Басни и сказки

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Княжнин Я. Б.
Категории:Стихотворение, Сказка, Басня

БАСНИ И СКАЗКИ

Содержание

Рыбак. Притча

Феридина ошибка. Сказка

Мор зверей. Басня

Улисс и его сопутники. Сказка

Живописец в полону

Ладно и плохо. Разговор двух мужиков - Козовода и Мирохи

Меркурий и Резчик

Судья и вор. Сказка

Добрый совет

Меркурий и Аполлон, согнанные с небес. Сказка

Дуб и Трость

Волосочесатель-сочинитель.

Попугай. Если не поэма, так сказка

РЫБАК

Притча

Жил-был охотник рыбу удить.
Кто рыбу удил иногда,
Тот всяк легко рассудит,
Какого стоит то труда,
Какого беспокойства.
Охота рыбная не годна никуда;
Не моего охота эта свойства,
Однако же у всякого свой вкус.
Рыбак мой был не трус,
Сидит он у пруда, у озера, у речки,
Бросает уду днем, бросает и при свечке,
Но рыба не клюет.
Ловец напрасно рыбки ждет:
Сидит вся рыба дома,
Боится рыбака, как черт боится грома.
Иной бы, не привыкший к скукам,
Охоту всю свою отшиб
К форелям, к судакам и щукам.
Я плюнул бы на мокрых сих бояр,--
Пускай их чванятся и не хотят казаться;
А я для этого уж слишком стар,
Чтобы немых в передней дожидаться.
Однако же надежда Рыбака
Толкает под бока
И много рыб ему сулит на уду.
Вот так
Мой думает Рыбак:
"Сегодня счастливей я буду,
Сегодня много наловлю,
И насушу, и насолю,
Ухою голод утолю,
Сухоядение вчерашнее забуду".
С такой надеждою ранехонько встает
И рыб опять обманывать идет.
И вправду карп ему попался.
Отяжелел на уде крюк,
И уда задрожала.
Весельем в Рыбаке душа вострепетала.
Карп вытащен из влаги вдруг:
Карп этот был дороден, плотен;
Какая радость, кто есть рыб охотен!
"Здорово, карп, здорово ты, мой друг! -
Рыбак мой восклицает. -
Уже давно тебя очаг мой ожидает;
На ужин милости прошу к себе:
Я голоден, ты жирен,
Я в ужине себя дам знать тебе".
Но карп мой дик, не смирен,
Он людям не знаком;
За ужиною с Рыбаком
Быть не намерен и не хочет,
Вертится на крюку, хлопочет;
Недолго поскакав
К безмолвному народу,
Как воздух бьет стрела насквозь,
Так поплыл он сквозь воду -
И сделал Рыбака хоть брось.
 
Мы все, сему подобно,
За случаем гонясь,
По времени вертясь
И время наконец сыскав удобно,
Хватаемся с восторгом за случай,
Но счастье невзначай
Себя переменяет
И своего истца,
Как рыб сего ловца,
С насмешкой оставляет.

<1778>

ФЕРИДИНА ОШИБКА

Сказка

Ферида говорит: "Что нужды в красоте?
Не красота меня в любовнике прельщает.
Которых иль глазок, иль носик утешает!
В моем любезном мне его душа мила,
По чести говорю, и бог тому свидетель:
Какая честность в нем! какая добродетель!..
Бог знает, сколько б я за то дала,
Когда б любовник мой вдруг сделался уродом!
Чтоб тем могла я доказать
Пред всем народом,
Что мой язык не может лгать".
Любовник между тем, сражаясь в поле ратном,
В случае для него весьма превратном,
Среди военных страшных гроз
За общество утратил вправду нос.
Потеря невелика.
Была бы лишь душа цела,
Которая Фериде так мила;
Ей нужды нет до лика.
Дурнее стал... так что ж?
Фериды, как свое, он сердце зная,
Летит без страха к ней;
И, на любви к душе надежду полагая,
Хоть с полною душей,
Однако же на самом оном месте,
Бывал где прежде нос,
Своей возлюбленной невесте
Лишь мушку черную принес.
Оцепенела вся Ферида,
У ног ее ей кажется злодей...
Кричит на слуг: "Какого странна вида
Впускаете ко мне людей?.."
- "Я тот... - любовник восклицает,--
Я самый тот, который не лицом -
Душой тебя прельщает,
А душу - ту же видишь в нем".
- "Так это ты? - Ферида отвечает.--
О! ты, который был мне прежде столько мил!
Ах! можно ли, чтоб нос так душу повредил!"
 
Красавицы! свои вручаючи красы:
Бывают ваши клятвы ложны
И тем, у коих есть носы.

<1778>

МОР ЗВЕРЕЙ

Басня

За беззаконие львов, тигров, барсов,
Четвероножных оных Марсов,
Которым отданы в правление леса,
Разгневанные небеса
Послали мор; валятся звери,
Повсюду к смерти им отверсты страшны двери.
Окончились пиры, которые они
В спокойны прежде дни
На счет овец и зайцев устроили;
И звери в ужасе уже не звери стали.
Изнемогают все, хоть смерть разит не всех.
Гусей и кур лисицы не вкушают,
И горлицы друг друга убегают.
Нет более любви в лесах и нет утех.
Исправил наконец и Волк свой грешный век
И стал он добрый человек;
Но отчего? - Не хочет боле кушать.
Сбирает Лев совет и говорит: "Друзья!
Конечно, за грехи несчастье нам такое.
Чтоб отвратить толико время злое,
Кто всех грешней, хотя б то был и я,
Тот должен искупить всё общество собою,
Тот должен умереть за общество один,
И будет славный он по смерти господин.
Доволен бы я был моей судьбою,
Когда б грешнее всех я был:
Я жизнию б народ звериный искупил,
И имя было бы мое всех львов слышнее.
Я признаюсь, и я не без греха,
Едал я и овец, едал и пастуха,
Но я неужто всех грешнее?
Пусть всяк, подобно мне, открыв смиренный дух,
Покаяся, грехи свои расскажет вслух".
"Великий государь! - Лисица возглашает,--
Ты праведен и милосерд всегда;
Твоя священна лапа иногда
Овец, любя, тазает;
Но что же это за беда?
Что их изволишь кушать,--
То честь для подлости такой:
Они на то и созданы судьбой.
Нет, слишком совести своей изволишь слушать.
И также нет греха
Терзать и пастуха;
Он из числа той твари пренесносной,
Которая, не знаю почему,
Во гордости, зверям поносной,
Не ставя меры своему
Уму,
Себе владычество над нами присвояет
И даже и на льва с презрением взирает".
Известно, ежели кто вступится за льва,
С тем будут все согласны;
Итак, Лисицыны слова
Не смели также разбирать
Грехи волков, медведей строго,
И словом то сказать,
Кто был драчун хотя немного,
Тот был и праведен и свят
Кто силен, никогда не будет тот повешен. -
Но вот валят Осел, преглупый пустосвят,
И говорит: "Я много грешен!
Однажды, вечером, я близко шел лугов,
Монастырю луга принадлежали;
Не видно было там монахов, ни ослов,
Они все спали.
Я был один, и был тому я рад.
Трава младая, случай, глад,
А более всего черт силен;
Вводить ослов во грех
Черт в вымыслах всегда обилен:
Приманкою там многих он утех
Мне пакости настроил,
И травки пощипал..."
- "В тюрьму Осла! - вдруг весь совет вскричал.
Его-то нас губит ужасно прегрешенье:
Есть ближнего траву! о, страшно преступленье!"
И чтоб злодейства впредь такие отвратить,
Травы для защищенья,
Осла повелено казнить
Погибели для отвращенья.
 
И у людей такой же нрав:
Кто силен, тот у них и прав.

<1779>

УЛИСС И ЕГО СОПУТНИКИ

Сказка

Известно всем, что был Улисс - Итаки царь
И что сопутников его в различну тварь,
Почтения к боярам не имея,
Дочь Солнцева, ворожея Цирцея,
Оборотила всех посредством пития,
Напившися, сперва рассудок потеряли;
Потом, переменя свой вид,
Иные вдруг мычать, другие лаять стали,
Иные силою копыт
Прохожим угрожали,
Иные всех бодали,
Другие всех кусали.
Один Улисс остался человек:
Улисс прямой был грек,
А грека не обманешь.
Улисс не промах был,
Обвороженного питья не пил. -
Что делать станешь?
Где нечего нам силой взять,
Там должно кланяться, ласкать.
Улисс был молод и прекрасен,
Щеголеват, умен и мил лицом,
А потому для женщин был опасен:
Итак, другим поддел колдунью колдовством,
Богиня и сама,
Лишась ума,
Итакскому царю тем стала быть под властью.
Ведь у богинь не как у нас:
Что вздумают, тут было б в тот же час.
Они нетерпеливы
И менее людей стыдливы, -
Что на сердце, того не потаят.
Испившая любовный яд
Итакскому царю сказала:
"Люби меня... От сердца моего,
Чего б душа твоя ни пожелала,
Проси всего".
Тем пользуясь, Улисс ей отвечает:
"Коль хочешь показать мне знак любви твоей -
Которых власть твоя карает,
Моих сопутников переверни в людей".
Цирцея говорит: "Когда есть воля их,
Исполнить я твое желание готова.
Я возвращаю им дар слова".
Ей царь отдав поклон,
К сопутникам, не медля, поспешает
И человечества урон
Поправить обещает...
Лев первый с ревом возглашает,
Являя гнева жар:
"Оставлю ли я львиный дар
Когтей, зубов ужасных,
Сей страх зверей подвластных?
Между зверей
Я то ж, что ты между людей.
Я царь, Улиссу равный,--
Так буду ль мещанин в Итаке я бесславный!
Оставь меня, хочу остаться вечно львом.
Неси к другим свои ты враки".
Съел гриб наш царь Итаки
И прочь отходит со стыдом;
И говорит медведю:
"Тебя опять я к людям присоседю,
Мой друг! Мне стыдно за тебя:
Смотри, какою
Оброс ты бородою;
Не бреешь ты себя,
Ногтей не остригаешь,
Волос не завиваешь;
Твой взор угрюм, суров.
Каков ты прежде был и стал теперь каков..."
- "Каков?.. Таков, как быть медведю надо.
Тебе ль судить?
Тебе ль рядить
О красоте медвежья склада?
Спроси медведицу о том:
Пригож ли я, она то скажет,
Она тебе докажет,
Что с гладким ты лицом,
Колико ты ни чванишься собою,--
Урод передо мною.
Не нравлюсь я тебе -
И будь тебе вестимо,
Что мне угодно ввек в медвежьей быть судьбе".
В другой раз царь Итаки с носом.
Отправился с таким же спросом
К ослу, который до сего,
Как все сопутники, был барин у него,
И так его увещевает:
"Хотя ты меж людей
И не был грамотей,
Однако же твой царь не чает,
Чтоб, не любя ни прозы, ни стихов,
Бежа людского просвещенья
И презирая свет ученья,
Любил ты лучше жить среди ослов..."
- "У всякого свой вкус, а у меня ослиный,
И в тот же час, как сделан я скотиной,
Не ощутил премены никакой.
Доволен я моей судьбиной.
Поди... Простись навек со мной".
Царь счастья испытать
Еще хотел у волка:
"Не стыдно ли жизнь волчью провождать
Честному человеку
И, лютым став врагом овечью веку,
Прекрасным горести пастушкам приключать?
Оставь леса, свирепость позабудь
И человеком ты честным опять пребудь".
- "Честным?.. - Да много ль же их в вашем роде?
Как был я человек, их, право, не знавал.
Но, говоря с тобой в свободе,
Скажи, не ешь ли ты и сам овец?
А чтобы наконец
Тебе ответствовать отрезом:
За недостатком зуб - железом
Друг другу за слово пронзая грудь,
Ко смерти находя себе пространный путь,
Не те ли же вы сами волки?
Престань наш род бранить;
И чтоб из двух одно избрать дурное,
Так ведай: волком быть
Честнее втрое..."
Опять Улисс
Ореха не разгрыз.
Потом к каким животным ни совался,
Они животными, а он Улисс остался.

<1783>

ЖИВОПИСЕЦ В ПОЛОНУ

Какой-то живописец славный,
Всё кистью выражать исправный,
Поездить вздумал по морям.
По нужде иль по воле?
Того не знаю сам.
И в море так же есть разбойники, как в поле.
Алжирцы были то, лишь грабить знатоки,
На нашего они искусника напали,
Ему сковали
Животворящи кулаки
И привели его в железах к дею.
О деях сих имеет кто идею,
Тот знает, каковы все эти усачи.
Они правители угрюмы, как туманы,
Притом же бусурманы
И християн бичи.
Сердитым голосом, нахмуря брови черны,
Сказал художнику наш дей:
"Теперь с тобой у нас дела уже не спорны:
Ты раб - и часть твоя в руке моей.
Но если возвратить желаешь ты свободу,
Ты должен, мне в угоду,
Украсить кистию твоей
В моих чертогах стены;
Чтоб там все разные отмены
Одежд, обычаев и лиц
Когда исполнишь то, свободен ты неложно".
Приняв приказ, искусник наш пал ниц.
Палитру вынул, кисти, краски,
И ну чертить носки, рты, ушки, глазки,
Одежду всем давать, как водится у них.
"Великий государь! уж всё теперь готово,
Исполнил силу я приказов всех твоих:
Теперь сдержи свое ты слово".
Дей смотрит: "Так, вот турок, вот и грек.
Сей гордый, важный человек
Точнехонько испанец;
А этот, что исподтишка
С ножом выходит из леска,
Италианец.
И вот продажная душа голландец.
Вот англичанин. Вот и храбр и пьян
Немецкий капитан.
А это кто таков? не знаю.
И наг, и босиком,
"
- "Француз, я в этом уверяю".
- "Почто ж его ты не одел?"
- "Солгать пред вашим я могуществом не смел
Не как все прочие народы,
Французы всякий день переменяют моды;
Какая же теперь, я этого не знал,
И для того его я голым написал".

<1786>

ЛАДНО И ПЛОХО

РАЗГОВОР ДВУХ МУЖИКОВ - КОЗОВОДА И МИРОХИ

"А! кум любезный Козовод!
Давно ли?.." - "Вот лишь только с клячи"
- "Микола как тебя пасет?
В дороге много ли удачи?
Каков здоровьем ты?" - "Здоров.
А ты, Мирохо, сам каков?"
- "Я также. Наши все ль здоровы?"
- "Все, - слава! - кони и коровы;
Хевронья, тетушка моя,
Спасибо ей, домком живала,
И после ней с двором и я".
- "Ну, это ладно..." - "Нет, Мирохо,
Хоть ладно видится, да плохо.
Хевроньин дом старенек был.
О ней ли, што ли, он грустил,
От старости ль упал, иль с горя, -
О том, с тобою я не споря,
Скажу, что он меня сдавил
И сделал из меня лепешку".
- "И вправду, плохо." - "Ни на крошку
Ты, куманек, не угадал.
Не плохо это - очень ладно.
Ведь денежки иметь изрядно?
Лишь только што оклечетал,
То, разбираючи я пади,
Нашел в широкой самой кади,
В капусте, денег жирный клад.
Приказчик дочь свою, Мавруху,
" - "Ладно!.." - "Плохо, брат!
Жена-сумбурщица не лад.
Однажды эту я воструху,
Как солнце лезло на закат,
Застал в лесочке, за скотиной,
С Петрухой, знаешь, Красиком.
Со мной, он думал, с дураком;
А я вязовою дубиной
Бока как надо отхватал,
И от Маврухи он отстал"...
- "Што ж? Ладно!.." - "Нет, не больно ладно:
Маврухе, видишь, неповадно
С одним со мною только жить,
И ну грустить она, тужить,
Зачахла, сделалась как спичка.
Больных лечить плоха привычка,
Однако, бают, надо так.
Я трёс машнёю, как дурак,
Платил, платил, - не тут-то было.
Упрямое Мавруха рыло,
Незапно подвела мне пешку,
И лекарям, и мне в насмешку,
Вчера как надо умерла".
- "Неужто и теперь не ладно?"
- "Насилу, кум, сказал ты складно!"

<1787>

МЕРКУРИЙ И РЕЗЧИК

Меркурию в житье с богами неразлучно
На небе стало очень скучно
Не знать, в какой на свете он цене...
Он богом был. - Так что ж? Ведь кто на вышине,
Тому хотя поклоны отправляют,
Но иногда всем сердцем презирают.
Итак, Меркурий наш отправился на низ,
Закутав божеских великолепье риз
В простую епанчу суконну,
Чтоб сердца в глубину бездонну
Людей проникнуть легче мог
И чтоб узнать, в душе такое ли почтенье,
Каков бы ни был, каждый бог
Безмерно хочет ведать,
Что люди говорят о нем,
Тогда ль, как сядут пообедать
И, развернув сердца вином,
В веселье просто, без искусства,
Лиют свои наружу чувства,
Или иначе как.
Меркурий не дурак,
То всякому известно,
Кто жизнь его читал.
То правда, не всегда он честно,
Однако же всегда по-людски поступал;
И часто Купидон, колико ни коварен,
Его себе на помочь звал
И был ему за то безмерно благодарен;
То есть, как значит то приказный штиль,
Амур ему платил.
Дом славна Резчика нечаянно находит.
По вывеске нетрудно то сыскать.
На ней написано: "Здесь боги есть продажны".
"Вот тут-то я могу узнать,
Которые для смертных боги важны", -
Меркурий сам себе сказал
И Резчику предстал.
"Что стоит сей Зевес и с громом?" - "Пять рублей"
- "А этот, Аполлон?" - "Четыре".
"Возможно ли богам, так славным в целом мире,
Толь мало стоить у людей! -
Меркурий сам с собою рассуждает. -
Однако же не так-то винен свет,
Что мало этих двух бессмертных почитает:
Один всегда гремит, другой всегда поет.
От них нет проку никакого.
Вот о себе без лести я скажу,
Что свойства я совсем иного;
Между людей торги я разные вожу".
Сей мыслию надменный
И по уши в себя влюбленный,
Сказал: "Я думаю, Резчик,
Ты за Меркуриев почтенный светом лик
Запросишь золота?.." - "Никак; я слов не трачу:
Коль купишь у меня кого из двух богов,
Повесу этого тебе готов
Я даром уступить в придачу".
 
Вот так-то о себе мечтая высоко,
Мы часто падаем безмерно глубоко.

<1787>

СУДЬЯ И ВОР

Сказка

Подлез, подкрался вор -
В ворота или на забор,
Нет нужды в этом;
Когда - зимой иль летом -
И в этом нужды нет.
Начни что сказывать, со спросами приступят
И ум рассказчика, хоть что, тотчас притупят
Подробно им скажи о том о сем:
Каков лицом?
Каков кудрями?
Каков бровями?
Велик ли рост?
И даже и о том, у вора есть ли хвост?
Довольно вам: его поймали,
Его связали
И привели к судьи
Судья кричит: "Ах, батюшки мои!..
Так! это он! старинный мой знакомец!
Стреляй, мой прежний сопитомец.
И с ним учился вместе я.
Он вор - а я судья!..
Скажи: товарищи, залетны наши птицы,
Где ныне? как живут? и чем? и кто?
Какие в обществе они играют лицы?
С тех пор как с ними я расстался,
О них не слышу ничего".
На дружеский вопрос плечами вор пожался,
Сказав: "Повесили их всех до одного;
Лишь только я да ты остался".

<1787>

ДОБРЫЙ СОВЕТ

Сын винного отца,
То есть напитков продавца,
По смерти батюшки, его благословеньем,
То есть накопленным именьем,
Не знаю, как-то стал достойный человек,
То есть и дворянин, и знатен, и чиновен;
Набитый графам брат, с сиятельными ровен.
Он прежний позабыл бутылочный свой век.
Дворянский род его ему казался древен.
Спесив, заносчив, вспыльчив, гневен,
Он нос пред всеми поднимал
И выше носа он плевал.
Он знал, что ценно лишь одно
Горячее вино;
И думал: дворянин - не дворянин без жару.
Случилося ему в беседе в жар вступить.
За честь ли было то? Я в том не уверяю.
Пускай за честь. Что я от этого теряю?..
Когда чего не можно заслужить,
Так можно то у нас купить...
Но как бы ни было, молодчик наш взбесился,
Вскричал, вскипел, вздурился
И рад за честь
На стены лезть.
Не знаю, кто на этакую шалость
Ему в ответ:
"Прими полезный мой совет
И не бесись за малость.
Отца воспомни твоего
Ухватку прелюбезну
И перейми его
Когда покойник мне хмельное отпущал,
То воду он всегда туда мешал".

<1787>

МЕРКУРИЙ И АПОЛЛОН,

СОГНАННЫЕ С НЕБЕС

Сказка

Меркурий, Аполлон, с царем богов Зевесом,
Не ведаю за что, когда и как,
Поссоряся, ему сказали: "Ты дурак!"
Не надо ссориться с могущим куролесом.
Юпитер им за "дурака"
Дал с неба тумака.
Свалились сверху оба боги;
Богам давай бог ноги -
Скитаются два друга по земле.
Но если кто у нас не хочет быть во зле,
Иметь казну он должен непременно.
Без денег всё у нас не ценно,
Без них и боги здесь не стоят ничего.
Умна ль она, иль дура,
Нет нужды в басне до того,
И не мое то дело.
Вот о богах - так смело,
Что хочешь, можешь всё болтать;
С людьми же надо скромно поступать:
Они шутить не любят.
Военные изрубят,
Подьячие в судах сожмут,
Потом бесчестие возьмут;
А знатные - беда, когда невзлюбят.
Итак, тут дело не о них;
А только что Меркурий с Аполлоном,
Оглушены Зевесовым трезвоном,
Забыли второпях о кошельках своих
И не взяли с собою с неба их.
То голод,
То холод
Их жмут;
"Ох, дурно, Аполлон, на этом белом свете, -
Меркурий говорит, - и по моей бы смете,
Забыв, что биты мы,
Полезней нам Зевесу поклониться,
Чтоб на небо опять позволил воротиться
Из этой страшной бедства тьмы".
Но Аполлон, прямой пиита,
Имея душу, был спесив
И, помня, что спина его побита,
Сказал со гневом наотрыв
Своим великолепным слогом:
"Кто силою одной
Владеть желает мной
И кто драчун, того не чту я богом,
И стыдно мне ему отдать поклон". -
Известно всем, кто этот Аполлон.
В стихах разноманерных,
И в мерных и немерных,
Получше, как иной и в прозе, говорит;
Окроме кулаков Зевеса-грубияна.
Итак, быть лучше без кафтана,
Без башмаков
И без всего, что кончится на "ов". -
Меркурий согласился
И с Аполлоном в спесь пустился...
"Однако чем мы станем жить?
Подумай, надо есть и пить,
И словом то сказать, для светского обряда
Чего не надо!
Иные скажут: "Вот как боги - пехтуром!"
Другие так: "Какие это боги!
Их фраки все в дырах, в грязи их ноги,
И в одеянии и бедном и дурном,
Без пудры, без помады!"
И жизни мы не будем рады,
И честь богов ударим в грязь лицом".
- "Что ж делать?" - Аполлон другого вопрошает
"Что делать? деньги добывать", -
Меркурий отвечает.
"Да как?" - "Мы станем торговать
Здесь все живут торговлей;
И кто хоть мало не дурак,
Тот кормится и так и сяк:
Иные рыбной ловлей,
Иные совестью, иные и умом,
Который, если безуспешен,
Бывает очень грешен,
И он тогда зовется плутовством;
А если есть успех, тогда с покорством
Его зовут проворством..."
- "Нет! нам,
Богам,
То будет срам
Когда, начав, как смертные, проворить,
Возможем мы с судьями здесь повздорить
Коль надо торговать,
Мы станем промышлять
Одним богам природным,
А именно: умом,
Который просвещает
И добродетели внушает..."
- "Нет, друг, не скопишь этим дом", -
Меркурий отвечает,
Который свет побольше знает
Однако надо быть всегда согласну в том,
Чего Латонин сын желает.
Отправились бессмертны торгачи
В столицу славную на рынок;
Немного было с ними скрынок:
Хотя умом они и богачи,
Да ум, не как товары модны,
Немного мест займет.
Увидим, на него каков расход,
Чии догадки с делом сходны,
Кто прав - Меркурий ли, иль гордый Аполлон?
Последний, думая, что разум всё вмещает,
"Всяк купит всё у нас, чего желает".
На рынке сделался от давки крик и стон.
Вот новые купцы и всякие товары!
Народ как вал, шумя, валит;
По нраву всяк себе товар сулит.
На бегунах летающи угары
Купить приходят рысаков.
Охотники до птичек
Идут купить синичек,
Чижей, дроздов,
С прибором клеток;
С мешками множество явилось богачей,
Со прелестьми толпа кокеток,
С бадинами препропасть щеголей:
Иной желает сеток,
Иной сукна, иной тафты, иной парчей,
Иные клонятся, иные приседают,
Иные деньги вынимают,
Иные на кредит.
Но Аполлон казался им сердит;
"Как! кажется, ты как-то нам знаком?" -
Узнав Меркурия, прекрасны покраснели;
А щеголи, смеяся, зашумели:
"На что связался ты с угрюмым дураком?
Как будто торговать один и не умеешь;
Поверь, в делах скорее ты успеешь,
С людьми умея поступать;
Охотней у тебя все станут покупать;
Кажи скорей товар или хотя образчик".
При Аполлоне наш Меркурий не рассказчик;
И чтоб беду с себя свалить долой,
Сказал: "Я только что приказчик,
А вот хозяин мой".--
Тогда стишиста краснобая
Отверзлися уста.
Как все купцы, свои товары похваляя,
Подобно он воспел: "Се время то наста,
В которо надлежит вселенной просветиться!
Да не дерзнет никто из вас надеждой льститься,
Небесный он товар, товар неоцененный!
И должно, чтоб его для духа всяк купил".
В то время Фебов глас надменный
Красавиц голос перебил:
"А! а! духами он торгует, видно.
Да есть ли у тебя "а ла дюшес?"..."
Купцу небесному безмерно стало стыдно,
Что будто он с небес
Помаду только лишь принес.
И так, риторику свою оставя,
Сказал он напрямки:
"Вы, люди, чудаки,
Что вы, себя людями ставя,
К безделкам лакомы, а что нужней всего,
И нет вам нужды до того,--
Я ум привез, вот вся моя продажа!"
Поднялся хохот, шум;
Кто думает чтобы ему был нужен ум?
И всяк, себя уважа,
Чтоб не казаться дураком,
Бежит ума далёко.
Ошибся очень Аполлон.
Его печально видит око,
Что жить ему с одним умом нельзя широко
И что в торговле той ему велик урон.
С тех пор, во всем Меркурию послушен,
Сговорчив Аполлон, поклонщик, малодушен.

<1787>

ДУБ И ТРОСТЬ

Дуб гордый, головой касаяся до неба,
На гибку Трость смотрел с презреньем с высоты.
"Какая, - говорил он ей, - в тебе потреба?
Пастушьей простоты
Игра и шутка,
Бывает из тебя лишь только дудка;
Из ветвий же моих - полубогам венцы
Сплетаются, победы их в награду.
Героям я даю отраду,
Творение, презренно целым миром,
Что дует, ты всему покорная раба;
Ты даже спину гнешь пред слабеньким Зефиром,
А мне ничто Бореева труба".
Как водится, пред знатным господином,
Пред силой коего всё - мелкая черта,
Трепещущая Трость, не разевая рта,
Почтенному дубовым чином,
Чтоб лишних избежать сует,
Дает нижайшими поклонами ответ.
Но вот, нахмуря брови черны
И ветренну Борей разинув хлябь,
С дождем мешая пыль, кричит: "Всё бей, всё грабь!
Все власти лишь моей, все быть должны покорны!"
Тирану этому уклончивая Трость,
Опять согнув хребтову кость,
Покорно бьет челом, ему упавши в ноги.
Не прикоснулася Бореева к ней злость,
Безвредно ей, он мчится по дороге
Он ждет и от него поклона,
Но Дуб от спеси лишь кряхтит, -
Не хочет Дуб нести Бореева закона.
Сильнее ветер там, где более упор,
И гневаться Борей безмерно скор:
С такою яростью на Дуб упрямый дунул,
Что с места он его и с корнем ссунул.

<1787>

ВОЛОСОЧЕСАТЕЛЬ - СОЧИНИТЕЛЬ

Сказка

По имени Андрей,
По прозвищу Тупей,
А ремеслом чесатель,
Рехнулся на стихах и сделался писатель.
Недолго работал
И драму,
Как даму,
В два мига причесал.
Черт самолюбия великий нам ласкатель,
Помадами душистый наш писатель
Принес Волтеру на показ,
На удивленье,
Свое творенье. -
Волтеру? - О, смельчак!
Волтер, окончив чтенье,
Снимает свой колпак;
Потом, вручая сочиненье,
С улыбкою сказал парнасский сей старик:
"Поди, творец, и сделай мне парик".

<1788>

ПОПУГАЙ

ЕСЛИ НЕ ПОЭМА, ТАК СКАЗКА

Пою несчастье попугая. -
Чему ж смеетеся, друг другу вы мигая?
Чтобы всё петь - у муз такой манер;
Героя ль моего пренебрегая,
Смеетеся, что он не знатный кавалер?
Но чем же он Улисса хуже,
Носимый бурями почти на луже,
Скитался, как дурак,
И до двора не мог найти дороги?
А моего, на крыльях ветров, боги,
Из Индии чрез океан промча,
Вкушавшего плоды там сладки,--
В Россию привезли для вкуса калача,
Бонбонов и блаженств, которы были кратки.
Итак, не смейтеся, поэму я свяжу;
А если, чтоб я пел, на то не согласитесь,
Вы только не сердитесь,
 
Я вам и просто расскажу.
Была старушка мать, степенна, богомольна,
С прекрасной дочерью, своей судьбой довольна,
Тужила лишь о том, крушась,
Что сын ее, за славою гонясь,
Отправился с полком поближе к смерти.
Итак, приметьте, сын - военный человек.
Вы знаете, военны люди - черти,
Меж тем и матери, и дочери прелестной,
Судьбою не весьма чудесной,
А именно за несколько рублей,
Достался попугай на бирже с кораблей.
Какая в скуке им отрада!
За сына от небес, за брата им награда!
"Вот птица райская!" - старушка говорит;
А дочь: "Какой прекрасный вид!
 
И наши щеголи в своих нарядных фраках
Не могут с ним сравняться пестротой,
Ниже с его любезной остротой
В своих манерных враках.
Как он учтив! как знает свет!
Пред ним скоты все птицы русски.
Ах! матушка, он знает по-французски,
Кричит: bonjour! bonjour, Marionette!1
Да почему мое он имя знает?
Вы слышите ль, меня он Марьей называет?"
Старушка несколько пожалась тут:
"Ахти! не ведьма ль птица эта?
Не зная, знает то, как дочь мою зовут.
Не наущеньем ли то демонска совета?"
- "И, матушка! как можно думать так?
Какая есть на ней чертовщины примета?
Прекрасной птицы вид, ее небесный зрак;
Притом же и язык французский разумеет.
Со мною он не отупеет.
Он мил; но выведу его я боле в свет".
- "Однако ж, Машенька! - старушка так в ответ, -
И о душе его нам надо постараться:
Пусть будет он с тобой, как будешь убираться,
Со мною же моей молитвы в час;
Со мной к акафистам он станет приучаться,
С тобой к манерам, как то водится у вас".
И так и мать и дочь, наперерыв милуя,
Как душу, попеньку любя,
Старались кажда для себя:
Поутру с матерью поет он "аллилуйя",
"Charmant objet" 2 учила выпевать.
И божества, и щегольства смешенье!
Никто, как он, церковно пенье
С любовным не умел так сладко соглашать,
Со умилением от сердца воздыхать
И сахары из рук с учтивостью клевать.
Велико дело воспитанье!
Ласкаем и любим, заморский кавалер,
Как нравиться, давал и щеголям пример.
Его прелестно лепетанье,
Пристойно завсегда,
Не испускало никогда
Тех слов, которые стыда
Наводят краску.
В беседах, ласкою платя за ласку,
Красавицам кричал: "Je vous adore3";
Целующим: "Целуй меня encore4";
Старушкам: "Ну, подите с богом!"
Вот так-то отвечал
Разумник вдруг всем разным слогом.
Подобно Цесарь вдруг и сам писал
И сказывал другим совсем другие строки.
Такие-то Жако имел
Таланты превысоки,
И так-то он в науках преуспел.
С таким достоинством недолго быть без славы.
За то, что дали толь благие нравы,
Мать с дочерью в награду за труды
Свой зрели полон дом всечасно.
Знакомства новые, и все везут плоды,
Конфекты, сухари, бонбоны! - Как прекрасно!
Катается Жако как в масле сыр.
И всякий день ему такой же пир,
Какой откупщики дают боярам редко,
Однако ж метко.
Всегда между людей
С вершины позлащенной клетки
Собранья привлекал внимание и взор.
И петиметры и кокетки,
И матушек и тетушек собор,
Дворцовы кавалеры,
И разны офицеры
Любили говорить с ним так, как меж собой.
Ах, долго ль, попенька! блаженной толь судьбой
Ты будешь наслаждаться? -
Как может молодость легко избаловаться!
 
О ты, детина из детин!
Смиренной матери о беззаконный сын!
Прекрасный сестры о братец преразвратный!
Почто с полком своим вступаешь в путь обратный?
Идет, пришел и в лагерь стал,
И к матери в минуту прискакал.
Сказав раз несколько: "А, матушка! сестрица!",
Они ему: "А, сын! а, братец дорогой!" -
Он вдруг спросил у них: "Давно ли эта птица?"
"Тотчас, как мы рассталися с тобой".
- "Ах! если б, братец, знал, какой же он проказник!"
- "Ах! если б, сын, ты знал, как он поет кондак!
Какой смиренница! какой неблазник!"
- "Притом же, братец, он и не дурак".
- "Любезный сын, его такое поведенье,
Что если бы такой сыскался женишок,
Я Машеньке б дала благословенье".
Гордясь собой как будто петушок,
Во время сей похвальной речи
Жако приподнял плечи...
(Ошибся, виноват, приподнял крылья он)
И, сделавши учтивейший поклон,
Пропел три раза "аллилуйю".
Потом французскими словами заметал,
Которы с русскими из милости мешал,
И к Маше протянул он нос для поцелую, -
И словом, выказал всего ученья сбрую:
Немного попугай-хвастун тщеславен был.
Но кто же не таков, кто быть хвален достоин?
Развеся уши, воин
И выпялил глаза и рот открыл.
"Сто тысячей ему!.. Ах, матушка! сестрица!
Morbleu!5 какая это птица!
Ну, как же за морем не быть умнее нас,
Когда у птиц такое просвещенье!
Мне долго быть никак нельзя у вас,
Мне должно в строй сегодня на ученье.
Не отрекитеся мне сделать одолженье:
Пустите вы со мною на показ,
На удивленье
Толь редку птицу в полк".
 
Когда ягненочка хватает хищный волк,
Лишить его пастушки хочет,
Пастушка в ужасе кидается, хлопочет,
Не знает, что начать: хотя барашка жаль,
Но страшен волк проклятый,
Прожора алчный и зубатый.
Такое изумленье,
В которо привело и мать и дочь
Героево прошенье;
Покрыла их глаза смертельна ночь.
Бледнеют и трепещут обе.
"Расстаться с попенькой! - ах! лучше б быть нам в гробе!"
- "Morbleu! - кричит герой, я вижу ясно то,
Что вам и сын и брат ничто!
Коль так, прощайтесь с ним, скорей его целуя;
Заставлю петь его последне "аллилуйя"
И за презрение ко мне, несносно толь!.."
- "Ах, братец! ах! любезный сын, изволь.
Но если наша жизнь нужна тебе неложно,
Пожалуй, поступай с ним нежно, осторожно..."
- "Поверьте мне, в два дни он будет здесь со мной,
Или пусть черт меня задавит".
 
Итак, положено судьбой
Любезного Жако отправить.
Уж время час расстанья принесло,
Чтоб от каретного не оглушиться звука,
Назначена разлука
Дорогой водяной,
На шлюпке быстрою Невой.
 
Несут Жако; и мать и Маша провожают
Его до каменных на пристань берегов.
Ко описанию тоски не станет слов,
Котору дочь с старушкой ощущают
Уж попеньку на судно опущают;
Уж воин матери, сестре "прости" сказал;
Уже багры отстать от брега помогают;
Уж "веслы на воду" квартермистр закричал;
Уж едут, удалились, -
Слезами мать и дочь залились.
"Прости, прости, любезное дитя! -
Старушка, небесам Жакову часть вручая,
Поет, свой взор на небо обращая. -
Всё упование мое на тя!"
"Прости, мой свет, в последний раз!"
Уж шлюпка с попенькой скрывается от глаз
И кажется вдали как будто муха.
И, лишены и зрения и слуха,
И дочь и мать домой идут,
Иль лучше так сказать - в унынии ползут,
Повеся головы, не говоря ни слова.
Пришли. О, горесть нова!
О, час! о, нестерпимый час!
Не слышен попугаев глас!
Все комнаты осиротели.
За ужином они, рыдая, просидели,
Не ели ничего, бонбонов лишь поели,
Которых попугай доклюнуть не успел.
Меж тем Жако свет новый зрел.
Вода, гребцы, их песни, шутки,
Их дюжи прибаутки -
Всё ново для него.
Ему то стыдно стало.
Казалося ему его ученье мало.
 
Он слишком был честолюбив.
Испорчен тот всегда, кто долго был счастлив.
Не может он вмешаться в разговоры
Российских водяных повес,
Которы, заведя между собою споры,
Писали языком друг другу наотрез
Диковинны узоры
Когда бы пошлину с них брать,
Колики раз они сказали "мать",--
Велики были бы таможенные сборы.
 
Сам воин, попенькин покров, чтоб их унять
И научить к Жако почтенье сохранять,
Пустил слов токи сильны, скоры,
Кончая все на "мать".
Жако тут сам приободрился
И, чтоб себя на свете показать,
Неблазным языком своим на них пустился:
Им что-то из молитв осмелился сказать.
И поднял попеньки невинность на зубки.
В унынье погружен своим дурным успехом,
Стать попенька не смеет на дыбки.
И, крылья опустя, привыкший барин к лести,
Как мокра курица сидит
И на свет не глядит.
Однако же, пронзаем жалом чести,
Решился прежние науки позабыть
И жив не хочет быть,
Когда не выучит наречья и поступок
Бесстыдных шалунов
И коренных российских слов.
 
Вот для каких покупок
Пустилось за море любезное дитя!
О молодость! себя к спасению претя,
Вот как свою невинность
Меняешь на бесчинность
И, к аду с радостью приемля путь, грешишь,
И, слишком свет любя, ты кажешь небу шиш.
 
Уж начал забывать Жако, как был воспитан.
Уж стал насвистывать, подобно как буян,
Который катится шумя на дрожках пьян.
Уж стал уметь язык вертеть по-молодецки
И имя Иова горланить по-немецки.
Всё слыша то, был рад безмерно офицер,
Что так его Жаку понравился манер,
Что может с птицею заморскою по-свойски.
Как друг, открытно рассуждать.
В пути до лагеря он все слова геройски
Пред ним старался истощать.
Жако, расставимся с глаголом нежным, тленным.
Уж в лагерь молодцом вступает совершенным:
Гуляя из шатра в шатер,
Из ставки в ставку,
Приветлив, как бурлак, как гранодер, востер,
Он благонравию дает последню давку.
Не столько он в свой век сластей клевал,
Колико слов проклятых в день глотал.
И словом, так сказать, достоин стал,
Негодница! чтобы его повесить.
 
Меж тем что делаете вы,
Старушка с Машенькой, в печали?
Не можете изгнать Жако из головы.
Вы образом драгим все чувства напитали;
Всё кажется Жако, все зелено в глазах,
И сердце занял он, и занял ваши души;
Всечасно слышат уши
Его приятный глас. - Но, ах!
Жако уж нету с вами.
Осталась вам надежда лишь одна:
Волною унесен и возвратит волна.
"Но скоро ли, ах! скоро ль будет с нами?
Чтоб сын, чтоб брат не задержал.
Сегодня он, сегодня обещал".
Все дамы в нетерпеньи,
Чтоб усладить свои мученьи,
Всегда колоду карт имеют при себе.
И, карты разложа на разные фигуры,
Всё видят в будушей судьбе.
И мать и дочь, страстей своих в борьбе,
К сему премудрому искусству прибегают,
И будет ли Жако в сей день, о том гадают.
"Приедет ли наш миленький француз?"
Но что ни делают, как карты ни мешают,
Ложится всё винновый туз.
Трепещут обе и бледнеют:
"Ах, попенька любезный нездоров!"
В отчаяньи их чувства цепенеют;
Но сон страдающим покров.
Вздремали с горести, в руках имея карты.
Им грезился Жако - не нежный кавалер,
Но будто он угрюмый гранодер.
И будто у него ужасны бакенбарты,
Широкие усы и шапка набекрень,
И будто он городит дребедень.
 
Во сне и мать и дочь от страха стали в пень,
Зевнули, протянулись,
А после и проснулись.
Вскричала дочь тогда:
"Ах, матушка, беда!
Коль верить мне тому, что сон мне бредит,
То попенька явится без стыда.
Поехал умницей, таков ли он приедет?"
В тот самый час открылась дверь.
О, радость несказанна!
Старушка, ты восторг умерь;
И ты, о Машенька! увидя гостя жданна,--
Уже не стоит он твоей любви, поверь.
Однако ж под собой они земли не слышат:
И радость, как печаль, объемлет наш язык.
Хотят вскричать: "Жако!" - но так восторг велик,
Что, рот раскрыв, они лишь только дышат.
Тогда вешает им военный изувер:
"Ну, вот сокровище вам ваше!
Я слово вам сдержал, как честный офицер".
 
Потом вручает Маше
Неоцененный сей залог.
Но что? о, рок, о, грозный рок!
О, страшная измена!
О, лютая премена!
У попеньки уже не тот носок,
Который щекотал, целуя, Машу прежде.
Ошиблась Машенька в приятной толь надежде:
Шалун своим проклятым ртом
Кусил ее за место,
Толь пухлое, как тесто,
А где - история не говорит о том.
Покрылись лилии багряным током крови,
И с Машей ахнули приятства и любови,
До сердца тронуты пременою такой,
Жаковой сражены злодейскою рукой.
Укушенная дочь с молитвенной старушкой,
Узрев, что попенька несносной стал вертушкой,
Раскаясь, попросил наглец у них прощенье.
Итак, во все глаза взирая на него,
Желают о грехах приметить сожаленье.
Не тут-то было: он проступка своего
Жестокостью гордится
И, вместо слез, - буянит, веселится,
И, набок искривясь, как гневный гранодер,
Стыдливых жен к увечью
Огрел увесистою речью.
Хохочет офицер,
Краснеет Машенька, а матушка рыдает,
Себя, Жако и дочь крестит, благословляет.
"Ты видишь, матушка, что в нем уж нет пути,
И то, что он испорчен.
Смотри, как весь искорчен!
В нем черт сидит; но я могу найти
Его исправить средство".
Вот развращения обыкновенно следство.
Ах! часто вояжер
Достоин заперт быть.
Жако сажают в клетку силой.
А чтобы из него чертей искоренить,
Наш попенька, толь прежде милый,
В крестовой, осужден, дрожит,
Доколе, совести почувствуя грызенья,
Окажет более он дамам уваженья.
Испорченна Жако
Уже не сласть питает;
Уже не молоко
Его гортань нечисту орошает,
Но хлеб один сухой
С простою лишь водой
Быть праведным премудро научает
И к благу путь нескользкий пролагает.
Но стоит только раз
С дороги доброй совратиться,
А там уж грех всегда коробит глаз,
Уже с невинностью нельзя соединиться;
Однако ж очень трудно.
Старушкины мольбы он ставит ни во что.
Воинску полюбя науку безрассудно,
Всегда, как возглашал
Старушкин голос "аллилуйю",
Он в рифму припевал...
Старушка думает: ослышалась она,
Еще всё то же повторяет,--
А он по-своему ей то же отвечает.
Умильным пением Жаковым смущена
(Смотрите, как черт силен,
Как в вымыслах к соблазну он обилен, -
Кто может избежать от демонских ловитв?),
Расстроена старушка
Среди усерднейших молитв
Воспомнила, что то - старинная игрушка,
И вображение ее кусила мушка.
Но, одолевши плоть,
Котора мысль тревожила приятно,
Кричит: "Ко мне, ах, Маша! подь".
Лишь только дочь вступает,
Ту ж рифму для нее бездельник сочиняет.
"Ах, матушка! что он такое врет?
Какую
Жако поет
Несносну "аллилуйю"!"
(С тех пор сия у нас пословица идет,
Что "аллилуйю" тот поет,
Кто мелет вздоры.)
"Что ж делать нам с Жаком?
Ты видишь, хочет он остаться дураком,
Все способы мои неспоры,
Он по уши увяз в грехах,
У честных быть людей не должен на глазах".
Потом положено Жако навек оставить,
К домашним птицам в клев из милости отправить
Вот так-то попугай блаженства с высоты,
В вояжах промотав свои благие нравы,
Низвержен и лишен сиянья красоты,

Между 1788 и 1790

1 Здравствуй! здравствуй, Марионетта! (франц.). - Ред.

2 "Прекрасный предмет" (франц.). - название песенки. - Ред.

3 Я вас обожаю (франц.). - Ред.

4 Еще (франц.). - Ред.

5 Черт возьми! (франц.). - Ред.

Примечания

Рыбак. Впервые - СB, ч. 2, 1778, стр. 272, без подписи и под заглавием "Притча. Рыбак". С изменениями - СЛРС, ч. 1, 1783, стр. 122, без подписи. Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 183.

Феридина ошибка. Впервые - МЕИ, 1779, ч. 1, стр. 26, без подписи. С поправками - СЛСР, ч. 1, 1783, стр. 107, без подписи. Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 186.

Какая честность в нем! В журнальных текстах было: "Какой нрав ангельский!"

Мор зверей. Впервые - АИ, ч. 2, 1779, стр. 275, без подписи. С исправлениями - СЛРС, ч. 1, 1783, стр. 112, без подписи Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 173. Сюжет заимствован из басни Лафонтена "Les animaux malades de la peste", которую позднее перевел И. А. Крылов. В первой публикации последние четыре строки имели другую редакцию:

И ради лучшего животных исправленья
Осла повелено казнить.
 
И у людей такой же нрав:
Кто силен, и у них тот прав.

Улисс и его сопутники. Впервые - СЛРС, ч. 10, 1783, стр. 158, с подписью "Я. Кн." Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 167, с исправлением опечатки в 44-й строке "Цирцея говорит" вместо "Царица говорит". В журнале басня оканчивалась "моралью", опущенной в Соч.:

Чтоб нрава свойствие загрубла пременить,
Напрасно тратить труд: того не может быть.

"мораль" сознательно, но, возможно, это произошло и по ошибке писца, переписывавшего басню для издания. Дело в том, что текст самой "сказки" кончается на стр. 163 журнала и после него стоит звездочка, отделяющая основной текст от "морали". "Мораль" и подпись напечатаны на обороте, на стр. 164. Возможно, что писец просто не заметил ее (аналогичную ошибку допустил в своем "Историческом разыскании" и А. Н. Неустроев, посчитавший конец основного текста за конец всей басни и не заметивший подписи Княжнина).

Улисс (Одиссей) - главный герой поэмы Гомера "Одиссея". После взятия Трои Одиссей в течение десяти лет не может вернуться на родину. По воле богов бури забрасывают его корабль на остров волшебницы Цирцеи, дочери бога солнца Гелиоса, которая превратила половину его спутников в свиней. Сам Одиссей избежал этой участи с помощью богов и заставил Цирцею вернуть человеческий облик его спутникам.

Живописец в полону. Впервые - НЕС, ч. 6, 1786, стр. 62, без подписи и с подзаголовком "Сказка". Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 227.

Ладно и плохо. Разговор двух мужиков - Козовода и Мирохи. Впервые - НЕС, ч. 8, 1787, стр. 70, без подписи и под заглавием "Ладно и плохо. Разговор двух мужиков". С изменениями - "Зеркало света", ч. 6, 1787, стр. 668, без подписи и с распространенным названием (в тексте имя - Козавод). Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 241.

Микола - святой Николай.

Меркурий и Резчик. Впервые--НЕС, ч. 8, 1787, стр. 67, без подписи и с подзаголовком "Басня". Печ. по Соч., изд. 1, т. 4, стр. 237.

Судья и вор. Впервые - Соч., изд. 1, т. 4, стр. 188. Источник сказки - "анекдот", напечатанный в СВ, ч. 2, 1778, стр. 207. Возможно, что переводчиком или автором этого анекдота был сам Княжнин, являвшийся одним из редакторов журнала и активно сотрудничавший в нем. Анекдот этот дожил в литературе до конца XIX в. (см., например, "Финтифлюшки" А. П. Чехова. - Собрание сочинений в двенадцати томах, т. 3. М., 1955, стр. 283).

Добрый совет. Впервые--Соч., изд. 1, т. 4, стр. 239. Печ. по НЕС, ч. 19, 1788, стр. 69.

Меркурий и Аполлон, согнанные с небес. Впервые - Соч., изд. 1, т. 4, стр. 176. Аналогичный сюжет находим и притче А. П. Сумарокова "Аполлон и Минерва". Ср. также "Торг семи муз" из книги "Сны" И. X. Крюгера (1722--1750), вольный перевод Д. И. Фонвизина "Торг семи муз. Из Кригеровых снов" ("Собрание лучших сочинений к распространению знания и к произведению удовольствия", 1762) и письмо Любопытного зрителя, озаглавленное "О граждане, граждане, ищите прежде денег, а потом добродетели" ("Живописец", 1772, ч. 2, л. 2).

Потом бесчестие возьмут. См. примеч. к комедии "Чудаки", стр. 741.

Латонин сын - Аполлон.

Бадины - тросточки (от франц. badine).

Прекрасны покраснели. Намек на то, что Меркурий был покровителем сводников.

"А ла дюшес" -- герцогские, в стиле герцогини (франц. à la duchesse); название духов.

"Le Chêne et le Roseau", которую перевели также А. П. Сумароков, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, И. И. Дмитриев, И. А. Крылов и др.

Трость - тростник.

Волосочесатель-сочинитель. Впервые - НЕС, ч. 30, 1788, стр. 73, без подписи. С незначительными изменениями - Соч., изд. 2, т. 5, стр. 258.

СЛОВАРЬ МИФОЛОГИЧЕСКИХ ИМЕН И НАЗВАНИЙ

Аврора (рим.) - богиня утренней зари; заря.

Алкид - см. Геркулес.

Аполлон - см. Феб.

Аргус (греч.) - многоглазый великан, всегда бодрствующий, так как глаза его снят поочередно. В переносном значении - неусыпный страж.

Ахерон (греч.) - река в подземном царстве.

Ахиллес (греч.) - храбрейший вождь греков в Троянской войне. Подвиги его воспеты Гомером в "Илиаде".

Борей (греч.) - северный холодный ветер, бог этого ветра.

Венера (рим.) - богиня любви и красоты.

(греч.) - храбрейший вождь троянцев, сын Приама и Гекубы. Пал от руки Ахиллеса.

Геркулес (рим.) или Геракл (греч.) - мифический герой, самый могучий из людей, совершивший двенадцать подвигов, последним из которых был спуск в Тартар и укрощение трехглавого пса Цербера, стража адских врат.

Гидра (греч.) - многоголовое чудовище с телом змеи, убитое Геркулесом.

Гостомысл - легендарный новгородский посадник IX в., по совету которого новгородцы пригласили к себе на княжение варягов Рюрика, Синава и Трувора.

Грации - латинское наименование харит, греческих богинь красоты и радости; олицетворение женской прелести.

Зевес (Зевс; греч.) - бог-громовержец, царь и отец богов и людей.

Зефир (греч) - бог западного ветра; в литературе XVIII - начала XIX в. - теплый, мягкий, приятный ветерок.

Иксион -- мифический древнегреческий царь. За первое на земле убийство родича и оскорбление, нанесенное жене Зевса Гере, прикован в Тартаре к вечно вертящемуся со страшной быстротой огненному колесу.

Именей - Гименей, бог брака у древних греков и римлян.

Кастальский ключ. (греч.) - источник на Парнасе, посвященный Аполлону и музам; в переносном смысле - источник поэтического вдохновения.

(греч.) - жена Зевса, мать Аполлона.

Марс (рим.) - бог войны; в переносном смысле - воитель; драчун.

Мельпомена (греч.) - муза трагедии.

Меркурий (рим.) - бог торговли, хитрости, воровства, покровитель странников, вестник богов.

Минерва (рим.) - богиня мудрости, покровительница ваятелей, музыкантов, поэтов.

Морфей (греч.) - бог сновидений.

Музы (греч.) - богини поэзии, искусств и наук.

Наяды (греч.) - водяные божества.

Нектар (греч.) - напиток богов, дававший им бессмертие и вечную юность.

Нептун (рим.) - бог морей.

Осколд - Аскольд, легендарный киевский князь IX в.

(греч.) - одно из прозвищ Афины, богини мудрости, девы-воительницы, покровительницы наук, искусств и ремесел, давшей древним Афинам закон и порядок. У Княжнина выражение "поэзии Паллада" означает: произведение, отличающееся мудростью, показывающее, как надо писать.

Парис (греч.) - прекрасный юноша, сын троянского царя Приама. Три богини избрали его судьей в споре о том, кто из них прекраснее Гера обещала ему власть и богатство, Афина - мудрость и военную славу, Афродита - обладание прекраснейшей женщиной - Еленой. Парис отдал предпочтение Афродите, с ее помощью похитил Елену и стал виновником Троянской войны и гибели Трои.

Парнас - гора в Греции, считавшаяся местопребыванием Аполлона и муз; в переносном смысле - поэзия, сообщество поэтов.

Пегас (греч.) - волшебный крылатый конь; символ поэтического вдохновения.

Пермесский (греч.) - от названия ручья, посвященного музам.

Перун - бог грома и молнии, верховное божество древних славян.

Плутон (греч.) - бог царства мертвых.

Помона (рим.) - богиня садовых плодов.

Приам (греч.) - последний царь Трои, города и государства в Малой Азии. Был убит греками при взятии Трои.

Сирены, (греч.) - мифические существа, наполовину - прекрасные женщины, наполовину - птицы, волшебным, чарующим голосом увлекавшие мореходов к гибели. В переносном смысле - соблазнительные красавицы, прекрасные и опасные.

Стикс

Сфинкс (греч.) - крылатое чудовище с львиным туловищем и головой женщины, обитавшее в пещере около Фив. Сфинкс убивал всех, кто не мог отгадать предложенную им загадку.

Тантал - мифический древнегреческий царь. За оскорбление, нанесенное богам, вечно терпит в Тартаре муки голода и жажды он стоит по горло в воде, но она отступает, как только он нагибается к ней; над ним склоняется ветвь с плодами, но, как только он протягивает к ним руки, ветвь поднимается.

Тартар (греч.) - царство мертвых; преисподняя.

Тенар или Тенарон - древнее название мыса Матапан на юге Греции, где в пещере находилась пропасть, считавшаяся входом в подземное царство Княжнин называет Тенаром Тартар.

Троил (греч.) - один из сыновей Приама, царя Трои. Убит Ахиллесом.

Феб (греч.) - бог солнца и света; победитель многих злых сил; бог поэзии и искусств.

Фемида (греч.) - богиня правосудия

Феникс (греч.) - мудрая птица, которая каждые пятьсот лет сгорает в своем гнезде и вновь возрождается молодой из пепла; имя мудреца, учителя Ахиллеса. У Княжнина употреблено в значении: "чудо мудрости".

Флора (рим.) - богиня полевых плодов, цветов и весны.

Фортуна (рим.) - богиня счастья, изображавшаяся стоящей с завязанными глазами и "рогом изобилия" в руках на беспрерывно катящемся колесе; счастье.

(рим.) - адские богини ужаса и мести. Изображались в виде седых старух, обвитых змеями, со змеями в волосах, с факелами и бичами в руках.

Церера (рим.) - богиня плодородия и земледелия, мать Прозерпины, владычицы преисподней.

Юпитер (рим.) - см. Зевес.

СЛОВАРЬ УСТАРЕВШИХ И МАЛОУПОТРЕБИТЕЛЬНЫХ СЛОВ И ПОНЯТИЙ

Агны - агнцы, ягнята.

Акафист - церковная хвалебная песнь и молитвы.

Аллилуйя - припев, а также отдельная торжественная песнь в христианском богослужении (по-древнееврейски - "хвалите господа").

Аркадский - от названия области в Греции. В литературе Аркадия - идиллическая страна счастливых пастухов и пастушек.

Багряница - багряный плащ, торжественное облачение владетельных особ.

Белт - Балтийское море.

Бесстудно -- бесстыдно, не чувствуя стыда.

- нарушающий приличия, нравственность, порядок; буянящий.

Благочиние, благочинный - полиция, полицейский.

Блажи - проказники, шалуны, шутники.

Блонды -- шелковые кружева.

Буфон (буффон) - шут.

Вержут - ввергают.

Вина - иногда употребляется в значении "причина".

Винновый - пиковый (пиковый туз при гадании обозначает неожиданный удар).

Виталище - жилище, убежище, дом.

Власяница - рубашка из грубой шерсти, которую носили для "умерщвления плоти" монахи, аскеты.

Вместный - вмещающийся, заключенный.

Вниду

Внити - войти, вступить.

Вой - воины.

Вотще - напрасно, тщетно.

Вполы - наполовину.

Вратя - вращая, вертя.

Врютиться - увязнуть, погрязнуть в чем-нибудь, попасть в долги.

Втюриться - здесь попасть в беду, попасть во что-либо нечаянно.

Гейдук (гайдук) - служитель у вельмож, выездной лакей высокого роста.

Гетулы - название, под которым в древности были известны племена, жившие в оазисах Сахары.

Готфы - шведы.

Дей - титул владетелей Алжира в XVII - начале XIX в.

Держава - одна из царских регалий, золотой шар с крестом наверху.

Дерние - дерн, трава.

- правая рука.

Длань - рука; ладонь.

Днесь - ныне, сегодня.

Доднесь - доныне, до этого дня, до настоящего времени.

Должность - долг.

Древляне - славянское племя, жившее по берегам реки Припять.

Дрязг - сор, дрянь.

Емлет - берёт.

Епанча - широкий плащ.

Есень - осень.

Ёдна -- карточная игра ("одно", то есть "очко", "двадцать одно").

Заразы - прелести.

Зеницы -- зрачки глаз, глаза.

взгляд; взор, лицо, облик, образ, вид.

Изражать - выражать, изображать.

Казанье -- проповедь, речь.

Казнодей - проповедник.

Квартирмейстер (квартермистр) - во флоте - унтер-офицер; в армии-- офицер, располагающий войска на постой ("на квартиры").

Кеньги - род теплой обуви без голенищ, надеваемой поверх башмаков или сапог.

Ков - лесть, вредный замысел, заговор, злоумышление.

Кондак - краткая хвалебная церковная песнь.

Констапель - младший офицерский чин в морской артиллерии.

Карали - кораллы.

Крестовая

Крин - лилия.

Купно - вместе, совокупно, вместе с тем.

Лавр - вечнозеленое дерево, символ победы, славы.

Лакомство - лихоимство, взяточничество.

Ланиты -- щеки.

Лик -- хор; сонм, собрание.

Лист - номер журнала.

Лих - ан, же, нет, наоборот.

Ловитва - ловля, охота.

Льзя -- можно.

Махина - машина.

Минавея - менуэт.

Мира - вечнозеленый кустарник или деревцо с белыми цветами, символ любви.

Модуль

Мрежа - мережа, разновидность рыболовной сети.

Налой -- столик с покатым верхом, на который в церкви кладут иконы или книги.

Наста - настало.

Настоит - предстоит, настает, наступает, приближается.

Наступить - нападать.

Неблазный - чуждый соблазна, смиренный, скромный.

Незапный - внезапный.

Неразрешимый--иногда в значении нерушимый.

Неудобен - неспособен, непригоден.

Ниже - ни, ни даже, отнюдь не.

Одр - ложе.

Оклечетать--

Омрак - обморок.

Опровергает - иногда у Княжнина означает "свергает".

Осетить - уловить, схватить; поймать я сети; понять.

Оставить, оставлять - простить, прощать.

Отжени - отгони.

- отличие, различие.

Отмещет - отметает, отказывается.

Очеса

Паки -- еще, снова, опять.

Патент - свидетельство на чин, сан или звание.

Паче - больше.

Пени

Пергамский - троянский.

Петиметр - щеголь.

- заботливость.

Пешки точить - точить балясы, пустословить, шутить, насмехаться.

Пиита - поэт.

- возбуждаться к чему-нибудь или против кого-нибудь.

Покров - защита, покровительство.

Полнощный

Польш - польский (танец).

Помаванье - помахиванье, кивание, подавание знаков.

Поносный

Понт - море.

Порфира - см. багряница.

Потазать

Преврат - переменчивость, непостоянство, превратность.

Превыспренние - небеса, рай.

- предложения.

Предстатель - покровитель, защитник, ходатай за других.

Прелестный

Преступки -- преступления.

Приосамиться-- принять вид, осанку, приосаниться; приободриться.

Пря

Пукольки - букли.

Пустосвят - ханжа, лицемер, притворно набожный.

- необитаемое место; монастырь, далекий от населенных мест.

Пыха - гордость, чванство, надменность.

Пялиться -- тянуться, приподниматься, вытягиваться.

- плечи, сила, впасть.

Риза--облачение священника; торжественное одеяние.

Рядная

Сарматы - поляки.

Сбитень - старинный русский напиток из меда с пряностями, который пили горячим, уличный торговец сбитнем.

Се - вот.

Седя - сидя.

Сень - тень, шалаш, шатер; защита, покров.

Скло

Скорпия - скорпион; у Княжнина - ядовитая змея.

Скрынка - ларец, сундучок.

-- счастье, сила, фавор при дворе. Случайный человек - человек, попавший в случай, фаворит.

Собор

Совместник - соперник.

Содрог-- заставил содрогнуться.

- стискиваться, стесняться, сдавливаться; спорить, отстаивать свое мнение, не соглашаться.

Списанье - список, копия.

Спрягусь

Сретать, сретенье -- встречать, встреча.

Станица - толпа, собрание.

Стезя

Степени - ступени.

Степенями - постепенно.

- иногда у Княжнина означает "сторона".

Студ - стыд, позор; поругание, поношение.

Тазать - бить, таскать.

Тать

Теку - иду.

Течь - идти, двигаться.

Травник--зеленщик, торговец съедобными кореньями, травами и овощами.

- натруждать, утруждать; жать, давить.

Тупей - мужская прическа, взбитый хохол на голове.

Угар - удалец, кутила, буян.

Удобный

Уклоняться -- склоняться.

Усов - засов, жердь или бревно для запирания ворот; человек, который суетится между людьми и мешает им делать что-нибудь.

Фандары

Фижмы - род женской одежды XVIII - начала XIX в. - юбка с широким каркасом.

Фрон - трон.

Цуг - упряжка в четыре или шесть лошадей попарно. Езда цугом была привилегией высшей знати.

Часть - участь, доля, судьба.

Чивый

Чоска - прическа.

Экстракт - краткое изложение судебного и т. п. дела.