне

Опять на горе пробудиться!

Когда же я в себе самом,

Как в бездне мрачной, погружаюсь, -

Каким волшебным я щитом

От черных дум обороняюсь!

Я слышу дивный арфы звон,

Любимцев муз внимаю пенье,

Огнем небесным оживлен;

Мне льется в душу вдохновенье,

И сердце бьется, дух кипит,

И новый мир мне предстоит;

Я в нем живу, я в нем мечтаю,

Почти блаженство в нем встречаю;

Уж без страданья роковой

Беседа мудрых укрепляет

Колеблемый рассудок мой;

Дивит в писателях великих

Рассказ деяний знаменитых;

Иль нежной звучностью своей

Лелеют арфы золотые

Мятежный жар души моей

И сердца тайны дорогие.

О, счастлив тот, кто обнимать

Душ возвышенных чувства, мненья

Стремится с тем, чтоб поверять

Свои сердечные движенья!

Мы с ними чувствуем живей,

Добрее, пламенней бываем, -

Так Русь святая нам святей,

Когда Карамзина читаем;

Так пыл встревоженных страстей

Твой гений услаждать умеет,

И нам любовь небесным веет,

Невольно слезы наши льются, -

И весело часы несутся!

О друг, поэзия для всех

Источник силы, ободренья,

Животворительных утех

И сладкого самозабвенья!

Но для меня лишь в ней одной

Цветет прекрасная природа!

В ней мир разнообразный мой!

В ней и веселье и свобода!

Она лишь может разгонять

Души угрюмое ненастье

И сердцу сладко напевать

Его утраченное счастье.

Теперь ты зришь судьбу мою,

Ты знаешь, что со мной сбылося;

О, верь, отрадно в грудь твою

Мое всё сердце излилося!

Несносный страх душой остыть

И я стал пламенней любить,

Чем боле чувствами стеснялся.

Изведал я, что убивать

Не могут грозные страданья,

Пока мы будем сохранять

Любви чистейшей упованья.

И здесь ли, друг, всему конец?

Взгляни... над нашими главами

Есть небо с вечными звездами,

А над звездами их творец!

Февраль 1822(7)

В АЛЬБОМ ***

Когда над сонною рекой

В тумане месяц красный всходит

И путник робкою стопой

По сельскому кладбищу бродит,

И если там случайно он

Знакомца камень повстречает, -

То, в думу тихо погружен,

Ах! так и ты, друг милый мой,

В тот час, как грусть тебя коснется

И взору, полному тоской,

Мое здесь имя попадется,

Ты мертвым уж считай меня.

Чем жизнь цветет, мне миновалось;

Лишь верь тому, что у тебя

Мое здесь сердце всё осталось.

Начало 1822

К ЭММЕ

(Из Шиллера)

Май 1822(?)

ПЛЕННЫЙ ГРЕК В ТЕМНИЦЕ

Родина святая,

Край прелестный мой!

Всё тобой мечтая,

Рвусь к тебе душой.

Но, увы, в неволе

Держат здесь меня,

И на ратном поле

Не сражаюсь я!

Я судьбой твоей,

В сердце отдавался

Звук твоих цепей.

Можно ль однородным

Братьев позабыть?

Ах, иль быть свободным,

Иль совсем не быть!

И с друзьями смело

Гибельной грозой

За святое дело

Мы помчались в бой.

Но, увы, в неволе

Держат здесь меня,

И на ратном ноле

Не сражаюсь я!

И в плену не знаю,

Как война горит;

Вести ожидаю -

Мимо весть летит.

Страшной мести след;

Кровь родная льется,

А меня там нет!

Ах, средь бури зреет

Плод, свобода, твой!

День твой ясный рдеет

Пламенной зарей!

Узник неизвестный,

Пусть страдаю я, -

Лишь бы, край прелестный,

Вольным знать тебя!

Первая половина 1822

НА РОЖДЕНИЕ АНДРЮШИ В<ОЕЙКОВА>

(16 ИЮЛЯ 1822)

Июль 1822

ФЕЯ МОРГАНА К ОЛИВЬБРУ

Уж вечер был; я, в терем поспешая,

Там пленница грустила молодая,

А друг ее страдал в земле чужой.

Тебя тогда близ рощи я узрела,

И на лице румянец запылал,

Забыла я, куда, зачем летела,

И ты один сердечной думой стал.

Весны и роз царевною воздушной

Предстала вдруг пред взором я твоим;

В волненьи чувств, с надеждой простодушной

Сказала я: "О витязь, будь моим!"

Дала кольцо из радуги огнистой;

Спустилась ночь; таинственной луной

Осеребрен кругом был лес тенистый,

И целый мир исчез для нас с тобой.

Ах, в радостной обители Морганы

В каких бы ты восторгах утопал!

О, сколько б раз мой дом прозрачно-рдяный

Эфирных игр веселостью блистал!

Волшебных арф при звоне сладкострунном,

Являлись бы в пространстве мы подлунном

И таяли б и в неге, и в любви.

И в час, когда в полуночном молчанья

Свой нежный свет льет месяц молодой,

Слетали б мы, о друг, в его сияньи

К томящимся любовною тоской.

Иль в темну ночь над бурными волнами

Мелькали б мы в блуждающих огнях,

Горели бы приветными звездами,

Рождая жизнь в встревоженных пловцах.

Но праздностью твой пылкий дух скучает.

Прелестный друг! скучаешь ты при мне.

Вот шлем и меч: со вздохом уступает

Тебя любовь и славе, и войне!

Твоя везде! В тревоги боевые

Помчусь и я подругою твоей.

Я брошуся на стрелы роковые -

И притуплю их грудию моей!

Конец 1822

Есть тихая роща у быстрых ключей;

И днем там и ночью поет соловей;

Там светлые воды приветно текут,

Там алые розы, красуясь, цветут.

В ту пору, как младость манила мечтать,

В той роще любила я часто гулять;

Любуясь цветами под тенью густой,

Я слышала песни - и млела душой.

Той рощи зеленой мне век не забыть!

Места наслажденья, как вас не любить!

Но с летом уж скоро и радость пройдет,

И душу невольно раздумье берет:

"Ах! в роще зеленой, у быстрых ключей,

Всё так ли, как прежде, поет соловей?

И алые розы осенней порой

Цветут ли всё так же над светлой струей?"

Нет, розы увяли, мутнее струя,

И в роще не слышно теперь соловья!

Когда же, красуясь, там розы цвели,

Блеск нежных листочков хотя помрачен,

В росе ароматной их дух сохранен.

И воздух свежится душистой росой;

Весна миновала - а веет весной.

Так памятью можно в минувшем нам жить

И чувств упоенья в душе сохранить;

Так веет отрадно и поздней порой

Бывалая прелесть любви молодой!

Не вовсе же радости время возьмет:

Пусть младость увянет, но сердце цветет.

И сладко мне помнить, как пел соловей,

И розы, и рощу у быстрых ключей!

<1823>

СЕЛЬСКАЯ СИРОТКА

Элегия

<1823>

МОЛОДОЙ ПЕВЕЦ

Ирландская мелодия

<1823>

ПРОСТИ

Элегия лорда Байрона

(Перевод с английского)

<1823>

К РАДОСТИ

О радость, радость, что же ты

И сердца милые мечты

Так рано отнимаешь!

Зачем, небесная, летишь

Пернатою стрелою

И в мраке бедствия горишь

Далекою звездою!

Зачем же прелестью своей

Ты льешь очарованье

И оставляешь... светлых дней

Одно воспоминанье!

Минувшее с твоей мечтой

Как в душу ни теснится,

Его бывалой красотой

Душа не оживится.

Дух пылкий ею увлечен,

Дни счастья вспоминая;

Тревожит сердца тяжкий сой,

Тоски не услаждая.

Так месяц светит над рекой,

И блеск сребристо-золотой

Над ними рассыпает;

Река в сияньи пламя льет,

Горит его лучами -

И в море темное течет

Холодными волнами.

<1823>

ДОБРАЯ НОЧЬ

"Прости, прости, мой край родной!

Уж скрылся ты в волнах;

Касатка вьется, ветр ночной

Играет в парусах.

Уж тонут огненны лучи

В бездонной синеве...

Мой край родной, прости, прости!

Ночь добрая тебе!

Проснется день; его краса

Утешит божий свет;

Увижу море, небеса, -

Отцовский дом покинул я;

Травой он зарастет;

Собака верная моя

Выть станет у ворот.

Ко мне, ко мне, мой паж младой!

Но ты дрожишь как лист?

Иль страшен рев волны морокой?

Иль ветра - буйный свист?

Не плачь: корабль мой нов; плыву

Уж я не в первый раз;

И быстрый сокол на лету

Не перегонит нас".

- "Не буйный ветр страшит меня,

Не шум угрюмых волн;

Но не дивись, сир Чальд, что я

Тоски сердечной полн:

Прощаться грустно было мне

С родимою, с отцом;

Теперь надежда вся в тебе

Не скрыл отец тоски своей,

Как стал благословлять;

Но доля матери моей -

День плакать, ночь не спать".

- "Ты прав, ты прав, мой паж младой!

Как сметь винить тебя?

С твоей невинной простотой,

Ах, плакал бы и я!

Но вот и кормщик мой сидит,

Весь полон черных дум.

Иль буйный ветр тебя страшит?

Иль моря грозный шум?"

- "Сир Чальд, не робок я душой,

Не умереть боюсь;

Но я с детьми, но я с женой

Впервые расстаюсь!

Проснутся завтра на заре

И дети и жена;

Малютки спросят обо мне,

"

- "Ты прав, ты прав! И как пенять,

Мой добрый удалец!

Тебе нельзя не горевать:

И муж ты и отец!

Но я... Ах, трудно верить мне

Слезам прелестных глаз!

Любовью новою оне

Осушатся без нас.

Лишь тем одним терзаюсь я,

Не в силах то забыть,

Что нет на свете у меня,

О ком бы потужить!

И вот на темных я волнах

Один, один с тоской!..

И кто же, кто по мне в слезах

Теперь в стране родной?

Что ж рваться мне, жалеть кого?

Я сердцем опустел,

И без надежд, и без всего,

О мой корабль! с тобой я рад

Носиться по волнам;

Лишь не плыви со мной назад

К родимым берегам!

Далеко на скалах, в степи

Приют сыщу себе;

А ты, о родина, прости!

Ночь добрая тебе!"

<1824>

СОН НЕВЕСТЫ

Баллада

<1824>

КИЕВ

О Киев-град, где с верою святою

Зажглася жизнь в краю у нас родном,

Где светлый крест с Печерскою главою

Горит звездой на небе голубом,

Где стелются зеленой пеленою

Поля твои в раздолье золотом

И Днепр-река, под древними стенами,

Кипит, шумит пенистыми волнами!

Как часто я душой к тебе летаю,

О светлый град, по сердцу мне родной!

Как часто я в мечтах мой взор пленяю

У Лаврских стен земное забываю

И над Днепром брожу во тме ночной:

В очах моих всё русское прямое -

Прекрасное, великое, святое.

Уж месяц встал; Печерская сияет;

Главы ее в волнах реки горят;

Она душе века напоминает;

Небесные там в подземелье спят;

Над нею тень Владимира летает;

Зубцы ее о славе говорят.

Смотрю ли вдаль - везде мечта со мною,

И милою всё дышит стариною.

Там витязи сражались удалые,

Могучие, за родину в полях;

Красою здесь цвели княжны младые,

Стыдливые, в высоких теремах,

И пел Баян им битвы роковые,

И тайный жар таился в их сердцах.

Но полночь бьет, звук меди умирает;

Где ж смелые, которые сражались,

Чей острый меч как молния сверкал?

Где та краса, которой все пленялись,

Чей милый взгляд свободу отнимал?

Где тот певец, чьим пеньем восхищались?

Ах, вещий бог на всё мне отвечал!

И ты один под башнями святыми

Шумишь, о Днепр, волнами вековыми!

<1824>

ИРЛАНДСКАЯ МЕЛОДИЯ

Луч ясный играет на светлых водах,

Но тма под сияньем и холод в волнах;

Младые ланиты румянцем горят,

Но черные думы дух юный мрачат.

Есть думы о прежнем; их яд роковой

Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;

Ничто не утешит, ничто не страшит,

Не радует радость, печаль не крушит.

На срубленной ветке так вянет листок;

И красное солнце льет радостный свет, -

Листок зеленеет, а жизни в нем нет!

<1824>

К КНЯГИНЕ М. А. ГОЛИЦЫНОЙ

Ты видала, как играет

Солнце раннею порой

И лилея расцветает,

Окропленная росой.

Ты слыхала, как весною

Соловей в ночи поет,

Как с бесценною тоскою

Он раздумье в душу льет.

Под черемухой душистой

Часто взор пленялся твой

Блеском радуги огнистой

Над прозрачною рекой.

Так твое воспоминанье,

Твой пленительный привет

Для сердец очарованье

Но, с увядшею душою,

Между радостных друзей

Как предстану пред тобою

С лирой томною моей?

Хоть порой с мечтами младость

И блестит в моих очах

И поется мною радость

На задумчивых струнах, -

В поле так цветок мелькает

Вместе с скошенной травой;

Так свет лунный озаряет

Хладный камень гробовой.

Лишь желать, молить я смею:

Да надежд прелестных рой

Вьется вечно над твоею

Светло-русой головой.

В свете гостья молодая,

Жизнью весело играй;

Бурям издали внимая,

<1824>

БЕЙРОН

А. С. Пушкину

But I have lived and have not lived in vain. {*}

{* Но что ж? я жил, и жил недаром (англ.). - Ред.}

Между маем и июлем 1824

Фантазия

П. А. Плетневу

Ночь весенняя дышала

Светло-южною красой;

Тихо Брента - протекала,

Серебримая луной;

Отражен волной огнистой

Блеск прозрачных облаков,

И восходит пар душистый

От зеленых берегов.

Свод лазурный, томный ропот

Чуть дробимыя волны,

Померанцев, миртов шепот

И любовный свет луны,

Упоенья аромата

И цветов и свежих трав,

И вдали напев Торквата

Гармонических октав -

Всё вливает тайно радость,

Сердце бьется, мчится младость

На любви весенний пир;

По водам скользят гондолы,

Искры брызжут под веслом,

Звуки нежной баркаролы

Веют легким ветерком.

Что же, что не видно боле

Над игривою рекой

В светло-убранной гондоле

Той красавицы младой,

Чья улыбка, образ милый

Волновали все сердца

И пленяли дух унылый

Исступленного певца?

Нет ее: она тоскою

В замок свой удалена;

Там живет одна с мечтою,

Тороплива и мрачна.

Не мила ей прелесть ночи,

И задумчивые очи

Смотрят томно на восток.

Но густее тень ночная;

И красот цветущий рой,

В неге страстной утопая,

Покидает пир ночной.

Стихли пышные забавы,

Всё спокойно на реке,

Лишь Торкватовы октавы

Раздаются вдалеке.

Вот прекрасная выходит

На чугунное крыльцо;

Месяц бледно луч наводит

На печальное лицо;

В русых локонах небрежных

Рисовался легкий стан,

И на персях белоснежных

Изумрудный талисман!

Уж в гондоле одинокой

Где под башнею высокой

Море бурное ревет.

Там певца воспоминанье

В сердце пламенном живей,

Там любви очарованье

С отголоском прежних дней.

И в мечтах она внимала,

Как полночный вещий бой

Медь гудящая сливала

С вечно-шумною волной.

Не мила ей прелесть ночи,

Душен свежий ветерок,

И задумчивые очи

Смотрят томно на восток.

Тучи тянутся грядою,

Затмевается луна;

Ясный свод оделся мглою;

Тма внезапная страшна.

Вдруг гондола осветилась,

По востоку покатилась

И пропала в темноте.

И во тме с востока веет

Тихогласный ветерок;

Факел дальний пламенеет, -

Мчится по морю челнок.

В нем уныло молодая

Тень знакомая сидит,

Подле арфа золотая,

Меч под факелом блестит.

Не играйте, не звучите,

Струны дерзкие мои:

Славной тени не гневите!..

О! свободы и любви

Где же, где певец чудесный?

Иль его не сыщет взор?

Иль угас огонь небесный,

Как блестящий метеор?

<1825>

ИЗ "ОСВОБОЖДЕННОГО ИЕРУСАЛИМА"

И. М. Муравьеву-Апостолу

1

СМЕРТЬ КЛОРИНДЫ

<1832>

2

ВИДЕНИЕ ТАНКРЕДА

<1825>

КНЯЖНЕ С. Д. РАДЗИВИЛ

Твоя безоблачная младость

Цветет пленительной красой;

Ты улыбаешься, как радость,

Ясна и взором и душой.

Рукой ли белой и послушной

По звонким струнам пробежишь

Иль стройно в резвости воздушной

Кружишься, вьешься и летишь, -

Она так блещет летним днем

И разноцветными огнями

Играет в небе голубом.

Но в те часы, как ты снимаешь

Венок из розовых цветов

И с милой томностью внимаешь

Мечтам задумчивых певцов, -

Как ты младенческой душою,

Участница в чужих бедах,

Грустишь невинною тоскою,

И слезы ангела в очах...

О, так в саду росою чистой

Лилея нежная блестит,

Когда луна дветок душистый

Сияньем томным серебрит!

<1825>

К Н. И. ГНЕДИЧУ

СТАНСЫ НА КАВКАЗ И КРЫМ

<1825>

Бессонного солнце, в тумане луна!

Горишь ты далеко, грустна и бледна.

При тусклом мерцаньи мрак ночи страшней,

Так в памяти радость утраченных дней.

Минувшее блещет меж горестных туч;

Но сердца не греет томительный луч;

И радость былая, как ночью луна,

Видна - но далеко, ярка - но хладна.

<1825>

НА ПОГРЕБЕНИЕ

АНГЛИЙСКОГО ГЕНЕРАЛА

СИРА ДЖОНА МУРА

<1825>

НА ОТЪЕЗД

Когда и мрак, и сон в полях,

И ночь разлучит нас,

Меня, мой друг, невольный страх

Волнует каждый раз.

Я знаю, ночь пройдет одна,

Наутро мы с тобой;

Но дума втайне смущена

Тревожною тоской.

О, как же сердцу не грустить!

Как высказать печаль, -

Когда от тех, с кем мило жить,

Стремимся в темну даль;

Когда, быть может, увлечет

На целый месяц, целый год,

Быть может - навсегда!

<1825>

К ИТАЛИИ

В. А. Жуковскому

Лети со мной к Италии прелестной,

Эфирный друг, фантазия моя!

Земля любви, гармонии чудесной,

Где радостей веселая семья

Взлелеяна улыбкою небесной,

Италия, Торкватова земля,

Ты не была, не будешь мною зрима,

Но как ты мной, прекрасная, любима!

Мне видятся полуденные розы,

Душистые лимонные леса,

Зеленый мирт и виноградны лозы,

И синие, как яхонт, небеса.

Я вижу их - и тихо льются слезы...

Италия, мила твоя краса,

Как чистое младенчества дыханье.

С высот летят сияющие воды,

Жемчужные - над безднами горят;

Таинственных видений хороводы

Прозрачные - вкруг гор твоих кипят;

Твои моря, не зная непогоды,

Зеленые - струятся и шумят;

Воздушный пир - твой вечер благодатный

С прохладою и негой ароматной.

Луна взошла, а небосклон пылает

Последнею багряною зарей;

Высокий свод безоблачно сияет,

Весь радужной подернут пеленой;

И яркий луч, сверкая, рассыпает

Блеск розовый над сонною волной;

Но гаснет он под ризою ночною,

Залив горит, осеребрен луною.

И я несусь волшебными крилами

К развенчанной царице волн морских:

При сладостном мерцаньи звезд ночных;

Там Байрон пел; там бродит меж гробами

Тень грозная свободы дней былых;

Там в тишине как будто слышны стоны

Пленительной, невинной Десдемоны.

Но вдруг печаль, Италия, стеснила

Души восторг и светлые мечты;

Слезами ты и кровью искупила

Дар пагубный чудесной красоты;

Она к тебе рать буйную манила

Угрюмых гор с туманной высоты;

И враг - твой бич, и гордый избавитель -

Не мирный друг, но хищный притеснитель. {*}

{* Наполеон.}

А ты прими от сердца завещанье,

Певец, Орфей полуночной страны!

Ты будешь зреть тех волн очарованье

И нежный блеск над Брентою луны,

И вспомнишь ты дум пламенных мечтанье

О, в сладкий час, душою посвященный

Друзьям живым и праху незабвенной,

Когда в пылу сердечных упоений

Ты звонких струн таинственной игрой

Сольешь, о друг, ряд северных видений

С небесною Италии красой,

И, может быть, в толпе родных явлений

Промчусь и я, как призрак, над тобой, -

Скажи земле певца Ерусалима,

Как мной была прекрасная любима!

<1825>

КНЯГИНЕ З. А. ВОЛКОНСКОЙ

Мне говорят: "Она поет -

И радость тихо в душу льется,

Раздумье томное найдет,

В мечтанья сладком сердце бьется;

И то, что мило на земли,

Когда поет она - милее,

И пламенней огонь любви,

"

А я, я слез не проливал,

Волшебным голосом плененный;

Я только помню, что видал

Певицы образ несравненный.

О, помню я, каким огнем

Сияли очи голубые,

Как на челе ее младом

Вилися кудри золотые!

И помню звук ее речей,

Как помнят чувство дорогое;

Он слышится в душе моей,

В нем было что-то неземное.

Она, она передо мной,

Когда таинственная лира

Звучит о Пери молодой

Долины светлой Кашемира.

Звезда любви над ней горит,

И - стан обхвачен пеленою -

Она, эфирная, летит,

Из лилий с розами венок

Небрежно волосы венчает,

И локоны ее взвевает

Душистой ночи ветерок.

<1825>

РАЗБОЙНИК

Баллада

А. А. Воейковой

Мила Брайнгельских тень лесов;

Мил светлый ток реки;

И в поле много здесь цветов

Прекрасным на венки.

Туманный дол сребрит луна;

Меня конь борзый мчит:

В Дальтонской башне у окна

Прекрасная сидит.

Она поет: "Брайнгельских вод

Мне мил приветный шум;

Там пышно луг весной цветет,

Хочу любить я в тишине,

Не царский сан носить;

Там на реке милее мне

В лесу с Эдвином жить".

- "Когда ты, девица-краса,

Покинув замок, свой,

Готова в темные леса

Бежать одна со мной,

Ты прежде, радость, угадай,

Как мы в лесах живем;

Каков, узнай, тот дикий край,

Где мы любовь найдем!"

Она поет: "Брайнгельских вод

Мне мил приветный шум;

Там пышно луг весной цветет,

Там рощи полны дум.

Хочу любить я в тишине,

Не царский сан носить;

Там на реке милее мне

Я вижу борзого коня

Под смелым ездоком:

Ты царский ловчий, - у тебя

Рог звонкий за седлом".

- "Нет, прелесть! Ловчий в рог трубит

Румяною зарей,

А мой рожок беду звучит,

И то во тме ночной".

Она поет: "Брайнгельских вод

Мне мил приветный шум;

Там пышно луг весной цветет,

Там рощи полны дум;

Хочу в привольной тишине

Тебя, мой друг, любить;

Там на реке отрадно мне

В лесу с Эдвином жить.

Я вижу, путник молодой,

Ты с саблей и ружьем;

Быть может, ты драгун лихой

".

- "Нет, гром литавр и трубный глас

К чему среди степей?

Украдкой мы в полночный час

Садимся на коней.

Приветен шум Брайнгельских вод

В зеленых берегах,

И мил в них месяца восход.

Душистый луг в цветах;

Но вряд прекрасной не тужить,

Когда придется ей

В глуши лесной безвестно жить

Подругою моей!

Там чудно, чудно я живу, -

Так, видно, рок велел;

И смертью чудной я умру,

И мрачен мой удел.

Не страшен так лукавый сам,

Когда пред черным днем

Он бродит в поле по ночам

И мы в разъездах удалых,

Друзья неверной тмы,

Уже не помним дней былых

Невинной тишины".

Мила Брайнгельских тень лесов;

Мил светлый ток реки;

И много здесь в лугах цветов

Прекрасным на венки.

6 января 1825

ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ

Княгине З. А. Волконской

То не кукушка в роще темной

Кукует рано на заре -

В Путивле плачет Ярославна,

Одна, на городской стене;

"Я покину бор сосновый,

Вдоль Дуная полечу,

И в Каяль-реке бобровый

Я рукав мой обмочу;

Где кипел кровавый бой,

Князю я обмою рану

На груди его младой".

В Путивле плачет Ярославна,

Зарей, на городской стене:

"Ветер, ветер, о могучий,

Буйный ветер! что шумишь?

Что ты в небе черны тучи

И вздымаешь и клубишь?

Что ты легкими крылами

Возмутил поток реки,

Вея ханскими стрелами

На родимые полки?"

В Путивле плачет Ярославна,

Зарей, на городской стене:

"В облаках ли тесно веять

С гор крутых чужой земли,

Если хочешь ты лелеять

В синем море корабли?

Нашу долю? для чего

По ковыль-траве развеял

Радость сердца моего?"

В Путивле плачет Ярославна,

Зарей, на городской стене;

"Днепр мой славный! ты волнами

Скалы половцев пробил;

Святослав с богатырями

По тебе свой бет стремил, -

Не волнуй же, Днепр широкий,

Быстрый ток студеных вод,

Ими князь мой черноокий

В Русь святую поплывет".

В Путивле плачет Ярославна,

Зарей, на городской стене;

"О река! отдай мне друга -

На волнах его лелей,

Чтобы грустная подруга

Обняла его скорей;

Вещих ужасов во сне,

Чтоб я слез к нему не слала

Синим морем на заре".

В Путивле плачет Ярославна,

Зарей, на городской стене:

"Солнце, солнце, ты сияешь

Всем прекрасно и светло!

В знойном поле что сжигаешь

Войско друга моего?

Жажда луки с тетивами

Иссушила в их руках,

И печаль колчан с стрелами

Заложила на плечах".

И тихо в терем Ярославна

Уходит с городской стены.

11 октября 1825

МОЛОДАЯ УЗНИЦА

В полях блестящий серп зеленых нив не жнет;

Янтарный виноград, в ту пору, как цветет,

А я лишь начала, красуясь, расцветать...

И пусть мне суждено слез много проливать,

Я с жизнью не хочу расстаться.

Смотри, мудрец, на смерть с холодною душой!

Я плачу, и молюсь, и жду, чтоб надо мной

Сквозь тучи звезды проглянули.

Есть дни ненастные, но красен божий свет;

Не каждый сот душист; такого моря нет,

Где б ветры бурные не дули.

Надежда светлая и в доле роковой

Тревожит грудь мою пленительной мечтой,

Как ни мрачна моя темница.

Так вдруг, освободясь от пагубных сетей,

В поля небесные счастливее, быстрей

Летит дубравная певица.

Мне рано умирать: покой дарит мне ночь,

Покой приносит день, его не гонят прочь

Ни страх, ни совести укоры.

И здесь у всех привет встречаю я в очах,

Всегда мои встречают взоры.

Прекрасный, дальний путь еще мне предстоит,

И даль, в которую невольно всё манит,

Передо мной лишь развернулась;

На радостном пиру у жизни молодой

Устами жадными до чаши круговой

Я только-только что коснулась.

Я видела весну; хочу я испытать

Палящий лета зной, и с солнцем довершать

Теченье жизни я желаю.

Лилея чистая, краса родных полей,

Я только видела блеск утренних огней;

Зари вечерней ожидаю.

О смерть, не тронь меня! Пусть в мраке гробовом

Злодеи бледные с отчаяньем, стыдом

От бедствий думают скрываться;

Меня ж, невинную, ждет радость на земли,

И песни нежные, и поцелуй любви:

Я с жизнью не хочу расстаться.

Прелестной узницы и жалобы и стон, -

И думы сердце волновали.

Я с лирой соглашал печальный голос мой,

И стон и жалобы страдалицы младой

Невольно струны повторяли.

И лира сладкая, подруга тяжких дней,

Быть может, спрашивать об узнице моей

Заставит песнию своею.

О! знайте ж: радости пленительней она;

И так же, как и ей, конечно, смерть страшна

Тому, кто жизнь проводит с нею.

<1826>

РАЗОРЕНИЕ РИМА

И РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА

А. И. Тургеневу

Из мрачных северных лесов,

С восточных дальних берегов,

Сыны отваги и свободы,

Стремятся дикие народы

В звериной коже, с булавами,

И на конях с копьем, с стрелами,

И череп вражий за седлом.

Дошли; рассыпались удары,

Клубится дым, горят пожары,

Стон тяжкий битвы заглушал,

И Рим, колосс держанный, пал;

Порочный пал он, жертва мщенья, -

И шумно ветры разнесли

Ужасный гром его паденья

В концы испуганной земли.

Но туча грозная народов

С небесным гневом пронеслась,

И пыль от буйных переходов

В полях кровавых улеглась.

Навеки мертвое молчанье

Сменило вопли и стенанье.

Уже паденья страшный гул

В пустыне горестной уснул;

И черный дым уже редеет;

Яснеет мгла; с печальных мест

Вдали стал виден светлый крест.

Другие люди, вера, нравы,

Иной язык, права, уставы,

Чистейший мир, рожденный им,

Явился вдруг чудесно с ним, -

И проповедники святые

На пепелища роковые

Пришли с Евангельем в руках,

И меж развалин на могилы

Воссели, полны тайной силы;

Горела истина в очах;

Глас тихий, скорбных утешитель,

Небесной воли возвеститель,

Вселенной жизнь другую дал;

Так их божественный учитель

По вере мертвых воскрешал.

<1826>

Прости! уж полночь; над луною,

Ты видишь, облако летит;

Оно туманной пеленою

Сиянье нежное мрачит.

Я мчуся вдаль, мой парус веет,

Шумит разлучница волна, -

Едва ли прежде прояснеет

На своде пасмурном луна.

И я, как облако густое,

Тебя, луна моя, затмил;

Я горем сердце молодое

И взор веселый омрачил.

Твой цвет, и радостный и нежный,

Моей любовью опален;

Свободна ты, - мой жар мятежный

Забудь скорей, как страшный сон!

Не увлекись молвою шумной!

Убило светлые мечты

Не то, что я любил безумно,

Прости - не плачь! уже редеет

Туман пред ясною луной,

Взыграло море, парус веет -

И я в челнок бросаюсь мой.

<1826>

ВЕНГЕРСКИЙ ЛЕС

Баллада

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

"Как сердцу сладостно любить

Тебя, мой друг прелестный,

И здесь, в лесу дремучем, жить

С тобой - в тиши безвестной!

Как ни красен наш Киев-град

С его Днепром-рекою,

Но я, мой друг, скитаться рад

В степях один с тобою;

С тобой любовь везде манит,

Повсюду радость встретит,

Ярчее солнышко горит,

Покинул я, пленен твоей

Девичьей красотою,

Край милый родины моей

С приветливой семьею;

Я бросил шум кровавых сеч,

И славу жизни ратной,

И верного коня, и меч,

И шлем, и щит булатный,

И стрелы меткие мои,

И почести княжие

За кудри русые твои,

За очи голубые.

Но то волнует дух тоской,

Что ты, родясь княжною,

Простилась с негой золотой,

Простясь с родной страною.

Ах! прежде в тереме своем

Ты жизнью лишь играла;

Теперь под бедным шалашом

Бывало, в струны душу льешь,

Их звоном всех пленяешь;

Теперь волну и лен прядешь,

И хрупкий лист сбираешь.

И, жертвой гневного отца,

В чужбине, в тяжкой доле,

Ты здесь подругой беглеца,

Ты здесь не можешь боле

Себя, как прежде, наряжать

Узорчатой парчою

И грудь прелестную скрывать

Под дымчатой фатою.

Не для тебя, мой милый друг,

И шелк, и бархат нежный;

Не вьется радужный жемчуг

Вкруг шеи белоснежной".

- "О милый, милый! для чего,

Крушась моей судьбою,

Ты ясность сердца моего

Увяла б в светлых теремах

Моя без цвета младость;

А здесь с тобой, в чужих лесах,

Нашла любовь и радость;

И ты любил не жемчуги,

Не камни дорогие,

А кудри русые мои

И очи голубые".

Так на дунайских берегах,

От родины далеко,

В дремучих Венгрии лесах,

Гоним судьбой жестокой,

Скитался витязь молодой

С подругою прекрасной, -

И дал край дикий и чужой

Приют им безопасный.

Вотще разгневанный отец

Погони посылает;

Их сочетал святый венец;

Остан забыл, узнав ее,

И славу, и свободу;

Он ею жил, он за нее

Прошел бы огнь и воду;

Ах! за нее он борьбе с судьбой

На что он не решится?

Он с ней пылающей душой

К прекрасному стремится.

Она отрадою в бедах,

Всех чувств и дум виною,

Его надеждой в небесах

И радостью земною.

И, чувством счастлива своим,

В восторгах сердца тая,

Веледа в бедной доле с ним

Нашла утехи рая;

Но что-то мрачное порой

Останов дух смущает,

И что-то дивною тоской

Какой-то думой угнетен,

Таится он от милой

И будто гонит грозный сон

Из памяти унылой.

И тайный страх расстаться с ней

Невольно в грудь теснится;

Он ловит звук ее речей,

Глядит - не наглядится,

И грусть свою, и тайный страх

В молчаньи скрыв тяжелом,

С слезами часто на глазах,

Твердит ей о веселом;

То вдруг задумчивый вздохнет,

То вдруг с улыбкой взглянет;

Но сердце сердцу весть дает;

И кто любовь обманет?

Печалью друга день и ночь

Веледа волновалась;

Всё усладить, всему помочь

Как бури сердца отгадать

Безоблачной душою?

Остану можно ль тосковать,

Когда Остан со мною?

И мнила: как он ни таит

Тоски своей причину,

Любовь моя развеселит

Останову кручину.

Чуть в думы милый погружен, -

Она их разгоняет

Бесценной лаской тех имен,

Что сердце вымышляет, -

И блеск дает красе своей

Нарядами простыми,

И шелку золотых кудрей

Цветками полевыми.

Когда ж в приютный уголок

Уж темный вечер сходит,

Она, вздув яркий огонек,

И быль родимой старины

Рассказы оживляла;

Могучих прадедов войны

С их славой вспоминала,

Иль юной пленницы тоску,

И половцев набеги,

И Киев-град, и Днепр-реку,

И роскошь мирной неги;

То песни родины святой

Она ему певала;

То молча к груди молодой

Со вздохом прижимала.

Но с детской нежностью она

Как друга ни ласкает, -

Печалью всё душа полна,

Ничто не услаждает;

Напрасно всё, и с каждым днем

Его страшнее думы;

Сидит с нахмуренным челом,

О странном вдруг заговорит,

Бледнея, запинаясь;

Промолвит слово - и молчит,

Невольно содрогаясь.

И уж на ту, кем он пленен,

Едва возводит очи;

И в темном лесе бродит он

С зари до темной ночи.

Раз смерклось, а Остана нет, -

И бедная подруга,

В раздумье, подгорюнясь, ждет

Тоскующего друга, -

И вне себя Остан вбежал,

Пот градом, дыбом волос,

Взор дикий ужасом сверкал,

Дрожащий замер голос.

"Он здесь, он здесь!" - "Кто, милый, кто?"

- "Он в ночь придет за мною,

Он мертвым пал; страшись его!"

"О, друг мой! что с тобою?"

- "Луна и кровь!" - "Чья, милый, чья?

Ах! страшными мечтами

Почто измучил ты себя?

Хранитель-ангел с нами!

Какая кровь? удары чьи?

За что? скажи! какие?"

- "За кудри русые твои,

За очи голубые!"

И что придумать, что начать

С тех пор она не знала, -

Лишь только пресвятую мать

За друга умоляла.

И на младых ее щеках

Уже не рдеют розы;

Не видно радости в очах, -

И льются, льются слезы.

Всё то, чем сердце билось в ней,

Что душу оживляло,

Исчезло всё - и светлых дней

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Туманный небосклон яснел,

Улегся вихрь летучий,

Лишь гром едали еще гремел,

И, рассекая тучи,

Вилася молния змеей;

Дождь не шумел; пылает

Заря огнистой полосой,

И блеск свой отражает

На темно-оизых облаках

Румяною струею,

И тучи зыблются в волнах

Багровою грядою.

Но вечер бурный догорел,

Лишь зарево алеет;

Уж бор зеленый потемнел,

Уж ночь прохладой веет;

Дыханье свежих ветерков

Несет с полей росистых

И запах трав душистых;

И по холмам уже горят

Огни сторожевые;

И скалы мшистые стоят,

Как призраки ночные.

Остан, давно забытый сном

И мучимый тоскою,

Сидел на берегу крутом

С подругой молодою;

Невольно всё его страшит,

Всё в ужас дух приводит;

На свод небес она глядит,

Он вдаль, где сумрак бродит;

И будто тайны вещий глас

Ему напоминает,

Что к сердцу он в последний раз

Веледу прижимает.

Но вот и полночь уж близка,

Сгустился мрак в долинах,

Сон мертвый на равнинах, -

Лишь там далеко за рекой

Зарница всё мелькает,

Лишь тихий шорох чуть порой

По рощам пробегает.

Но вот блеснул сребристый луч,

Проник и в лес, и в волны, -

И над дубравой из-за туч

Выходит месяц полный.

"О месяц, месяц, не свети!

Померкни, месяц ясный!"

- "Зачем же меркнуть? друг, взгляни,

Как, светлый и прекрасный,

Теперь спешит он разгонять

Мрак ночи я туманы

И блеск таинственный бросать

На сонные поляны!

Взгляни, как он с высот небес

В струях реки играет,

И дол осеребряет!"

- "Ты помнишь ночь, как ты со мной

Из терема бежала?

Он так светил!" - "О милый мой!

И я о том мечтала.

Я помню: он тогда сиял

Так радостно над нами,

И путь к венцу нам озарял

Блестящими лучами".

- "Творец, ты знаешь всё!.. Прости!..

Увы! в тот час ужасный!..

О месяц, месяц, не свети!

Померкни, месяц ясный!"

И кинул он потухший взор

С утесистой стремнины

На светлую реку, на бор,

На тихие долины!

Но не красу их очи зрят;

В нем чувства дух смущают:

Тут призраки летают,

То с тяжким стоном и глухим

Волна ночная плещет,

То меч кровавый перед ним

В дыму прозрачном блещет.

Нет, нет! Остан не победит

Души своей тревоги, -

Встает, с Веледою опешит

Скорей под кров убогий;

Идут, поля в глубоком сне,

Ничто не колыхнется,

Лишь гул шагов их в тишине

За ними вслед несется;

Глухая полночь; всё вокруг

При месяце яснеет;

Чета проходит лес... и вдруг

От страха цепенеет.

Неведомый в глуши лесной

Пришлец их ожидает;

От них пришлец скрывает;

И в свете лунном пелена

Белеет гробовая,

И кровь струей на ней видна,

Знать, тайно пролитая;

И пред четою он стоял

Недвижен и безмолвный;

Остану только указал

Рукой на месяц полный.

И тот, как громом поражен,

Хотел бы в землю скрыться;

Не мог обнять Веледы он,

Не мог перекреститься;

А что ж с Веледой? Ах! Она

К Остану припадает;

Душа в ней ужасом полна;

В ней сердце замирает;

Но страждет друг, - и страсть сильней;

Прочь ужас, прочь смятенье!

Глядит на привиденье:

"О! кто же ты, пришлец ночной,

Могилы хладной житель?

Как расступилась над тобой

Подземная обитель?

Что к нам могло тебя привесть?

Что страждущих тревожишь?

Откуда ты? какую весть

Загробную приносишь?"

На те слова главой оно

Задумчиво качнуло -

Пошевелилось полотно, -

Под полотном вздохнуло, -

И томный голос пророптал,

В слух тихо проникая:

"Мой час настал, мой цвет увял;

Я жертва гробовая!

Но если кто перекрестит

Меня тремя крестами, -

Предстану я пред вами".

И вдруг чудесная далась

Тогда Веледе сила, -

И мертвеца вот в первый раз

Она перекрестила, -

И взвыл мертвец, - ив дым густой

Облекся весь, и рделся,

Как уголь красный; кровь струей, -

И саван загорелся.

Крестит в другой раз, - пелена

Спадает, блещут очи,

Как два блуждающих огня

Во тме осенней ночи;

И смерть лицо его мрачит;

Уж страх владеет ею,

Чуть дышит; в третий раз крестит -

И брат родной пред нею:

"Извед! Извед! родной мой брат!

О детства спутник милый,

Безвременной могилой".

И взор мертвец палящий свой

На витязя бросает:

"Остан - твой муж - убийца мой, -

Веледе он вещает, -

И знает то одна луна

С днепровскими волнами;

Но кровь Изведова страшна, -

И божий суд над нами!"

И что с преступником сбылось,

То в мраке ночь сокрыла;

Следов жилища не нашлось,

Явилась вдруг могила. -

И страшная о лесе том

Молва везде несется;

И голос дровосека в нем

С тех пор не раздается.

И как вечерний час пробьет

И в сумрак бор оденет,

Ни конный не проедет!

Когда ж повсюду тишина

И мертвое молчанье

И полуночная луна

Льет томное сиянье,

Из тесной кельи гробовой

Тень бледная выходит

И грустно, в час урочный свой,

В лесу дремучем бродит,

Луны в мерцающих лучах

Под соснами мелькает, -

И вой могильный на скалах

Протяжно умирает.

И с тех же пор, в лесной глуши,

В пещере, близ Дуная,

Жить начала в святой тиши

Отшельница младая.

И там пред ранней ли зарей

Чуть брезжит над холмами,

Усеян весь звездами, -

Она в молитве и в слезах

И пламенной душою

Летит к тому, кто в небесах

Отцом нам и судьею.

В пещере той пять целых лет

Отшельница молилась;

Но раз ее в пещере нет;

Куда, не знают, скрылась...

Лишь слух прошел по деревням, -

Соседи прибежали,

Пошли за нею по следам,

Искали, не рыскали;

Пришли и в лес, как ни страшна

Останова могила, -

И на могиле той она

Жизнь юную сложила.

И в вечном сне она цвела, -

Те ж прелести младые,

Как небо голубые,

И кудри русые волной,

Развившися, лежали

И грудь невинную собой

Стыдливо одевали;

Вся в белых розах; на устах

С улыбкою небесной;

И крест сияющий в руках,

Кем данный, неизвестно.

И был тот день благих небес

С виновным примиренья.

Уж не страшит дремучий лес;

Уж нет там привиденья;

Опять, как прежде, всё цветет;

Стал весел бор унылый,

И сладко соловей поет

Над тихою могилой;

И звезды только что блеснут

Приветными огнями, -

К ней с свежими цветами.

1826-1827

К ФИЛОНУ

О! если в мир зазвездный тот,

Что над подлунною землею,

Душа навек перенесет

Любовь чистейшую с собою;

Когда и там сердца горят

И прежних чувств не забывают,

И очи то же, так же зрят,

Но только слез не проливают, -

Приветствуем тогда мы вас,

Непостижимые селения,

Тогда и страшный смерти час

Страдальцу часом услаждения. -

Свергая бремя жизни в прах,

Летим с надеждою сердечной,

Что исчезает скорби страх

В сияньях благости превечной.

Стопою робкой приступаем,

То по себе ль тоскуем мы,

Слезящий взор назад бросаем, -

Не смерть, разлука нам страшна -

Одной лишь ею дух мятется,

И связь сердец не прервана,

Хотя цепь жизни уже рвется.

Пребудем с верою святой,

Что прежних чувств мы не забудем

И с кем делимся здесь душой,

И там душой делиться будем;

Что, вод бессмертия испив,

И благостью всещедрой силы

Мы, сердце с сердцем съединив,

И там друг другу будем милы.

<1827>

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Т. С. Вдмрв-ой

Вечерний звон, вечерний звон!

О юных днях в краю родном,

Где я любил, где отчий дом,

И как я, с ним навек простясь,

Там слушал звон в последний раз!

Уже не зреть мне светлых дней

Весны обманчивой моей!

И сколько нет теперь в живых

Тогда веселых, молодых!

И крепок их могильный сон;

Не слышен им вечерний звон.

Лежать и мне в земле сырой!

Напев унывный надо мной

В долине ветер разнесет;

Другой певец по ней пройдет,

И уж не я, а будет он

В раздумье петь вечерний звон!

<1827>

* * *

Графине З. И. Лепцельтерн

Над темным заливом, вдоль звучных зыбей

Пловец полуночный в гондоле своей

С вечерней зари до денницы

Рулем беззаботным небрежно сечет

Ленивую влагу ночную;

Поет он Ринальда, Танкреда поет,

Поет Эрминию младую;

Поет он по сердцу, сует удален,

Чужого суда не страшится,

И, песней любимой невольно пленен,

Над бездною весело мчится.

И я петь люблю про себя, в тишине,

Безвестные песни мечтаю,

Пою, и как будто отраднее мне,

Я горе мое забываю,

Как ветер ни гонит мой бедный челнок

Пучиною жизни мятежной,

Где я так уныло и так одинок

Скитаюсь во тме безнадежной...

<1827>

Князю П. А. Вяземскому

Ночь. Манфред один. Тень в виде молодой

прекрасной женщины поет:

Когда луна сребрит поток,

И червь, светясь, в траве трепещет,

И на кладбище огонек,

А влажный пар в болотах блещет;

Когда вой сов тревожит лес,

И звезды падают с небес,

И ветерок в унылой тме

Меж листьев дремлет на холме, -

В тот час и с властью и с клеймом

На сердце лягу я твоем.

Сон крепкий очи и сомкнет,

Но дух твой смутный не уснет.

Есть тени - им не исчезать,

Есть думы - их не отогнать.

В твоей написано судьбе,

Чтоб одному не быть тебе.

Как обвит в саван гробовой,

Так будешь жить обворожен,

Безвестной власти покорен.

Хоть невидимкой буду я,

Твой взор почувствует меня,

Как то, что прежнею порой

И было, и опять с тобой;

И, в тайном ужасе твоем

(Когда посмотришь ты кругом, -

Ты удивишься, что уж я

Пропала, как и тень твоя;

И будешь ты от всех таить,

Под чьею властью должен жить.

Волшебным словом ты клеймен,

В купель проклятья погружен;

Эфирный дух тебя схватил,

Тебя он сетью окружил.

И голос есть у ветерка,

И веет с ним к тебе тоска.

Тебе в отраду не дана,

А днем есть солнце над тобой,

Еще страшнее тмы ночной.

Из слез твоих мной извлечен

Сок страшный, - смерть вливает он;

В нем та кровь черная твоя,

Что в черном сердце у тебя;

С улыбки сорвана твоей

Змея, клубящаяся в ней;

И чары взяты с уст твоих, -

Отрава вся таилась в них.

Теперь на деле видно мне,

Что яд сильнейший был в тебе.

За мрачный дух твоих коварств,

За бездны тайные лукавств,

За кротость ложную очей,

Змею-улыбку, яд речей,

За дар твой дивный убедить,

Что с сердцем ты, что мог любить,

За то, что Каину ты брат, -

Ты властью обречен моей

Носить твой ад в душе твоей.

Фиал в руках, - уже я лью

Проклятье на главу твою;

И ты покоя не найдешь,

И не уснешь, и не умрешь,

И смерти будешь ты желать,

Страшась всечасно умирать;

Но вот уж ты обворожен,

Незвучной цепью окружен;

И сердцем и умом страдай.

Свершились чары. Увядай!

<1827>

БЕССОННИЦА

В часы отрадной тишины

Не знают сна печальны очи;

И призрак милой старины

Теснится в грудь со мраком ночи;

Веселье, слезы юных дней,

Вся прелесть, ложь любовных снов,

И тайных встреч, и нежных слов,

И те красы, которых цвет

Убит грозой - и здесь уж нет!

И сколько радостных сердец

Блаженству видели конец!

Так прежнее ночной порою

Мою волнует грудь,

И думы, сжатые тоскою,

Мешают мне уснуть.

Смотрю ли вдаль - одни печали;

Смотрю ль кругом - моих друзей,

Как желтый лист осенних дней,

Метели бурные умчали.

Мне мнится: с пасмурным челом

Хожу в покое я пустом,

В котором прежде я бывал,

Где я веселый пировал;

Гирлянды сняты со стены,

Давно разъехались друзья,

И в нем один остался я.

И прежнее ночной порою

Мою волнует грудь,

И думы, сжатые тоскою,

Мешают мне уснуть!

22 января 1827

НОЧЬ В ЗАМКЕ ЛАРЫ

Настала ночь. Небесный свод в звездах

Изображен в серебряных волнах;

Едва струясь, прозрачные бегут,

И навсегда, как радость, утекут.

Бессмертные огни с родных высот

Красуются в стекле волшебных вод.

Приманчив вид тенистых берегов,

И нет для пчел прелестнее цветов;

Могла б в венке Диана их носить;

Могла б любви невинность подарить.

Бежит, блестит и вьется, как змея.

Всё так светло, такая тишина,

Хоть дух явись - с ним встреча не страшна.

Как быть вреду? Бродить не станет злой

В таких садах, в такой красе ночной.

Подобный час для добрых сотворен.

Так Лара мнил, и в замок молча он

Идет скорей: ему прекрасный вид

О прежних днях невольно говорит,

О той стране, где свод небес ясней,

Светлей луна, ночь тихая милей,

О тех сердцах... Нет, нет: шуми над ним,

Бушуй, гроза! Он, дерзкий, нещадим,

Душою тверд, но, светлая красой,

Такая ночь смеется над душой.

Вступил он в зал, весь полный тишины;

Тень длинная мелькнула вдоль стены;

Портреты там людей минувших лет,

Доброт, злодейств, других остатков нет;

С пороками, грехами спит в гробах,

Полустолбцы, ведущие до нас

Из века в век сомнительный рассказ,

Укор, хвалу - вот всё, и чем древней

Тех хартий ложь, тем с правдою сходней.

Там ходит он и смотрит, а луна

В готическом отверстии окна

Видна ему, и блеск бежит струей

На пол из плит, на потолок с резьбой,

И образа на стеклах расписных

Молящихся угодников святых

В таинственных видениях луной

Оживлены, но жизнью неземной.

Кудрей густых цвет черный, мрак чела

И зыбкий склон широкого пера

Дают ему весь ужас мертвецов,

Всё страшное, всё тайное гробов.

Уж полночь бьет; лампада чуть горит;

Ей будто жаль, что тма при ней бежит.

И звук, и стон, и вопль, и страшный крик;

Ужасный громкий крик - и смолкнул он...

Чей ярый вопль так дико рушит сон?

Вскочили все, бодрятся и дрожат,

И помощь дать на зов к нему летят,

Кой-как мечи схватили второпях,

И факелы не все горят в руках.

Хладнее плит лежит он недвижим,

Бледней луны, играющей над ним,

И брошен меч, почти уж не в ножнах;

Сверх сил людских, знать, был сей дивный страх;

Но он был тверд. Строптивый мрачный лик

Грызет вражда, хоть ужас в грудь проник.

Лежит без чувств; но могут ли таить

Его уста желание убить!

Угроза в них с роптаньем замерла

Иль гордости отчаянной хула;

Полусмежась, глаза его хранят

В их мутной тме бойца суровый взгляд;

Оцепенел в покое роковом.

Очнулся - вот... он дышит, говорит;

Багровый цвет в щеках темно горит;

Красней уста; он взор кругом водил,

И тускл, и дик, и с дрожью приходил

Опять в себя. Но он не на своем

Заговорил наречии родном;

Звук слов мудрен; одно понять могли,

Что звуки те - язык чужой земли.

И было так; но та, с кем говорит...

Ах, нет ее - к ней речь не долетит!

Подходит паж; он странный смысл речей

Как будто знал; но из его очей,

Из бледных щек нетрудно угадать,

Что тайну слов один не мог оказать,

Другой открыть. Казалось, будто он

Тем, что сбылось, почти не удивлен;

Склонясь к нему, на языке чужом

Он отвечал, быть может, на своем;

Гнал мрак с души, встревоженной мечтой.

Но был ли он грозой повержен в страх?

Ему ль беда страшна в одних мечтах!

В бреду ль он был иль вправду что узрел,

Забыл иль нет; но тайну он умел

На сердце взять; и с новою зарей

Опять он бодр и телом, и душой;

Духовника не позвал, ни врачей,

Не изменил осанки и речей;

В урочный час, как прежде, всё пошло;

Не веселей, не пасмурней чело;

Все тот же он; и если разлюбил

Ночную тень, равно он утаил

То от рабов, которых трепет, взгляд

О диве их, об ужасе твердят.

Они с тех пор бледнее и вдвоем,

Минуя зал, проходят через дом:

Зыбучий флаг, пол звучный, скрип дверей,

Обоев шум, и ветра в тме ночей

Густая ль тень лип темных задрожит -

Всё страшно им, когда печальной мглой

Вдоль диких стен обляжет мрак ночной.

7 февраля 1827

* * *

Давно, прелестная графиня,

Давно уж я в долгу у вас;

Но песнопения богиня -

Поверьте мне - не всякий раз

Летает с нами на Парнас.

Мне, право, с музами беседы

Труднее, чем для вас победы!

Вам стоит бросить взгляд один -

И тьма поклонников явится,

Унынье в радость превратится,

И сам Киприды резвый сын

Опустит крылья, усмирится

И, коль угодно, согласится

По свету больше не порхать,

Чтоб только с вами обитать!

Вы вместе все очарованья

В себе умели съединить.

Хотите ль нас обворожить

Прелестным даром Терпсихоры,

Летая легким ветерком, -

Отвсюду к вам сердца и взоры

Летят и явно, и тайком;

Или, победы в довершенье,

Раздастся сладостное пенье,

Как нежны треля соловья, -

Ваш голос в душу проникает,

Мечты минувши обновляет,

И скорбь, и радость бытия.

Мне, право, с музами беседы

Труднее, чем для вас победы!

Поэт с унылою душой,

Бездомный странник в здешнем мире,

Почтит ли вас своей хвалой

На дремлющей забвенной лире!

Усердье, вместо вдохновенья,

И дань душевного почтенья

В не лестных, истинных стихах.

<1828>

ПОДРАЖАНИЕ СОНЕТУ МИЦКЕВИЧА

Увы! несчастлив тот, кто любит безнадежно;

Несчастнее его, кто создан не любить,

Но жизнь тому страшней, в чьем сердце пламень нежный

Погас - и кто любви не может позабыть!

На взоры наглые торгующих собой

С презреньем смотрит он, живет еще с мечтою,

Но в чистом ангеле невинность с красотой, -

Как сметь ему любить с увядшею душою!

Святое дней младых волнует дух поныне,

Но память и о них страстьми отравлена,

С надеждою навек душа разлучена,

От смертной прочь спешит и сам нейдет к богине.

В нем сердце как в степи давно забытый храм,

На жертву преданный и тленью, и грозам,

Жить боги не хотят, а человек не смеет.

<1828>

ЗАРЯ ПОГАСЛА

Заря погасла; ветерки

В поляне дуют меж кустами,

Срывают ландыш, васильки -

И вместе с алыми цветами,

Подобно пестрым мотылькам,

Кружа, разносят по лугам.

Так изумруды, аметисты,

Жемчуг и яхонты огнисты

Небрежно резвою рукой

С лилейных пальцев, в час ночной

Ложася спать, полунагие,

Роняют девы молодые.

<1828>

БЕЗУМНАЯ

Романс

<1828>

К МОРЮ

А. С. Пушкину

Отрада есть во тме лесов дремучих;

Восторг живет на диких берегах;

Гармония слышна в волнах кипучих,

И с морем есть беседа на скалах.

Мне ближний мил; но там, в моих мечтах,

Что я теперь, что был - позабываю;

Она милей; постичь стремлюся я

Всё то, чему нет слов, но что таить нельзя.

Теки, шуми, о море голубое!

Несметный флот ничто твоим волнам;

И человек, губящий всё земное,

Где твой предел, уже страшится сам.

Восстанешь ты - и горе кораблям,

И бич земли, путь дерзкий означая

Бедой своей, как капля дождевая,

Идет на дно, где скрыт его и след, -

И он не в саване, не в гробе, не отпет.

Твои поля злодей не завоюет;

Твои стези не для его шагов;

Свободно ты: лишь бездна забушует,

И тот пропал, что б сушу был готов

Поработить. Его до облаков,

Дрожащего, с презреньем ты бросаешь, -

И вдруг, резвясь, в пучину погружаешь;

И вопит, он: где пристань! о гранит

Бросающий погибель и оковы,

Огонь и смерть из челюсти своей,

Рушитель сил, левиафан дубовый,

Гроза твердынь, народов и царей -

Игрушкою бунтующих зыбей,

И с тем, кто в нем надменно в бой летает,

Кто, бренный сам, владеть тобой мечтает;

Подернуло ты пеной бурных вод

Армаду гордую и Трафальгарский флот.

Предел держав, твой берег изменился:

Где Греция, и Рим, и Карфаген?

Свободный, он лишь волн твоих страшился;

Но, сильных раб и жертва перемен,

Пришельцев здесь, там диких носит плен;

Его везде неволя утомила

И сколько царств в пустыни иссушила!

Твоя лазурь, веков отбросив тень,

Всё та ж - млада, чиста, как в первобытный день.

Ты зеркалом Всесильному сияешь,

Струишься ль ты, бунтуешь иль играешь,

Где твердый лед, и там, где пылкий зной,

Ты, океан, чудесен красотой,

Таинственный, бездонный, бесконечный!

Незримого престол, как небо вечный,

Времен, пространств заветный властелин,

Течешь ты, страшный всем, глубокий и один.

<1828>

ИРЛАНДСКАЯ МЕЛОДИЯ

Когда пробьет печальный час

Полночной тишины

И звезды трепетно горят,

Туман крутом луны, -

Тогда, задумчив и один,

Спешу я к роще той,

Где, милый друг, бывало, мы

Бродили в тме ночной.

О, если в тайной доле их

Возможность есть душам

К тоскующим друзьям, -

К знакомой роще ты слетишь

В полночной тишине

И дашь мне весть, что в небесах

Ты помнишь обо мне!

И, думой сердца увлечен,

Ту песню я пою,

Которой, друг, пленяла ты

Мечтательность мою.

Унылый голос ветерок

Разносит в чуткой тме,

В поляне веет, и назад

Несет его ко мне.

А я... я верю... томный звук

От родины святой -

На песнь любимую ответ

Души твоей младой.

<1828>

ПОРТУГАЛЬСКАЯ ПЕСНЯ

Ты жизнью друга назвала;

Привет бесценный, если б вечно

Живая молодость цвела.

К могиле всё летит стрелою;

И ты, меня лаская вновь,

Зови не жизнью, а душою,

Бессмертной, как моя любовь.

<1828>

К А. А. ОЛЕНИНОЙ

<1828>

К ТИРЗЕ

К чему вам, струны, радость петь?

Звучите мне тоской мятежной!

Как мне веселое терпеть?

Боюсь, не верю песни нежной.

Звучит обманутой надеждой.

Как вспомнить, думать мне о том,

Что я теперь и что был прежде?

Чей голос в струны радость лил,

Один напев теперь мне мил:

Надгробный стон и вопль страданья;

В нем отзыв наших вместе дней.

С тех пор, как ты уж прахом стала,

То, в чем гармония бывала.

Всё тихо; но и в тишине

Слух ловит песни незабвенной;

Невольно слышен голос мне,

Смятенный дух тревожит он:

Засну ли - сонного пленяет;

Тоска ль отгонит дивный сон -

Напев с мечтой не улетает.

Любви оставила могила.

В волнах дрожавшая звезда

Блеск нежный от земли склонила.

Но кто во мраке грозных туч

Тот ищет всё звезды прекрасной,

Ему бросавшей светлый луч.

<1828>

К ТИРЗЕ

От мрачной горести моей,

Вздохнуть в последний раз, проститься

С любовью, с памятью твоей!

Забот и света я чуждался,

Теперь же с радостью расстался:

Каким бедам страшить меня?

Хочу пиров, хочу похмелья;

Бездушным в свете стану жить;

Ни с кем же горя не делить.

То ль было прежнею порою!

Но счастье жизни отнято:

Здесь в мире брошен я тобою,

Улыбка - горю лишь угроза,

Из-под нее печаль видней:

Она - как на гробнице роза.

Мученье сжатое сильней.

Невольно чаша оживит,

Весельем вспыхнет дух безумный,

Но сердце томное прустит.

Взойдет, бывало, месяц полный

Он серебрит Эгейски волны, -

А я, к тебе стремясь душой,

Любил мечтать, что взор твой милый

Теперь пленяет та ж луна.

Тогда светила уж она.

В часы бессонные недуга,

Как яд кипел, волнуя кровь,

"Нет, - думал я, - страданьем друга

"

Ненужный дар тому свобода,

Кто в узах жертва дряхлых лет;

Хоть воскресит меня природа, -

К чему? - тебя в живых уж нет!

В те дни залог мне дан тобой:

Печали краской рок суровый

Мрачит его передо мной.

Навек той сердце охладело,

Мое без смерти онемело,

Но чувства мук не лишено.

Залог любви, печали вечной,

Прижмись, прижмись к груди моей;

Иль сердце грустное убей!

В тоске не гаснет жар мятежный,

Горит за сенью гробовой,

И к мертвой пламень безнадежный

<1828>

ПРИ ГРОБНИЦЕ ЦЕЦИЛИИ Ж.

Гробница, я с жилицею твоей

Как бы знаком, и веет здесь над нами

Но звук ее, как вой под облаками

Далеких бурь с утихшими прозами,

Уныл и свят. На камень мшистый твой

Сажуся я. Мой дух опять мечтами

Весь ужас гибели, след бури роковой.

Но что ж, когда б из выброшенных прежде

И тлеющих обломков корабля

Я маленький челнок моей надежде

Пуститься в нем, и слушать, как, шумя,

Волна там бьет, судьба где погубила

Что мило мне, - куда причалю я?

Исчезло всё, чем родина манила:

<1828>

* * *

Не на земле ты обитаешь,

Любовь, незримый серафим;

Но верой мы к тебе горим,

Огнем томительным страстей,

Тот веры мученик твоей.

Но кто ты, что ты? Наше зренье

К тебе никак не долетит.

По тайной прихоти творит.

Так небеса мечтой любимой

Оно умеет населять,

И думам образы давать,

Усталой, сжатой и крушимой,

В ее порывах услаждать.

<1828>

ПЕСНЬ ПОПУГАЯ

В тиши родной, стыдлива и нежна;

Чуть развилась, себя полускрывает,

Прелестней тем, чем менее видна.

Вот, обнажась, во всей красе блистает;

Не тот цветок, который, пышно рдея,

Был юношам и девам всех милее.

Навек, увы, навек от нас умчится

Пролетным днем цвет юности живой!

Но уж для нас не быть весны другой.

Срывай цветок скорей, пока не тмится

Меж близких туч час утра золотой;

Спеши любить в те дни невозвратимы,

<1828>

УТРО И ВЕЧЕР

В венце багровом солнце блещет,

Чуть светит робкая луна,

И роза юная томна.

Стоит Людмила у окна,

Златые локоны небрежно

Вкруг шеи вьются белоснежной.

Упал. Она сказала мне:

"Зачем так рано всё уныло,

Фиалка, и луна, и милый?"

Но день промчался; небосклон

И тихой, полною луною

Душистый луг осеребрен.

Росой фиалка освежилась;

Людмила у окна явилась;

Еще светлей веселый взгляд, -

И на коленах я пред милой

Стою опять... стою унылый.

Грустил я раннею порой,

<1828>

К АЛЬПАМ

Оплот неприступный гранитных хребтов.

В державном величьи с рожденья веков,

Так дерзко под небом дивящие взор,

Приюты морозов и снежных громад,

Где буря грохочет, ревет водопад;

Крутые стремнины, где римский орел

Вершины ужасной священной красы,

Примите меня вы за лоно грозы,

Высоко, далеко, в том мраке густом,

Где в тайной беседе душа с божеством!

<1828>

НОЧНОЙ ЕЗДОК

Баллада

<1828>

СОНЕТ СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ

Любовью дух кипит к тебе, спаситель мой,

Не ада мрачного огнями устрашенный

И не за бездны благ, мне данные тобой!

В тебе люблю тебя; с любовию святой

Гляжу, как на кресте сын божий, утомленный,

Как тяжко умирал пред буйною толпой!

И жар таинственный мне в сердце проникает;

Без рая светлого пленил бы ты меня;

Ты б страхом был моим без вечного огня!

Душа в любви к тебе надежд святых полна;

Но так же и без них любила бы она!

<1828>

П. Ф. БАЛК-ПОЛЕВУ

d'abord entendre un son, puis il me semble
voir une forme. {*}

{*  Когда я ощущаю запах резеды, мне
кажется, что я сначала слышу звук, а потом

<1828>

Начало литературной деятельности И. И. Козлова совпало с трагическим событием в его жизни: он был разбит параличом и окончательно ослеп. Этим обстоятельством обусловлено отсутствие автографов. Все произведения Козлова были записаны его близкими с голоса, но эти записи, за малыми исключениями, яе сохранились.

Первый прижизненный сборник ("Стихотворения Ивана Козлова". СПб., 1828) состоит из 48 стихотворений, подавляющее большинство которых было опубликовано в журналах и альманахах. Стремление Козлова подытожить и собрать воедино свое литературное наследие выразилось в издании сборника 1833 г.: "Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2". СПб., 1833. Сюда вошло почти все, что было опубликовано и заново написано к середине 1832 г. (цензурное разрешение - 4 октября 1832). В 1834 г. вышло второе издание этого сборника, в которое автор не внес никаких изменений.

Первое посмертное издание было подготовлено В. А. Жуковским ("Собрание стихотворений Ивана Козлова". Чч. 1 и 2. Третье издание. СПб., 1840). Извещая читателей о предстоящем выходе в свет сочинений Козлова, Жуковский писал, что поэт поручил ему осуществление этого издания. "Приступая к совершению воли его с твердою надеждою на помощь моих соотечественников, я собрал все стихотворения Козлова" ("Современник", 1840, т. 18, стр. 87). Действительно, издание 1840 г., по сравнению с предыдущим, пополнилось 48 стихотворениями, часть которых была обнаружена в архиве Козлова и напечатана впервые. Публикуя тексты, извлеченные из журналов, Жуковский во многих случаях подвергал их стилистической правке. Так, он внес незначительные редакционные изменения в стихотворения "К печальной красавице", "Невеста", "Пловец", "Сельская элегия", "Отплытие витязя", "Витязь", "Русская певица", "Эрминия на берегах Иордана", "Первое свидание". В четырех стихотворениях Жуковский счел необходимым сделать большие купюры. Целиком изъята пятая строфа из стихотворения "Бренда", изменено заглавие и изъята вторая строфа из стихотворения "Байрон в Колизее", изъяты первые четыре строфы из стихотворения "Дуб", две строки из стихотворения "Другу весны моей после долгой, долгой разлуки". Издание 1840 г., вопреки предположению Жуковского, оказалось далеко не полным. Только в 1892 г. вышло "Полное собрание сочинений И. И. Козлова", под редакцией Арс. И. Введенского. СПб., издание А. Ф. Маркса. В его основу, по словам редактора, было положено "издание 1840 года, с любовью и знанием дела исполненное под руководством В. А. Жуковского". Это означает, что А. И. Введенским были также приняты те редакционные изменения текстов, которые произвел Жуковский. Издание 1892 г. пополнилось 26 стихотворениями, обнаруженными "в старых журналах и альманахах", оно снабжено биографическим очерком и краткими примечаниями, в которых дана библиография произведений Козлова, не свободная от отдельных ошибок, но представляющая собой несомненную ценность.

В советское время избранные произведения Козлова трижды - в 1936, 1948 и 1956 гг. - издавались в Малой серии "Библиотеки поэта".

в указанный сборник, издание 1840 г., имеющее для некоторых стихотворений значение первоисточника, и другие публикации, не включенные ни в один из сборников Козлова. К таковым относятся три стихотворения: "К А. И. Тургеневу" ("Моим стихам смеешься ты..."), "К Филону", "К господину Александру".

В 1820-х годах было опубликовано несколько стихотворений за подписью "И. Козлов", которые, однако, не принадлежат перу автора "Вечернего звона". Так, например, в No 3 журнала "Вестник Европы" за 1820 г. напечатаны стихотворения "В альбом N. N." и "К дитяти", с пометой: "Тотьма", в No 9 журнала "Благонамеренный" за 1823 г. - стихотворение "В альбом Л... Н... Пожарской", помеченное городом Леденгском. В "Енисейском альманахе на 1828 год" напечатаны за той же подписью стихотворения "Кольцо" и "Могила", языковые и стилистические особенности которых резко отличаются от художественной манеры И. И. Козлова.

Книга делится на два основных раздела-стихотворения и поэмы (переводные произведения не выделяются). В каждом из разделов теисты располагаются в хронологическом порядке. В конце книги публикуются приложения, куда включены стихи, написанные Козловым на французском, итальянском и английском языках, вместе с русскими их переводами, а также переводы, приписываемые Козлову.

Подавляющее большинство произведений не датировалось самим поэтом, поэтому за основу датировки, как правило, взяты даты первых публикаций и цензурных разрешений. Когда представлялась возможность, хронология уточнялась по дневниковым записям Козлова, письмам его друзей и знакомых и другим документам. Небольшую группу стихотворений пришлось оставить без датировки, ввиду отсутствия каких бы то ни было сведений о времени их написания. Эти стихотворения помещены в конце первого раздела.

Дата в угловых скобках означает год, не позднее которого, по тем или иным сведениям, написано данное произведение, в том числе и год первой публикации. Предположительные даты сопровождаются вопросительным знаком.

* * *

подвергалось. какой-либо авторской правке и печатается по тексту этой публикации.

Подпись или ее отсутствие в первой публикации указываются во всех случаях, кроме тех, когда стихотворение подписано полным именем Козлова.

Орфография и пунктуация приближены к современным нормам, однако сохранены особенности правописания, имеющие произносительное, стилистическое или смысловое значение.

Условные сокращения, принятые в примечаниях

"Библиотека для чтения".

ГПБ - Гос. Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Изд. 1828 г. - Стихотворения Ивана Козлова. СПб., 1828.

Изд. 1833 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб., 1833.

Изд. 1834 г. - Собрание стихотворений Ивана Козлова. Чч. 1 и 2. СПб.. 1834.

ЛП - "Литературные прибавления к Русскому инвалиду".

НА - "Невский альманах".

НЛ - журнал "Новости литературы".

ОА- Остафьевокий архив князей Вяземских. СПб., 1899.

СиН - Старина и новизна. Исторический сборник. Книга одиннадцатая. СПб., 1906.

СЦ - альманах "Северные цветы".

СТИХОТВОРЕНИЯ

К Светлане. Впервые - "Сын отечества", 1821, No 44, стр. 177-179. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, сир. 66-69. Посвящено любимой племяннице В. А. Жуковского - Александре Андреевне Воейковой (1795-1829), которая была известна в литературных кругах под именем Светланы (Жуковский посвятил ей балладу "Светлана"). А. А. Воейкова, славившаяся умом, образованностью, музыкальным и художественным дарованиями, познакомилась с Козловым в 1818-(1819 гг. Это знакомство вскоре перешло в горячую дружбу. Стихотворение было напечатано без имени автора, но снабжено следующим примечанием издателей "Сына отечества": "Это первый опыт страдальца, в цветущих летах лишившегося ног, а потом зрения, но сохранившего весь жар сердца и силу воображения". П. А. Вяземский, получив от А. И. Тургенева стихотворение "Светлана", писал ему 27 октября 1821 г.: "Стихи Козлова прелестны; много чувства и живости в выражении" (ОА, т. 2, стр. 221).

"Моим стихам смеешься ты..."). Впервые - ОА, т. 2, стр. 230. В изд. 1833 г. не вошло. Посвящение к стихотворению "Ночь на реке". Написано в духе посвящения А. А. Воейковой баллады Жуковского "Громобой" из "Двенадцати спящих дев". В письме к П. А. Вяземскому (ноябрь - декабрь 1821 г.) А. И. Тургенев писал: "Пришлю новые стихи Козлова <"Ночь на реке">. Между тем, вот посвящение оных" (ОА, т. 2, стр. 230). Тургенев Александр Иванович (1784-1845) - историк, археограф и публицист, связанный узами приятельства и дружбы почти со всеми выдающимися писателями своего времени. Наряду с Жуковским, он был одним из ближайших друзей Козлова.

Ночь на реке. Перевод стихотворения Ламартина "Le lac". Впервые - "Сын отечества", 1821, No 49, стр. 127-130. В изд. 1833 г. не вошло. Стихотворение подписано: И. К - ъ и снабжено следующим примечанием издателей журнала: "Не надобно, кажется, сказывать почтенным читателям "С<ына> о<течества>", что сие прекрасное стихотворение есть подражание Ламартину и написано меланхолическим певцом элегии "К Светлане", напечатанной в No 44 нашего журнала. Сладость стихов и глубокое чувство горести сохранены в переводе страдальцем-поэтом". Ламартин - см. стр. 474.

К другу В<асилию> А <ндреевичу> Ж<уковскому>. Впервые - вместе с поэмой "Чернец", СПб., 1825, сир. 43-64. Печ. по изд. 1833 г., ч. 1, стр. 35-53. Стихотворение было, вероятно, написано в феврале 1822 г. и подверглось очень тщательной редактуре автора. Об этом свидетельствует авторитетный список стихотворения, хранящийся в архиве Жуковского (рукописный отдел ГПБ). Из окончательного текста изъята 81 строка, а 137 стихотворных строк претерпели те или иные изменения. В первоначальном тексте после строк:

Тех мест, где прежнею порой

Я часто ею любовался!

Я знаю, что в краях далеких

Под небом ты чужим живал,

Что много славного видал.

Скитался ты в горах высоких -

Места очарованья зрел,

Зеркальный Леман где блистает,

Дивясь красивым берегам;

И где по бархатным лугам

И в быстром беге отражает

Развалины зубчатых стен

И башен, рыцарских времен

Почти забытые те зданья,

Их незабвенные преданья.

Уж к пошатнувшимся стенам

Рог звонкий нас не призывает;

Всё пусто в них, всё в тишине,

С мостов подъемных не съезжает

За милую красу лить кровь,

Но битвы славу и любовь

Невольно путник там мечтает.

От невозвратного мечты

Их видом в думу погружался,

Твой взор иным развеселялся;

Ты зрел, как близ шумящих вод

Как после радостных работ,

Сплетясь в веселый хоровод,

Девицы сельские плясали

И утренней звезды восход,

В том спору нет, красот полна

Чужая дальняя страна,

Но трудно верить, чтоб с родною

Могла сравняться стороною.

"Бейрон". В первоначальном тексте после строк:

И сердцу сладко напевать

Его утраченное счастье

следовало:

В ночной печали, в тяжкий час

Слетаются приветно тени

Волшебницы на звонкий глас

Эгмонта, Фауста, Гамлета,

И Валленштейна, и Макбета,

Небесной носятся четой;

Эрмины грусть я разделяю,

На Лару с ужасом взираю;

И Яур с Лейлою своей...

Меня всех боле привлекает;

Он чувством душу восхищает,

Он силой поражает ум.

Ах! он - певец сердечных дум,

Им прелесть странную дает

И под туманной пеленою

Нам песнь чудесную поет.

Поет - и чье ж воспоминанье

В какой душе не отдалось

Страдальца рьяное стенанье?

И кто страдать с ним не готов?

Так в ночь из грозных облаков

Стрелою пламенной летит,

И лес дремучий уж горит;

Уже окрестность вся пылает,

Так огнь его, как огнь небес,

По возвращении его из путешествия. Жуковский выехал в свое первое заграничное путешествие 3 октября 1820 г. и вернулся в Россию 29 января 1822 г. И сей разлуки год унылый. Мой друг, был черным годом мне! В 1821 г. Козлов (Окончательно ослеп. В стране, где посреди снегов - Швейцария, по которой путешествовал Жуковский. Светлана - А. А. Воейкова (см. стр. 443). И новый ангел-утешитель - Голицына Мария Аркадьевна (1802-1870), внучка А. В. Суворова, любительница музыки и певица, близкая знакомая Козлова. Пушкин посвятил ей стихотворение "Кн. М. А. Голицыной" ("Давно об ней воспоминанье..."). Когда Карамзина читаем. Имеется в виду "История государства Российского" H. M. Карамзина. Когда над Ниною твоей. Имеются в виду два стихотворения Жуковского "К Нине".

В альбом ***. Вольный перевод стихотворения Байрона "Lines written in an album, at Malta". Впервые - НЛ, 1822, No 12, стр. 191-192, с заглавием: "К С-е". В исправленном виде - НЛ, 1823, No 12, стр. 188-189. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 132. Стихотворение посвящено А. А. Воейковой, что нашло отражение в заглавии первой публикации ("К С<ветлан>е"). 21 февраля 1822 г. А. И. Тургенев писал Вяземскому: "Вот газета и стихи слепого Козлова в album ангела Воейковой" (ОА, т. 2, стр. 246). Стихотворение Байрона было также переведено в 1836 г. Лермонтовым с заглавием "В альбом" ("Как одинокая гробница...").

К Эмме. Перевод стихотворения Шиллера "An Emma". Впервые - БдЧ, 1834, т. 4, сир. 109. В изд. 1833 г. не вошло. Написано, вероятно, в мае 1822 г. А. И. Тургенев сообщает Вяземскому 28 мая 1822 г.: "Посылаю перевод Шиллера "An Emma" слепого Козлова" (ОА, т. 2, стр. 256). Стихотворение Шиллера было переведено Жуковским (1828) и дважды переводилось Лермонтовым: в 1829 и 1836 гг. с заглавием "К Нине".

Пленный грек в темнице. Впервые - НЛ, 1822, No 7, стр. 1.11-1)12, с заглавием: "Пленный воин в темнице" и подписью: И. К-в. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 164-166. Стихотворение снабжено примечанием издателей, в котором оно сравнивается с "Шильонским узником" Жуковского. "Сочинитель... выводит на сцену пленника, заключенного в тесных пределах мрачной темницы, в отдалении от всего человечества; пленника, не имеющего никакой вести о любезной родине, ни об успехах оружия храбрых своих едшюземцев". 21 апреля 1822 г. стихотворение было послано А. И. Тургеневым Вяземскому в еще не законченном виде, без пятой строфы: "Посылаю тебе Козлова стихи. Последний куплет еще не приделан" (ОА, т. 2, стр. 250). Стихотворение посвящено Александру Ипсиланти (см. вступ. статью, стр. 21).

<оейкова>. Впервые - "Славянин", 1830, No 2, сир. 140-141. В изд. 1833 г. не вошло. Воейков Андрей Александрович (1822-1866) - сын А. Ф. и А. А. Воейковых.

Фея Моргана к Оливьеру. Перевод песни Морганы "C'etait un soir. Au fond de sa tourelle" из поэмы французского поэта-элегика и драматурга Шарля-Юбера Мильвуа (1782-1816) "Каря Великий в Павии" (леснь 1). Впервые - НЛ, 1823, No 2, стр. 29-30, с подзаголовком: "Из поэмы Мильвуа "Карл Великий"". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 144-146. Козлов, вероятно, закончил свой перевод в самом конце 1822 г. А. И. Тургенев в письме к Вяземскому от 9 января 1823 г. сообщает: "Между тем, вот "Моргана" слепца Козлова" (ОА, т. 2, стр. 296).

Романс. Вольный перевод отрывка -из поэмы Томаса Мура "Лалла-Рук": "The veiled prophet of Khorassan. There's a bower of roses by Bendemeer's streem". Впервые - НЛ, 1823, No 5, стр. 7980, с подзаголовкам: "Из поэмы "Лалла-Рук"". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 150-151. Мур Томас (1779-1852) - английский поэт романтического направления. См. о нем также во вступ. статье, стр. 22.

Сельская сиротка. Перевод стихотворения Суме "La pauvre fille". Впервые - НЛ, 1823, No 8, стр. 126-128, с подзаголовком: "Элегия. Подражание Суме", без шести строк (40-45). Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 147-149. Суме Александр (1788-1845) - французский поэт, примкнувший в начале 1820-х годов к кружку реакционных романтиков.

Молодой певец. Перевод стихотворения Томаса Мура "The Minstrel boy" из цикла "Ирландские мелодии". Впервые - НЛ, 1823, No 43, стр. 61, с подзаголовком: "Ирландская песня Томаса Мура" и примечанием к последней строке: "Во время нашествия норманнов на Ирландию". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 172. Меч-кладенец - в русской народной поэзии меч, обладающий чудесными свойствами.

"Fare thee well! And if for ever...". Впервые - "Сын отечества", 1823, No 18, стр. 182-184. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 230-234. Первоначальный текст перевода подвергся значительной переработке и сокращению. 7-я строфа в журнале читается так:

Твое - то ж чувство сохраняет,

Мое - тобой же рвется жить,

И мысль всё вечное терзает,

Что нам нельзя уж вместе быть.

О! Сколь ни горестны стенанья

Над гробом друга в страшный час,

Навек с утраченным прощанья,

Но вздумать горестней для нас,

Жизнь нашу розно доживать

И на постеле овдовелой

В тоске обоим день встречать.

Когда ж ты в час отрадный станешь

Как имя ей отца помянешь?

А ей отцовских ласк не знать!

И в те минуты, как играет

Дитя невинное с тобой,

За поцелуй прелестный твой,

Ах! вспомни ты об том, кто благость

Небес лишь об тебе молил

И кто небесную же радость

И если сходство в ней найдется

С тем, взор кого не узрит твой,

Твое друг сердце встрепенется,

И трепет сердца - будет мой.

поэта со стороны господствующих классов Англии. 25 апреля 1816 г. Байрон навсегда покинул свою родину. Коллеридж - Кольридж Сэмюэл-Тэйлор (1772-1834), английский поэт-романтик реакционного направления. Сюжет его поэмы "Кристабель" заимствован из эпохи средневековья. Байрон, бывший идейным противником Кольриджа, высоко оценивал эту поэму.

К радости. Впервые - "Полярная звезда" на 1824 год, стр. 95-96. (Цензурное разрешение - 20 декабря 1823 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 103-104.

Добрая ночь. Перевод 13-й строфы 1-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - СЦ на 1825 год, стр. 269-273, с заголовком: "Good night. Добрая ночь". (Цензурное разрешение - 9 августа 1824 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 120124.

Сон невесты. Впервые - там же, стр. 302-304. В 1829 г. в "Листках граций, или Собрании стихотворений для альбомов" было напечатано стихотворение Козлова "Утешение", являющееся парафразой на первое четверостишие 6-й строфы баллады "Сон невесты":

Миг страданья пронесется:

И над бездною зажжется

Лучезарная звезда!..

Киев. Впервые - там же, стр. 314-316, без подписи. Владимир - Владимир Святославич (ум. 1015), великий князь Киевский, принявший (ок. 988) христианство, которое было объявлено им государственной религией. Баян - легендарный древнерусский поэт, упоминаемый в "Слове о полку Игореве".

Ирландская мелодия ("Луч ясный играет на светлых водах..."). Перевод стихотворения Томаса Мура "As a beem o'er the face of the waters may glow..." из цикла "Ирландские мелодии". Впервые - там же, стр. 318, с заглавием: "Ирландская песня. Из Мура". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 171.

"К кн. М. А. Г., урожденной к<няжне> С<уворовой>". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 127-128. Голицына - см. стр. 446.

Б ей р он. Впервые - НЛ, 1824, кн. 10, декабрь, стр. 85-90. В изд. 1833 г. не вошло. Написано на смерть Байрона, последовавшую 19 апреля 1824 г. в Миссолунгах, в Западной Греции. Известие о смерти великого английского поэта дошло до Петербурга и Москвы в мае. Оно произвело огромное впечатление в передовых кругах русского общества. 26 мая 1824 г. Вяземский писал А. И. Тургеневу: "Какая поэтическая смерть - смерть Байрона! Он предчувствовал, что тирах его примет земля, возрождающаяся к свободе, и убежал от темницы европейской. Завидую певцам, которые достойно воспоют его кончину. Вот случай Жуковскому! Если он им не воспользуется, то дело кончено: знать, пламенник его погас. Греция древняя, Греция наших дней и Байрон мертвый - это океан поэзии! Надеюсь и на Пушкина" (ОА, т. 3, стр. 48-49). Козлов, потрясенный смертью Байрона, вероятно, написал свое стихотворение в период между маем и июлем 1824 г. Вяземский в письме к А. И. Тургеневу от 13 августа уже цитировал это стихотворение, которое ему было известно в рукописи, ибо оно было напечатано лишь в декабрьской книжке НЛ. Стихотворение, видимо, подвергалось серьезной правке. В письме к Козлову, которое датируется июлем-августом 1824 г., Жуковский писал: "Милый друг, твой "Бейрон" мне очень понравился. Я очень доволен формою, но желал бы некоторые излишки убавить. Об них скажу тебе при свидании. Пиесы самой к тебе не посылаю, ибо она у Тургенева, и он обещал ее сам к тебе доставить" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 182). Можно с уверенностью утверждать, что Жуковского насторожили вольнолюбивые мотивы стихотворения и именно их он имел в виду, говоря о необходимости "убавить" "некоторые излишки". Не случайно "Бейрон" не вошел в посмертное издание 1840 г., которое редактировалось Жуковским. Несомненно, что по его совету стихотворение не было включено и в прижизненные сборники Козлова, вышедшие после переломного 1825 года. Само собой разумеется, что это было сделано не по художественным соображениям. "Не понимаем, - писал Белинский, - почему Козлов никогда не включал в собрания своих сочинений своей поэмы "Байрон", посвященной Пушкину... Эта поэма есть апофеоза всей жизни Байрона; в целом она не выдержана, но отличается поэтическими частностями" (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 77). Эпиграф взят из 137-й строфы 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Альбион - Англия. Скитался он долго в восточных краях. В 1809-1811 гг. Байрон путешествовал по Европе и Ближнему Востоку. Мальвина. Под этим условно-поэтическим именем подразумевается Анабелла Мильбэнк, невеста Байрона, я а которой он женился в январе 1815 г. И дочь не играла на сердце родном! Развод Байрона в 1816 г. разлучил его с любимой дочерью Адой (1815-1852). В 9-й строфе стихотворения Козлова звучат отдельные мотивы, заимствованные из обращения Байрона к дочери в 115-118-й строфах 3-й песни "Паломничества Чайльд-Гарольда". Мальвина в раздумье сидела. Козлов идеализирует жену Байрона ("Мальвину"), имея в виду лирико-патетическое байроновское стихотворение "Прости", по перу Байрона принадлежат также другие стихотворения ("Очерк", эпиграмма, озаглавленная "Надпись на обороте разводного акта в апреле 1816 г."), в которых дается резко отрицательная, уничтожающая характеристика Анабеллы Мильбэнк. Он первый на звуки свободных мечей. В июне 1823 г. Байрон отправился в Грецию для непосредственного участия в национально-освободительной войне против турецкого владычества.

Венецианская ночь. Впервые - "Полярная звезда" на 1825 год, стр. 312-315. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 83-88. Вскоре после появления в печати стихотворение приобрело широкую популярность. Оно прочно вошло в музыкальный быт. Так, например, А. П. Керн, жившая летом 1825 г. в Тригороком, пела "Венецианскую ночь" "на голос гондольерского речитатива", как об этом сообщал Пушкин в письме к Плетневу (ок. 19 июля 1825 г.). Характерно, что М. И. Глинка, будучи в начале тридцатых годов в Венеции, вспомнил о стихотворении Козлова и положил на музыку его первые три строфы. Плетнев Петр Александрович (1792-1865) - поэт и критик, близкий друг Козлова. ...напев Торквата Гармонических октав. Венецианские гондольеры пели мелодии на стихи из поэмы Торквато Тассо (1544-1595) "Освобожденный Иерусалим", написанной октавами (строфа, состоящая из восьми строк). Баркарола- песня лодочника, рыбака; название вокальных и инструментальных пьес певучего характера. Строфы 4-12 стихотворения, вероятно, навеяны эпизодами из жизни Байрона в Венеции, куда он переехал из Англии в 1816 г. Байрон назван "исступленным певцом", певцом "свободы и любви". В образе "красавицы младой", по-видимому, отразились романтические представления Коз- лова о графине Терезе Гвиччиоли, возлюбленной Байрона, с которой он расстался, отправившись в свое последнее путешествие в Грецию.

Два отрывка из "Освобожденного Иерусалима". Муравьев-Апостол Иван Матвеевич (1765-1851) - дипломат и писатель, отец декабристов Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов.

1. Смерть Клоринды. Вольный перевод 66-69-й строф 12-й песни поэмы Торквато Тассо "Освобожденный Иерусалим". Впервые - изд. 1833 г., ч. 2, стр. 243-244. Клоринда - сарацинская дева-воительница, сражающаяся против крестоносцев, осаждающих Иерусалим. Христианский рыцарь Танкред, любящий Клоринду, вступает с ней в бой, не узнав ее под воинскими доспехами. Он наносит ей смертельную рану. Умирающая Клоринда просит Танкреда окрестить ее перед смертью. Первые строки стихотворения - обращение раненой Клоринды к Танкреду.

"Освобожденный Иерусалим". Впервые - СЦ на 1826 год, стр. 301-31, с заглавием: "Явление Клоринды Танкреду. Из "Освобожденного Иерусалима"". (Цензурное разрешение - 25 февраля 1826 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 245-246. Об ней зарей и вечером об ней. Имеется в виду Клоринда (см. примеч. к первому отрывку). Ты дал мне всё. Имеется в виду обряд крещения, совершенный Танкредом над умирающей Клариндой.

Княжне С. Д. Радзивил. Впервые - там же, стр. 9596, с заглавием: "Княжне С. Р-л". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 129-130. Стихотворение в СЦ снабжено стихотворным постскриптумом П. А. Плетнева:

Так в привиденьи идеала

Ему представилася ты,

И кисть поэта срисовала

Его потухнувшие очи

Печальною покрыты мглой;

Но и во мраке тяжкой ночи

Он видел ясно образ твой.

Как мы на темных небесах

Осенней ночью месяц ясный

Видаем в тонких облаках.

Радзивил кн. Стефания Доминиковна (1809-1832) - впоследствии жена графа Л. П. Витгенштейна (сына фельдмаршала П. Х. Витгенштейна). Козлов в стихотворении "Жалоба", относящемся к 1832 г., оплакивает раннюю смерть Радзивил-Витгенштейн.

"Стансы к Николаю Ивановичу Гнедичу (На Кавказ и Крым)". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 99-102. Н. И. Гнедич (1784-1833) - поэт и переводчик, один из близких друзей Козлова. Лето 1825 г. Гнедич провел на Кавказе. Это обстоятельство послужило поводом для написания "Стансов". Хиосского слепца внимал ли песнопенья Восторженный Кавказ? Имеется в виду "Илиада" Гомера ("Хиосского слепца"), переведенная Гнедичем. Похититель небесного огня - Прометей. Согласно греческому мифу, титан-богоборец Прометей похитил огонь с Олимпа и принес его людям, за что был по приказу разгневанного Зевса прикован к кавказской скале. Громовержец - Зевс. Салгир - река в Крыму. Северный певец - А. С. Пушкин. Далекие берега - Турция. Геллеспонт - древнегреческое название Дарданелл. Свободы меч. Речь идет о национально-освободительной войне в Греции, начавшейся в 1821 г. Вещий певец - Байрон.

Еврейская мелодия ("Бессонного солнце, в тумане луна!.."). Перевод стихотворения Байрона "Sun of the sleepless!.." из цикла "Еврейские мелодии". Впервые - там же, стр. 115. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 161. Первоначальным вариантом этого перевода является опубликованное в 1823 г. в НЛ, No 12 стихотворение "К звезде в бессонную ночь", не включенное Козловым в изд. 1833 г.:

Звезда, приветный свет тоски моей!

Уныло ты горишь во тме ночей;

И трепетно в такой дали мерцаешь!

Всё призраков ночь страшная полна!

С бывалою ты радостью сходна;

Так прежних дней и благ воспоминанье,

Как томное твое, звезда, сиянье,

Волнует дух, а сердце не живит.

Так и звезда во тме чуть пламенеет.

Горит вдали, блистает, - но не греет.

На погребение английского генерала сира Джона Мура. Перевод стихотворения ирландского поэта Чарльза Вольфа (1791-1823) "The bunal of sir J. Moore". Впервые - там же, стр. 120-121. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2., стр. 81-82. Джон Шур (1761-1809) - генерал, командовавший английскими войсками в Португалии во время войны с Наполеоном. Перун вестовой - пушечный выстрел.

"Стихи, написанные лордом Бейроном в альбом одной молодой итальянской графини за несколько недель до отъезда своего в Мессолунги". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 133. Какие именно стихи Байрона имеет в виду Козлов, установить не удалось. "Молодая итальянская графиня" - это, по-видимому, Тереза Гвиччиоли, возлюбленная Байрона. Н. Н. Бахтин высказал предположение, что это стихотворение не является переводом, а принадлежит самому Козлову (см. картотеку Н. Н. Бахтина в ПД).

К Италии. Впервые - НЛ, 1825, кн. 11, апрель, стр. 51-53, с заглавием: "Италия". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 94-97. Стихотворение навеяно отдельными образами и мотивами из 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда", посвященной Италии, которую Байрон страстно любил и вдохновенно воспел. Так, например, 6-я строфа стихотворения Козлова является некоей вариацией 42-й строфы 4-й песни "Чайльд-Гарольда". Торкватова земля - Италия, где жил и творил Торквато Тассо. Развенчанная царица волн морских - Венеция, которую называли "царицей Адриатики". Хищный притеснитель. Козлов имеет в виду Наполеона, а Байрон заклеймил австрийских правителей, которым с 1815 г. принадлежала Венеция. Орфей полуночной страны - В. А. Жуковский. Прах незабвенной. Имеется в виду скончавшаяся в 1823 г. любимая племянница Жуковского Мария Андреевна Протасова (род.. 1793), в замужестве - Мойер. Певец Ерусалима - Торквато Тассо, автор поэмы "Освобожденный Иерусалим".

Княгине З. А. Волконской. Впервые - НЛ, 1826, январь, стр. 38-39, с заглавием: "Ее сиятельству княгине Зенеиде Александровне Волконской" и итальянским эпиграфом: "Il tuo cantar che nol' anima si sente" <Твое пение отдается в душе>. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 106-107. Написано не позднее апреля 1825 г. Об этом свидетельствует дневниковая запись Козлова от 16 апреля 1825 г.: "Я отправился к княгине Белосельской на свидание с кн. Зинаидой Волконской. Эта прелестная Зинаида выказала мне трогательную нежность. Я ей сказал стихи, ей посвященные" (СиН, стр. 46). Волконская Зинаида Александровна (1792-1862) - поэтесса, композитор и певица. Ее московский салон посещали выдающиеся писатели, музыканты и художники. Пушкин в 1827 г. посвятил ей стихотворение "Княгине З. А. Волконской" ("Среди рассеянной Москвы..."). Пери - в персидской мифологии дух добра, воплощенный в образе крылатой женщины. Козлов сравнивает Волконскую с пери, воспетой Томасом Муром в поэме "Лалла-Рук".

Разбойник. Перевод строф 16-18 поэмы Вальтера Скотта "Рокби". Впервые - "Московский телеграф", 1825, No 8, стр. 276-279, с подзаголовком: "Из Вальтера Скотта", без подписи. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 112-116. Перевод закончен 6 января 1825 г. Об этом сказано в дневниковой записи Козлова от этого числа: "Я перевел прелестную балладу Вальтера Скотта" (СиН, стр. 45). Стихотворение было послано в "Московский телеграф" и, по-видимому, затерялось. Только 17 марта 1825 г. Вяземский написал А. И. Тургеневу: "Сейчас нашел балладу "Разбойник" и отдал в "Телеграф"" (ОА, т. 3, стр. 106).

Плач Ярославны. Впервые - "Дамский журнал", 1825, No 23, стр. 180-182, с подзаголовком: "Вольное подражание". Датировано 11 октября <1825>. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 89-92. Мысль о переложении на современный русский язык отрывка из "Слова о полку Игореве" была, вероятно, подсказана Козлову Жуковским, который в 1819 г. закончил перевод всей поэмы, не опубликовав его в печати. З. А. Волконская - см. выше.

"La jeune captive". Об Андре Шенье см. стр. 469. Впервые - НА на 1827 год, стр. 46-49. (Цензурное разрешение - 27 октября 1826 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 157-160.

Разорение Рима и распространение христианства. Впервые - СЦ на 1827 год, стр. 227-229, с заглавием: "Подражание Шатобриану о разорении Рима и о восстановлении христианства. Отрывок, посвященный Александру Ивановичу Тургеневу". (Цензурное разрешение-18 января 1827 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 63-65. Источником стихотворения послужили "Исторические этюды, или Рассуждения о падении Римской империи" Шатобриана (см. о нем стр. 469). Начиная с 19-й строки Козлов довольно близко воспроизвел последний абзац второй части шестого этюда. А. И. Тургенев-см. стр. 444.

Новые стансы ("Прости! уж полночь; над луною..."). Впервые - "Московский телеграф", 1827, ч. 13, стр. 95, с заглавием: "Стансы". (Цензурное разрешение - 3 января 1827 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 264-265, с исправлением опечаток по НА.

Венгерский лес. Впервые - НА на 1827 год, стр. 8997 (ч. 1) и НА на 1828 год, стр. 4-14 (ч. 2). Печ. по изд. 1833 г., ч. 1, стр. 149-175. В. Г. Белинский дал следующую оценку "Венгерскому лесу": "Что до баллады, - кроме хороших стихов, она не имеет никакого значения, ибо принадлежит к тому ложному роду поэзии, который изобретает небывалую действительность, выдумывает Велед, Изведав, Останов, Овежанов, никогда не существовавших, и из славянского мира создает немецкую фантастическую балладу" (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 72).

К Филону. Впервые - в книге: Н. В. Соловьев. "История одной жизни. А. А. Воейкова - "Светлана"". П., 1916, стр. 155-156. Написано по мотивам стихотворения Байрона "If that high world..." из цикла "Еврейские мелодии". Как сообщает Н. В. Соловьев, стихотворение было послано Козловым А. А. Воейковой, жившей в это время в Петербурге, вместе с запиской без года и числа. Это могло быть не позже 1827 г., так как в августе этого года Воейкова выехала за границу, где и скончалась. Впоследствии Козлов вновь обратился к этому стихотворению Байрона, переведя его под названием "Еврейская мелодия" ("Когда в нетленном мире том..."). См. примеч., стр. 474.

"Those evening bells...". Впервые - СЦ на 1828 год, стр. 29-30. (Цензурное разрешение - 3 декабря 1827 г.) Положено на музыку А. Т. Гречаниновым и Станиславом Монюшко. Т. С. Вдмрв-ой. Посвящено Татьяне Семеновне Вейдемейер (ум. 1863), близкому другу семьи Козловых. В письмах П. А. Вяземского, А. И. Тургенева она обычно фигурирует под именем Темиры.

"Над темным заливом, вдоль звучных зыбей...". Вольный перевод стихотворения Андре Шенье "Pres des bords ou Venise est reine de la mer...". Впервые - НА на 1828 год, стр. 54-55, с заглавием: "Вольное подражание Андрею Шенье". (Цензурное разрешение - 9 декабря 1827 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 155-156. Это стихотворение Шенье было также переведено в 1827 г. Пушкиным ("Близ мест, где царствует Венеция златая...") и напечатано вместе с переводом Козлова в НА. Лепцельтерн гр. Зинаида Ивановна (урожд. Лаваль) - жена австрийского посланника в Петербурге. Ринальд, Танкред, Эрминия - герои "Освобожденного Иерусалима" Торквато Тассо.

Обворожение. Перевод песни духа из драматической поэмы Байрона "Манфред" (акт 1, сцена 1). Впервые - там же, стр. 347-350, с подзаголовком: "Из лорда Бейрона". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 134-137. Вяземский кн. Петр Андреевич (1792-1878) - поэт и критик.

Бессонница. Вольный перевод стихотворения Томаса Мура "Oft, in the stilly night...". Впервые - "Славянин", 1827, No 5, стр. 79-80, с подзаголовком: "Из Мура. Вольное подражание" и с авторской датой: "Января 22 дня" <1827>. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 167-168. О Томасе Муре см. на стр. 447.

Ночь в замке Лары. Перевод 10-15-й строф 1-й песни поэмы Байрона "Лара". Впервые - "Славянин", 1827, No 14, стр. 2630, с авторской датой: "Февраля 7 дня 1827". Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 72-77. Вяземский писал Козлову 9 июля 1827 г.: "С большим удовольствием читал я ваши опыты перевода "Лары" и просил бы вас очень - продолжать" ("Русский архив", 1886, No 2, стр. 186). Н. Полевой также откликнулся на перевод из "Лары": "Козлов скоро, может быть, обогатит русскую словесность переводом байроновской поэмы "Лара". Мы читали отрывок сего перевода в "Славянине" и отдаем полную справедливость способностям переводчика" ("Московский телеграф", 1827, ч. 15, стр. 57). Однако Козлов ограничился сценой галлюцинации графа Лары; по-видимому, его отпугнула картина антифеодального народного восстания, изображенная во второй песне поэмы. Могла б в венке Диана их носить; Могла б любви невинность подарить. Богиня охоты Диана рисуется в римской мифологии как целомудренная богиня-девственница. Полустолбцы - старинные свитки.

"Давно, прелестная графиня...". Впервые - "Листки граций, или Собрание стихотворений для альбомов", М., 1829, стр. 7-9. (Цензурное разрешение - 25 ноября 1828 г.) В изд. 1833 г. не вошло. Кому адресовано стихотворение, установить не удалось. Киприды сын - Эрот, бог любви в греческой мифологии. Киприда - одно из имен Афродиты, богини любви и красоты. Терпсихора (греч. миф.) - одна из девяти муз, покровительница танца.

Подражание сонету Мицкевича. Вольный перевод сонета Адама Мицкевича "Rezygnacja" из цикла "Любовные сонеты". Впервые - СЦ на 1829 год, стр. 57-58, с заглавием: "Стансы. Вольное подражание Адаму Мицкевичу". (Цензурное разрешение - 27 декабря 1828 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 287-288.

Заря погасла. Впервые - там же, стр. 126.

Безумная ("Меня жестокие бранят..."). Впервые - НА на 1829 год, стр. 9-10. (Цензурное разрешение - 27 декабря 1828 г.) Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 162-163.

К морю. Перевод 178-183-й строф 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - изд. 1828 г., стр. 5-8. Стихотворение К. Н. Батюшкова "Есть наслаждение и в дикости лесов..." (1819-1820), высоко оцененное Пушкиным, также является вольным переводом 178-й строфы 4-й песни "Чайльд-Гарольда"; оно было опубликовано в СЦ на 1828 год и, возможно, натолкнуло Козлова на мысль написать стихотворение "К морю". Армаду гордую и Трафальгарский флот. "Непобедимая армада" - флот испанского короля Филиппа II, снаряженный в 1588 т. против Англии и почти уничтоженный бурей. В морском сражении у мыса Трафальгар 21 октября 1805 г. английский флот нанес решительное поражение франко-испанскому флоту.

"Когда пробьет печальный час..."). Вольный перевод стихотворения Томаса Мура "At the mid hour of night". Впервые - там же, стр. 134-136.

Португальская песня. Перевод стихотворения Байрона "From the portuguese". Впервые - там же, стр. 46. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 98. Положено на музыку А. С. Даргомыжским. Посылая своему дальнему родственнику П. С. Шишкину "Португальскую песню", Козлов писал ему 7 сентября <1828>: "Вот вам португальская песня... Я буду очень рад, если этот мой перевод из Байрона доставит вам удовольствие. Я полагаю, что месяца через два мои мелкие стихотворения будут напечатаны" ("Звенья", т. 9. М., 1951, стр. 484; оригинал по-французски). Не подлежит сомнению, что письмо следует датировать 1828 г., так как первый сборник, состоявший из "мелких стихотворений", вышел в 1828 г.

К А. А. Олениной. Впервые - там же, стр. 100-104. Оленина Анна Алексеевна (1808-1888) - дочь президента Академии художеств А. Н. Оленина. В 1828-1829 гг. за ней ухаживал Пушкин, посвятивший ей ряд стихотворений ("Ты и вы", "Ее глаза", "Предчувствие", "Город пышный, город бедный..."). Список стихотворения Козлова находится в альбоме Олениной и датирован ею 8 июля 1828 г. П. М. Устимович ошибочно приводит его как неизданное ("Русская старина", 1890, No 8). Приютинские леса. Имеется в виду имение Олениных Приютино под Петербургом.

К Тирзе ("К чему вам, струны, радость петь?.."). Вольный перевод стихотворения Байрона "Away, away, ye notes of woe!.." Впервые - там же, стр. 102-103.

К Тирзе ("Решусь - пора освободиться..."). Вольный перевод стихотворения Байрона "One struggle more, and I am free..." Впервые - там же, стр. 104-107.

"Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - там же, стр. 40-41. Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 93. Цецилия М. - Цецилия Метелла, жена римского богача Красса, воздвигнувшего ей великолепную гробницу.

"Не на земле ты обитаешь..." Вольный перевод 121-й строфы 4-й песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда". Впервые - там же, стр. 57, с заглавием: "Подражание Байрону". - Печ. по изд. 1833 г., ч. 2, стр. 105.

Песнь попугая. Вольный перевод 14-15-й строф 16-й песни "Освобожденного Иерусалима" Торквато Тассо. Впервые - там же, стр. 90-91. В 1824 г. в No 4 "Соревнователя просвещения и благотворения" был опубликован первоначальный вариант перевода этих же строф (песнь попугая в волшебных садах Армиды) под названием "Подражание Тассу" (в изд. 1833 г. этот перевод Козлов не включил):

Deh mira, egli canto, spuntar la rosa {*}

{* Взгляни, он пел, как расцветает роза (итал.). - Ред.}

"Освобожденного Иерусалима")

Смотрите, на полях как роза расцветает

И девой робкою таится и цветет!

Подраспущенная, едва свой блеск являет,

Чем меньше на виду, тем больше в ней красот;

Вот стала увядать, и уж цветок не тот:

Не тот уже цветок, очей и сердца радость,

Который так пленял и красоту, и младость!

Ах, с быстротою дня навек, навек умчится

На сонные поля май светлый возвратится,

Но радостной весны для нас другой уж нет.

Срывайте же цветы, доколе день не тмится

И солнце раннее нам льет блестящий свет!

Когда взаимный жар рождает пламень страстный.

Утро и вечер. Перевод стихотворения Адама Мицкевича "Ranek i wieczor". Впервые - там же, стр. 116-117.

К Альпам. Вольный перевод стихотворения французского поэта и драматурга Жана-Франсуа Дюси (1733-1816) "Formidables remparts d'inegale structure..." Впервые - там же, стр. 118.

Ночной ездок. Впервые - там же, стр. 71-72.

"No me mueve, mi Dios, para quererte..." Впервые - там же, стр. 73-74.

П. Ф. Балк-Полеву ("Друг, ты прав: хотя порой..."). Впервые - там же, стр. 16-17. Балк-Полев Петр Федорович (ум. 1849)-дипломат, 'был близок к литературным кругам Петербурга.