Ньюкомы, история одной весьма достопочтенной фамилии. Роман В. М. Теккерея. Две части. Спб. 1836

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ньюкомы, история одной весьма достопочтенной фамилии. Роман В. М. Теккерея. Две части. Спб. 1836 (старая орфография)

Ньюкомы, история одной весьма достопочтенной фамилии. Роман В. М. Теккерея. Две части. Спб. 1836.

"Ярмарки Тщеславия" или выше его. "Ньюкомы" - один из тех романов Теккерея, которые самым блистательным образом обнаруживают всю громадность его дарования. И, однакоже, "Ньюкомы", говоря по правде, произведение не вполне достойное автора. Странно такое противоречие между степенью таланта, обнаруживаемого произведением, и степенью достоинства самого произведения. Оно так странно, что мы, быть может, не решились бы выставить его во всей резкости, опасаясь за верность впечатления, сделанного на нас чтением последняго романа Теккерея, еслиб не знали, что и на других он действовал таким же образом. Удивление к таланту автора и вместе с тем недовольство самим романом чувствовалось почти каждым, кто имел терпение внимательно прочитать весь роман; а у многих и не доставало на то терпения. Мы знаем поклонников Теккерея, которые в последнем его романе пропускали целыми десятками страницы, хотя и были уверены,что каждая из этих небрежно перелистываемых страниц написана превосходно. Талант автора возбуждает удивление, произведение этого таланта вызывает только равнодушное пренебрежение, - это хороший урок для Теккерея, который, конечно, читает по русски и чрезвычайно интересуется успехом своих романов в русской публике. Без сомнения, автор "Ньюкомов" ожидает, что скажут о его последнем романе русские журналы, чтобы воспользоваться их замечаниями. Надобно предполагать, что и другие английские романисты с интересом и не без пользы прочтут русские отзывы о писателе, которого берут образцом для себя. Искренно желая успехов английской литературе, мы откровенно выскажем мысли, возбуждаемые печальным несоответствием незначительного содержания с прелестным рассказом "Ньюкомов".

Мы пишем, как сказано, не для русских читателей, а для самого Теккерея, который, конечно, помнит содержание своего романа, потому и нет надобности пересказывать его. Да и из наших обыкновенных читателей, вероятно все читали или, по крайней мере, перелистывали "Ньюкомов" - стало быть, и для них будет понятна ваша статья. Займемся же прямо впечатлениями, которые возбуждаются последним романом Теккерея.

Разсказ, как мы говорили, прекрасен. Так как мы пишем свою статью собственно с тою целью, чтоб она была прочитана г. Теккереем, то и распространимся предварительно в похвалах достоинствам романа, чтобы смягчить для г. Теккерея горечь замечаний, которые намерены мы ему сделать, а также и для того, чтобы г. Теккерей не вздумал назвать рецензента "московитским медведем, не имеющим понятия о законах изящного и требующим от искусства одной грубой утилитарности."

"Ньюкомы" заставляют нас восхищаться вашим талантом, г. Теккерей. От пролога, с чрезвычайною прелестью составленного из соединения нескольких басен и сказок, до эпилога, заключающого в себе грациозное напоминание о прологе, и проникнутое задушевною теплотою обращение автора к творческой фантазии и созданным ею лицам, - каждый эпизод, каждая сцена данного романа таковы, что могли быть написаны только таким гениальным поэтом, как г. Теккерей. Все лица, выведенные в романе, живые люди, очерченные превосходно. Мы не будем хвалить пpeлестного monsieur де-Флорака, этого неподдельного француза, сорокалетняго юношу, плачущого о том, что огорчает своею безпутною жизнью обожаемую мать, - это лицо по достоинству было уже оценено и английскими журналами, отзывы которых давно уже, конечно, прочитаны г. Теккереем. Но еще больше восхищают нас Эсель и полковник Ньюком. В обрисовке этих лиц видно истинное мастерство первоклассного художника. Эсель - девушка вполне милая, совершенно очаровательная. В ком есть хотя искра поэзии, тот не может не полюбить ее. И, однако же, эта девушка постепенно охлаждается к человеку, которого искренно любила, - охлаждается только потому, что выйти за него значило бы сделать неравный брак: быть женою живописца Клэйва, когда можно быть женою лорда Фаринтоша - ведь это ужасное пожертвование! Эсель делается невестою лорда Фаринтша. Нужен необыкновенный талант, чтоб изобразить ату перемену, не уничтожая очаровательности и благородства в молодой девушке, - только великие писатели умеют понять и изобразить это соединение прекрасного и мелочного в одном и том же сердце. Только г. Теккерей мог остаться верен жизни, изображая это положение, мог заставить нас "понять и простить" в романическом лице то, что даже в живом лице действительного мира понимается и извиняется только опытнейшими, проницательнейшими знатоками жизни и человеческого сердца. А этот, по истине дивный, полковник Ньюком, - этот идеал доброты, любви, благородства, этот старик, сохранивший всю нежность, всю чистоту, всю пылкую самоотверженность юношеских своих лет, - как мастерски задумано и создано это лицо! Еслиб г. Теккерей не написал ничего, кроме сцен, в которых является полковник, этих однех сцен было-бы достаточно для истинных ценителей искусства, чтобы назвать г. Теккерея великим поэтом. Да не подумают читатели, что мы говорим под влиянием увлечения, - нет, мы говорим холодно и безпристрастно: полковник Ньюком - лицо, достойное самого Шекспира, который умел изображат идеал человека так, чтобы этот идеал был не безцветным отвлечением, не реторическою фигурою, не безплотным совершенством, а живым человеком, с румянцем горячей крови на щеках. Это дело, доступное только немногим избраннейшим гениям, это высочайшая степень искусства. Да, сам Шекспир позавидовал-бы Теккерею в том, что Теккерей дал нам этого полковника Ньюкома. Мы не хотим после этого говорить о совершенстве, с которым обрисованы Теккереем все второстепенные лица романа, - Фред Бейам, Гониман и его сестра, другие родственники полковника, - начиная с честной, холодной и практически мудрой бабушки до негодяя Барнса, - не говорим ни о лэди Кью, ни о m-me де-Флорак, ни о Розе, первой жене Клэйва, ни о её матери, этом драгуне в юбке, - все эти лица прекрасны, все достойны великого художника, - так, мы восхищаемся ими; - но создать полковника Ньюкома - это истинный подвиг в искусстве, это почти тоже, что создать Дездемону или Офелию.

могший создать полковника Ньюкома! Талант могуч и возвышен только тогда, когда соединен с благородною и сильною натурою. Можно лгать довольно складно в прозе, - в поэзии ложь невозможна, она окажется вычурною, нелепою реторикою; чего нет в душе автора, того не будет в его созданиях. И действительно, какою любовью согреты рассказы Теккерея! у него нет ни одной холодной страницы, у него нет ни одного мертвого слова. Радостно сочувствует он всему живому и прекрасному. И какую прелесть дает эта широкая, горячая симпатичность его рассказу! Не книгу читаете вы, раскрывая "Ньюкомов" - нет, вы беседуете с другом о его и ваших друзьях, - он сам, этот благородный Теккерей, которого не можете вы не любить под именем Пенденниса, хлопочет о них, горюет и радуется за них - и ваша дружеская беседа оживлена, освящена присутствием, участием его милой жены, его Лауры; говоря о них, он говорит о ней, - ведь и она любила их, ведь она являлась ангелом-утешителем их, и его дружеский разговор озаряется воспоминанием о его собственной, вечной, вечно-счастливой любви, - и она, краснея, жмет его руку....

Боже! как хороши бывают люди! Сколько любви и счастия, сколько света и теплоты!

Но.... но отчего же меня утомляет эта сладкая беседа с другом, которого я так люблю, который так хорошо говорит?

Но.... отчего же, когда я дочитал книгу, я рад, что наконец дочитал ее?

Будем говорить прямо: беседа ведена была о ничтожных предметах, книга была - пуста.

"Ньюкомов", надеемся, никто не заподозрит нас в желании не замечать достоинств этого романа; - а кого не убедить это доказательство, тот может поверить, что, конечно, мы не стали бы переводить этого огромного романа в нашем журнале, еслиб не думали, что, несмотря на все свои недостатки, "Ньюкомы" - одно из лучших произведений новой литературы. Действительно, роман этот написан чрезвычайно хорошо, - с этим согласятся все наши читатели. Заговорив о его достоинствах, мы, хотя и старались, не могли удержаться от увлечения, - и мы далеко не кончили всего, что могли бы сказать о его достоинствах - каждый читатель легко прибавит к нашим похвалам новые похвалы, столь же справедливые и важные. Не только лица романа задуманы очень верно природе и обрисованы очень отчетливо, - не только рассказ согрет неподдельным вдохновением автора - о каком бы чисто формальном требовании художественности вы ни вздумали, - каждому такому требованию роман удовлетворяет почти безукоризненно. Какая в нем легкость и безъискусственность речи! От него не пахнет потом, этим столь противным и столь обыкновенным запахом так называемых "художественно обработанных" произведений, - в нем не видно ни малейшей претензии со стороны автора, - этой несносной претензии раздувающагося самолюбия, кокетничанья своею грациозностью, своим знанием жизни или своим умом, своим олимпийским величием - о, как немногие счастливцы между поэтами умеют прятать эти красные павлиньи ноги, безобразящия надутую птицу! - а какое знание человеческого сердца, какая обширная и верная житейская опытность, какое богатство и разнообразие наблюдений, какой мудрый и безпристрастный, какой широкий и любящий, какой благородный и кроткий взгляд на жизнь, какая непреклонная правда в рассказе! И если говорить о манере автора, какой тонкий и милый юмор, какая веселая и вместе едкая ирония!

Мы опять увлекаемся в восклицательный тон; - действительно, если говорить о достоинствах Теккереева таланта и Теккереевых романов, то нельзя говорить равнодушно, - так многочисленны и велики они, и в "Ньюкомах" эти достоинства обнаруживаются не менее блестящим образом, нежели в "Ярмарке Тщеславия" или "Пенденнисе". Однако же, невозможно остановиться на этом восхищении; нельзя забыть того назидательного факта, что русская публика, - которая скорее пристрастна, нежели строга к Теккерею, и во всяком случае очень хорошо умеет понимать его достоинства, - осталась равнодушна к "Ньюкомам", и вообще приготовляется, повидимому, сказать про себя: и если вы, г. Теккерей, будете продолжать писать таким образом, мы сохраним подобающее уважение к вашему великому таланту, но - извините - отстанем от привычки читать ваши романы."

Для Теккерея, конечно, не много горя от такой угрозы, - он, бедняжка, в простоте души, и не подозревает, скольких поклонников имеет на Руси и сколькие из этих поклонников готовы изменять ему. Но, было бы хорошо, еслиб этот опыт, нам посторонний и никому не обидный, обратил на себя внимание русских писателей, - было бы хорошо, еслиб они подумали о том, нельзя ли им воспользоваться этим уроком.

Почему, в самом деле, русская публика насилу одолела, протирая смыкающияся свои вежды, "Ньюкомов" и решительно не одолеет другого романа Теккерея в таком же роде? Почему не принесли никакой пользы "Ньюкомам" все те совершенства, о которых нельзя говорить без искренняго восторга, если только говорить о них?

Не вздумайте сказать: "Ньюкомы" - слишком растянуты. Это объяснение внушается слишком громадным размером романа, но оно нейдет к делу, - во-первых потому что оно не совсем несправедливо, во-вторых и потому, что ничего не объясняло б, еслиб и было справедливо.

своих размеров тем, что многие эстетики считают ее высшею формою искусства. Каждый лишний эпизод, как бы ни был он прекрасен сам по себе, безобразит художественное произведение. Говорите только то, о чем невозможно умолчать без вреда для общей идеи произведения. Все это правда, и мы готовы были бы причислить к семи греческим мудрецам почтенного Кошанского, за его златое изречение: "всякое лишнее слово есть бремя для читателя". - Но "Ньюкомы", если и грешат против этого правила, и даже очень сильно грешат, то все же не больше, - напротив, даже меньше, нежели почти все другие современные романы и повести. Не обманывайтесь тем, что "Ньюкомы" составили 1042 страницы журнального формата в нашем переводе, - цифра действительно ужасна, и мы не сомневаемся в том, что еслиб, вместо 1042 страниц, Теккерей написал на эту тэму только 142, то-есть, в семь раз меньше, то роман был бы в семь раз лучше, - но почему мы так думаем, скажем после, - а теперь пока заметив, что в том виде, какой имеет его роман, вы не можете при чтении пропустить пяти-шести страниц, не потеряв нити и связи рассказа - вам прийдется воротиться назад и перечитать эти пропущенные страницы. В иной век это не служило бы еще особенной честью, - а в наш век бесконечных разведений водою гомеопатических доз романного материала и то уже чуть не диво. Когда то, выведенный из терпения укоризнами многих тонких ценителей изящного, за то, что не читал пресловутой "Dame aux Camelias", рецензент взял в руки эту книжку, - прочитал страниц десять - скучно, - перевернул пятьдесят страниц - не будет ли интереснее тут, около 60 страницы - и к великому удовольствию заметил, что ничего не утратил от этого скачка - на 60-й странице тянулось тоже самое положение, - или может быть и другое, но совершенно такое же, как и на 10-й странице; прочитав две-три страницы, опят перевернул тридцать - опять тоже, - и дальше, и дальше по той же системе, и все шло хорошо, связно, плавно, как будто бы непрочитанных страниц и не существовало в

Теккерея так читать нельзя - как же винить его в растянутости? У него очень обилен запас наблюдений и мыслей, - он "слог его текущ и обилен", по терминологии Кошанского, - оттого и романы это очень длинны, это порок еще не большой, сравнительно с другими. "Но все-таки 1042 страницы - это ужасно!" - нет, числом страниц не определишь законного объема книги. "Том Джонс" или "Пиквикский Клуб" не меньше "Ньюкомов", а эти обширные рассказы прочитываются так легко, как самая коротенькая повесть. Все дело в том, чтобы объем книги соответствовал широте и богатству её содержания.

Но пуст "Ньюкомы" назовутся растянутым рассказом - это слово само по себе ничего не объясняет, - оно только указывает на необходимость другого объяснения, заставляет вникнуть в вопрос не о том, хорошо ли вообще роману иметь 1042 страницы журнального формата, - вообще ничего определительного нельзя сказать об этом, - почему не написать и 1042 страницы, если такого широкого объема требует содержание? - нет, надобно вникнуть в вопрос о том, каково содержание романа, - может ли оно занять читателя более, нежели на четверть часа? О серьезном предмете можно толковать и несколько дней, и несколько недель, если он так многосложен, - но если пустое дело растянется в такую длинную историю, то не лучше ли бросить его? Ведь игра не стоит свеч: если пустяков нельзя решить в пять минут, лучше предоставить их решение судьбе,чтобы не ломать головы понапрасну.

Вот в этом-то смысле для "Ньюкомов" было бы лучше иметь вместо 1042 страниц только 142. К сожалению, Теккерею вздумалось вести с нами слишком длинную (умную, прелестную, все это так, но длинную) беседу о пустяках.

Сначала, мы попробуем доказать это с литературной точки зрения, а потом и с простой житейской точки зрения, - с точки зрения здравого смысла.

Восхищаясь от второго до последняго всеми лицами романа, мы не упомянули о первом лице его, о герое романа - сыне полковника Ньюкома, Клэйве Ньюкоме. Дело известное, что реже всего удается романисту очертить главное лицо романа, - герой выходит безцветен. Есть этот грех за бедным Клэйвом, - бледноват выходит он сравнительно со всеми другими лицами, из которых каждое имеет такую выразительную физиономию. Но этот грех, важный в художественном отношении, очень легко прощается читателем, привыкшим к снисходительности относительно всяких первостепенных личностей, даже первостепенных личностей в романах. На героя, - именно за то, что он герой, - возлагаются самые легкия требования: пусть только служит он центром, около которого группируются лица и события, мы, пожалуй, и тем останемся довольны. Но тогда пусть он не имеет и претензии приковывать преимущественно к себе наше внимание, - у Клэйва есть этот недостаток, он своею мизерною судьбою и своими жиденькими ощущеньицами отвлекает наше внимание от других лиц, истинно интересных, - он хочет быть не только центром, но и двигателем романа, - ну, это ему не по силам, - и роман движется - не то чтобы медленно, это бы еще ничего, - но вяло, движется к целям вовсе не интересным. Клэйв хочет давать тон всему хору, - и хор поет довольно пустые мотивы, довольно безжизненным, хотя и стройным тоном. Голоса хороши, но чтожь делать, если капельмейстер слаб и плох? Полковник Ньюком только и дела делает, что хлопочет об обезпечении участи своего сына, - старается разбогатеть, чтобы милый Клэйв мог на досуге рисовать милые картинки (Клэйв, видите-ли, хочет быть живописцем), - хочет женить его на Эсели, которую Клэйв любит. Чтожь, со стороны полковника это очень похвально; но нам-то какое дело, будет ли одним посредственным живописцем больше или меньше, и будет ли мистер Клэйв умеренно-счастлив, с своею милою Эселью? Мы знаем, что бедный юноша не застрелится и не утопится, выслушав от Эсели, что она не хочет быть его женою, - куда ему застрелиться! он не выпьет даже лишней рюмки хересу с горя, - мы не уверены даже, вырвет ли он хотя волосок из своих прекрасных локонов, - он будет плакать, - это его дело, - но ведь известно, что слезы - вода для таких натур. Выйдет ли за Клэйва Эсель? и это слабо нас интересует: любовь такого человека приятна, если хотите - почему же не желать хорошей девушке смирного и любящого мужа? Дай Бог ей всякого счастья! Но, по нашему мнению, мисс Эсель очень невыгодно рекомендовала бы себя, еслиб сходила съума от отчаяния, что отказала Клэйву, или восхищалась восторгом до седьмого неба, удостоиваясь наконец счастия быть его супругою, - к счастию она и не делает этого: нам кажется, что полковник Клэйв имеет над её мыслями гораздо больше власти, нежели его прекраснокудрый сынок, которого, впрочем, и мы любим от всей души, как человека хорошого. Мы не имеем никакого основания не любить его. Только как кажется, что и Эсель любит его не более сильною любовью, нежели мы.

художественных разсуждений могут называть эти соображения излишними, нейдущими к делу, - но для нас, признаемся, они важнее и интереснее всех других предметов, - мы даже скажем, что они-то собственно и составляют цель нашей рецензии, - все предъидущее написано только для того, что бы не получить от Теккерея укоризны за пренебрежение к художественным совершенствам и условиям, "пренебрежение, достойное московитского медведя, не имеющого ни чувства художественной красоты, ни понятия об её условиях."

С литературной точки зрения, "Ньюкомов" погубил герой, Клэйв; а с простой точки зрения погубила этот роман мысль Теккерея, что великий художник может серьёзно говорить о чем его душе угодно, хотя бы о таких вещах, как жизнь и приключения мистера Клэйва Ньюкома. Видите ли, все дело состоит только в том, чтобы рассказать хорошо, - что ни разскажи хорошо, все будет хорошо. Хорошо или нет, пока не станем разбирать, - а подумаем только о том, нужен ли кому нибудь, интересен ли кому нибудь будет ваш рассказ.

Вам нравится говорить о мистере Клэйве Ньюкоме, потому что вы его любите. Прекрасно. Но мне он человек посторонний, - приймите же на себя труд сообразить, есть ли какой нибудь объективный интерес в вашем рассказе, интересны ли для меня, для одного из толпы, ваши рассказы. Мистер Клэйв восхищается, находя в себе талант к живописи - очень интересно это для меня! Иное дело, еслиб с делом о живописи соединялись для Клэйва серьёзные, действительные, общепонятные интересы: еслиб вы поставили это дело как вопрос о средствах к жизни, или, о борьбе гения с обстоятельствами, призвания с предубеждениями, - о, тогда иное дело, - картины и живопись были бы для вас случаем говорить о человеческой жизни, о силах, ею управляющих, о быте людей, - но вашему мистеру Клэйву от нечего делать вздумалось писать картины, которые никому не нужны (потому что плохи), да и самому ему безполезны (потому, что живет он в довольстве, сначала насчет отца, потом насчет жены) - вы так и ставите это дело: "послушайте, как мистеру Клэйву вздумалось, от нечего делать, что он будет живописцем" - да что жь тут слушать? - далее, мистеру Клэйву случилось полюбить мисс Эсель, - прекрасно; чтожь, это была истинная страсть? - Да, говорите вы. - Посмотрим. Мисс Эсель говорит ему: "бросьте вашу глупую живопись, будьте офицером, адвокатом, купцом, банкиром, членом парламента, чем хотите, только не живописцем, и я выйду за вас, потому что вы человек хороший; но согласитесь, ведь до сих пор вы не занимаете никакого положения в обществе; я не хочу быть женою ничтожного человека". - "Не могу бросить живописи, буду рисовать свои картины, которых не допускают на выставку за то, что оне плохи", отвечает Клэйв. Ну, глубока же его страсть к Эсели! Такия положения и страсти годятся для водевиля, для повести в водевильном духе, - но если говорить о вздоре серьёзно, то кому же будет охота слушать рассказ?

- тогда истинное содержание романа состояло бы уже не в приключениях Клейва, а в эпизодах, чуждых этому пустому сюжету, связывающему их внешним образом. Но нет, Теккерей хотел сделать содержанием своего романа именно Клэйва с его приключениями и его никому не нужными, не для кого не интересными ощущениями. Тратить свой талант на подобные пустяки нельзя безнаказанно. Наказанием Теккерею было то, что "Ньюкомы" ничего не прибавили к его славе, - мы говорим, конечно, о славе его в Англии.

"Как нет содержания? А сколько в нем прекрасно задуманных и прекрасно очерченных характеров?" - И кроме того, много другого прекрасного: удивительное знание жизни и т. д., и т. д., о чем смотри выше. Но именно потому и досадно читать его, что в нем есть все эти прекрасные вещи. Оне ни к чему не служат, и потому ни на что не годны. Зачем, например, выводятся все эти прекрасно обрисованные характеры? Затем, чтобы вы знали, в каких отношениях были они к герою и главным событиям романа, - а герой и события пусты, потому и роль всех других действующих лице ничтожна. Вот, например, полковник Ньюком - он прекрасный человек; чтожь ж из того - ничего, он прекрасный человек. - А, ну так мы очень рады тому, что он прекрасный человек, но очень жалеем о том, что не представилось ему случая сделать ничего хорошого в романе - надеемся, в жизни он делал много хорошого, но Теккерей не почел нужным выставить таких положений и

Обидно за этого бедного полковника, обидно за всех других лиц романа, столь прекрасно очерченных - они являлись перед нами без всякого дела, и, как ненужные нам люди, должны были умолять нас о благосклонном внимании, считать себя осчастливленными, если мы нехотя, с оскорбительным пренебрежением, позволяли им оставаться в нашем присутствии, - бедные, они, кажется, каждую минуту трепетали, что читатель, наскучив их празднословием, скажет им: "извольте убираться из моей комнаты, - ни вам нет дела до меня, ни мне нет дела до вас". Жалкая судьба! в какое странное положение поставлены отсутствием дельной мысли эти люди, которые могли бы быть такими интересными, такими дорогими для нас гостями, еслиб пришлось им говорить или делать что нибудь достойное внимания!

В прискорбное положение ставит себя автор, когда является перед читателем с празднословием. Ведь он хочет занимать своею речью общество, - а в этом случае неизбежен выбор между двумя положениями; если человек не имеет права сказать: "вы должны меня слушать, потому что дело, о котором идет речь, нужно и важно для вас", он должен заискивать праздного внимания слушателей, должен для их забавы сделаться сказочником, потешником, - а роль забавника, потешника ни мало не завидна.

из пустого в порожнее, - вырезыванием из очень милой цветной бумаги очень милых лошадок, овечек, деревцев, даже человечков, рисованием замысловатых и приятных арабеск.

"Это каприз таланта" - кому нужны капризы? - "Это свобода творчества" - разве свобода состоит в празднословии"? - "Это мне доставляет удовольствие" - жаль, если вы не находите другого источника удовольствия, кроме пустяков, не заслуживающих внимания. - "Я не нуждаюсь в вашем внимании" - так зачем же напрашиваетесь на него, выставляя книгу в окнах книжных магазинов?

"Ньюкомах" последствия ошибки, порожденной или гордостию или предубежденьем: "с моим талантом нет надобности ни в какой мысли, ни в каком дельном содержании. Отделка хороша, рассказ прекрасен - чего же больше? - и роман будет хорош".

И роман оказался имеющим мало достоинства, - даже художественного достоинства. Великолепная форма находится в нескладном противоречии с бедностью содержания, роскошная рама с пустым пейзажем, в нее вставленным. В романе нет единства, потому что нет мысли, которая связывала бы людей и события; в романе нет жизни, потому что нет мысли, которая оживляла бы их.

"Ньюкомов" тем, которые думают, что для романа не важно содержание, если есть в нем блестящая отделка и прекрасный рассказ. О необходимости таланта нечего и говорить, - нечего говорить о том, что безсильный работник не работник, что слепой - не живописец, что хромой - не танцор, что человек без поэтического таланта - не поэт. Но талант дает только возможность действовать. Каково будет достоинство деятельности, зависит уже от её смысла, от её содержания. Если бы Рафаэль писал только арабески, птичек и цветки - в этих арабесках, птичках и цветках был бы виден огромный талант, - но скажите, останавливались ли бы в благоговении перед этими цветками и птичками, возвышало ли бы, очищало ли бы вашу душу разсматривание этих милых безделушек? - Но зачем говорить о вас, будем говорить о самом Рафаэле - был-ли бы он славен и велик, еслибы писал безделушки? Напротив, не говорили ли бы о нем с досадою, почти с негодованием: он погубил свой талант?

В настоящее время, из европейских писателей никто, кроме Диккенса, не имеет такого сильного таланта, как Теккерей. Какое богатство творчества, какая точная и тонкая наблюдательность, какое знание жизни, какое звание человеческого сердца, какое светлое и благородное могущество любви, какое мастерство в юморе, какая рельефность и точность изображений, какая дивная прелесть рассказа! - колоссальным талантом владеет он! - все могущество таланта блестящим образом выразилось в "Ньюкомах", - и что-же? останется ли этот роман в истории, произвел ли он могущественное впечатление на публику, заслужил ли он, по крайней мере, хотя одобрение записных ценителей изящного, которые требуют только художественных совершенств от поэтического произведения? - Ничего подобного не было. Равнодушно сказали ценители изящного: "в романе видев огромный талант, но сам роман не выдерживает художественной критики"; равнодушно дочитали его иные из большинства публики, иные и не дочитали. Не упомянет о нем история, и для славы самого Теккерея было бы все равно, хоть бы и не писать "Ньюкомов."