Сироты в Малоросии, или цветы: Иван и Марья

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Сироты в Малоросии, или цветы: Иван и Марья (старая орфография)

На прекрасных берегах Ворсклы, орошающей три долины и высокий холм, на котором стоит город Полтава, в одной козацкой станиц {Время истребило имя её из памяти тамошних жителей; одна повесть о сиротах осталась известною.}, расположенной у подошвы холма и в виду города, жили некогда безродные сироты Иван и Марья, оба в пеленах найденные, один под стенами Полтавы, a другая через год времени во глубине дремучого леса за несколько сот верст от селения. Первый, как говорили, родился от бедных, но честных родителей, которых жестокосердые наследники, не имея чем содержать младенца, откинули его по смерти отца и матери, a последняя была дочь шляхетской вдовы, которая через Полтаву возвращаясь на свою родину пешком и в крайней бедности, на дорог умерла так скоропостижно, что грудная дочь её погибла бы конечно в лесу без всякой помощи, естьли бы не наехали на нее козаки и не привезли в селение. Добрые люди выкормили и содержали их до некоторого времени. Они выучились даже грамот; и оба получили от природы не только ум, но и дар говорить складно; ибо имели в сердце глубокую чувствительность. На девятом году их возраста они были оставлены на произвол судьбы и Провидения; им надлежало питаться подаянием и просить ночлега именем Христовым. Но сироты, не имея другого крова и другой пищи кроме тех, которые Бог посылал им через исполнителей Христианских добродетелей, не знали, как птицы небесные, ни заботы, ни печали, ни жалобы на Судьбу свою. Веселы и довольны, когда выходили поутру просить милостыни; вдвое довольнее и благодарнее добрым людям, когда имели в рук черствый кусок хлеба и несколько копеек в кошельке, они прославляли имя Божие, и от утра до вечера пели простые народные песни так приятно, так выразительно, что мимоходящие, любуясь на чету младенцев, невольно опускали деньги в суму их, a старцы, видя богатое подаяние, говорили внучатам: Бог милует безродных сирот к мире. Но сей Бог послал им новое утешение, которого не приносит другим ни знатный род, ни богатое состояние, как будто бы в замену тех родственных и сердечных связей, которых судьба их лишила. Польза сводит людей, и нещастие дружит их. Сперва Иван и Марья, едва зная друг друга в лице, встречались перед воротами богатых, и друг за другом следовали по одной дороге; но скоро ознакомились. "Будем вместе ходит по миру," сказал Иван Марье; "я смирен, а ты смирнее и меня; мы не обидим друг друга." - Хорошо - отвечала Марья; - но естьли ходить вместе по миру, то смотри, Иван, чтобы ни в чем не делиться, и все иметь общее, и хлеб, и труды, и угол в хате; ты будешь приносить солому, a я буду настилать ее; одна котомка будет у нас изголовьем, a другая покрывалом; ты приляжешь ко мне головою, a я к тебе, чтобы не затеснить хозяев и не занят всего угла, который отведут нам добрые люди. С того времени они были неразлучны. Надлежало видеть, как детская, но редкая, привязанность их возрастала с каждым днем и каждым часом, как они спорили о последнем куске хлеба, чтобы иметь удовольствие одному уступить его другому; как Иван, стыдяся за свою бедную и до плечь обнаженную подругу, прикрывал наготу её лоскутками, оторванными от его собственного рубища, a сам не стыдился одежды нищого. Иногда, странствуя из одного селения в другое через холмы и долины, через леса и рощи, они перебирались по золотому песку реки, опираясь один на плечо другого и в некоторых глубоких местах выставляя только над серебряными струями две младенческия головы и два миловидные лица, как будто бы самые гении или боги того источника выглядывали из урны вод своих; иногда, утомленные дальнею дорогою, они отдыхали на открытом поле, и на берегу светлого источника, или в прохладе тенистых кустов засыпали, ласково обвившись руками. с каким, на конец, жаром, превышающим их возраст, они друг за друга вступались, когда случалось одному терпеть от людей обиду, или насмешку! Так слабые, едва оперенные и с гнезда матери унесенные птенцы ищут ее вокруг себя, не находят, и жмутся под крыло один к другому, как будто бы укрываясь от бури стихий и руки человека.

Одна бездетная старушка, у которой они всего чаще приставали, полюбила их как детей своих; но могла только любить, a не помогать им: ибо сама была так бедна, так безпомочна. Одна низменная хата; одна коза, питающая хозяйку молоком своим; один барашек, одевающий ее на зиму своею шерстию; и ничего более, ни овцы для приплода, ни коровы для молока, ни лошади для уборки хлеба. Но с тех пор, как добрая вдова дала убежище безродным сиротам, Бог благословил её жатву, и все переменилось в её доме; дети облегчали для старушки труды домашняго хозяйства: один очищал двор, a другая убирала хату. Иван развел маленькой сад, насадил для защиты от солнечного зноя красную шелковицу, белую черемху, дикую розу, и зеленые ветви их переплел на подобие беседки, в которой наши маленькия друзья любили, как птички в гнезде, прятаться и целоваться с детскою еще невинностию. Марья всякий день вытирала стены и лавки, пол усыпала песком, и украшала хижину редкою опрятностию, которую так любила, что, не смотря на бедное рубище, не давала упасть на себя ни одной пылинке без того, чтобы не сдуть ее своими губами, алыми, как роза, и дыханием благовонным, как амбра. Они несли и другие труды сельские, хотя им было тогда не более десяти лет, но за труды свои не хотели другого награждения, кроме угла для ночлега; они не соглашались даже, не смотря на усильную прозьбу старушки, питаться хлебом, и продолжали доставать его милостынею. Добродушие обещало под кровлею их смиренной хижины. Как часто бездетная вдова, утешенная любовию сирот, возводила на небо слезящее око, a к Богу обращала сердце, преисполненное чувствительности! Как часто дети, стоя с нею на коленях, молились Ему от чистого сердца, и благодарила за те немногия блага, которые вкушали в жизни! Ах! мирские щастливцы, осыпанные всеми дарами земли и Неба, редко благодарны Провидению! Но люди, небогатые радостями жизни, бывают за то гораздо чувствительнее к малейшим благодеяниям общественного Промысла!

Была весна. Настал великий праздник Троицы, столь священный для усердных Христиан. Уже на восходе утренняго солнца все зеленело, цвела и благоухало в преддверии храма Божия и вокруг сельских хижин, обсаженных деревами, усыпанных травами и цветами, здесь молодые девушки украшались венками; там дети, нарядно одетые, бегали по лугу: все веселились, кроме Ивана и Марьи, которые, стоя на улице, смотрели на других детей, взглядывали друг на друга и говорили; у нас нет обновы и для великого праздника; мы сироты! Где взять? кто нам даст? кто нас оденет? - "Никто, кроме Бога!" заплакавши сказала Марья." - И вдруг бежит к ним их хозяйка, выносит плачущим сиротам чистое белье, два богатые платья, прекрасную обувь, и нарядную шляпу для одного, бисерную повязку для другой, рассказывая им с великою радостию, как один, Полтавский богатый купец, который накануне смерти роздал бедным великия суммы денег, сведал о них безродных сиротах, и прислал не только праздничную, но и будничную одежду, с хлебным запасом на несколько месяцев, и с немалою суммою денег, так что они не имеют уже нужды скитаться по белому свету с котомкою за плечами. Сама бедная старушка была без души и памяти; но что же были щастливые сироты? Они ничего не слыхали, не видали не чувствовали, кроме удовольствия показаться на улиц не в нищенском уже платье, но в богатом наряде, которому могли завидовать дети самых зажиточных козаков. Они оделись. Марья любовалась своим убором, a Иван любовался ею. "Ты была и всегда пригожа", говорил маленькой друг её; "но теперь ты пригожее всех красных девушек в селе; ты белее твоего бисера, румянее твоей алой ленты, когда ты стоишь, поднявши голову, ты пряма и статна, как тот гордый лебедь, который плавает у нас по озеру; a глаза твои, Марьюшка, глаза твои и светлы и " - Марья отвечала только приятнейшею усмешкою в свете. Невинность её не разделяла еще того сердечного движения, которое начинало уже волновать отрока.

На вечер Троицына дня, когда толпы народа разсыпались по лугам и рощам с плясками и песнями, завивая цветочные венки и составляя веселые хороводы, наши товарищи, следуя за толпами из одного места в другое, прибежали в рощу, где представилось им несколько тех желтосиних цветов, которые ныне украшаются их именем и которые ранее других вышли на одной равнине. Иван нарвал цветов, Марья соплела из них венки; но оба не могли вспомнить их имени или им неизвестного, или заглаженного в их памяти долговременным отсутствием весны. "Назовем их твоим именем," сказал Иван с улыбкою, играя темнорусыми волосами красавицы и убирая голову её сими цветами. - Нет, - отвечала Марья, - пускай же лучше называются они моим и твоим именем вместе. - "А как есть на них два цвета и желтый и синий" прибавил Иван "то пускай светлый цвет носит твое имя, a темный мое." - Для чего жe? - "Для того? что лице твое весело, как этот цвет весел для глаз, что когда ты прячешься от меня за кусты, то издалека вижу в промежутке листочков большие и светлые глаза твоя, как-бы две крупные ягоды на зеленой траве, и что без тебя мне одному так скучно, как скучно бывает в сумерки под конец вечера." Они улыбнулись и побежали к народу, одной рукою обнявшись, a другою держа перед собою венок, через который целовались, со смехом, громко повторяя: вот, цветок Ивана и Марьи! вот цветов Ивана и Марьи! Народ увидел прелестную чету отроков, бегавших по лугу, их милые лица и розовые губы, соединенные в средине цветочного венка, наподобие тех двойных лиц, или голов, которые так живописно представляются на древних медалях - увидел их взоры и ласки, похожия на любовь другого возраста, не столь невинного, но столь же прекрасного и щастливого, увидел и пленился сим зрелищем. Тотчас юноши и девы окружают отроков, из ветвей составляют носилки, поднимают их на руки с торжеством несут но лугу, величая их в песнях и украшая венками, как древния народы венчали некогда своих героев, но за другую славу, не столь чистую и безпорочную. Радостный плеск народный несется по воздуху, и пробуждает громкое эхо; горы и долины повторяют его, резвое юношество нарочно твердит имена детей, чтобы звучное эхо перетвердило их до тысячи раз. Наконец веселый и ясный вечер заключается хороводными плясками в честь прекрасных сирот и торжественною клятвою всех дев и юношей называть впредь: Иван и Марья цветы, прославленные их первою склонностию, Никогда любовь в селах не имела столь великого торжества и столь приятной награды! Вот произхождение того имени, которое носят известные желтосиние цветы, у нас во множестве растущия на полях и в рощах.

Между тем приближился другой возраст. Марье минуло пятнадцать лет. В лице её играл румянец девической стыдливости; на стройном стане раскидывалась пышная грудь, как раскидываются первые почки весенней розы, казалось, что прекрасные глаза её со дня на день наполнялись любовною и сердечною томностию. Иван, годом ее старее, не имел такого прекрасного лица, как она; но имел черты приятные, рост высокий и такой живый взор, который сыпал искры, a с некоторого времени, устремлялся на Марью с удивительною быстротою. Марья любила смотреть на глаза его, когда он говорил с другими; но естьли видела их на себя обращенными, то невольным образом потупляла свои в землю, и долго не смела взглянуть на того юношу, с которого не хотела, никогда сводить очей своих. Но ах! как все переменилось! Недавно друг её имел щастливою право ласкаться к своей подруг с полною свободою; теперь ему не позволено, как прежде ни будить ее перед восходом солнца, на плескать из резвости ключевою водою на прелести красавицы; ни быть свидетелем тех резвостей, с которыми она одевалась некогда в глазах своего друга, и являлась перед утренним светом красивее земли и неба. Естьлиж Иван покушался смягчить строгость красавицы и поцеловать иногда щеку у той, которая в другие щастливейшие дни сама несколько раз целовала его в губы, то приносила тотчас жалобу старушке, которая без пощады наказывала его клюкою, и называла дерзким мальчишкою. A старушка, проведя век свой честно, до того наговорила и натвердила о добром своем имени, что и Марья захотела иметь ту же добрую славу. По её советам, она остерегалась с некоштрого времени от ласки и резвостей Ивана; по тому была и другая причина, о которой мы тотчас узнаем.

С того времени бедный Иваи начал тосковать; перестал пить и есть, не глядел на Божий свет, не обращался с добрыми людьми, и потупя глаза, повеся голову, как преступник на смерть осужденный, ночью скитался по лугам от безсонницы, a днем, упуская из своих рук заступ, или топор, стоял на одном месте несколько часов неподвижно. A Марья, скрываясь за углом хаты, или за плетнем сада, или за стволом дерева, украдкой смотрела на тоскующого юношу примечала все его движения и тяжело вздыхала.

В одну ясную ночь, когда Иван стоял на берегу Ворсклы, a хозяйка заснула уже крепким сном, Марья, по тайному сердечному предчувствию, взглянула из окна хижины, и видя Ивана печально смотрящого на тусклое светило ночи, не могла удержать порыва своего сердца, которое влекло ее на встречу друга. Она выходит из хижины; оглядывается вокруг себя, как будто бы остерегаясь нескромных свидетелей, и тихими шагами подкравшись к любимцу души своей, треплет его по плечу с ласковою улыбкою, но с пламенным лицем, на котором любовь и стыдливость сражаются. Юноша вздрогивает от осязания руки её, как от искры электрической; перед ним стоит красавица во мраке ночи, как Ангел-утешитель с небес слетевший; едва он верит глазам своим. Невиданное явление той, которая занимала его душу и мысли, её восхитительная ласка, сердечное биение, ускоренное сердечным блаженством, приводит его в умиление. Из глаз его катятся слезы; красавица отирает их сама плачет с ним, и старается его утешить. "Нет" говорит Иван, "нет ты не любишь меня, как любила до нынешняго времени. Прежде были мы неразлучны от утренней зари до вечерней, вместе ходили, вместе работали и в воскресные дни, сидя на лугу, с которого жаворонки поднимались выше головы нашей, радовались их смелым полетом, a сами ласкалися друг к другу, как те горлицы, которые вьют y нас гнезды под кровлями хижины. Ах! птички любят и не разлюбляют, оне не отстают друг от друга, свыкнувшись в гнезде своем, на котором дружно оперялись весной. Разве не было у нас также гнезда общого? И мы выросли с тобою вместе; ели и пили из одной чаши, покоились на одной соломе с братскою любовию! Как могла ты перемениться? за чем ты бегаешь от верного друга, который любит тебя, как душу? A что мне в душе и в жизни, когда не вижу твоей любви и ласки! Нет, нет! ты не любишь меня!" - Неблагодарньий, - отвечала Марья, потупив глаза в землю - ты не веришь любви моей? A что дороже мне твоего приветливого взора, твоей ласковой речи? Но, Иван, подруги надо мной смеются, называя тебя женихом моим; злые люди говорят дурно о нашей ласке, и с некоторого времени.... не знаю от чего.... мне стыдно и без людей, когда ты ко мне приласкаешься. Я сказала тебе всю правду. - "Марья! Марья! какое нам дело до чужих речей! Естьли ты любишь меня, как я люблю тебя, кто мешает нам обвенчаться перед олтарем Господним?" - Нет, Иван, наша старуеива говорит, что тебе не льзя быть мужем моим. - "Для чего?" - Для того, что ты беден; я не имею также достатка: нам не льзя прокормить себя. - "Послушай, моя красавица, положись только на Бога и на твоего друга. Тот не оставлял и не оставит сирот без пропитания; а у меня есть руки и силы. Буду работать, буду кормить и покоить тебя, не положу на тебя трудов свыше силы, белых рук твоих не оскверню черною работою; сбереженная мною от жара и холода, от горя сердечного и навета людского, проживешь ты годы твои, о моя красавица! с мужем всегда в тебе ласковым, в светлой хижине, моею рукою срубленной, за хлебом и солью, для тебя приготовленными. О моя подруга! скажи: да, или нет; утешь меня!" Марья потупила взоры, и низко поклонясь Ивану, сказала: - Когда так Богу угодно, будь моим хозяином!

Как животворное солнце отогревает утром молодые растения, застуженные холодною росою ночи, так сладкая речь красавицы обратила юношу к жизни. Щастливец обнял невесту одною рукою; она преклонила голову на плечо к другу свой ему, и звездное небо, подобно их сердцам ясное, было свидетелем той безпорочной ласки и тех невинных восторгов, с которыми иногда изливалась первая любовь их. Они сели на берегу Ворсклы и говорили, как они объявят доброй старушке об их радости... как будут венчаться и тому подобное. Настала полночь самая тихая и приятная. На высоте неба качался шар луны, как яркая лампада, привешенная к голубому своду. В тишине глубокой ночи слышно было веяние легкого ветерка, движение колыхающихся листочков, плескание волн, приливающих к берегу, глухое жужжание насекомых с перерывным боем кузнечика, как часы стучащого, и любовное воркование горлиц, на гнезде перекликающихся: какая-то роскошная томность, которой никакия слова выразить не могут, царствовала в природе и проливалась в душу уединенных гостей полуночи. Иногда они смотрели только друг на друга, - язык их молчал, a душа блаженствовала, иногда юноша, yпоенный любовию и щастием, взбежав высоту холма, громко восклицал в безмолвии ночи: Горы, леса и долины! твердите, как подруга моя прекрасна! и эхо отвечало в долинах: прекрасна! прекрасна! Иногда он хотел внимать сладкому голосу подруги и ему в угождение она запевала:

Мне и свет и жизнь не взмилилсь;

Пред нами солнце яркое

Во тумане с небес скатилося;

Но любезный молвил с ласкою -

Сердце в радости забилося,

И любви улыбка сладкая

Из тумана солнце вывела.

Или она слушала, а Иван пел ей сложенную им самим песню; пел, как соловей поет перед своею подругою; таким образом:

          Размолвка.

Не воркуй мой голубочик

Ты на утренней заре!

Не взлюбил меня дружочик,

И ко сеням, во дворе

От любви пути-дорожки

На том месте видной нет,

Где её прекрасной ножки

У цветов ложился след.

          Примирение.

Нет, воркуй мой голубочик

Ты на утренней заре!

И на травчатом двор

Под следом красивой ножки

Лист полег, измялся цвет.

Ах! ни в сердце, ни с дорожки

Не затрется милый след!

Нечувствительно протекла ночь; утренняя заря возсияла; казалось, что сей день, прекраснейший из весенних, обещал им жизнь веселую и щастливую, подобно началу любви их. Но ах! что человеческое щастие?

Они возвращаются домой на разсвет. Едва ступают на порог хижины, и видят престарелую хозяйку свою, лежащую на полу мертвою. Удар паралича прекратил жизнь её в самую глубокую полночь. На их жалобный вопль стекается толпа народа. Скоро является и старшина козацкой станицы Артемий Булатов, лихоимец безсовестный, человек перед людьми безстыдный, перед Богом безстрашный. Отобрав все имущество вдовы в мирскую казну, он не оставляет ничего сиротам, кроме их платья и белья; потом он взглядывает на прекрасную Марью глазами наглого сластолюбца, на Ивана с глубоким презрением, и говорит: "Молодец! тебе уже нет в хате дела и места; ступай с добром твоим и пристройся к месту. A ты, красавица, ты можешь до времени иметь здесь пристанище и все добрые миряне засвидетельствуют (прибавил он с безсовестною усмешкою), что я люблю ласкаться к таким пригожим девушкам, как ты!"... - При сем последнем слов Иван поднял голову, взглянул на Булатова и гордо отвечал: - Нет, старшина, нет, никому, кроме меня, не владеть ею. Знай, что мы обручены словом, и теперь идем ж венцу! Отведай кто нибудь отнять ее из рук моих. - "Не горячись" отвечал Булашов с притворною холодностию, но с тайною досадою, на смелость гордого юноши "не так прелестна красавица, чтобы мне спорить с тобою. Но когда вы идете к венцу, то оба очищайте скорее хату, не мешкайте ни часа. А я посмотрю, куда вы преклоните голову, и кто из козаков (тут он окинул взором толпу народа) осмелится пустить к себе этого грубияна и эту девчонку?" - Не бойся угроз его - смело повторил юноша, обратясь к своей красавице; - в свете не без добрых людей; найдем угол и пищу -- сказал, и взяв за руку свою плачущую подругу, скрылся с нею из виду озлобленного начальника.

Они увидели себя опять бедными сиротами, для которых нет другого в свете крова, кроме небесного, и дрѵгой пищи, кроме той, которую общий Отец невидимо посылает всем тварям своим. В бедствиях жизни всякой имеет свое утешение и свои надежды, смотря по склонности сердца, Марья, с упованием святой веры, смотрела на небо и просила Бога о помощи: Иван, во всей пылкости юных лет своих, разсчитал способы, и надеялся на силу правого дела. Они явились к сельскому Священнику, чтобы просить об их соединении; но Священника не было дома: обязанности сана отозвали его в другое село. Долго они ждали. Им хотелось решить участь свою, чтобы иметь уже свободу не разставаться. Но сельский пастырь не возвращался и в ночь. Чтобы не нарушить некоторого благочиния и не подвергнуться насмешкам лукавых людей, они разошлись перед вечером в разные места, но провели ночь на улице под открытым небом; ибо жестокосердые люди, в угождение начальнику, не дали им ночлега. Сей первый опыт человеческой несправедливости оскорбил сердце молодого человека. На другой день нещастные любовники снова стучатся y ворот Священника. Им отвечают, что отец Евлампий не имеет времени, и гонят их с двора как преступников закона и воли начальства. Последния слова объясняют им причину сего отказа. В самом дел, враг их успел уже переговорить с Евлампием, преклонить его на свою сторону, подкупить сего недостойного служителя церкви. "Как!" восклицает Иван с негодованием "мы виновны может быть перед судом человеческим, но безвинны перед Богом. Пускай судит меня начальство, но пусть обвенчает нас Священник. Нет! я не сойду с этого места; буду рваться к Священнику, буду терзать его и себя воплем отчаяния и жалобами на людскую несправедливость." - Полно, - говорила Марья полно - тебе не усовестит этих безжалостных людей: видно, что итак Богу угодно! - "Нет," повторил Иван "или умереть, или жить нам друг с другом! Пустите меня к Священнику, жестокие люди, пустите! я найду дорогу к его сердцу!" - Напрасно отталкивали отчаянного от дверей дома, напрасно удерживала его сама плачущая подруга; он возвращался к дому, стучался y дверей безчеловечного пастыря, грозя ему земным и небесным правосудием. Наконец, наскуча сим воплем, Священник впускает к себе нещастных сирот. "Чего хотите вы от меня?" свирепо вопрошает Евлампий. - Быть обвенчанными до закону Божию. - "Есть к тому законное препятствие," говорит Священник с важностию; "вы cироты без имени и роду; никому не известно ваше происхождение; может быть вы находитесь в самом близком и даже кровном родстве между собою. A Устав церковный не позволяет мне венчать тех, которых родство и происхождение мне не известно."

Молодый человек увидел, что жестокий и гонящему их злодею преданный Священник выдумал самый хитрый способ, и мог в самом дел не венчать их под сим предлогом, которого не льзя было опровергнуть законным порядком, но особливо нещастному сироте, не известному в мире, незнакомому с делами и притом совершенно безденежному. При сей мысли упадает дух его; сердце только чувствует грозящую ему потерю любви и щастия. Величавый юноша бросается к ногам пастыря, смиряет перед ним гордость свою униженно молит его тронуться их участью. С ним вместе становится на колени робкая Марья. Оба приносят прозьбу свою. Иван вызывается просить прощенья у начальника селения; и требует пастырского посредничества для примирения его с Булатовым. Но все напрасно, непреклонный старик, вопреки обязанностям своего сана, отказывается быть миротворцем. "Дерзкий!" говорит он молодому человеку, "ничто не может загладить твоего преступления; нет надежды к примирению." - Сказал и захлопнул двери за собою,

"Испытаем еще один способ" говорит Иван Марье "прибегнем к самому начальнику; может быть жестокая душа его тронется наконец сожалением." - Они идут к дому старшины. Стоящие на улице поселяне, отчасти по внушению злодея, отчасти по собственному дурному расположению, осыпают их наглыми укоризнами и шутками. Марья слышит и плачет, a Иван, бедный Иван, отборанивается от злых людей, отирает слезы подруги, терпит в одно время огорчения любви и оскорбления ненависти. Сколько сердце его настрадалось! Но яростное отчаяние овладело им, когда старшина, приняв их на порог дома, не хотел внимать ни прозьбам, ни слезам, ни принесенному раскаянию; и упорный отказ свои заключил сими словами "Не стоять тебе никогда под венцем с нею! вот мое условие." - Злодей! - воскликнул Иван, которому сия речь возвратила гордость и негодование злодей! никогда не бывать тому, чтобы ты насытил твои желания и осквернил безпорочную красавицу! Над нами суд Божий зову на тебя проклятие небесное. О земля, разступись под ногами беззаконного преступника; о Небеса! пошлите на человека безбожного бурю огненную, да погибнет тело его в огне и пламени, и да развеется по ветру прах костей его! - И видя, как старшина со смехом удалялся, он кричал ему в след: "Смотри! рано, или поздно правый суд Божий совершится!"

Отходя от сего места, Иван с отчаяния рвал на себе волосы, стучал ногами, вопиял на людей и небо. Подруга старалась всячески успокоить его. "Ради Бога!" говорила она "не терзайся, не ропщи, не гневи Бога! Ах! я боюсь, чтобы Господь небесный не убил тебя! Легко умереть с тобою, но страшно остаться без тебя на сем свет!" - При утешительном голосе и взоре любовницы переставало кипеть сердце юноши, как бурные волны утихают перед ясным вечером и

Между тем начинались уже другие сутки с тех пор, как они ни пили и ни ели. Голод томил нещастных. Марья хотела идти одна просить подаяния под окнами: но Иван не пустил ее. "Сохрани Бог" говорил Иван, "тебя могут обидеть; лучше пойду я сам за подаянием Христовым." - Но Марья не соглашалась в свою очередь. Одна мысль тревожила обоих, каждый боялся за другого стыда и оскорбления; наконец женское сердце, столь изобретательное на утешение любви, придумало и в сем случае способ обмануть заботливость друга. Она уговорила его отдохнуть на берегу реки, предложила ему под голову набранный пук желто-синих цветов их имени, розовой усыпительной дремы полевого мака, наносящого, как сказывают, крепкой сон и сладкия сновидения, и сама прилегла к головам его, чтобы притвориться спящею. Но когда страдалец нечувствительно склонился ко сну под томным журчанием волн, под ароматическим запахом трав, a особливо при ласках подруги, подобно младенцу, усыпленному в колыбели песнями и качанием матери. Она воспользовалась крепким сном его, и с осторожностию поднявшись с места, пошла к окну первой хижины просит милостыни. Суровый человек выглянул из окна, махнул рукою, и захлопнул оконные створки. Бедная сирота стучится у другого окна, ей говорят: Бог подаст; она подходит к другим дворам по очереди; тот же ответ и отказ. С отчаянием в сердце, она хочет уже возвратиться к другу с пустою котомкою, как вдруг слышит за собою топот ног. Она оглянулась и ахнула. За нею был Артемий Булатов. "Не пугайся" сказал ей злодей остановив ее за руку; "мне право жаль тебя, ты не скиталась бы по миру нищею и не просила милостыни, естьли бы согласилась быть моею красавицею." Лучше умереть с голоду, нежели с тобою жить род одною кровлею - смело говорит Марья, высвободив руку свою из рук его. - "Но" спросил старшина с усмешкою, "гдеж вы теперь поселитесь, бездомные странники?" - На земле, вольной для всех людей." - Хорошо; но куда укроетесь от непогоды и ночи?" - Под кров лесов и рощей. - "А как будете кормиться?" - От руки Божией, как кормятся самые мелкия пташки на гнезде своем. - "А я разорю последнее гнездо ваше; берегитесь!" -- Бог спасет беззащитных. - "Послушаи, умница, я не трону вас; только приласкай и поцелуй меня." - Наглый хотел обнять красавицу, но она увернулась из рук его; и стрелою пустилась по дороге. Злодей не захотел догонять ee.

Едва скрылась y него из виду, и вдруг встречается с нею прохожая старушка, Богом, кажется, посланная, которая по её первому слову подает ей богатую милостыню, два целые хлебы и несколько денег. Так Небо увенчало веру и добродетель ее.

на колени с душевным умилением, смотря на приятные черты и ясное лице покоющагося друга. "Будем ли мы щастливы?" тихо говорила Марья? "буду ли я обвенчана с человеком, милым для моего сердца?... О мои сердечный друг! почивай покойно; отдохни на часок от слез и печалей; Господь Бог да пошлет тебе хоть во сне те радости и утешения, которых ты желаешь. Ах! я рада терпеть сама и горе и муку злую, естьли бы ты мог только быть, как на теперешний час, покоен и щастлив!" - Через несколько минут Иван проснулся. Какая приятная нечаянность! Марья подает ему хлеб и зовет его вкусить с нею дар Божий, не видимо к ним посланный. Ей не трудно было удалить сомнения дрѵга, уверив его, что мимо идущая старушка наделила их сим богатым подаянием. Она не стала рассказывать ему о встреч её с Булатовым, чтобы не привести его в подозрение и в огорчение. Как Иван благодарил Бога! и как спешил разделит с подругою часть их дневного пропитания! О таинственная прелесть любви! за куском черствого хлеба, окропленного их слезами, без верного на земле убежища, имея только в отраде любовь и веру, они пылали страстию, наслаждались взаимными ласками, вкушали небесные восторги, неизвестные сынам мирского щастия. Ах, с любовию и природою человек мог бы всегда быть весел и доволен, естьли бы люди, жестокие люди не возмущали спокойствия доброго сердца и не нарушали порядка природы!

Скоро безщастные сироты возвратились к безпокойным мыслям об их состоянии. "Иван" сказала Марья "нам надобно подумать, как жить и как быть. Надобно идти в люди; надобно искать места и пропитания. Ты приписан к здешней стонице и положен в оклад; ты не можешь оставить селения; но я шляхетская дочь, я вольна идти, куда хочу, и до лучшого времени наймусь в Полтаве работницею, чтобы не остаться здесь в селении, где меня бранят и презирают." Куда ты хочешь идти без твоего друга? перервал Иван с чувством, полным страсти - останься со мною в том углу, где я жить буду, нанявшись в пастухи, или работники; днем буду выработывать деньги и кормить тебя на эти деньги; ночью покоиться y твоего сердца и тебя покоить y моего: разве не обещала ты была моею подругою, моею женою, моею красавицею? - "Нет" отвечала Марья закрасневшись "нам не льзя так жить до венца без Вышняго благословения. Бог прогневается и люди осудят." - Но, Марья, разве мы сами отреклися от венца? разве не просили мы? не кланялись, не стояли на коленях со слезами, что бы нас обвенчали по закону Божию? Злые люди не хотят того. Грех останется на их совести, a наша любовь безвинна перед Богом. - "Ах! Иван, конечно Богу так угодно, никто не может идти против Его Святой воли; с Ним и злые люди безсильны." - Они долго еще говорили. Вкрадчивая и красноречивая любовь Ивана, сколько ни была убедительна для Марьи, не могла поколебать того добродетельного и целомудренного намерения, на которое она решилась и которое хотела тот же час исполнить, ибо настал только полдень. Иван взялся проводить ее до Полтавы.

Надлежало переплыть реку Ворсклу. Они сели в лодку; Иван принялся за весло, и вода заструилась; но скоро задумчивый гребец, перестав действовать, а полуденное солнце отсвечивалось на дне реки со всеми лазурными небесами, их тенями и облаками. Иван возводил очи на яркое солнце, опускал их на свою подругу, которой красота, в недрах роскошной природы, сильно трогала его чувства, и не мог владеть собой. Через несколько времени молчания он застонал как человек глубоко в сердце уязвленный, застонал так, что Марья ахнула, и видя изменившееся лице своего друга, бросилась обнимать его. Ласки подруги облегчили сердце, оживила голос печального любовника. "Марья! Марья!" восклИкнул он, "сердце мое рвется к тебе, a Бог и судьба"..... он не мог договорить; ручьи слез его окропили грудь красавицы. В сию минуту лодка, по течению воды и легкого ветра, пристала к другому берегу.

ворот; хозяйка, дома вышла, и тотчас наняла Марью за хорошую плату, но взглянула на её молодого проводника недовольными глазами, и требовала, не только, чтобы она перервала подозрительное знакомство, но даже имела бы с ним свидания, естьли хочет вести себя честно; ибо откровенные сироты не умели скрыть от хозяйки, что они друг для друга чужие. "Подумай" сказала Марье жена мастерового "и естьли ты согласна на договор, то сего дня, добрая девушка, переберись ко мне с добром твоим."

Любовники возвратились на улицу в горести и недоумении, говорили, тужили - и к чему не принудит крайность? - решились на условие. После того Иван стоял так печален, что Марья заплакала и сказала: "Не грусти, мой голубчик! как бы ни была строга хозяйка, я найду время, чтобы придти украдкой с другом поздороваться, хоть издалека другу поклониться. Без того не опустится за леса вечернее солнышко, чтобы я не увидела твоего взора, и не услышала твоей речи. A когда выживу у хозяйки довольно времени, и заработаю условную плату, ибо приду к моему другу с богатою выручкою; на мое серебро и золото откупишься ты от подушного оклада; и тогда мы вольные люди, накинем на плеча дорожные котомки, и через темные леса проберемся в другую дальнюю сторону, где нет, может быть, злых людей и где добрый Священник с Божияго благословения обвенчает нас. "И так Бог с тобою" сказал Иван, утешенный надеждою, которую любовь обещала ему устами красавицы, "будь только здорова; a я сам наймуся работать, чтобы иметь лишние деньги для моего выкупа." Он проводил Марью к дому новой хозяйки, и y ворот простился с нею. Надежда скорого свидания и приятные виды будущого облегчили для нещастных сирот горесть первой разлуки.

не смотря на происки Булатова, которому хотелось лишить Ивана и сего последняго способа пропитания, поручили ему общее стадо. Он выгнал его на обширный луг, перед Полтавою лежащий, и сидя на берегу реки Ворсклы, пел любимые песни свои, в сладкой надежде, что подруга узнает голос его и прийдет с ним увидеться. День протекал в сем ожидании. Наступил вечер. Иван проводил стадо домой, a сам, в глубокия сумерки, переехал в лодке через реку и перед Марьиным жилищем стоял в страхе и надежде. Иногда ему казалось, что между движущимися тенями ночных предметов нечто к нему приближается; сердце его трепетало; оно летело на встречу милой подруге; но вместо ее пробегали перед ним одне легкия тени облаков. Он возвратился к своей лодке. Над рекою взошел светлый месяц; на воде отразились башни и терема того дома, где скрывалась любезная его сердцу, и в тоже время запели крылатые вестники полуночи, перекликаясь один с другим от минуты до минуты. "Ах!" говорил Иван сам себе, "естьли бы красавица подала мне весть любви и радости! Но красавица не откликается на голос своего друга; красавица молчит" - и жалобный стон любовника разнесся по берегу томным эхом. Он возвратился в селение.

Несколько дней сряду молодой пастух наш провожал солнце на запад, a стадо ко дворам его, но не встречал нигде следов красавицы, которую везде искали его взоры. "Нет ни слуху, ни вести" думал Иван сам по себе, и был безутешен. Скоро к мучительной неизвестности прибавились еще другое жестокое сомнение. Соседи, у которых он осведомлялся, рассказывали, что богатый столяр имеет сына, которого ему хочется женить на честной девушке; что прекрасная Марья полюбилась молодому хозяину, и что у них идет уже сватовство; некоторые даже уверили, что они видели своими глазами, как Священник обручал жениха с невестою.

Уже протекала неделя со времени жестокой разлуки. В последний вечер сей недели, Иван пас на лугу стадо и стоял у сосны, прислонясь к стволу дерева, сложа обе руки, устремив неподвижные очи на вечернюю зарю, которая угасала на небе, как жизнь и радость во глубин его сердца. Стадо разбрелось по обширному лугу и по ближним холмам. Другие пастухи, играя на свирелях, гнали уже крупную скотину домой; Иван не трогался с места, не сзывал своего стада. Последняя заря потухла, все умолкло на земле и на небе вдруг, в тишине сумерек, раздались многие голоса: где ты, пасту? где твое стадо? Хозяева сами пришли скликать его, осыпая бранными словами безпечного пастуха. Тогда Иван, как бы от глубокого сна пробужденный, не отвечая ни слова на брань и угрозы хозяев, собрав стадо,

С наступлением ночи, когда поднималась жестокая гроза, он явился перед воротами дома, и смелым шагом ступил на обширный двор. Небо, одетое черными тучами, не допускало видеть предметы; везде царствовала тишина, которая изредка перерывалась только скрыпом калитки, качаемой порывами бурного ветра. Иван то останавливался, то шел вперед, то возвращался назад, сам не знал куда идет, чего хочет, и только имел одну темную мысль искать везде красавицу. Наконец он доходит до половины двора ---- и ветер приносит к нему звуки голоса неизвестного: недалеко от него шепчут два человека и один говорит другому: нет, право нет, Марья в светлице y своего жениха. Эти слова подтверждают для него народные слухи о Марьйной измене; по лицу его проливается кровавый пот, по сердцу холод и трепет. В ужас любовной ревности, в отчаянии смерти, он хочет закричат, чтобы испугать всех домашних и вероломную изменницу, но голос его замирает, чувства немеют; его стона. Через полчаса времени, когда с чувством жизни возвращается память, он поднимается на ноги, чтобы идти к неверной, и грозить ей смертию; но ступив шаг вперед, с трепетом останавливается. Безпрерывное замирание сердца, истощение сил, какая то робость переменяют его мысли, отнимают у него силу видеть изменницу - и он, опустив голову на грудь свою, возвращается к отворенной калитке; но с последним шагом говорит в отчаянии: "Марья! Марья! да будет тебе так горько день суда страшного, как горько теперь моему сердцу!" - он удаляется скорыми шагами. Безпамятство приводит его на высокий и крутый берег волнующейся реки, которая страшным образом ревела во мраке ночи и бури. С часу на час гроза возрастала. Черные тучи шумели в воздух. Небыло искры другого света, кроме быстрой молнии, изредка пробегающей по небесам огненными излучинами. Он останавливается невольным образом на крутизне утeca, внимая дикому стону берегов и свирепому гласу бури, которые отвечали, казалось, на вопль его сердца. Ужасы природы усиливают его смятение. Он произносит стенящим голосом: "Перестань кипеть, сердце! не далеко и дно глубокой пропасти. Разве долго погубить душу свою?" - При сем последнем слов яркая молния извилась стрелами по черной пучине вод; нещастный не ужаснулся, но вымерил диким взором пространство от высоты утеса до бездны кипящей у его подошвы, поднял глаза на небо, три раза перекрестился, и сказав: "Господи! прими мое покаяние!" двинулся на край пропасти.... как вдруг, при блеске молнии, некто ахнул, схватил и удержал его - это была Марья.

сердцу, осыпала ласками, просила именем Бога подать ей некоторый знак жизни, ибо он стоял неподвижен от смешения всех чувств и мыслей. Но скоро, при сладком дыхании подруги, отлила первая тягость от его сердца, возвратилось на уста выражение сердечной горячности; он отозвался на голос любовницы. Но радость, подобно печали, утомляет человека. Они сели на берег от слабости; и там, через полчаса времени, Марья рассказала Ивану, что с нею случилось.

Хозяева того дома, где она служила работницей, полюбили ее. На другой день по её вступлении сын хозяина приступил к ней с обещаниями любви, отец и мать с предложениями о замужстве. Она отказала им. С досады хозяева начали примечать за каждым шагом её; a не переставали называть ее невестою, a сына - её женихом. В течении недели ей не льзя было никаким образом укрыться от их бдительного надзора; но в последний день недели она имела случай задобрить дворника, который отпер для нее калитку, и обещал проводить ее тихонько со двора перед наступлением ночи. Произнесенные в полголоса слова, которые привели Ивана в отчаяние, были лживым ответом дворника на вопрос подозрительной хозяйки, стоявшей на дворе с некоторым сомнением. Но обман его успокоил хозяйку. Она возвратилась под кровлю дома; a Марья сошла с крыльца украдкой. Тогда она услышала грозное восклицание своего друга перед калиткою, услышала его голос, и как не спешила за ним, могла только догнать его y берега в тот самый час, в который молния осветила neред ней сего безумца, приносящого Богу последнее покаяние, и готового броситься в глубины шумной Ворсклы.

Когда Марья говорить перестала, Иван рассказал ей в свою очередь, что происходило в его сердце, и заключил ее в свои объятия, сказав: "О моя красавица! Люблю тебя без души и памяти." - Ах! не люби меня так много, отвечала Марья с нежною горестию, - когда любовь доводит до такого зла, до такого страшного греха. Иван! ты погубил бы не одну душу свою, но и мою. Чтоб мог удержать меня на сем белом свет, естьли бы ты утопился на дне глубокой реки? Но полно, мне страшно говорить об этом в темноте ночи и при шуме бури. -....

говорил он; останься со мною, будь моею супругою. - И вдруг пылкий юноша встает с быстротою, берет ее на руки, взносит на гору до церкви, недалеко стоящей, становит на паперть перед висящим образом Богоматери, и с пламенным восторгом говорит изумленной подруге: "Присягнем перед Святою Иконою быть с нынешняго дня верными супругами. Мать Божия исходатайствует нам y Господа Его благословение. Люди жестоки, но Бог милосерд.... О моя нареченная невеста, согласись на мое щастие; совершим святую клятву перед церковью Божию."

Первые лучи света озарили сие трогательное явление. Действие прекрасного утра на всех чувствительньгх тварей влечение сильной страсти, язык любви столь убедительной, все приводило Марью в искушение. Грудь её сильно волновалась собственное сердце говорило ей все, то, в чем уверял ее любовник, уста готовы были произнесть клятву. Но после жестокого с самой собою борения, она отвечала наконец перерывающимся голосом: "Нет, мой сердечный друг, нет, так вить безчестно и грешно. Ах! конечно Бог и Его Святые говорят в моем сердце, когда я имею силу идти против твоей воли и против твоих речей; a ты знаешь как я люблю тебя. - Напрасно Иван старался еще убеждать свою подругу; ничто не могло поколебать её добродетели. Свет разливался, надлежало скорее разстаться. Марья дала обещание перед Святым Образом, что она отойдет от своего места в другое, естьли не льзя ей будет впредь иметь свидания с другом, и не без горести вырвалась из его пламенных объятий. Оба возвратились домой в пору, не подав никакого подозрения.

С того дня они продолжали иметь свидания, в которые девическая добродетель безпрестанно сражалась с пылкою любовию, сражалась, но побеждала. Через месяц времени, когда Марья зажила у хозяина изрядную сумму денег, "Дайте мне подумашь," сказал им Священник "и приходите ввечеру за ответом. Перед концом дня, которого наши любовники не могли дождаться? Иван прибежал к Священнику, который сказал ему, что он осведомлялся об них у одного богатого поселянина их козацкой станицы, что он не имеет права венчать Ивана, приписанного не к городу, a к селению; но что, из сожаления к ним и за обещанную ими плату, может совершить их брак во время ночи, с договором молчать о том. Сироты снеслись. Иван склонил, Марью на сей тайный брак. Назначили час; и все готово было к исполнению сладкой надежды любовников.

В глубокую полночь отворяется Божий храм для страстной и младой четы; руна Священника тайно вводит ее под свод церкви, где горела одна слабая лампада, и запирает двери за собою. Уже прекрасная Марья стоит перед олтарем с огненным на щеках румянцем от любви и стыдливости; уже пылкой Иван жаждет брачного благословения и смотрит на царския двери, как на разтворенные перед ним небеса. Священник обручает их кольцами, совершает первую молитву.... О ужас! вдруг стучатся, слышны человеческие голоса; раздается громкии вопль грозят выломить двери. Дрожащий Священник идет, сам отворить их; a бледнеющия любовники бегут укрыться в угол церкви. Скоро является Благочинный того города, седовласый старец, которого важный вид возбуждает новый трепет в душе бедных сирот, a за ним отец Евлампий и старшина Булатов, с несколькими полицейскими служитедями. Виновного Священника и робких беглецов приводят перед Благочинного. По грозном допрос, на который Священнослужитель мог отвечать одним молчанием и раскаянием. Начальник отсылает его домой под стражею, за то что он осмелился венчать неизвестных ему сирот в ночное время, скрытно и вопреки церковного права, принадлежащого приходскому Священнику того селения, которого Иван был обывателем. Сей последний возвышает голос, чтобы принести Благочинному прозьбу и жалобу на отца Евлампия; но Булатов перерывает речь его, a Благочинный удаляется; отдав ему на руки сирот, которых дело уже не касалось до его духовного ведомства. Тотчас их разлучают. Они смотрят друг на друга жалостными глазами, которые должны были, казалось, тронуть самое грубое сердце, простирают друг к другу объятия, молят злодеев смягчиться; их увлекают. "Жестокие люди гонят нас" восклицает Иван к Марье в жестоком отчаянии. - И люди гонят и Бог оставляет нас - говорит Марья, залившись слезами.

Ее, как вольную женщину, отпустили в тот дом, где она нанималась; a его отвели в селение, и посадили в темницу на десять дней: ибо злодейские умыслы Булатова положили такой срок его заключению. Этот злодей сведал от поселянина, что городский Священник у него осведомлялся о судьб Ивана и Марьи; возъимея некоторое подозрение, он бродил во всю ту ночь с Евлампием вокруг Священнического дома; и когда увидел его входящого в церковь с обоими сиротами, послал тотчас Евлампия к Благочинному, который любил и соблюдал строгий порядок между церковными служителями. Так удалось жестокому человеку перервать союз молодых нещастливцев.

Через десять дней, Ивана выпустили из темницы, но для того, чтобы приставить его к обозу, который с хлебом отправлялся на другой день в дальные края Северной России. Булатов, которому надлежало следовать за сим обозом до места его назначения, как главному предводителю, определял Ивана в свои помощники, с тем намерением, чтобы помешать любовникам видетъся, и может быть в его отсутствие обвенчаться. Но притворяясь великодушным, злодей позволил Ивану, по его прозьбе, отлучиться на несколько часов в город.

Он летел к своей подруге, которая уже нанимала собственный угол в Полтаве; ибо после ночного произшествия ее согнали со двора хозяев, и нигде в других местах не принимали. Марья услышала со слезами, что его отсутствие продолжится несколько месяцов. Любовники перед горестною разлукою воспылали, казалось, жарчайшею страстию, казалось, что преграды для них постановленные раздражали любовь их. С каким сердечным отчаянием говорили безщастные, что они стояли уже перед олтарем, и ожидали только венца; что естьли бы злодеи не ускорили несколькими минутами, предавалась Марья пламенным ласкам Ивана! Сожаление о его и своей участи, давнишнее и безплодное терпение, столько раз обманутые надежды, близкая разлука, последнее свидание, восторги страстного сердца и быстрое упоение чувств увлекли ее ко слабости. Минута заблуждения востревожила красавицу. "Ах!" говорила Марья ощастливленному другу "я погубила честь свою, но из любви к тебе. Не o себе жалею; жалею только о младенце, который от нас родится без имени и роду. Его участь быть, также, как и мы, вечным сиротою: ни люди, ни Бог, как я слыхала, не признают незаконнорожденного нашим младенцем, ни нас его отцем и матерью! О ты, мой красавец и с нынешняго дня мой супруг до гроба!.. ты один мой брат и отец родный, ты знаешь, как тяжело не иметь и не знать своих родителей!" Любовник старался успокоить подругу свою. Между тем приближился час разлуки. Горесть была тем сильнее, что за первым удовольствием любви следовала так скоро долговременная разлука. Они простились.

В отсутствии Ивана Марья молилась, плакала и работала. Женския рукоделья доставляли ей достаточные способы пропитания. Скоро оказалось следствие любовной её связи. Но первая беременность, сердечная печаль, сомнение набожной совести, стыд видеть себя обличенною перед людьми в такой её слабости, стоили ей очень дорого: она слегла в постель, несколько месяцов была между смертию и жизнию; наконец встала, но едва передвигала ноги. Тогда-то, слишком через полгода времени, возвратился наконец друг её. Как радостно было их свидание! Марья забыла и боль и муку. Иван был также страстен. Но едва увиделась перед её домом в присутствии свидетелей на несколько минут, и должно было разстаться, ибо дела требовали его присутствия в станице.

которого не могла дождаться. Это было перед началом весны, в час прекраснейшого утра. Они стояли, ласково держав друг друга за руку, и смотрели на первую травку, которая на холмах зеленела. "Скоро жаворонки выведут в гнезде птенцов своих" говорила Марья "и скоро я принесу другу младенца милого, но безщастного. Ах! у птиц есть гнездо общее; а у нас нет его!..." и Марья отвернулась от друга, чтобы он не видал слез, катящихся из глаз её. Но Иван, приметя её горесть, сказал: Не плачь, моя красавица, и не крушися; смотри, как чисты и светлы те небеса, на которых царствует Господь Бог наш! Ему, Строителю земли и неба, все возможно. Он приведет нас и к гнезду и к покою. - "Дай Бог" отвечала Маръя, "дай Бог! Но и вера страшна для нечистой совести. О мой голубчик! мне кажется, что Бог не простит никогда вины нашей; что Его святая милость и благословение не будут никогда на младенце нашем, в грехе и до венца рожденном. Не Божия ли рука наказала нас теперешним горем? не накажет ли еще другими напастями? С нынешняго утра сердце мое необычайно тоскует; оно замирает, как листья и трава перед страшною грозою; несколько раз прокричала сего дня зловещая кукушка и несколько раз черный ворон махал одним левым крылом над моей годовою; не к добру, говорят старые люди. О мой друг!.." Суеверие любви есть самое ужасное; оно сообщается скоро от сердца к сердцу. Иван так испугался сего предчувствия и сих примет, что не имел силы ободрить любовницу. Они стали оба на колени, и долго молились, прося Бога отвратить от них беды и напасти. Молитва успокоила их немного. Но когда надобно было разстаться, снова ужас овладел ими. "Ради Бога, не покидай меня" говорила Марья и крепко держала за руку Ивана. Он напомнил ей о работе, для которой не льзя было ему не спешить в селение. Она перекрестила его с любовию и страхом. Он удалился.

В полдень после полевой работы на отведенном ему участке земли Иван заснул y рощи. Едва засыпает, и видит себя и Марью в пустыне с терновым венцом, в черной одежд и с прекраснейшим на руках младенцем, осененным с неба золотым крестом. Вокруг их глубокая темнота, один младенец в лучах и в сиянии. Грозные привидения, как тени бегущия, указывают им путь, и по дебрям ведут их в сень дремучого леса. Внезапно с рук матери улетает воскриленный младенец; мать испускает вопль; но с первым воплем земля раззевается перед нею. Иван хочет ее отвести от пропасти; но пропасть быстро поглотив нещастную, затворяется над нею. Тогда огненная рука указывает Ивану на растворенные небеса, где сидит благословенная свыше мать и с нею рядом ангел-младенец, который с улыбкой отирает её последния слезы. Вдруг таинственный голос говорит: пробудися! ему встречаются дела, которые задерживают его до вечера. Тогда он видит, что за ним примечают, и даже стерегут его издали. Скоро приставляют к нему караул. Он спрашивает; ему не отвечают. Так ночь проходит. Поутру его схватили, оковали железами и на телеге отправили из селения.

В тот утренний час, в которой совершалось злодейское похищение, Марья сидела на улице и ожидала друга. Вдруг по мостовой гремят обручи колес и подковы лошадиных ног, Марья обращает взоры на ту сторону; что же ей представляется? Тройка скачет, в телеге лежит полумертвый человек с железами на руках, и этот человек есть друг её. "Постой!" кричит Марья в безпамятстве, и бросается навстречу несущихся коней; но от слабости падает к их бурным копытам, засыпавшим ее пылью и прахом - едва колесо не задавило ее. Облако пыли разеъявается, но телега ускакала уже из виду, и стекшийся народ видит Марью в изступлении. Она катается по земле, ломает руки, терзает грудь свою, и через несколько минут бежит с мертвым лицем, с разтрепанными волосами, с окровавленной грудью искать тени друга. Но где? не знает; ходит из дома в дом, из улицы в улицу; каждому встречающемуся человеку смотрит в глаза, с унижением ему кланяется, и жалобно просит сказать, куда скрылся друг её? Какая вина заслужила ему такое наказание? кто имел власть осудить добродетельного сироту на участь последняго преступника? Сам народ, видя ее состояние, изъявляет к ней сожаление; всякой трогается, a никто не может отвечать на её вопросы. Наконец сострадательные люди отводят нещастную домой, где глубокое забвение усыпляет на час её страдания.

На другой день она узнала от одной доброй старушки, пришедшей в город из Козацкой слободы, нещастнейшия вести о своем друге. Тогда Россия объявила войну Польше. В окрестностях Полтавы составлялась многочисленная армия под начальством Гетмана, чтобы выступять в поход с первыми днями весны. Набор воинов производился с великою скоростию, и волостные начальники получали отличные награждения за приумножение военных людей. Сколько для награды, столько и для мщения, Артемий Булатов донес начальству, что есть безродный сирота, видный собою, способный к службе. Сие донесение, врученное областному Воеводе, было доведено до сведения Гетмана, который, в шуме военных обстоятельств, приказал, без дальнейшого исследования записать его в козацкий полк, и докладчику поручено было представить нового воина к месту его назначения. Это известие, во всех подробностях справедливое, сразило Марью; однакож, не смотря на женскую робость и на приближающийся срок родов своих, она решилась следовать за своим любовником, кудабы то ни было. Но тотчас не могла исполнить своего намерения; ибо пролежала две недели больною от сильного воспаления в крови. Едва оправилась, и начала собираться в дорогу, чтобы догнать армию, которой по слухам надлежало скоро выступить.

еще спать, но заперла дверь светлицы и погасила огонь, ибо восходил месяц. Злодей находится уже в нескольких шагах от дому, с злодейским намерением погубить женскую честь и добродетель. Луна восходит выше, и освещает перед ним окно Марьиного терема. Вдруг он видит с ужасом, что тень её сильно движется, машет рукою, грозит ему привешенною к руке цепью. Злодей, считая себя изобличенным в тайном умысле, останавливается; но в самом дел, Марья только молилась перед Образом и поднимала руку с четками, чтоб перекреститься. Совесть злодея имеет свои ужасы. Несколько раз он содрогался от взмаху грозной руки и мелькания беглой тени; но скоро, устыдяся своего малодушия, перескочил через забор, и по лестнице прокрался к двери светлицы... Кто мог бы видеть на ту минуту черные пятна лица его, судорожную улыбку бледных губ, свирепость очей, налитых кровию, и внутреннюю сильную лихорадку от злодейской надежды похитить добычу - тому представился бы страшный образ адского сластолюбия. Он стучится у дверей. Спрашивают, кто там? Злодей молчит. В темной, но сладкой надежде, Марья говорит ангельским голосом, воспаляющим Булатова: "Не ты ли, о мой милый друг!" - Я, - отвечает в полголоса злодей с намерением обмануть ее. Марья, усомнясь несколько в голосе, медлит; но решается наконец отпереть в мечте обнадеженного сердца, рука её отворяет дверь - и вдруг Булатов перед нею. Она ахнула, a он, замкнув дверь за собою, приставил нож к её груди, "Молчи" говорит ей безсовестный "или ты погибла!" и грозя ей убийственным орудием в одной руке, ласкает ее другою и не стыдится предлагать на выбор, или невольную жертву, или безчестное согласие. Добродетельная сирота не замолчала бы перед его угрозами, когда надлежало выбирать или смерть, или вечный позор; но остаток слабости, тягость беременности, нечаянность сего случая, страшное её положение в объятиях изверга во мраке ночи: и в уединенной светлице отняли у ней на минуту и силу и голос. Она складывает руки, и склоняет голову с видом умиленной прозьбы к чудовищу. Казалось, что лик чистого Ангела преклонился перед собором адской тмы и силы. Луна, выравнившись у самого окна, ярко осветила всем своим сиянием стоящую перед ним красавицу. Кровавые и алчные взоры его пожирают прелести, не для злодея сотворенные; и он влечет жертву не на ложе удовольствия, a на одр смерти. Но Марья восклицает; "Злодей! знай, что я замужем! и хожу на сносех." Она надеется сим признанием охладить чувственного человека. Все напрасно. Два раза она вырывалась из рук его, и два раза он догонял ее. В последний раз она крепко держалась рукою за полку, на которой стоял образ распятия, произнося с верою: "Спаситель! Спаситель! защити меня!" И вдруг обрушилась полка. О Провидение! Другия иконы упадают на землю; a образ распятия на грудь злодея с ударом и с глубокою язвою. Он застонал от жестокой боли, a Марья, в ту минуту ускользнула из рук его и скрылась из светлицы. Злодей не мог уже догнать ее. Он спешил удалиться, чтобы не застали его в светлице. Так Бог вывел Марью из крайней опасности.

только было дрожать сему адскому преступнику; но когда утренний свет разлился, она возвратилась не без отвращения в покои, недавно оскверненные присутствием злодея. Хозяйка советовала ей объявить в городе о ночном произшествии; но Марья не умела и не смела заводить дела; к тому же сердце влекло ее к другу. Она отслушала тот день обедню; после обедни с паперти перемрестилась на Собор, поклонилась на все четыре стороны добрым людям, и вместе с несколькими богомолками вышла из Полтавы по Киевской дороге.

На первом ночлеге она узнала, что ополчение выступило в поход и что ему надлежало проходить завтрашним утром через селение, где она расположилась для ночного отдыха. Ночь прошла для нее в тоске и ужасе. Перед солнечным восхождением, когда шумная толпа народа бежала на большую дорогу смотреть на шествие ожидаемого войска, Марья следовала за другими, и слышала вокруг себя страшные речи о грозных воинствах, о смертоносных орудиях, о пальбе, сече и битве. Но как увяло лице её и затрепетало сердце, когда блестящее вдали оружие и глухий конския топот возвестили приближение воинства. Ясный утренний воздух позволял видеть на обширных полях стройное шествие конницы, которой первые ряды скоро вступили в средину народа. Дрожащая Марья смотрела на воинство, желала увидеть Ивана; но страшилась узнать его в лице сих грозных воинов с высокими шишаками, с острыми в рук железами и на бранных полях, пляшущих под военною трубою. Но сей первый страх уступил место другому. В скором мелькании безчисленных лиц, едва мог взор её ловить их черты, подобно теням, беглые ей легко было потерять из виду образ милого человека. Сколько она боялась с начала встретиться с воинским строем, где стоял конечно друг её, столько робела теперь увидеть конец сего походного марша, чтобы с последним рядом его не изчезла надежда увидеть воина друга. За конницей следовала пехота. Тысячи показывались; тысячи скрывались; нетерпеливым взорам её не представлялся предмет желанный. О! как все чувства её замирали, когда перерывались ряды полков! В самом дел двинулся уже последний ряд; строй выровнялся... и вдруг раздался вопль. Иван увидел Марью, он рвался к ней из рядов; товарищи удерживали его; сама обезпамятевшая Марья к нему кинулась; но ее не допустили. Между тем скоро идущий полк сокрывался в облаках пыли. Марья плакала на лугу, где стоял друг её; сто раз целовала ту землю, на которой не осталось и следов его; но скоро, пришедши в себя, воскликнула: "За ним, за ним на конец света!" и догнала полк его.

С того часа и дня она следовала издали за армией, имея отдых и ночлег вблизи тех мест, где располагался общий лагерь, и скрываясь в лесу, или в кустах от взора свидетелей. После первой встречи она заметила уже по шлемам, оружиям и одежде ту роту, где находился её любовник; но его самого не могла издали отличить между многими воинами одного с ним росту и одеяния, тем менее, что не смела близко подходит к воинскому стану. Её положение было самое трудное и ужасное: будучи на сносех, едва могла она переходить длинные марши и догонять армейские корпусы; днем, в час полдневного отдыха, освежала только запекшияся уста несколькими каплями ключевой воды, потеряв совсем охоту к пище; a ночью, не смея заснуть, не смея и дышать на краю темных лесов, боясь и безмолвия полей, и темноты ночи, и шума ветров, и лесу, она успокоивалась только в то время, когда могла под кровом ночи приближаться в воинскому стану, где видела разложенные костры огня, и слышала на передовых постах перекликающиеся голоса часовых; иногда ей казалось, что звук любезного голоса несется к ней с ветром: в самом дел Иван стоял не редко на карауле и окликал мимоходящих; но голос его замирал в воздух и радость в сердце нещастной Марьи. Такое плачевное состояние, далекий и трудный путь, сокрушение ума и сердца, изнурение телесных сил, ужасная мысль, что скоро ей надобно родить одной, без друга и помочи, довели ее до последняго отчаяния: она задумывалась, жизненных сил, неутолимая жажда томила её воспаленную внутренность. Бедная перестала уже остерегаться; иногда сплетала перевязь из любимых цветов своего имени, и в сем наряд, сидя на мшистом пне дерева, громко пела сложенную другом её песнь; Не воркуй мой голубчик; иногда ласкалась к тени любовника, и просила поля, рощи и горы молчать об их любовной ласки; иногда, в совершенной забывчивости, подбегала к лагерю; но вдруг удалялась скорее молнии от взора изумленных воинов.

В одну глубокую полночь, когда Иван лежал в лагере без сна, раздается женской поющий голос. Он узнает и голос и певицу. Уже никакия осторожности человеческия не Один куст отделяет от него невидимку. Он обходит его, и какая картина, представляется его взорам! Худая, изсохшая и бледная Марья сидит на траве, с волосами, раскинутыми по ветру, с перевязью, сплетенною из шиповника, и с обнаженною грудью, до крови уязвленною колючими его шипами. Её взоры обтекают с диким ужасом ночные мраки, предметы и самого любовника перед нею стоящого; голос её замирает, но она с усилием оживляет его, и поет. Он берет ее за руку. Она молчит, но смотрит пристально, всматривается в черты любезного, и вдруг бросается в его объятия. Радость любая возвращает её память и чувство. "Бедная!" восклицает Иван, "где и в каком состоянии нахожу тебя? Теперь ни за что тебя не покину. Но, ах! нам должно спасаться; я беглый солдат." Марья подает ему руку. Они идут скорыми шагами, углубляясь далее в темную рощу. Густый и непроходимый лес сокрывает их бегство; никто их не преследует. Перед снятием лагеря Гетман, уведомленный о побег одного рядового воина, приказал за скоростию только объявишь о том гражданскому начальству.

Через сутки они остановились для отдыха на одной пустынной равнине, заростшей дикими мхами, колючими терновниками, и вокруг высоким дремучим бором. Там начала Марья вдруг чувствовать жестокую муку родов. После великого страдания, когда приближался час разрешения, стыдливая подруга удалила на час верного её друга и родила прекрасного, но страждущого сына. Он имел падучую болезнь; жестокие припадки безпрерывно следовали одни за другими. Когда Иван прибежал на вопль младенца и матери, последняя старалась кормить его грудью, чтобы возобновить в нем источник жизни; но изсохшая грудь не могла питать младенца, и младенец не мог сосать груди. Прижимая его к слабо биющемуся сердцу, Марья обращала безпокойные взоры на своего друга, который не мог принести ей другого утешения, кроме слез и ласки. Через несколько минут молчания и глубокой задумчивости, она взяла за руку Ивана, и сказала: "Чего я боялась, то и сделалось: Бог наказал младенца за грех отца и матери. Не долго жить ему; не долго жить и мне; ты положишь нас обеих в могилу." Но видя плачущого Ивана, она воскликнула: "Нет, не плачь! может быть Бог нас помилует." При сем слове она собрала последния силы свои, стала на колени с младенцем и долго молилась на небо. Настала полночь. Вдруг младенец застонал. Она встрепенулася, и воскликнула: "это последний его голос!" В самом дел младенец скончался на руках её. Ни одной слезы не капнуло из глаз нещастной матери. Холодно дав ему благословение и передав отцу мертвое тело, она отвернула лице свое, говоря: "Не смотри на меня; Иван, лице мое должно быть дико и страшно; я чувствую у сердца смертельный холод." Она легла на дерн и заснула.

ему на память страшный сон, им в Полтаве виденный, и он ужаснулся, видя перед собою ту же пустыню, которую видел во сне. Но скоро Марья проснулась н спросила: "где тело младенца?" - Предано земле, - отвечал Иван с горестию. "Так ему суждено умереть без Святого крещения, быть похороненным в пустыне без молитвы, не быт даже отпетым по смерти, как Христианину! Ах! он проклят Богом! Иван! естьли душа его погибнет в том мире, как и в здешнем? Это убивает меня!" - Она окинула взором при свете месяца окружающее их место; увидела свежий дерн и взрытую землю; пошла к тому месту с помощию Ивана и поклялась у могилы сокрытому праху младенца сo внутренним трепетом. "Милое, но безщастное дитя" говорит она "ты пострадало за нас!".... Марья хочет еще нечто вымолвить; но голос её перерывается. Она взглядывает на могилу, на небо, на своего друга, опускает голову на плечо к нему, кладет его руку на свое сердце, молчит.... Лунный свет изливается на лице её, на котором видна тень глубокой горести.... Мертвое молчание царствует в пустыни леса - и на устах страдальцев. Иван смотрит на Марью; но Марья не подает ни голоса, ни знака чувства: взоры её смутны и неподвижны; дыхание так слабо, что едва не перерывается... "О грозный Бог!" восклицает Иван, "о милая подруга моя!".... Вдруг слабый взор её гаснет..... она содрагается.... отчаянный юноша принимает ее в свои объятия.... Марья кончает жизнь.

Такой конец имела любовь сирот, и с хладным трупом, у сердца его лежащим, выбрался на большую дорогу, по которой с помощию добрых попутчиков доехал до желаемого города без страха и без всякого сомнения. Дорогой некто знакомый говорил ему: "ты беглый, берегись; тебя схватят и разстреляют." - О! естьли бы скорее, отвечал Иван, смотря ему в глаза с холодным спокойствием. Другой спросил его: "кто лежит под этим покровом, отец, или мать, или брат твой?" - Все мое семейство и все мои радости. - Некто хотел утешать его: "ты не первый нещастный в свете." - Но последний из нещастливцев," - отвечал он,

Когда Иван приближался пешком к Полтаве с мертвым телом, вокруг свирепствовала грозная буря в густой тьме, подобной ночи. Случай, или справедливее Бог хотел, чтобы на ту минуту Артемий Булатов подходил к городу по той же дороге, быстрыми шагами спеша уйти от бури и дождя. Вдруг яркий и продолжительный блеск молнии осветил перед его глазами мертвое тело под белым покровом, и бледное лице человека, несущого его на руках. Ему представляются знакомые черты. Он сомневается. Вдруг сияние молний, разсекши тучу и мрак, озаряет перед ним то же явление и тот же знакомый ему образ. Он не верит еще сему чудному явлению; но думает, с ужасом, что Бог послал к нему грозное привидение. В первый раз он чувствует раскаяние, произведенное страхом; сотворенные им злодеяния, написаны, кажется, на черном покрове натуры перед его очами; так ясно представляется ему в порядке и по очереди ряд его гнусных дел. Злодей робеет, ибо гром следует за громом, за ударом удар, за молнией молния, которая не перестает светить на мертвеца и приближать к нему движущуюся тень человека. Но Иван встречается с Булатовым лицом к лицу. Безпрепрывное сияние молний позволяет им видеть и узнать друг друга. "Вот погубленная тобой красавица!" восклицает Иван. Ужаснувшийся преступник хочет ободрить себя улыбкою; но едва улыбается, и - гром убивает его на месте. Иван, свидетель сего случая, не изъявил ни удивления, ни сожаления, ни радости.

В тот же день, после бури, Иван положил тело во гроб, пригласил городского Священника совершить печальный обряд, и при стечении народа, плачущого о судьбе сирот, при мрачном небе, одетом, казалось, трауром, при надгробном пении, опустил прекрасную в могилу с сухими глазами; ибо сердце его было мертво.

Начальство хотело его задержать, как беглого, но оставило в покое, ибо разсудок его приходил в помешательство. Через две недели, перед концем жизни, угасающей без страдания и болезни, он изъявил желание отцу Евлампию чтобы тело младенца было перенесено из пустыни в Полтаву. Сей раскаявшийся человек исполнил его желание. Их всех троих положили рядом на монастырском кладбище, не далеко от Полтавы.

сиротской, вырастает весною множество цветов их имени, которые покрывают всю могилу одним цветущим ковром, и что молодые любовники в Малороссии приходят издалека поклоняться их праху.