Путешествие на Сент-Бернард

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Путешествие на Сент-Бернард (старая орфография)

          О, кто бы в сей груди возжёг

          Дух пылкий, вдохновенный Барда,

          Чтоб живо я представить мог

          Поход мой к высотам Бернарда,

          Красу и ужас здешних мест,

          Следы погибших в сей пустыне,

          И там Христов священный крест,

          Где вран не залетал доныне.

          Не позабуду в жизнь мою

          Гостеприимства добрых братий;

          Для всех пришельцев в сем краю

          Отверзта нежность их объятий.

          На крутизнах и на стремнинах,

          Усталым помощь подавать,

          Погрязших отрывать в лавинах,

          Трудишься не для мзды земной,

          Жизнь ближних искупать своею;

          Чей подвиг выше? Где герой,

          Кого им уподобишь смею?

Кто едет из Швейцарии на Сент-Бернард, не минует Мартини или Мартинала, небольшого городка нижняго Валлиса, лежащого на берегу Роны. Лучше сказать, отсюда обыкновенно предпринимается это путешествие. Мы пришли сюда с товарищем моим Л., веселым, добродушным Шотландцем, из самого Шамуня пешком, а далее хотели пуститься на мулах; почему, при входе в гостинницу, первым моим делом было заказать к завтраму пару их с проводником, Прямо против окон нашей комнаты возвышались на пригорке, в самом живописном положении, развалины древняго замка герцогов Савойских, с высокою башнею, еще довольно уцелевшею. Но, утомленным от Суворовского перехода через Col de balme и Forlas, нам было не до них, и мягкая постель на тот раз казалась нам примечательнее развалин самой Пальмиры.

Назавтра разбудили нас со светом. До монастыря 12 часов пути; по этому в котором часу утра отправиться отсюда, в том часу вечера прибудем на место. Отцы же монастырские ждут к себе в седьмом часу, в которое время у них вечерняя трапеза. Договорившись с проводником, мы не замедлили отправиться. Цена здесь за мула пять рублей на день. Трактирщик, отпуская нас, отложил разсчитаться по возвращении: какой вежливой! Но собственно это значило: милости просим опять ко мне, а там уже за все получим с вас разом вдвое.

День был прекрасной. Миновав предместье Мартини, лежащее в ¹/₄ часа от города, въехали мы в долину d'Entremont, простирающуюся от самого большого Сент-Бернарда по всему течению Дрансы. Вершины сей горы еще невидно; один Pic du Mont Vélan возносится, покрытый всегдашним снегом, господствуя над окружными высотами. Широкая и гладкая дорога поднимается почти неприметно. Вообразив прежде дикую, утесистую, едва проезжую дорогу,мы начинали теперь жалеть, что взяли мулов. Ехать ленивым шагом по ровному почти месту, казалось нам скучно и как бы совестно. А потому, отдавши их проводнику, шли мы более пешком. Живописные берега Дрансы, обворожая взор, не давали чувствовать усталости. Не знаю от чего, по здешние ландшафты нравились мне более всех виденных. Яблони и груши, хранимые от ветров окружающими их высотами, сопутствовали нам от самого Мартини. Крупные скаты гор трудолюбие жителей обратило в пашни, и удивленный взор замечает бразды плуга там, где не подозревал бы и следа человеческого. За St. Branchier, лежащем в двух милях, скала преграждает путь страннику. Дорога шла прежде под нею, но после необычайного разлития вод в 1818 году, Дранса, переменив свое течение, заняла это место, и волна шумит теперь там, где раздавались шаги усердного богомольца или любопытного, как мы, путешественника. Попечительное правительство, прорубив насквозь скалу, устроило галлерею в 44 туаза длиною, достаточной ширины для проезда в chars à bane, линейках, употребляемых здесь вместо дорожных экипажей. В средине галлереи сделано отверстие для света, однако же он слаб и не даст заметить, что едешь подземельем. У Орсиера долина d'Entremont соединяется с другою, именуемою Ferret, и принимает влево, тогда как эта уклоняется вправо. В Liddes, до которого 4 мили, делают halte, мулов кормят, а трактирщику от путешественников перепадает лишний талерь. Здесь также верят в долг, в твердой надежде, что и на обратном пути не обойдутся без контрибуций.

В часу от Liddes какое бы вы думали место? Петербург, да, Петербург, но не тот, в котором столько вас, товарищей моего детства, не воображающих, может быть, в эту минуту, что ваш друг, залетавший иногда в жару воображения за облака, действительно теперь поднимается к ним, хотя не на Пегасе, а на муле, ступающем вернее и не столь опасном для седока. Петербург, или лучше le bourg de Saint-Pierre, скромная деревушка с каменными выбеленными домиками, последнее обитаемое место на пути в монастырь. Читая на немецкой карте моего спутника Sanct-Petersburg, охотно предавался я приятному обману и хотел верить, что это наш родной, руской город. Зачем, думал я, географ, поставивший здесь имя его, не чародей, могущий по мановению жезла заменить эту бедную колокольню блестящим Адмиралтейским шпилем и маленькую Дрансу величественною нашею Невою? Что если бы из-за 2000 верст хотя на мгновение явилась сюда столица наша, как иногда в волшебной пьесе по знаку свистка выходит из подполу дворец какой нибудь феи, среди пустыни, написанной на холсте! Здесь же бы в самом деле попали вы в пустыню, какой и Гонзагу не случалось, может быть, видеть. Как бы кстати было мне обнять вас, милые, не прерывая моего путешествия. Тогда бы от вас зависело продолжать вместе прогулку на Сент-Бернард, как помните ли бывало (горные походы ведь нам не новы) хаживали мы на Пулкову, или Дудоровскую. Но зачем строить воздушные столицы? Мечты остаются мечтами. Очнешься от сна воображения и вылетевший вздох убеждает, что разлука еще горьче прежнего. У самого выезда из bourg de St. Pierre глубокая пропасть отделяет цветущую, обработанную долину от дикой, каменистой страны. Быстрой, обильной водами поток la Valsorey, свергаясь в оную с шумом, пеною и кипением, представляет первую картину дикости и служит фронтисписом ожидающих вас видов. Каменный мост, которого построение приписывают Карлу великому, ведет через пропасть. С него водопад представляется огромным белым столпом, колеблющимся над бездною. Мы всходим на гору к самому его жерлу и ложились на краю пучины; но смотреть его долго невозможно: быстрота падения вас, кажется, увлекает, шум оглушает, голова кружится, и вы спешите назад, чтоб отдохнуть от поразительной сцены, и снова любоваться ею издали. Так жизнь большого света, сказал бы на моем месте философ, извлекающий наставления из самой природы, издали кажется блестящею, пленительною, завидною, тогда как кружащиеся в вихре её чувствуют один только шум, приужденность и однообразие.

В bourg de St. Pierre показывают каменную римскую версту, Colonne militare, вделанную в стену церковной ограды, и комнату, которую занимал Бонапарте при переходе с войском чрез сию гору. С этой эпохе не перестают воспоминать здешние старожилы, и она есть без сомнения важнейшая, если не единственная, в истории всей этой страны. Сколько столетий проходило, и ничто не нарушало спокойствия сего уголка света, удаленного от шума мирского, распрей, раздирающих человечество. Огражденные неприступностью этих хребтов, а еще более бедностью своею, жители какого бы, казалось, могли ожидать нашествия? И вдруг честолюбие одного человека возбудило сии горы от векового сна, наполнило тихия долины звуком громоносных орудий, удивив мирных сынов Валлиса невиданным зрелищем полчищ, превозмогающих все преграды, положенные природою, чтоб обагрить своею кровью чуждые и далекия поля при кликах славы и отечества.

Тотчас за мостом представляется взору обширная площадь, обведенная с одной стороны стеною утесов, а с другой течением Дрансы. Тут имело французское войско свои биваки с 15 по 21 Маия 1800 года. Нам показывали, где разположена была конница, где пехота, где артиллерия. Проводник наш Ioseph Piota не упустил нам рекомендовать себя за проводника Бонапарте, о котором насказал тысячу анекдотов и подробностей. По словам его, здесь разобрали артиллерию, колеса несли на руках, а другия волокли по земле, заделанные в деревянные цилиндры. Под каждое употреблено было до 60 человек. Собравшись к переходу, вся армия снабжена была сухарями на три дни; достигнув же монастыря, каждый рядовой получал по стакану вина. Войско прошло мимо, не останавливаясь ни минуты; так, говоря местным сравнением, лавина пролетает, не касаясь шаткой хижины, тогда как утесы падают, сокрушенные быстрым её стремлением.

Гладкая дорога, по ту сторону бурга св. Петра, превращается в каменистую; подъем становится круче; деревья заменяются кустарниками; хлебопашество исчезает; только на лугах наметанные скирды возвещают, что произрастение еще не прекратилось. В тесных ущельях мы едва могли разъезжаться с лошадьми, которых гнали поселяне, навьюченных сеном, Случилось даже, что мы роняли связки и принуждены были останавливаться, чтобы пособить поднять их. Châlet или хижины, стоящия особняком и служащия в летнее только время жилищем для пастухов, суть единственные следы населения. От последняго châlet природа принимает решительно печать дикости и пустоши; растение едва кое-где проглядывает; место зеленых холмов занимают голые скалы; дорога усыпана мелким камнем, или пробита по гладкому утесу, или на крутизнах вымощена большими плитами; то идет по краю оврага, извиваясь узкою тропинкою, то уклоняется в сторону и исчезая открывает между скал чистое место. Все мертво, одна Дранса шумит и пенится в виде тысячи ручьев, образующих безпрестанные падения, то бежит вдоль дороги, то пересекает ее; когда же на минуту скроется но вероятно последним в жизни скачком. Проводник то и дело кричал нам, что не подобно бояться и дать им волю. Вид мрачной природы наводит уныние и на душу: мы ехали задумавшись, а товарищ мой носясь мыслями по скалам родимой своей Шотландии, а я воспоминая о Сибирском моем знакомце, Алтае, который, при всей своей дикости, не перещеголяет здешняго своего Алпийского собрата.

За час с небольшим от монастыря открывается первое строение, принадлежащее к нему: это la vacherie или скотной двор для коров и лошадей. Мы видели сих последних с жеребятами, пасущихся на скате гор. Жалкое пастьбище! Но, по трудности доставить сюда сено, их приучают отыскивать скудный корм и в летнее время им довольствоваться. Далее немного, на сем бедственном переходе. Подле же другое строение, не столько мрачное и с виду получше, служащее в зимнее время убежищем для застигнутых непогодою или для усталых в пути. По сему назначению, не всего ли приличнее назвать его зимовьем, какие для этого в пустых и безлюдных местах устроены у нас в Сибири.

долины, достойное преддверие цветущей, роскошной Италии, а здесь от полей безплодной почвы до зимовья, стоящого как бы на пути к Ледовитому морю, все уже напоминает о Сибири. Дикия козы, мелькая по крутизнам утесов, умножают еще более сходство мест, лежащих под столь различною широтою.

Чем выше поднимаетесь, тем час от часу холод становится чувствительнее, наконец проникает все члены, и право, выехавши из Мартини в самой теплой день, в пору здесь было вспомнить о шубах, которыми запастись не догадались мы. За ¹/₄ часа до монастыря увидели мы в половине Августа необыкновенное зрелище: снег и преглубокой покрывал лощину, по которой шла дорога, это были остатки лавины, упавшей еще весною и неуспевшей растаять во все лето. Снег был столько крепок, что мулы наши ступали непроваливаясь. Известно, что лавины засыпают иногда пространство в глубину футов на 80. Здесь только открывается монастырь св. Бернарда. Вы готовитесь услышать о готическом здании с куполами, с колокольнею, со всеми украшениями архитектуры, которая бы отвечала его известности. Три небольшие, простые, каменные строения, вышиною в полтора этажа, имеющия вид обыкновенных домов, вот все, что вы находите. Главный корпус, где церковь и келии, по левую руку; тут принимают путешественников; флигели по правую, и заняты службами. Строение разположено на площадке среди утесов на самой верхней точке дороги, ведущей в Val d'Aoste, которая за монастырем начинает уже спускаться к низу. Окружные горы вершинами своими составляют около него обширный, величественный амфитеатр. Монастырь сей принадлежит к Валлису и, заведывая всею долиною d'Entremont, стоит на самой границе сего Швейцарского кантона с Пиемонтом. Он есть высочайшее обитаемое место в древнем мире. Высоту его от поверхности морской полагают в 7,500 футов.

одни, не ожидая общого ужина. Принять это приглашение нам показалось неловко, и хотя горный воздух и трудная дорога возбудили в нас сильный апетит, но мы, в нас сильной апетит, но мы, продрогши, довольствовались рюмкою киршвасера. Отец ключарь оставил нас не надолго, по возвращении же предложил посмотреть библиотеку и собрания по разным частям. Книг в первой не много; нам показали один только манускрипт, важности которого не утверждаю. Здесь бюст из белого мрамора генерала Дезе, погребенного в сей обители; не знаю, похож ли он, но в лице выражение героя. Собрания значительнее, но я не минералог, и потому не берусь судить о достоинстве показанных нам штуфов, a скажу только, что в них заключаются все роды ископаемых сей отрасли Альпов. Нумизматический кабинет состоит из редких римских монет, медалей и пр., отысканных большею частию подле самого монастыря, на месте которого стоял в древности храм Юпитера. В собрании сем также много медных дощечек с надписями, означающими благодарность сему богу за счастливый переход чрез сие место: видно, сколь оно и в то время почиталось опасным. Слова Jovi Poenono, изображенные на некоторых, были поводом к разным толкам антиквариев. Одни, переводя их, Юпитеру Пуническому, выводят из того, что Аннибал на походе своем в Италию переходил с войском чрез сию гору: заключение впрочем не очень основательное, и по всему, кажется, больше вероятия заслуживают те, которые полагают, что быстрому Африканцу не за чем было итти окольною дорогою, но гораздо ближе через Mont Cénis. С тех пор, как Сардинское правительство вступило в прежнее владение Пиемонтом и место древняго храма отошло к нему, рытие на нем братии возпрещено. Странная мера; кому бы ближе, как не ей, и поручить это дело? Многие из монахов люди ученые, и для чего лишать анахоретов одного удовольствия, предоставленного им случаем? С другой стороны, что за расчет, когда лучшее уже выкопано, и каких сокровищ предполагать в сих местах, где никогда не было и необходимого для существования человека?

В разсматривании редкостей наступило время трапезы. Мы застали братии человек 8 и других путешественников до 12 с разных концев Европы. По прочтении молитвы отцы пригласили нас сесть, а сами заняли места между нами, чтобы не оставить гостей одних, а с тем вместе удовлетворить любопытству каждого. Мой сосед монах, человек молодой (да и все они молодых леш), на вопрос мой о числе братий, сказал мне, что оно неопределено, а бывает их от 20 до 30. Настоятель обители именуется Prevôt, зависит непосредственно от Папы и по старости живет обыкновенно в почему не заметил я из братии ни одного старого. Климат на вершине св. Бернарда не только что нездоров, но для многих даже убийствен. Воздух всегда самой суровой; тепла никогда более не бывает 15°, и то очень редко; утренники заметны почти все лето, и за несколько времени до нашего прибытия, в конце Июля, было холоду до 4°. Монахи носят круглой год шерстяную одежду, но тем не менее подвергаются простудам, ревматизмам и грудным болезням. Редко кто пробудет здесь лет десять, не заплатив здоровьем исполнению обетов своих среди сих пустынь, отверженных природою и человеком. За то мы пользуемся одним важным правом, заметил мне отец: умирать не на С-т Бернарде, где нет довольно земли для погребения умерших; все голый камень, и ни один кустик распустившимися листьями не возвещаешь прихода весны. Начало сей обители относят к половине десятого столетия. Основателем же оной почитают св. Бернарда, бывшого первым её святителем. В течении трех летних месяцев ходят между сим местом и окольными селениями караваны мулов, навьюченных сеном, дровами и другими нужными для монастыря запасами. От 8 до 9 тысячь странников, следующих из Пиемонта в Валлис, или обратно, так как сей пункт есть кратчайший, пользуются гостеприимством обители. Приезжающих из одного любопытства не бывает в том числе и тысячи. Осенью сообщение становится труднее, и наконец совсем прерывается; путешественники не показываются; монахи провождают туманные дни и долгия ночи полярной зимы одни, отделенные от прочих живых существ мира; раздается только падение лавин и вой ветров, свирепствующих вокруг стен обители, в которой и при шуме стихий не прерывается мирное пение иноков, приносящих в жертву Всевышнему не одне песни хваления, но и самих себя, если того нужда требует во спасение человечества. Обязанность братии в зимнее время после каждой непогоды выходить по дороге к монастырю на встречу путешественникам для оказания им нужной помощи. Сверх того каждый день отправляют они служителя, именуемого maronier, до места, назначенного убежищем для странников, чтобы наведаться, нет ли там кого, требующого пособия, и оставить съестных припасов будущему пришельцу. Для отыскания же усталых, застигнутых стужею, или погребенных под снегом, водят они с собою нарочно приученных к тому собак. Кто не знает собак Сент-Бернарда? Кто не слыхал об этих животных, служащих орудием деятельнейшей благотворительности? Естественные друзья человека, они не оставляют его и в сей стране недостатков и бедствий, но, разделяя с ним опасности, избавляют, его часто от них. По врожденному инстинкту собаки сии слышат чутьем несчастного под снегом, лаем призывают на помощь и лапами помогают вырывать его из сугроба. Были даже, говорят, примеры, что они приносили к обители найденных ими замерзших детей. Много ли разумных тварей похвалится подобными подвигами добра? Но к сожалению сии животные сами остаются иногда жертвою великодушных своих поисков. В 1816 году падением лавины убило вдруг трех собак, при чем погиб и монастырской служитель, сопровождавший их. Узнав, что я Руской, хвалился мне отец знакомством с нашим князем Б., которого, в бытность свою за сбором подаяния, встретил где то в Италии и получил от него на монастырь 50 цехинов. Также превозносил он живущого теперь в Женеве статс-секретаря графа К., содействию которого обязан монастырь щедрыми приношениями. На вопрос мой, много ли сюда заезжает Руских, он не мог вспомнить никого. Пересматривая книгу путешественников, я тоже не нашел ни одного земляка. Кушанье наше состояло из супа, говядины с картофелем, телятины с салатом и десерта из орехов и винных ягод. Кроме, красного вина à discrétion разнесли после жаркого по рюмке мушкателю. Из-за стола встали в 8 часов, заключив трапезу молитвою. Тогда служитель монастырский показал нам отведенную для каждого комнату. Мы с Л. заняли одну; все оне разположены по сторонам коридора. Комнатки маленькия, по необходимости самого здания; но постель и мебель не хуже, как во многих гостинницах. Соответственно климату, везде двойные рамы, двойные двери. Жаль, что не заведено руских печей. В нетопленном покое я так прозяб, что насилу согрелся, укрывшись тем, что случилось. Мы уже спали, когда прибыли в монастырь Англичанка и двое Французов. Добрая братия, не смотря на позднее время, принялась хлопотать по прежнему и угостила новоприезжих с тою же ласкою,

На другой день разбудили нас, по приказанию нашему, к ранней обедне, которая отправляется в 6 часов. Церковь старинная, небольшая. Главное украшение в ней памятник Дезе, которого остатки с победного поля Маренго по приказанию Бонапарте перенесены сюда. Он сооружен из белого мрамора и вделан в стене. Барельеф представляет последния минуты генерала, падающого с лошади и поддерживаемого своим адъютантом. Надписи нет никакой, да и для чего бы? Вообще не постигаю мысли назначить здесь место погребения военному человеку. Тюреннь, покоющийся в храме инвалидного дома, у места; но в сем доме странноприимства и благотворительности, где всего менее помышляют о славе земной и кровавых победах, приличнее бы храниться праху Говарда или Винцента де Поля. Безкорыстные отцы, угощая странников, не принимают никакой платы. Это у них положенное правило. Но в церкви заведена кружка, в которую можно класть приношение, сколько кому угодно. Ни один приезжий конечно не упускает по мере возможности разплатиться сим способом за оказанное гостеприимство. По отправлении службы нас позвали к завтраку и подали кофе с сухарями и маслом.

добрых животных доставил нам удовольствие, не менее прочих редкостей сего места. Собаки очень смирны, не лают ни на кого, не кусаются и похожи на больших дворовых. Оне бежали за нами во все время прогулки, только черным цветом воды. Может быть, каменное дно или окружающия его горы темного цвета производят это действие. В нем полагают множество монет, и не без основания. У древних было обыкновение бросать деньги в воду, призывая богов к споспешествованию в каком либо предприятии. Место храма на южной его стороне, несколько возвышенное, приметно по отломкам мрамора и кирпича, валяющимся во множестве. Чего стоило построение его Римлянам, если представить высоту горы, трудность доставлять сюда материалы, краткость времени, удобного для работы, недостаток способов для продовольствии рабочих? Но было ли что невозможно соорудителям колоссов, в которых видит потомство труды полубогов и гигантов? Мне попадались куски с нарезками резца; хотелось взять несколько с собою на память; но как сделать, путешествуя налегке? Один из нашего общества Немец, пришедший сюда пешком и страстный видно любитель древностей, не устоял против приманчивости римских мраморов и плотно ими нагрузил карманы. Охота пуще неволи; но сомневаюсь,чтобы достало у него терпения дотащиться с камнями восвояси. Недалеко отсюда стоит граничный столб: властолюбие возложило руку свою и на сии голые безплодные хребты, которыми обладание никому никакой пользы принести не может. Таковый знак присвоения нигде не у места менее, как здесь, где человек, отделенный от мира, вознесенный за облака, забывает все земное, и страсти его подобных, в сообществе добродетельной братии, кажутся ему ему мельче и ничтожнее. Проводник наш показал нам монастырский огород, бедный огород, для которого надобно было возить землю из-за нескольких верст; гряды две капусты и салату, вот и все! Чего же более ожидать там, где целой год не бывает 12 ясных дней? Монахи разводят эту зелень как редкость и для одного только удовольствия. Последний предмет нашего любопытства быль совсем особого и странного рода, какому нигде, может быть, не найти подобного: это низменный домик, именуемый le caveau, в котором складываются найденные мертвые тела. Всегдашний холод не допускает их до гниения; черты лица сохраняют вид свой в течении нескольких лет, после чего тело сохнет и становится подобно мумии. Ужасен вид непогребенных мертвецов, разположенных рядами и большею частию по недостатку места приставленных к стене стоймя: их насчитал я до двадцати. Но что и в гробницах, служащих одному тщеславию живых, а не спокойствию усопших? Этот способ изтлевать не снедию червей, не в тесном гробе, а в комнате на свежем воздухе, и не одному, а в обществе хотя и молчаливом, мне по крайней мере больше нравится, и не всякому ли покажется, при всей странности своей, менее мрачным и даже несколько отрадным? Жаль только, что в этом отношении не везде Сент-Бернардская температура. А право если живые здесь нуждаются и терпят, то мертвые пользуются всеми выгодами; братия страдает от влияния климата, но покойники конечно не пожалуются.

Воротившись в обитель, я видел уже многих собиравшихся к отъезду. Хотя гостеприимные отцы позволяют и трое суток гостить у них, но лучше провести эти дни у подошвы, нежели на вершине Сент-Бернарда. Догадливый проводник оседлал уже мулов и стоял с ними у крыльца. Я имел только время, уложив дорожную свою сумку, поблагодарить добрую братию и в особенности отца ключаря. Но прежде, нежели мы простились, они вручили мне книгу, прося записать свое имя. Это одно они позволяют себе в отношении к путешественникам, и то при самом прощании. Об отечестве же вашем, звании и (подивитесь в католической земле) вероисповедании не услышите ни одного вопроса. Вписавшись, как должно, я прибавил по-руски; "первый Руской в сем году на Сент-Бернарде. Климат суровее Сибирского, по крайней мерь в Августе не зяб я на берегах Енисея. Природа угрюма и скупа. Но гостеприимство доброй братии заменяет здесь все дары её, и путник оставляет обитель, с сердцем, утешенным видом христианских добродетелей, достойных украшать не сию пустыню, но эдем."

1824.